Маршал Конфедерации

Б.Собеседник

Юлия Дии

Блуждающие в мирах

Книга первая

Маршал Конфедерации

"...Долго скитался Ваагл Всемогущий, отдыха место искал, размышлений и трапезы скромной.

Здесь, на склоне горы, где небесные птицы в деревьях спасутся от летнего зноя, на камень-валун преклонился устало.

Свон простирался пред ним красотою окрестных земель и притягивал путника взор восхищённый.

Веры незыблемой символ — величие древнее гор поражало

Резчик искусный, в озере горном своим вдохновлён отражением, прочного древа акации белой подобие Богово режет умело.

Ставит фигурку на камни, вмиг оживает она, духом земли первородным объята, вниз устремляется, радуясь жизни и солнцу приветному.

Плотью животной на каждом шагу прирастая, кровью полнясь животворной, пристанище вечной души обретается в теле заветном.

В месте покоя и силы, мира оплот и божественной воли, град заложён, Карстою назван, на древнем наречии — Обителью Смелых..."

Ждать и догонять, как известно, занятие препротивнейшее. М-да-а-а... Уж, поверьте на слово, милостивые государи мои! Примерно в том же ключе текли мысли несвежего вида чрезмерно крупного для окрестных мест сеньора, коротавшего одиночество у чадящего всеми своими древними швами и трещинками камина в злачной таверне на окраине Карсты — Оплота Веры дистрикта Святого Кууна, без сомнения, зловоннейшей дыры Королевства Свон. А иначе, смею вас уверить, и быть не могло, ибо сей замечательный Куун, согласно всё той же Священной Книге Ваагла, будучи первым Прелатом Ордена в тутошних краях, сам по себе не мылся никогда и пастве страждущей наказывал. Побегает, бывало, голышом под летним дождичком, ветошью оботрется, вот и вся недолгая. Зимой червей на себе разводил, взращивал. Мучился адски! Коими, собственно, склонностями мазохистскими, а отнюдь не житием праведным, если верить злым языкам, и выстрадал причисление лика своего к многочисленному сонму святых свонских.

Впрочем, вряд ли найдется в нынешнюю смутную годину смельчак, отважившийся заявить во всеуслышание нечто подобное. Святой как-никак! Язык же, согласитесь — вещь нужная, редкая, дана человеку единожды, и лишаться её попусту нет никакого резона. Орден силён как никогда! Адепты его повсюду, да благословит Святой Куун их чудный смрад! С приснопамятных времён чистоплотность в сём захолустье — сущий грех, а всяк уважающий себя человек, будь то зрелый муж, мальчик-паж, или дева непорочная, подванивать должен и, чем ядрёней, забористей, тем — лучше, дабы, к примеру, курзоном презренным не прослыть. Потому как, не привечают аборигены содомию. Забить могут. Насмерть. Что и делают с превеликим удовольствием при любой оказии. Не по злобе, конечно же, нет, а попросту ввиду отсутствия каких-либо иных достойных развлечений.

Земля здесь тяжёлая, родит бедно, иной раз и вовсе не плодоносит. Летом наводнения часты, зимой — морозы лютые. Не редко бывает, отлучится пьянчужка из кабака по нужде, да не и возвратится боле. Лишь посветлу найдется бедолага, в собственное дерьмо вмерзший. Без порток, без сапог, брюхо собаками вспорото, лицо кошками изгрызено. Сапоги, верно, крысы уволокли. Зачем они им? Оченно морозы бывают сильные! Разумеется, как и любая, малоприспособленная для жизни местность, край здешний припасами для деятельности человеческой зело богат — рудой болотной, углём, камнем, лесом. Однако промысел оружейный испокон веков исключительно монахам дозволен. Монополия, так выходит, государева. Множество, должно отметить, средь них взросло оружейников умелых, металлургов, мужей к иным наукам способных. Но, то все, в массе своей, люди пришлые, народец же туземный на весь Свон исключительно выносливостью, да силой недюжинной славен. С раннего детства только и приучены, что глыбы в каменоломнях ворочать, тачки тяжеленные с углём, рудой до домниц катать, лес сплавлять.

И ведь всякий мудрый правитель тем или иным способом пытался коренной дурной люд осёдлый к ремёслам привадить, труду общественному. Будь то корабельное дело, строительное, мануфактура ткацкая или, положим, гончарная. Тщетно! Рано или поздно, как водится, разворуют все, пожгут, передерутся и айда по домам, жён мять, бражничать. А чтобы, значит, с голоду не помереть, в сезон на юга батрачить подаются, в поля, шахты, на лесосеки. Кондотьерствуют, в наёмники подвизаются, на ристалищах потешных бьются, живота не щадя, другой раз грабежом не брезгуют. К зиме возвращаются, по трактирам сидят, заработанное прожигают, морды в кровь бьют друг-другу, девок в закутах портят. Монету, как бы то ни было, в налог исправно несут, иначе ведь и на кол недолго угодить! Соображают! Кому охота кишки-то рвать? Словом, нечего брать с голытьбы, к тому ж злые они, точно псы цепные.

Опять же по весне рекрутеры разномастные, судейские до лёгкой наживы охочие со всего королевства съезжаются. Глядишь, кого за долги на галеры определят, кого в копейщики за мелкие провинности. Мало-мальски сообразительные, денежек от жён и собутыльников утаив, индульгенции покупают. Членовредительство или, скажем, самосуд неправый амнистии не подлежат, каторгой сурово караются. И никому ведь с копей соляных еще сбежать не удалось. Гиблые места, да убоятся все! Заграничные визитёры носы свои изнеженные совать сюда не брезгуют, наёмников вербуют, крупными барышами заманивая. Особняком держатся Ланисты из земель Святого Сииркса, покровителя воинов и, вообще, всех любителей подраться.

