Двойной кошмар

В крепкой пятерне дядьки красовалась узловатая, с утолщением наверху, дубинка. Из утолщения, похожего на здоровенный кулак, торчали намертво вросшие, словно вылезшие когти, осколки заострённых камней.

"Пригладишь по руке, отполируешь, и будет дубинка хоть куда" — гордо сказал Толстопуп, вручая оружие глюку. Глюк повертел дубинку в руке, с лёгким испугом разглядывая каменные шипы. "Хорошая вещь, убойная, не сомневайся" — с законной гордостью за своё изделие сказал Толстопуп, неправильно истолковав заминку.

"Спасибо, дядя Толстопуп" — вежливо сказал наконец двойник, а дядька ловко прикрепил к рукоятке дубины кожаную петельку для руки. "Потом другую поставишь, получше" — добродушно сказал он, — "кожа-то от крови быстро дубеет", и Ромка увидел, как глюк побледнел, глядя на каменные шипы.

* * *

— Ты ещё спроси, что это такое — перелаз! — так же зло ответил Ромка своему двойнику.

Солнце потихоньку поднималось, обещая наступление полуденного пекла. Навязанная дядькой Толстопупом шкура давила плечи. А уж воняло от неё так, что мухи радостно летели за Ромкой от самого костра.

— Ты же у нас умный, — язвительно сказал двойник, яростно скребясь под шкурой. — Тебе и карты в руки.

— Раз уж мы об этом заговорили, сам-то ты кто такой? — спросил Ромка, оглядывая с ног до головы чешущего подмышками глюка. — Давай, колись уже.

— Как это кто, — проворчал глюк, вытащив руку из-под шкуры и пристально разглядывая у себя под ногтями. — Роман Маркович Сильверстов, к вашим услугам. А ты кто?

Ромка задохнулся, хватая ртом воздух и не находя слов.

— Да это я — Роман! Сильверстов! — закричал он, размахивая руками под носом у нахального глюка. — Я! Понятно?

— Понятно, — сварливо ответил глюк, отступив на шаг и морщась от звуковой волны. — Ты только не нервничай. Нервные клетки не восстанавливаются.

— Пошёл ты! — Ромка в ярости отвернулся и уставился невидящим взглядом на ближайшую сосну.

Мало того, что этот тип похож на Ромку как две капли воды, так он ещё и его имя присвоил! Единственное, что у него осталось в этом безумном мире...

— Если ты — Роман Сильверстов, тогда как зовут твоих родителей? — спросил он с тайной надеждой. — А адрес у тебя какой? Быстро отвечай!

— Слушай, лапоть, — мирно ответил двойник. — Не суетись. Ты как сюда попал, помнишь?

— Не помню... — Ромка задумался. Он честно попытался вспомнить, но в глазах стояла только огненная вспышка, ударившая в пятачок озера. А дальше был только бред. Бред помрачённого сознания.

— А я помню, — хмуро сказал двойник. Он повертел перед глазами подаренной дядькой Толстопупом дубиной, и тихо сказал: — Может, это бред помрачённого сознания, но я помню, как меня на атомы размазало. И как земля под нами крутилась, а ты плыл надо мной в таком зеркальном пузыре...

— Заткнись! — крикнул Роман, сжав голову руками и зажмурившись. — Это бред! Не было этого, не было!

— Не было, не было, — ласково проворковал вдруг двойник. Ромка открыл глаза. Глюк улыбался, глядя ему за спину, и он повернулся посмотреть, что там такое.

Там стояла запыхавшаяся Кубышка.

Женщина робко улыбнулась. Глюк глянул на Ромку, сделав страшные глаза. Тот моргнул. Что бы ни было, не стоит вмешивать в это дело посторонних. Это их с двойником дело. Можно сказать, семейное.

— Что тебе нужно, красавица? — спросил глюк, и женщина шагнула ближе. Оглядела их обоих и повернулась к Ромке:

— Я хотела дать вам кое-что на прощанье.

Глаза двойника заблестели, он придвинулся ближе, и попытался взять даму за талию:

— Кое-что?

Игнорируя глюка, Кубышка развязала узелок, что был у неё в руке и аккуратно разложила на траве тряпицу. В тряпице оказался крохотный кувшинчик. Она подняла кувшинчик, ловко вытащила затычку, налила из узкого горлышка себе в ладонь и побрызгала Ромке на голову.

