Стальная тревога 5: Апокалипсис и анабазис

Теперь же, Курц, лежа на земле, любовался Мелиссой, разлегшейся на нем топлесс.

Наконец, восстановив дыхание, он обратился к Мао:

— Хех, Мелисса, я всегда знал, что ты неравнодушна ко мне. — Курц широко улыбнулся. — Я вижу, тебе больше нравится быть сверху?

Мао, сориентировавшись, наконец, после падения, метнула не слишком доброжелательный взгляд на виновника происшествия.

Что-то мне это напоминает...

Память услужливо подкинула ей нужный отрывочек.

Хотя сейчас моё положение несказанно лучше...

Мелисса подозрительно замерла, переваривая реплику Курца.

Что-то подсказывало ей, что всё было не так просто, как могло показаться на первый взгляд.

Проследив взгляд разлегшегося под ней Вебера, Мао опустила взгляд.

На то, чтобы оценить ситуацию у неё ушло ровно пять секунд.

Сразу же после, Мелисса в бешенстве схватила Курца за горло, с явным намерением придушить наглеца. Единственным, что пока спасало его от этой печальной участи, было то важное обстоятельство, что вся обстановка была не слишком подходящей для разборок.

К сожалению, Мао, в порыве гнева, не учла, что осталась без опоры, и вторично рухнула на землю, хотя для неё это было не столь болезненно, как для ниженаходящегося Вебера.

— Экгх... — только и смог издать Вебер, под натиском пытавшейся придушить его Мао.

Еле избавившись от, ставшей угрожающе сильной, хватки Мелиссы на своем горле, Курц стащил ее с себя, и, откатившись в сторону, вскочил на ноги.

— Кхе-кхе... Эгх, сехстренка, ты чегхо делаешь? — покашливая, Курц растирал ужасно болящее горло. — Ты чтхо, смерти моей хочешь? Что с тобой такое творится?

Мао уселась на землю, восстанавливая дыхание.

Кажется, я немного перегнула палку...

— Ты сам нарвался, — сухо возразила она: — Ещё легко отделался!

И, чертыхнувшись про себя, отвернулась.

Поняв, что Мао наконец-то успокоилась, Вебер расслабился.

Мда, давно я ее такой не видел.

Взглянув на голую спину Мелиссы, Курц немного подумал и полез в свой М9. Спустя какое-то время он выбрался оттуда со своей курткой наперевес и, подойдя к Мао, накинул ей куртку на плечи.

— Одень, а то еще всякая живность тебя погрызет.

Взглянув на уже успевшее встать солнце, он вновь направился к БР:

— Не знаю как ты, а я успел порядком устать за последние сутки. Так что, я сейчас есть и спать.

С этими словами Курц снова полез в М9.

Она не ответила и даже не шевельнулась.

Однако когда Вебер скрылся в кокпите, Мао натянула куртку поглубже.

Через несколько минут полнейшей тишины и покоя усталость взяла своё, и Мелисса погрузилась в глубокий сон.

Выбравшись из М9 с сухпайком в руках, Курц заметил, что Мелисса как сидела, так и уснула, толком не одев данную им куртку. Немного помучавшись, он все-таки смог нормально натянуть куртку на спящую Мао, а затем поднял ее и перенес в другое место, уложив между ногами сидящего М9.

Наконец, довольный своей работой, Вебер уселся на землю и принялся за еду. Наевшись досыта, Курц отдал распоряжения ИИ следить за окружающей местностью и каждые шесть часов запрашивать у ТДД эвакуацию, а сам устроился радом с Мелиссой. Как только он поудобнее устроился и прикрыл глаза, сразу же провалился в глубокий сон.

Проснулся Вебер глубокой ночью от тревожного зуммера. Вскочив на ноги он взглянул на все так же безмятежно спавшую Мелиссу — устала небось так, что еще сутки проспит — и, наконец сообразив что к чему, обратился к ИИ М9:

— Что такое? Приближается враг? ТДД дали добро на эвакуацию?

— Никак нет, старшина Вебер.

— Тогда какого черта ты меня раз...

— Получено сообщение на внутренней частоте. Позывной "Урц-Х".

— Что?! Они все еще здесь? Не может быть!