Множество желающих отправиться, счастья попытать бойцовского на аренах Керка, да немногие живыми возвращаются. Поговаривают, убиенных "гладиаторов" не хоронят вовсе. Мёдом пчелиным заливают, воском укупоривают и после свозят далеко на юг, где в урочищах тайных, ночами темными безлунными, в час, когда Ваагл Всевидящий, веки усталые сомкнув, от трудов праведных отдыхает, меняют вождям пустынных племён на каменья драгоценные. Нигде более в Своне и окрестностях самоцветов подобной красоты не сыскать. У пустынников, в свою очередь, мяса недостаток хронический, тогда, как редкое праздничное застолье без лакомств скоромных должно обходится. К иной же плоти животной издревле не приучены они, не добыть её, попросту, в песках раскалённых. Контрабанду монахи жестоко пресекают, границу патрулируют, убивая нещадно, обращая в рабов любителей лёгкой наживы. Коих, впрочем, всё одно меньше не становится. От же натура человечья, лишь бы не работать, а урвать-то всяк горазд! Так и повелось к всеобщему благоденствию, процветанию приграничному: свирепые кочевники людей в полон толпами не угоняют, разве, что изредка потаскушек для утех плотских, Свону войска регулярные на границе держать без надобности. Выходит — каждому по потребностям, при неукоснительном соблюдении интересов государевых.

Богатеи в своем отдельном мирке жируют при казне под защитой Претонов местных или Прелатов орденских за мзду немалую. С последними шутки плохи, нипочем не спрятаться от длани их карающей, наказания не избежать. Шибко разрослось Братство Ордена, с королевскою Тайной Канцелярией соперничает. Шпионов, агентов не счесть с обеих сторон, табели о рангах, пределов, преград не существует для них. Всяк без суда и следствия в подземелья пытошные легко на дыбу угодить может. Страшно жить стало. Затаились разбойнички, разбежались по городам и весям. Кто в Сагрию мародёрствовать подался, кто на западное побережье в контрабандисты, каперы, пираты Гемурские. От того и зачах окрест промысел лихой, некого судить, да колесовать-потрошить, жечь-рвать калёным железом на лобном месте.

Прошли времена весёлые, когда люди со всей округи чуть ли не через день поглазеть на публичные истязания и казни съезжались. Лицедеи бродячие, клоуны, крики, вопли пытуемых, кишки на помосте, запах горящей плоти, рёв экзальтированной толпы, кровь, эль рекой, блудницы с бесстыдно нагими грудями, пьянка-гулянка до утра. Было, да прошло... Палач с уныния лавку мясную держит. Всего-то и радостей осталось: воришку на рынке изловят, жену неверную с любовником застукают, ведьму-ведунью или, к примеру, вот курзона изобличат. Какой-никакой, а повод с родственниками встретиться, поговорить, руками помахать, размяться на свежем воздухе. Изменника, еретика ли, фальшивомонетчика поймать — редкая удача! И палачу любо-дорого стариной тряхнуть, шкуру крючьями с кого заживо содрать. Всяко и помельче, известно, случается, шлюху грудастую не поделят, собаку чужую зашибут, ногу в сутолоке базарной отдавят. Всяко. Дерутся тогда словно оглашенные, зачастую, до смертоубийства доходит. Опять-таки, кто-то же должен соль-матушку в Сагрийских горах ковырять-добывать, света белого не взвидя, в страшных копях заживо гния? Мрут там даже самые отчаянные и выносливые, точно тараканы на морозе, оттого пополнение постоянно требуется.

Что ж, поговорили о том, о сём, подошло времечко, в таверну возвернуться, дабы горло промочить, трескотней несущественной иссушенное. За период недолгого отсутствия нашего, декорации, поверьте, нисколько не менялись. На изрядно полинялой, жалобно скрипящей под порывами ветра, вывеске все так же гордо значилось: "Первый Мечник". По слухам, лет двадцать тому назад основал сие угодное Вааглу заведение, вышедший на пенсию бывший лучший в округе, но опальный боец на мечах. Здесь его, немного погодя, будто свинью, в пьяной драке и прирезали. А память осталась. Однако поспешим вовнутрь.

Уютное местечко, в коем, по неведомым пока ещё причинам, праздно томился, упоминаемый в начале нашего повествования, господин, являло собой небольшое, сравнительно чистое, насколько позволяют туземные обычаи, помещение посетителей, эдак, на двадцать пять — тридцать, с огромным камином посередине, единственным квадратным маленьким окошком, тщательно забранным мешковиной и предназначалось, по-видимому, для обслуживания уважаемых людей по особым случаям. Ни дать, ни взять — банкетный зал! Несколько коптящих под потолком толстенных свечей давали в достатке мутного дрожащего света, кроме того, о невиданная роскошь! — подсвечник стоял на каждом столе. Не-е-ет, черни явно не место здесь!

Иной расклад там, за стеной! М-м-м-м! Громкая ругань, хохот, глухие удары, крики, женский виг, чёрти-какие еще музыкальнейшие звуки варящегося, бурлящего, рвано-вонючего необычайно живого перфоманса, проникая урывками сквозь худую перегородку, вызывали неудержимое желание поучаствовать, напиться до соплей, помацать огромные упругие грязные сиськи, вполне возможно, схлопотать по физиономии, вывалятся в грязи и, сломав, наконец, к всеобщему удовольствию пару-тройку челюстей и носов, провести остаток ночи за решёткой в тёплой компании, потерявшего всякий облик человеческий, разномастного отребья.