— Что это? — Ромка помотал головой. С чёлки на нос ему капнула белая жидкость. Он скосил глаза. Молоко.

Кубышка в это время уже окропляла волосы глюка. Глюк ухмылялся во весь рот, наклонившись пониже, к едва прикрытым платьем прелестям женщины. Ладонь его воровато скользнула под подол.

— Не лезь! — сквозь зубы бросил ему Ромка.

— А ты что, сам поверил, что это наша кормилица? — ухмыльнулся двойник, оглаживая Кубышку.

— Всё равно не лезь! Репликант блохастый!

— От репликанта слышу!

Кубышка спокойно вытащила руку парня из-под платья и оправила подол.

— Я знаю, что у моей госпожи был мужчина, — сказала она с достоинством, и они умолкли. — Она говорила, что её посетил бог. Когда она родила двойню, её отец запер свою дочь, а детей отдал моему мужу, чтобы тот бросил их в реку. Мой муж отнёс детей к реке, а я покормила их грудью. Они были голодные, а мой ребёнок умер.

Кубышка обвела их глазами, и Ромка увидел, что она плачет.

— Муж не решился бросить детей в воду. Я кормила их. А потом пришли люди хозяина, и мужу пришлось унести детей. Он положил их в корыто и отнёс к реке, чтобы спрятать в кустах. Была весна, река разлилась, и корыто унесло водой. Не знаю, может быть, то были вы.

— А что же твой муж, ведь он поверил, что это мы? — спросил глюк.

— Мой муж поверил, потому что хотел верить. Он до сих пор не может себе простить, что оставил вас на верную смерть у реки.

Кубышка отёрла лицо ладонью, положила кувшинчик, и подняла с платка две шерстяные нитки. Ромка покорно позволил повязать себе на запястье шерстяной браслет. Пусть делает что хочет. Это просто детские шалости по сравнению с тем, что он только что услышал от своей копии. То, что копией мог оказаться он сам, Роман не хотел даже думать.

— Удачи вам, — тихо сказала женщина. — Да пребудет с вами благословение Великой Матери.

Кубышка подняла с земли платок, свернула узелком и ушла по тропинке обратно.

— Ёлки зелёные, — сказал Ромкин двойник. — Как думаешь, тут ещё два таких дурака по лесу бродят, или мы одни такие?

Глава 10

— Вот он, этот пень! — Двойник мотнул головой. На круглой проплешине меж сосёнок торчал огрызок древесного ствола.

Пень был тёмный, гладкий, кора его давно отвалилась и истлела, а годовые кольца забились землёй.

— Старый пень есть, осталось только найти горку, — отдуваясь, сказал Ромка. Солнце пекло даже здесь, под деревьями. Кожа под вонючей шкурой немилосердно зудела, но скинуть её он не решался.

Они потеряли тропинку, которая незаметно сошла на нет, и теперь тащились по лесу, изнемогая от жары. Вода в привешенном к поясу Ромки кувшинчике давно кончилась.

— А вечером полезут волки, — легкомысленно заметил двойник. — Им всё равно, кого жрать. Городских или местных.

— Заткнись. — Ромка невольно прибавил шагу.

Они обогнули пень и пересекли крохотную полянку. Здесь сосны росли редко, и из земли кое-где торчали куски серых камней, прикрытые спутанной травой.

— Глянь, здесь были люди!

Двойник ткнул пальцем и Ромка увидел тряпочку, привязанную к ветке низенькой сосны.

— Тряпка свежая, видно недавно висит, — оценил он, подёргав ленточку ткани, повязанную узлом на ветке.

— Вон ещё одна!

Они торопливо двинулись вдоль отмеченной кусочками ткани, едва различимой в траве дорожке. Дорожка сделала несколько поворотов, обогнула большой валун, поодаль от которого торчали камни поменьше, и пропала в каменистой почве.

Деревья кончились, сменились редкими кустами, и они вышли под выцветшее от полуденного жара небо.

Впереди, за куском голого каменистого пространства виднелась полоса ядовито-зелёной травы и высокого, в рост человека, камыша. Солнце сияло, отражаясь в пятачке круглого озерца. В крохотное озеро впадал полускрытый камышом ручей.