С этими словами Вебер, сонливость которого как рукой сняло, полез в кокпит. Прослушав запись сообщения, Курц вышел в эфир:

— "Урц-6" к "Урц-Х", получил ваше сообщение. Прием.

Мао, практически мгновенно проснувшись от того, что ее несильно стукнуло чем-то шуршащим и не слишком мягким, недовольно и глухо прошипела что-то бессвязное и, нащупав попавший в неё пакет, швырнула его в направлении отправителя, однако спросонья промахнулась.

Мелисса, слегка потянувшись, встала и подошла к столь бесцеремонно вырвавшему её из сладостного забытья Курцу.

Спавшая мертвым сном Мизуки сначала не поняла, что ее разбудило, а когда поняла — тихо застонала про себя: как бы ни силен был "зов природы", перспектива вылезать из нагретого спальника, прямо сказать, не радовала. Он открыла глаза, и обнаружила, что вокруг темно.

Интересно, это еще не рассвело или уже стемнело?

Собравшись с духом, она таки заставила себя покинуть "убежище".

В палатке было тихо. Осторожно, стараясь не наступить ни на кого в этом сонном царстве, Мизуки начала пробираться к выходу из палатки. Взгляд ее упал на спящего рядом с пулеметом Рихарда.

Повинуясь какому-то внезапному порыву, она подкралась к нему и, воровато оглянувшись, протянула руку и осторожно погладила его по голове. Коротко стриженый ежик приятно защекотал ладонь. Мизуки быстро отдернула руку и быстренько вылезла из палатки. Дождь почти не капал.

По пути обратно к палатке Мизуки поняла, что аспирин, заботливо предложенный Синобу, не очень помог — ей было тепло, но голова продолжала кружиться. Это, в итоге, привело к тому, когда она заползла в палатку, ее постигла та участь, которой она счастливо избежала по пути из нее: она споткнулось о спящее тело, которое, на беду, оказалось Рихардом.

Тело отреагировало молниеносно — одна рука прихватила за каблук и дернула на себя задевшую его ногу, вторая нижней третью предплечья резко толкнула в голень. Если бы Мизуки уже не находилась в неустойчивом равновесии, колено было бы как минимум растянуто. А так все ограничилось падением, захватом левой за горло и приставленным к горлу ножом. В следующую секунду в глазах Рихарда появилось осмысленное выражение, и нож нырнул обратно в ножны.

— Добрый вечер и приятного пробуждения.

Несколько секунд Мизуки молчала и только раскрывала и закрывала рот, как вытащенная на берег рыбешка, а ее японские раскосые глаза от шока стали совсем круглыми.

— Спа-па-па-сиба... — выговорила, наконец, она. — И отпустите меня уже, мне все-таки больно! Бедная моя ножка, на ней теперь будет еще один синяк... Рихард-сан, разве можно так с девушкой?..

Причитания Мизуки разбудили остальных.

— Что случилось? — послышался из глубины палатки сонный девичий голос.

— Ничего, — проворчала Мизуки, садясь и растирая шею, — просто у некоторых слишком хорошие рефлексы

— Просто некоторые не слишком аккуратно ходят. Чем доставляют проблемы себе и другим. Мне такой хороший сон снился... Впрочем, возможно это и к лучшему. Я полон сил, а время самое что ни на есть подходящее — поздний вечер. Сейчас поедим и пора в путь.

— Рихард-сан, вы маньяк! Проявите хоть капельку снисхождения с бедной больной девушке! И даже не ведь не извинился! И что у меня за судьба такая — один из окошка выкинул, другой чуть не прирезал... Что ж, будите Таню, а то, боюсь, я еще на кого-нибудь наступлю, — Мизуки недовольно шмыгнула носом и закашлялась.

Мда... Похоже, милая девушка вполне оправилась от пережитых потрясений Что ж, это к лучшему... Рихард окончательно вылез из спального мешка и потянулся. Силы почти восстановились. Вот только поесть бы сейчас...

— Всем доброе утро!

Последние слова были сказаны в полный голос.