Впрочем, гость наш никакого интереса до всеобщего веселья не проявлял либо весьма деликатно заинтересованность эту свою скрывал. С трудом вмещающийся за низеньким колченогим столом, незнакомец походил на огромный валун посередь вспаханного поля, такой же одинокий и неуместный. Схожесть вдобавок усугублял неимоверно грязный камзол, ещё верно при жизни Святого Кууна потерявший первоначальный цвет, взамен приобретший, столь любезный взору истых приверженцев чумазых добродетелей Преподобного, равномерный землистый оттенок. Видно хозяину его всё ж не раз приходилось искать приюта в хлеву, деля ночлег с нищими, свиньями, кошками, да крысами, изобилующими, надо полагать, блохами, вшами, вонючими клопами и прочей паразитской живностью. Не так ли? Сапоги, однако, добротные, воловьей кожи, да и накидка меховая, небрежно брошенная на соседний стол — знатная, даром, что заляпана изрядно. Удивительное дело, но за всё это время незнакомец ни единого раза не почесался! Хотите, верьте, хотите — нет! Он вообще не делал ровным счетом ничего такого, присущего и привычного всем без исключения горожанам, приятнейшего до рези в животе, до коликов печёночных, как то: не пердел, не рыгал, в тарелку не блевал, на пол не сморкался, под себя не гадил. Можете себе представить? Нет? То-то же! "Неужто чужеземец?! — удивленно воскликнет проницательный наблюдатель. — В такой дыре? Каким лихом его сюда занесло?" И, конечно же, будет прав.

Внешность чужака, несомненно, заслуживала особого внимания. На вид ему было эдак лет сорок пять-пятьдесят. Глядишь, и поболее, а приглядишься, и поменее. Никогда ведь доподлинно не угадаешь, что скрывается под грязно-русыми кашлатыми лохмами, бородою клочной, да двухнедельным слоем грязи с копотью. Бывает, обреют лицо злодею, приговоренному к пытке грушею, такие юнцы желторотые обнаруживаются, хоть святых вон выноси! Не наш случай, ясный пень, но всё же... Широченные покатые плечи венчала огромная лобастая голова, вмещающая, осмелимся предположить, столько мозгового вещества, коего иному умнику и малой толики хватило б, дабы мужем ученым прослыть. Не каждому ведь по зубам, согласитесь, постичь магию букв, словообразование из оных или, положим, цифирное исчисление мудрёное осилить. Живописать же Заповеди Ваагла вензелями орнаментальными, судить со знаньем дела о движении светил небесных и философствовать непринуждённо лишь немногим образованнейшим монахам доступно! К тому ж злишнее это, кому-то нужно ведь и закуты выгребать, топором орудовать, за плугом ходить, руки-ноги-головы на поле брани рубить.

Почти полностью сокрытое косматой неухоженной бородищей, лицо под ней просматривалось волевое и решительное. Крупный, преломленный чуть ниже переносицы нос, нависая над тяжёлым, далеко выдающимся подбородком, придавал незнакомцу сходство с огромной хищною птицей. Схожесть вдобавок усиливали глубоко посаженные серо-стального цвета глаза, при всей своей напускной осоловелости, чутко реагировавшие на каждый звук, каждое дуновение сквознячка, любое мимолетное движение. У такого орла, в народе молвят, мышь за спиной не проскочит незамеченной! В то же время, кажущееся нарочито медлительным и неповоротливым, это грузное человечье нагромождение излучало некую затаённую энергию, силу недюжинную звериную, готовую в любой момент разжаться, развернуться пружинною стальной и молниеносно ударить насмерть. Справедливость подобных предположений совершенно недвусмысленно подтверждал и немереной длины обнажённый двуручный меч, возлежащий здесь же, на столе, под правой рукой хозяина. О-о-о-о, что это был за меч! Чудесное оружие! Великолепный фламберг! Огненный клинок — Посланник Смерти! Воины, когда-либо державшие его в руках, прекрасно осведомлены — повреждения, нанесённые волнообразным лезвием, почти всегда смертельны. Поражённый им либо умрёт на поле боя, корчась болью, источаемой страшными рваными ранами, либо незначительно позже в адском пламени пожирающей плоть гангрены.

Гм... Увечья и болезни, без сомнения, проявления бытия интереснейшие во всех отношениях, однако, всему свой черёд. Мы все ж таки в таверне и всякому, попирающему землю грешную, отлично известно, ничто не скрашивает томительное ожидание лучше отменной свиной ножки, сдобренной, ко всему прочему, парой кружек чудесного монастырского эля. Незнакомец наш, невзирая на внешний вид весьма непрезентабельный, человеком был, видимо, благородным, к тому же, как мы уже выяснили, неглупым, потому именно так он и поступал, отрезая закопчённым кинжалом добрые ломти сочащегося, обжигающе горячего мяса, серого ноздреватого хлеба и, монотонно перемалывая их отменными зубами, периодически запивал все это сомнительного вида бурой жидкостью, распространяющей вокруг тошнотно-кислое благоухание. Изредка благородно отрыгивал, брал меч, некоторое время задумчиво, словно оценивая его железную, всеразрушающую тяжесть, будто свыкаясь, роднясь с ней, держал грозное оружие в вытянутой руке, вставал, делал несколько искусных выпадов, хитроумных, доведённых до автоматизма, сочетаний кустодий, обсессий и инвазий, вращал, колол, рубил воображаемых противников, плотно заполняя пространство вкруг себя пронзительно свистящей сталью. Обычные ратники и двумя-то руками схожие железки с трудом ворочают, здесь же... Нда-а-а! Силища! Немного подустав, осторожно, с потаённым уважением, долго и тщательно протирал блестящее лезвие сальной тряпицей, смазывая остатками свиного жира из тарелки, правил небольшим оселком, после чего водружал ровно на то же место подле себя. Затем подходил к очагу, прокаливал кинжал в раскалённых углях и снова неспешно принимался за еду. Причём, ритуалы эти, абсолютно, заметьте, бессмысленные с точки зрения любого нормального жителя Карсты, осуществлялись после каждого упражнения без видимых на то причин. Знатный аккуратист, по всему видать, этот чужеземец! Тем не менее, ждать одобрения столь вопиющего чистоплюйства в здешних краях, уж, вряд ли когда-либо приходилось. Напротив, стоило бы опасаться оказий малоприятных! Но человек, в большинстве случаев, действует по заведённой им традиции, следуя привычкам, кажущимся в иной реальности правильными, незыблемыми. Беспечно забывая порой о том, что всякие слабости, втайне от глаз любопытных взлелеянные: в носу, к примеру, остервенело ковырять, ногти грызть, в паху, заднице чесаться самозабвенно, папиросу о ноготь выстукивать, материться на родном языке или вот оружие с маниакальным упорством начищать, нет-нет, а обязательно проявятся в непредвиденных ситуациях и выдадут вас с потрохами.