— Идиллия, — хрипло пробормотал глюк и пошлёпал к озерцу. Упал на колени в прибрежную гальку и макнул голову в воду.

Ромка опустился рядом с ним на гладкие, окатанные водой камни и последовал его примеру. Берег озера и дно были густо покрыт серыми, округлыми голышами, и вода стояла в каменной чаше, как кусок хрусталя.

Ромка снял сандалии, зашёл в воду и глубоко вздохнул, чувствуя, как ледяная влага у дна охлаждает горящие ступни. Отвязал от пояса кувшинчик и набрал воды. Двойник рядом жадно хлюпал, с волос его текло, он отдувался и блаженно вздыхал.

— Аа-а-аа!!!

Ромка увидел нависшую над головой, изломанную в разбегающихся кругах воды громадную тень. Рёв дикого зверя ударил в уши. Ни увернуться, ни отскочить он уже не успевал.

Он сделал то единственное, что мог сделать — упал лицом в воду и погрузился как можно глубже, зарывшись пальцами в каменистое дно. Что-то с шумом ударилось о водную поверхность, его закачало и едва не выбросило наверх. Ромка, царапая пальцами о дно, отполз в сторону и выскочил на поверхность.

Выбравшись из облепившей тело, сделавшейся неподъёмной козьей шкуры, он рванулся к берегу. Звериный вой звенел в ушах, вода плескалась и бурлила. Ромка оглянулся и увидел горбатый, массивный силуэт с неимоверно длинными руками.

Руки взметнулись вверх и опустились, взметнув столб воды. Чудище с плеском, разбрызгивая воду, ступило в глубину, его чёрный, горбатый силуэт вдруг пошатнулся, и огромная масса туловища обрушилась в озеро.

Мелькнули в воздухе кривые, чёрные ноги. Тугой стеклянной короной взметнулась вверх волна, с шумом полетели брызги. Мелькнул и пропал между взметнувшихся тучей капель тощий силуэт глюка. В воде ворочалось, рыча и размахивая руками, страшное, горбатое звероподобное существо.

Отчаянно вскрикнул такой знакомый, Ромкин голос. Силуэт двойника опять мелькнул и пропал в туче брызг. Роман подобрал на берегу камень побольше и кинулся воду. Размахнулся и с силой запустил камень в мохнатую, чёрную тушу.

Звероподобное существо дёрнулось, брыкнуло кривой ногой. Его огромное тело качнулось, взметнув волну, а из воды показалась голова Ромкиного двойника. Тот, цепляясь за клочья чёрной шкуры, поднялся над водой и судорожно закашлялся, тяжело дыша и отплёвываясь. Волосы облепили ему лицо, руки тряслись, цепляясь за чёрные лохмы качающейся в воде туши.

Ромка кинулся за другим камнем, вернулся, и шмякнул булыжником по мохнатому горбу.

— Стой, — надрывно кашляя, просипел глюк, — хватит!

Двойник откашлялся, сплюнул в воду, оттолкнулся от туши и побрёл к берегу. Ромка пнул существо пяткой. Туша вяло качнулась.

— Оно что, сдохло?

— Сдохло, — не оборачиваясь, буркнул глюк, валясь на гальку. Он лёг на спину и закрыл глаза. У запястья правой руки, натянув кожаный ремешок, сплетённый дядькой Толстопупом, лежала шипастая дубинка.

— Это ты его? — не веря, спросил Ромка. Он опять пнул тушу ногой. Тело больше не шевелилось.

Двойник сел и поднял руку с повисшей дубинкой. Поперёк его запястья наливался багровый рубец.

— Вот ведь дрянь. Когда эта тварь на нас из леса выскочила да на тебя бросилась, я только и успел дубиной махнуть.

Глюк закашлялся и отёр мокрое лицо ладонью. Оглядел опухающее на глазах запястье:

— Никогда никого не бей палкой плашмя, студент. Я его стукнул, а эта дура отлетела и мне прямо в лоб. Ладно, не шипом, а рукояткой попало. Сейчас бы я тоже тут плавал, кверху брюхом.

— А это... этот отчего плавает? — недоверчиво спросил Ромка, косясь на горбящуюся над водой тушу.