— Ничего себе утро — темнеет уже, — раздался мрачный голос из соседнего спальника. Спальник был не очень толстым и теплым — Мотоко, его владелица, была, видимо, холодоустойчивой. Поэтому Таня забралась туда с головой и свернулась калачиком. Этого ей показалось мало, и она прижалась спиной к теплым соседям — рядом в двух соединенных между собой мешках угнездились трое уморившихся туристок — Синобу, Каолла и Кицуне. Они наигрались в карты до посинения и тоже решили поспать, пользуясь незапланированной дневкой. Нарусегава и Кейтаро, одевшись потеплее, сидели под навесом с другой стороны палатки, уткнувшись носами в свои неизменные учебники и тетрадки — на редкость мирно, на этот раз. Рядом с ними стояла укутанная пуховкой кастрюлька с рисом и карри — надо сказать, далеко не все горные туристы питались так изысканно. Лопали в основном быстрорастворимые каши и супчики из пакетиков. Так ведь и не у всех был в составе группы такой замечательный повар, как Синобу. Другим оставалось только завидовать.

Капюшон спальника Мотоко приподнялся, и оттуда высунулась заспанная физиономия, помятая и недовольная, но уже не такая смертельно бледная, как ночью. Таня покрутила носом и принюхалась:

— Ага, пахнет чем-то вкусным. Вот свезло, так свезло! — девушка, не выползая целиком из спальника, целеустремленно и решительно поползла к выходу из палатки. С отпотевшего тента посыпались крупные капли.

— Брр, вечерний душ я не заказывала! Вечер добрый, герр Ри... — она прервалась, осторожно осмотрелась, а потом махнула рукой. — Э-э, Ричард, конечно же. Ричард Третий. И тебе того же, Мизуки. Смотрю, ты вся цветешь — цвет лица отличный. Нос только красный, но это ничего.

Рихард счел возможным поддержать веселый тон беседы:

— Неистребимое чувство юмора — это хорошо. Как говорите вы, русские, "нам песня строить и жить помогает". Всем приятного аппетита. Копите силы, скоро они нам понадобятся — нам еще преодолевать немало километров горных троп... А почему это у всех кислые лица? Ничего нет лучше прогулки на природе!

— Едой пахнет, говорите? — Мизуки попыталась втянуть воздух своим покрасневшим заложенным носом и разочарованно пробормотала: — Ничего не чувствую... Да и есть-то не хочется...

— Какой уж тут, блин, юмор, — проворчала Таня, выглядывая из под козырька палатки. Темные тучи поднялись немного повыше и перестали моросить непрерывным дождем, но резкий и холодный ветер, гнавший их на восток, не вызывал оптимизма. — Погода хреновая, руки-ноги болят, еще ведь и переться придется по мокрому лесу. Брррр! Хорошо, хоть под горку. Одно славно, мир не без добрых людей. Спасибо вам, ребята, накормили, обогрели, а то бы нам вообще пришли кранты. Как у нас говорят — дорого яичко ко Христову дню!

Нарусегава подняла брови:

— Я христианка, но такой поговорки не слышала? Где это — у вас?

— Да в Лапландии. Запряжем, бывало, северных оленей, клюквы нагрузим, и на рынок. Ладно, не бери в голову. Но благодарности моей нет конца, — с этими словами Таня приняла протянутую миску с карри, вооружилась ложкой и принялась за дело. — О, объеденье! Синобу-тян — респект. Мизуки, ты тоже не стесняйся, мисок мало, так можешь из моей. Это еще ничего, вот я припоминаю, как мне наши туристы рассказывали: ходили в суровые походы, перли черт знает сколько груза, и, чтобы лишнего веса не тащить, брали только котелки. А каждый боец нес только кружку, ложку и кусочек полиэтилена. Перед раздачей еды выкапывался ряд ямок, которые застилались пленочкой и дежурный туда шлепал половничком варево. Натурально, все туристы становились раком и принимались за дело... — глядя, как покатились со смеху Кейтаро и Нарусегава, Таня покачала головой и добавила. — Не верите? А зря.

Странные какие-то туристы из рассказа... И почему она их бойцами называет?

— Интересная история, вполне верю... Ну, да ничего, возможно, еще придется обратиться к их опыту выживания на природе. Так что информация принята к сведению. Ну, как, все поели? Пора в дорогу...

Таня с сожалением выползла из спальника, поежилась на холодном ветру. Сегодня, похоже, силы к ней вполне вернулись — двигалась она хотя и несколько скованно, но вполне самостоятельно. Она выпрямилась, а потом низко поклонилась, причем совсем не по-японски — в их короткие и быстрые поклоны не входил плавный взмах рукой до земли.