Канул час, другой... Давным-давно уж все съедено и выпито. В объедках, по обычаю сброшенных на пол, деловито суетились, пировали крысы. Всяки ведь животины насыщаться должны, привес набирать. В том-то и есть, наверное, главный смысл жизни. Придет их черёд, и они, будьте покойны, станут чьей-то пищею насущной. Ещё час минул... Свечи почти все догорели и погасли. Богатырский храп, исходящий от большого, недвижимого, изнурённого вынужденным заточением тела, зависая под почерневшим от копоти потолком, опускался геликоптером, мерным рокотом заполняя убогую комнатёнку, напрочь заглушая отзвуки бурного веселья, творящегося за стеной. Вот и крысы, прервав трапезу, разгневанно пища на все лады, потянулись в норы, избегая возмутительных вибраций. В тёмном углу приоткрылась малоприметная дверь, впустив на мгновенье сонм громких развязных звуков, и тут же закрылась, восстановив вновь относительную тишину.

— Свои, Юра, свои! — спокойный, с едва заметным акцентом, голос остановил, блеснувший молнией, клинок в считанных сантиметрах от шеи. — Держи себя в руках, пожалуйста!

— Свои по домам сидят! Стучаться надо! А-ах! — позёвывая, сонным голосом недовольно проворчали из темноты. — Так ведь оно и до беды недалеко!

— А это и есть мой дом, если ты еще не заметил! Руки заняты, неужто не видно?! — вошедший с грохотом вывалил у камина большущую охапку дров. — Замёрзнуть хочешь? В этой дыре обычных дров с огнем не сыщешь! Из личных запасов Его Превосходительства Окружного Судьи Гнууиса Милосердного, между прочим! Или Господин Маршал желают кизячка эндемичного термоядерного нюхнуть? Только намекните, это мы мигом устроим! В общий зал метнёмся на секундочку, нагребём ведерко, им и натопим! А чего в потёмках-то?

— Не паясничайте, Роланд, вам не идет, — меч на прежнем месте, будто и не покидал его вовсе. — И, вообще, что вы себе, нахрен, позволяете? Нет тут никакого Юры и, уж тем более, никакого Маршала непонятного. В тутошнем диалекте и слова-то схожие по смыслу отсутствуют, а вы...

— А что, по-вашему, присутствует... в тутошнем... хм... диалекте? — демонстративно игнорируя упрек, Роланд осторожно извлёк из-за пазухи вполне пригодные еще огарочки свечей, уместно предположить, оттуда же, от Превосходительства, заменил ими сгоревшие, поджёг от лучины. — Научите нас, пожалуйста! — походя, отфутболил в угол остатки крысиного банкета. — Вы же там, в Центре, самые умные! Все знаете, все умеете! Хансвурсты, мля!

— Скажи лучше, где пропадал, бубёныть? Все жданки съел!

— Где, где... Город такой в Казахстане есть — Караганда! Поди, слыхал? ...В условленном месте! Где же еще? Птичку почтовую хоть бы прислали! Какую-никакую весточку! — стало светлее, фламберг, наконец, показался во всей своей огненной красе. — Это, что ещё такое?! Холи шит! Святая Мандрака! Умом, что ли, все там тронулись?! Гвоздь в седле! Ты чего сюда притащил, осёл безмозглый?! Совсем еб*нулся, думмкопф?!

— Да, что с тобой случилось-то, Ролыч, в самом деле?! Меч, как меч, ничего особенного...

Пришло время, думается, представить восхищённой публике нашего нового знакомца. Забудем ведь, вспомним позже, а уже вроде, как и ни к чему, быть может. В столь беспокойную пору от чумной болезни помереть запросто, иль убьёт кто по недомыслию. Итак, его звали Роланд. Гражданин ГДР, в совершенстве владеет основными европейскими диалектами, включая, как вы уже, наверняка, заметили, русский матерный. В сравнительно недавнем прошлом — сотрудник Штази. Рыжий, невысокий, кряжистый, руки волосатые, малость кривоногий, словом, местный типаж. Годков где-то, за шестьдесят, по всем различимым признакам много старше Юрия. Одет неброско. Ткани добротные, пошито аккуратно. Обувка приличная. Как говорится: простенько, но приличненько. Лицо умное, открытое, выражения, надо сказать, менее воинствующего. Скорее — интеллигентного, коль скоро схожие по смыслу определения, в принципе, приемлемы к нечёсаным безобразно заросшим физиономиям. Волосы тёмные с проседью, нос прямой, глаза светло-карие, чуть на выкате, спокойные, и даже теперь волнение его выдавал лишь повышенных тонов, слегка срывающийся голос:

— Ничего особенного, говоришь?! У нас, в Своне, чтоб ты понимал, легальное оружие только монахи куют. Дрек мит Пфеффер! Исключительно их прерогатива! Конкурентов без суда и следствия железом калёным в подвалах монастырских выжгли и внимательнейшим образом теперь доглядывают, чтобы никто, нигде, ни-ни, с оружейным железом не шалил. Плуги, бороны, гвозди, подковы — это, пожалуйста! Хоть пояс верности жене! За ваши пфеннижки — любой изврат! Всякое же колющее, режущее, ножик самый малюсенький перочинный — табу! Безусловно, сподручно и к палке гвоздь присобачить, но это уже другая статья. Причём, в твоем случае доказывать-то особо нечего, контрабанда, и дело с концом! Не свонских оружейных дел мастеров эта работа, сразу видно. Уж чёрти, когда орденские повсеместно запретили употребление и, соответственно, изготовление подобных извращенских волнистых штучек! Улавливаешь? Чирей на пятке! Что интересно, как бы это кому ни показалось странным, именно с позиций гуманности.

"Да, уж! Гуманности в этом сумеречном жутковатом мирке хоть отбавляй! — Юрий перебирал в уме скупую нарезку сведений, упиханных в него за несколько дней сотрудниками Центра подготовки Специальных Операций. — Старина Рол, вон, поди, лет двадцать уже, наверное, торчит здесь, бедолага! И ведь не свихнулся ещё! Как только человеком умудряется оставаться?".

— ...В действительности, ежели приглядеться, ничего странного в том нет, особенно учитывая необычайную тягу туземцев к выяснению отношений с использованием всевозможных подручных средств, в первую очередь, естественно, дробящих, рубящих, колющих и режущих. К числу коих относятся, безусловно, и мечи. Фламберги, кстати говоря, в ту далекую пору пользовались в народе огромной популярностью именно благодаря заложенной в них конструктивной особенности, без особых усилий наносить противнику практически неизлечимые ранения. В какой-то момент даже возникла угроза потери боеспособности значительной части свонской армии! Это в мирные-то дни! А, главное, из-за чего? Я, тут, недавно у судьи в библиотеке дубликат чрезвычайно любопытного документика тридцатилетней давности отковырял. Простофиля мой, попутно замечу, до сих пор абсолютно убеждён, что его зятёк ни читать, ни писать не выучен. Святая наивность, да хранит его Ваагл Великодушный! Так вот одним из первых пунктов сего документа значилось примерно следующее: "Ввиду участившихся фактов смертельных, и приводящих к оным, исходов бытовых ссор в казармах и в походах армии Её Величества, с целью пресечения и дальнейшего недопущения подобного, приказываю!". Далее следовал обычный, как и в любой армии, бесхитростный набор громогласных, ни к чему не обязывающих мер. Типа, красиво отписались — баба с возу! Жуйте кизяк! Причина, надеюсь, теперь понятна?

— Ещё вчера понятна! Очумелые дубосеки трошки поубивали друг-друга! Гляньте-ка, эка невидаль для сверхгуманного тёмного средневековья! Чего ты мне все разжёвываешь как школьнику? Я ж не маленький!

— Мы, немцы, люди спокойные основательные, а вы, славяне, черти нетерпеливые, все больше по верхам скачете! Хотя нет, не все скачете, некоторые... Помню, помню, как кое-кто "Дворцовый этикет" провалил! Пробкой чуть из Академии не вылетел! Слушай, парень, лучше, внимательно, дабы глупых вопросов потом меньше возникало. Важный момент! Нетрудно догадаться, что основной урон, по вполне объяснимым причинам, был нанесён командному составу. Мечи понтовые дорогущие, простой пехоте не по ранжиру. Не по попе клизма, так сказать! Ну, ясный пень... Монахи, ребята сообразительные, быстренько все эти косяки выявили, обобщили и запретили. Напрочь! Гвоздь в седле! И, что примечательно, ты не поверишь! — тут же эстафету эдакого вселенского гуманизма дружненько подхватили по всей округе! Просто-таки эпидемия человеколюбия какая-то! Зарруга! Сначала в Элефии, что, в принципе, объяснимо, союзники как-никак, затем в Гемуре и Сагрийских княжествах. Чуть позже Онорский Фарриат присоединился и, почти одновременно с ними — Гонгарский Союз. Причинам эдакого единодушия остаётся лишь подивиться! Не находишь? Нынче даже Южные племена не балуют! Есть ещё Северные племена и, так называемые, горцы — Пещерные Жители, но о них вообще мало, что известно. Немногих же безбашенных, рискнувших ослушаться, общими усилиями методично изловили и заживо отправили разнообразить достарханы Пустынников. Это, что б присутствующие хорошенько прониклись всей серьёзностью возможных последствий! Нда-а-а... Страшная участь! Альбтраум, мля! — артистично всплеснул руками Роланд. — Сдается мне, ты не догоняешь, брат. Выкроим попозже свободную минуту-другую, так и быть, подсвечу тебе темку. Кое у кого из наиболее одиозных пиратов, слыхал я, запрещённые игрушки всё ещё в ходу. Эти отщепенцы, почти повсеместно персоны нон грата, жестоко преследуемые в большинстве цивилизованных, пускай и по здешним меркам, стран. Мечтаешь пополнить их славные ряды? Феррюкнутый! Словом, желающих огненный меч вожделеть, пусть и тайно, тем более — сварганить втихаря, ни за какие деньги днём с огнём не сыщешь! Даже на заказ, в одном-единственном экземпляре. Вдруг подглядит кто? И ведь обязательно подглядят! Ходят, понятно, легенды всякие, где-то далеко за морем, за туманными островами Святого Пуута, в Новых Землях кузнецы есть, но... Мы же оба прекрасно знаем, Ури, из каких музейных запасников тебе сей злосчастный двуручник выдали попользоваться.