— Хорошие дядька петли для дубинок делает, вот почему. Я рукой махнул, так дубинка птичкой вокруг облетела, — хмуро ответил глюк, не глядя на Ромку. — Как цеп, понял? А тут эта тварь мне прямо в лицо своим рылом сунулась...

Роман кивнул. Он понял. Дубинкой его махать никто никогда не учил. А вот цеп и прочие экзотические виды оружия ему были хорошо знакомы.

— Чёрт, — сказал двойник, бледнея и сглатывая. — И чего этот урод ко мне полез? Висок подставил. Шипы ведь...

Он согнулся, и его стошнило на гальку.

Ромка сходил к озеру и выловил из воды свою намокшую одёжку. С мокрой, потяжелевшей шкуры ручьями текла вода, и он разложил одежду просыхать на берегу. С неё тут же заструились ручейки, впитываясь в гальку.

Глюк поднялся на ноги, сходил к воде и умылся. Потом они вместе вытащили на берег тушу убитого существа. Туша на берегу оказалась неподъёмной, и они выволокли её из воды только по пояс, оставив ноги мокнуть в озере.

Тело перевернули. Шлёпнула о камни тяжёлая мёртвая рука, и на Ромку глянули полузакрытые, тёмные, почти без белков глаза. Низкий лоб в продольных, глубоких морщинах, сросшиеся брови, редкая бородёнка, и оскаленные в последней гримасе зубы. У этого подобия человека была шишковатая голова, поросшая не то бурым волосом, не то шерстью, и тяжёлая челюсть с неправильным прикусом. Туловище его было не мохнатым, а просто обёрнутым в шкуру животного, перевязанную ремешками на боках и груди.

Грудь его, круглая и объёмистая, словно бочка, была перетянута ремнём с пряжкой в виде головы льва. На ремне болталась кожаная фляжка и какой-то вытянутый предмет в меховом футляре.

— И что нам теперь с ним делать? — спросил сам себя Ромка, оглядывая тело.

Солнце стояло прямо над головой, и ощутимо припекало макушку. Если оставить труп у воды, экологическая катастрофа в отдельно взятом озере обеспечена.

— Засунь его в пластиковый пакетик для мусора, — огрызнулся глюк. Он посмотрел в лицо звероподобного человека, скользнул взглядом по ране на виске, и позеленел. Нагнулся над водой и стал плескать себе в лицо.

— Да благословят вас боги, дети мои, — проскрипел голос над головой Ромки. Тот вздрогнул и поднял голову.

На берегу, в двух шагах от убитого ими человека, стоял тощий дед в банной простынке и слезящимися старческими глазами смотрел на труп.

Глава 11

— Да благословят вас боги, — повторил старик.

Он подступил к покойнику поближе, нагнулся и поводил носом над телом, будто принюхиваясь.

— Да вы его совсем убили, — сказал старик, с трудом распрямив спину и подслеповато щурясь на Ромку.

Глюк отряхнул руки и выбрался на берег. Он был ещё зеленовато бледен, с мокрых волос капала вода.

— А как ещё можно убить, дед? — спросил он.

Тот неожиданно сложился пополам и поклонился отшатнувшемуся Ромке и глюку в ноги.

— Избавили нас от злодея, сынки, избавили, благослови вас боги!

— Что ты несёшь, дед? — сурово спросил Ромка, с отвращением глядя на потную, шишковатую лысину старика, которая подобострастно качалась вверх-вниз у его коленок.

— Сколько лет проклятый разбойник тут безобразничал, честных людей убивал и грабил, достойным женщинам проходу не давал, — тянул дед, тычась носом в гальку. — Удостойте чести, посетите мой скромный дом, преломите со мной хлеб...

Ромка оглянулся на своего двойника. Тот смотрел на елозящего у ног деда, и Ромка узнал на его лице собственную, брезгливую гримасу.

— Где твой дом, дедушка? — спросил Роман.

Тот проворно выпрямился.

— Да вон, по тропинке в гору, там у меня пещерка, — старик взмахнул тощими руками, тыча куда-то вбок. — В пещерке живу, беден я совсем, в скудости обретаюсь...

Старик подобрал повыше свою простынку, открыв жилистые ноги в потрёпанных сандалиях, и проворно засеменил прочь от озера. Обернулся и приветливо замахал рукой.