— Спасибо вам еще раз. Не поминайте лихом, если что. Буду еще в ваших краях — непременно зайду в Хинату. Страсть как хочется попробовать настоящий онсен. А пока — прощайте!

Нарусегава и Кейтаро помахали вдогонку путникам, которые почти сразу же растворились в наступающих сумерках.

— Ну что же, мужчина, вожак стаи — веди! — проговорила Татьяна, становясь в кильватер Рихарду. — Я в темноте плохо вижу. Хотя альбиноской и не родилась — но вот, так получилось...

— Ну, уж и вожак, — покачал головой Рихард, — "веди нас, Сусанин, веди нас, герой..."

Он поднял с земли пулемет и закинул ремень на шею.

— Прощайте, путники и спасибо вам. Надеюсь, никогда вы не окажетесь в местах нашей войны. Ну, а нам пора.

Пройдя несколько сот метров, он заметил:

— Ну, что ж, теперь можно двигаться нормально. Готовы повысить скорость?

— Куда еще повышать?! Буераки, кусты, япона их мама, а ведь и обрывы могут быть — на карте, помню, вертикали были густо натыканы. Не навернуться бы, — жалобно пробормотала Таня. Мизуки тоже не пылала энтузиазмом. Хотя доброжелательные туристы пожертвовали ей теплый полартековый свитер и штормовку, она ежилась и кашляла, сопя простуженным носом.

— Неплохо бы отойти подальше отсюда как можно быстрее. Возможно, я параноик, но предпочитаю быть живым параноиком. Да и вас не хотел бы терять... А что-то мне подсказывает, что погоня еще возможна. Так что это не мне, это нам надо. Кстати, а что это были за туристы из рассказа?

— Да я и не спорю... ой! — Таня поскользнулась и с трудом удержалась, чтобы не покатиться кубарем в темноту. — Конечно, нужно уматывать. Амальгамовцы уже, наверное, сообразили, что поле боя все же за ними осталось, и теперь оборзеют до невозможности. А туристы были самые обычные. Мой друг в МАИ учился и в тамошнем турклубе зажигал, вот и похвалялся всякими ужасами. Да и меня брал раз несколько в походы — в горы, и на воду ходили. Наломались до жути, но вспомнить приятно. На катамаране, правда, гораздо лучше сидеть, чем пешкодралом.

— А на мотоцикле или велосипеде еще лучше... Увы, нету, и не предвидится. Так что придется по старинке — на своих двоих. Как там говорят ваши солдаты — "от земли до неба два суворовских перехода". Надеюсь, мы уложимся в меньший переход. А то на небо меня как-то не тянет...

— Фига себе, вы, герр Рихард, русскую историю-то знаете! Ладно, я — мне достаточно пролистнуть разок книжку, чтобы все в памяти отпечаталось — но ведь вам же нужно было читать и запоминать. Неужели в гэдээровских школах так мощно учили малышню? Ведь теперь какого немца ни спроси, кто такой Суворов, ответят — который "Ледокол" написал!

— Русскую историю и культуру я изучал особо тщательно. Понимаешь, всегда мне было интересно, как народ, способный опрокинуть любую военную державу, позволяет себя держать в рабстве всяким ничтожествам и подлецам. И как при этом вырастают из него такие люди, как ваша мафия, пустившая корни и у нас. Надо сказать, пару корней мне удалось выполоть... Но сопротивлялись они до последнего, чем и заслужили мое уважение.

— Тут нет ничего удивительного — ведь мы тысячу лет жили под постоянной угрозой из Степи, да и с других сторон тоже. И в нас навсегда вколочено, что защитить нас может лишь сильное, централизованное государство. Но за все надо платить — и этой готовностью подчинять свои частные интересы общим — а ведь иначе не выжить! — всегда были готовы воспользоваться нерадивые правители. И пользовались, пока кредит доверия не исчерпывался. А потом... потом начиналось такое, что другим и не снилось. Русский бунт, блин. И так, пока не находился новый сильный человек, готовый вести вперед. Не идеальная система, чего там говорить. Но мы выжили в таких горнилах, где другие народы плавились и сгорали без остатка. И теперь, осознав, кто мы, и что мы, задумались — "Камо грядеши"? И пытаемся нащупать новый путь. Эх, нам бы хоть двадцать лет без войны!