— Ошибаешься, Рол, бубёныть! Честно добытый в сражении боевой трофей!

— Дык, как ты не поймешь-то, думм твоя копф! Один чёрт — контрабанда, а за неё-красавицу, друг мой ситный, без суда и следствия того... Казнь, значит, смертная вовсю полагается. То-то и оно! Знаешь, как это бывает, да? Здешний Прелат орденский попросту выносит вердикт и вся недолгая! Жуйте кизяк! Всего одно слово. Большой палец, либо вверх, либо, с гораздо большей вероятностью, вниз! — наглядно продемонстрировал знаменитый жест зрительских антипатий. — Причём, напрягает как раз то, что собственно процесс дальнейших неминуемых истязаний самим же палачам на откуп и отдан! Подход, к слову, вполне оправданный. Кому ж, как не штатным потрошителям лучше знать, какими именно изощрёнными способами в мир иной ту или иную жертву препроводить? В зависимости от состояния здоровья, типоразмеров, силы, выносливости приговорённого и прочих разных важных параметров. Власти лишь пожелания свои могут высказать. Живодёры же в околотке весьма искусные имеются! О-о-о, можешь мне поверить, насмотрелся! Рука лёгкая, неделю помереть спокойно не дадут! Крепыш вроде тебя... хм... большая удача! Въезжаешь, о чем я?! Упрешься, и дольше промучаешься... Одного не понимаю, неужели твои начальнички, идиоты, оружия приличного аутигенного подобрать не смогли?! Доннерветтер! Полно ведь прекрасных мастеров в Своне!

— Да? А ничего, что пред тобою, так, между прочим, монсеньор Граах Ругонский, Претон Её Величества, Королевы Морры, Верной Дочери Свона, Защитницы Отечества, Покровительницы Ордена, собственной персоной, а?! Имеющий, напомню, право, если у кого, тут, малька память подзакисла, носить любое оружие, хоть на луне изготовленное! И владею я им, чтобы вы знали, по наследству от покойного ныне, да упокоит Ваагл душу его грешную, папаши своего, тоже, кстати говоря, Претона Ругонского — Фреема. Так, что всё законно!

— Бля-а-а-а! Вымучил-таки? Смог? Неужели? Ну-ка, ну-ка, ещё послушаем! Дистрикту какого будете, боярин?

— Святого Ниикуса, покровителя торговли. Столица, Оплот Веры — Ругон. Не понял? Я, что, на допросе у прокурора?

— Нет, дорогой мой, ты не у прокурора. Пока. Присаживайся. Курить принёс чего?

В наступившей паузе, явственно слышался глухой стук, будто чем-то методично долбили в стену. "...Руга! ...руга! ...руга! ...даба! ...аш! ...даба!" — в такт гулким ударам неразборчиво доносилось из-за перегородки.

— Сходить, что ль, глянуть? — озабоченно кивнул в сторону источника нервических звуков трактирщик. — Судя по всему, башкой ведь...

— На кой ляд оно тебе? За чужой, сгнивший от застарелого сифилиса, мозжечок переживаешь? Успокойся уже, старик, сами разберутся! И потом, слуги, в конце-концов, на что?

— Дык, за стену волнительно...

— Постой-ка, брат мусью! Не понял, ты чего без сигарет-то? — встрепенулся вдруг тот, кого назвали Маршалом Юрой. — Совсем озверел?! Сеанс связи только-только закончился, оборудование тёпленькое еще. Забыл заказать, что ли? Ай-яй-яй, как опрометчиво! — с явным удовольствием оттаптывался теперь он на собеседнике. — А не прихвати я блочок по старой памяти, листву прошлогоднюю или кизяк свой хвалёный в самокрутки набивал бы, да? Мастерило!

— Сам ты это слово десять раз подряд! Заказывал, знамо дело!

— И, что? Отказали? Тебе, последнему нынездравствующему ветерану Грюнвальдской битвы?! Не свисти! Ни в жисть не поверю!

— Хм! Тоже мне шутник нашелся! — как-то криво ухмыльнулся Рол. — Помнишь, на соседнем потоке у технарей Оленька Бобкина училась? Партийная кличка — Губка Боб, гвоздь в седле! Страшненькая такая, шикса, чернявенькая, в очках, вислозадая.

— А, то! Я и сейчас частенько с ней пересекаюсь, когда в конторе бываю. В основном, правда, в столовке. Где-то рядышком по хозяйственной части трудится. Кажется, на нашем же этаже, только в противоположном крыле. С Жанкой общаются эпизодически. Они же с одной кафедры.

— Вот, вот! С красавицей благоверной твоей из одного инкубатора. Та, самая. Замуж-то хоть вышла?

— Давно! Уж и развестись успела. Дочка у неё...

— Не мудрено. Кто с ней жить-то станет? Даже из науки попёрли за профнепригодность. Таких дундуков до пенсии держат какими-нибудь МНСами или СНСами , диву даёшься! Не опаздывай, да не бухай в рабочее время, всего и делов! А её турнули. Овца дурная упёртая...

— Нормальная женщина. Обычная... Какое, что-то я не догоняю, она к твоему куреву отношение имеет? Вернее, к его отсутствию, а?

— ...Мне вот интересно, — продолжал Роланд задумчиво, — дурында до сих пор убеждена, что мусака, это мясо с картошкой? ...Девчушке-то как, однако, с мамулькой не повезло! — понизил голос почти до шепота. — Э-э-э-эх! Холи ш-ш-шит!

— Чего ты там прошипел, подколодный? Не разобрал... Мусака? Какая еще, к бениной маме, мусака? — не сразу нашёлся Юрий. — А-а-а-а! Кто о чём, а наш вечно голодный бош о хавчике! Ты, помниться, и в лагерях вечно обожрать кого-нибудь норовил, вандаба! Тебе-то, что до того? У тебя харчи закончились или сигареты? Уж, решись, наконец!

— Да, собственно, ничего, — пожал плечами тевтонец. — Просто на ум пришло. Наглядный пример, не более. Летом после третьего курса в Краснодарском крае практику проходили, не забыл, поди, еще? Горный сплав, альпинизм, планеризм, прочий тренировочный онанизм, который в жизни-то скорее всего так никогда и не пригодится, припоминаешь?

— Ещё бы! Столько винища местного выжрали, ужас! Почитай, лет двадцать с лихвой минуло, а печень до сих пор кошмарит! Девки, девки-то до чего хороши на Кубани! Огонь!

— Да я не об том! Зарруга! Причём здесь девки? По окончании практики, в гости набились мы к начальнику тамошнего Учебного центра, Сашке Самсонову, помнишь? Деньги все пропили, а кушать, по-чёрному хотелось! Вот он и сжалился, позвал... Грек ещё с нами увязался ваш, маршальский... Как его... Смешное имя такое, типа, Карабас Барабас... Бл*дь, напрочь забыл!

— Радуйся, бубёныть! Почти что вспомнил. Керберос Барнабидис. Керберос — демон в переводе с ихнего. Гм! Соответствует. Хороший, кстати, боец, выручил недавно меня в одной весьма щекотливой ситуации. Крепко плечо подставил, спасибо ему.

— А никто его в "плохиши" и не записывал. Он просто, помнится, тогда маму Сашкину, светлая ей память, как раз-таки мусаку готовить и пытался учить. Мама, правда, блюдо фирменное свое немножечко по-другому звала-величала — "мусаха". Без разницы... Так вот эти твои Карабас с Барабасом, как сейчас помню, вдвоем набросились, засранцы, на Галину Семёновну по тому самому поводу: типа, в их дремучей эллинской мухосрани благородную мусаку с плебейской картошечкой принято мутить. Кто только за язык тянул?! Дрек мит Пфеффер! Это они зря! Хе-хе! Крупная дама была, видная, красивая... — восстановление в памяти шаг за шагом событий давно минувших дней, доставляло рассказчику явное удовольствие. — В молодости греблей академической увлекалась, загребной на "восьмёрке" весловала. Короче, тяжеленная по жизни вышла рука у мамы Гали, хоть и музыкальная. Преподавала она, значится, если, кто не в курсе, в свободное от хм... загребания время по классу фортепиано. В общем, летал демон наш по кухне, пока форточку не нашёл. Вандаба! А ответ ее турецкому, то бишь — греческому султану, мне почему-то в память врезался не хуже таблицы умножения. Местами, может, и лучше. "Не знаю, — басила она, грозно схмурив брови, — из чего там у вас, пиндосов, мусаху кулёмают, моя бабушка-армянка завсегда с баклажанами готовила и дело с концом! А кому не нравится, пусть топают, нах, к Иван Иванычу прогуляться!".

— Прямо так, дозвольте полюбопытствовать, и рекла: "Топают, нах, к Иван Иванычу"?

— Ну... почти...

— А это далеко, простите?

— А в пудр-клозет!

— Куда, куда?!

— У них, провинциальной юго-рассейской интеллигенции, означало буквально то же, что и ваше среднерусское "до ветру". В туалет, то есть. Оставь-ка, брат, свои сортирные вопросы, гааш! Вслушайся лучше в просторечное, родное такое, столь милое слуху, словцо — "кулёмают". Особо тогда восхитило, не забуду!

— Понятно... Как ты все эти мелочи помнить ухитряешься? Ума не приложу! Столько лет прошло, а ты все кулёмаешь, кулёмаешь... У меня словно вода сквозь сито... Не втыкает, кстати, что-то словцо твоё... хм... милое. Стоп, машина! Зарруга! Откуда здесь пиндосы-то взялись? Ну, откуда?! То ж американцы, они мусаку не едят!

— Э-э-эх! Тёмный ты, Юрка, что липовый арап сажей вымазанный! Оттуда же, откуда и остальное недопонимание, от дремучести твоей безмерной. Сие, впрочем, к сожалению, явление ныне массовое, смело констатируем — повальное. А любое недомыслие, оно ведь в большинстве случаев от никудышного образования, доннерветтер! Вместо того, чтобы, понимаешь, знания базовые получать, регулярно закрепляя и проверяя их экзаменами серьёзными, вы, мой милый друг, как и многие-многие другие, ребусы-кроссворды на своих сраных ЕГЭ отгадывали! Думм ваши копф! Типа: "А ну-ка угадай!". Ещё и выбирали, красавчики, носы воротили, это, мол, не хочу сдавать, сиречь — изучать, слишком сложно для молодого неокрепшего мозга, это, вроде того, полегче, значит, так уж и быть — хочу. Тьфу! Хансвурсты! — Роланд помаленьку, так, полегоньку всё более входил в раж. — Потому-то, к слову сказать, Академия у нас в Берлине базируется, а не в ваших Москве, Вашингтоне или, скажем, Париже, где тоже всё сплошь неучи, Шайссе!

— Ага! — пробурчал себе под нос Маршал. — Особенно в Силиконовой долине!

— Какой? Что ещё, брат, за долина такая силиконовая? Сиськи, что ли, искусственные делают?

— Извини, погорячился! У вас и Соединённых Штатов-то нет как таковых.

— И, должен тебе сказать, слава Богу, что нет! Гвоздь в седле! Мы, немцы — люди консервативные, ни к чему нам штучки всякие фильдеперсовые. Зато у нас, в Фатерланде, как, к слову, и в приснопамятные времена в вашей России многострадальной, по старинке учатся, согласно заповедям, наказам мудрого дедушки Хумбольдта. Коими славными традициями и гордимся весьма, весьма, считаю, заслуженно! Жуйте кизяк!

— А в том... в вашем... Советском Союзе, как нынче со школьным обучением дела обстоят?

— Как, как... Вполне ожидаемо, как в песне! Впереди планеты всей!

— А-а-а-а... Повезло кому-то! Наверное...

— Тебя кто к вступительным экзаменам в Академию натаскивал? ...Сам Брукмюллер? Недолюбливаю австрияков, больно заносчивые. Но этот, признаюсь, хорош! Он же читал потом пару курсов у нас, помнишь? Чертовски хорош! Хоть и молодой... был... но старой закалки, основательный дядька! Голимую мартышку основам психостатики обучит. Как раз ярый сторонник концепции Вильхельма фон Хумбольдта. Спорить на темы образования сутками мог, иной раз до хрипоты... Что? ...Ты, бесспорно, не мартышка, старик, тем более, даже не голимая, тебе до неё, как до городу Парижу раком! Шучу! ...Ладно, не взбухай, я же, любя! Согласись, всё-таки базовые знания по всем основным предметам обязательно нужны. Математика, физика, там, биология, родной язык, литература, прочее... Да, не нужна тебе квантовая теория поля, ясный пень! Вандаба! Ты в элементарной-то физике не особо шаришь! И не сомневайся, мусаку лопают америкосы со страшной силою! Предостаточно греков там живёт-поживает.

— Позвольте, позвольте!

— Не позволю, милейший! — жёстко пресечена очередная робкая попытка, хоть словцо вставить. — Вы, батенька, Чехова, небось, и вовсе в руки не брали, так же, как, собственно, Ильфа и Петрова, Достоевского и многих, многих других. Зарруга! Рефератами, поди, из интернета обходились? Чирей на пятке! Экспозе бессмысленными?

— Чем, чем?

— Экспозе, грубо говоря — краткое содержание какого-нибудь документа или произведения. Уяснил? А Галина Семёновна вот читала, будьте покойны! Я-то дома у них собрание сочинений Антона Палыча сразу заприметил в библиотеке. Потёртое изрядно, читаное-перечитаное. И для неё, поверьте, Николай Анастасьевич Ананьев со всей своей простецкой, в чём-то буддистской, но всё ж философией отнюдь не пустой звук, а пища для ума. Там же, в частности, и пиндосы прямо упоминаются. А если б кое-кто повнимательней был, всенепременно услышал бы, как бабушка внучонка носатого своего, Лёшку — Самсонова младшего, пиндосиком ласково называла. Что же он, по-твоему, янки, что ли?! Пиндосами, чтобы вы знали, дорогой Маршал, издревле на русском Кавказе понтийских греков звали. Вслушайся-ка: пин-дос. Услышал? Фонетика явно не кельтская. Балканская фонетика в славянском исполнении. Так-то, дружище! Гут гекаут ист хальб фердаут! Жуйте кизяк...

Роланд прикрыл глаза и проникновенно с какой-то грустной чувственностью декламировал:

— ...Я не без нечистых мыслей глядел на её бюст и в то же время думал о ней: "Выучится музыке и манерам, выйдет замуж за какого-нибудь, прости господи, грека-пиндоса, — здесь бош голосом-то поднажал, дабы последние сомнения собеседника развеять, — проживёт серо и глупо, без всякой надобности, народит, сама не зная для чего, кучу детей и умрёт. Нелепая жизнь!" — Антон Павлович Чехов, "Огни". Услышал, повторить? Или вот ещё оттуда же...

— Ладно, ладно! Достаточно! С пиндосами грамотно уел ты меня, зарруга-гааш! Соглашусь, бубёныть! Готовился, небось? Словари академические штудировал? Вандаба!

— Чо ты ругаешься через слово, будто сапожник? Манеру взял, понимаешь! Вовсе нет. Брабусы-Барнабусы твои на "пиндосов" никак не отреагировали, привычно, видать, им, меня же словцо это весьма заинтриговало. Как, впрочем, заметь, в отличие от хм... присутствующих, и всё новое, живое. Когда ж вы, говнюки, ни дать, ни взять — гусеницы яблонной плодожорки, по саду расползлись, якобы воздухом свежим подышать, а на самом деле фрукты хозяйские хищничать, мы с Галиной Семёновной на веранде уединились. Она с неизменной своею папироской, я с сигареткой...

Некоторое время пожилой немец молча вспоминал, размышлял о чём-то. Задумчиво тёр переносицу, пальцами шевелил. Наконец, очнулся, будто с забытья, продолжил:

— ...Красота вокруг, лепота-а-а-а! Жердели рыжебокие пухленькие переспелые — вокруг шмяк-шмяк, шмяк-шмяк! Ты не поверишь, в стаканы с чаем норовили упасть! Ну, просто самки домашней собаки! Хюндинен, доннерветтер! Руками отбивался! Обожаю, по большому секрету тебе признаюсь, чаёк из стаканов в подстаканниках попивать. С сахарком, знамо дело, с лимончиком, на ложку дуешь, губы обжигает! Мама Галя, по всему выходит, тоже любительница была. Вот не из чашечек нелепых с блюдечками-вензелёчками, а именно из стаканов. Понимаешь? Причем, заметь, из самых-самых об-нык-но-вен-но-вых, гранёных. Есть в том видимо что-то раздумчиво-поездное, такое, вагонско-ресторантовское...

Юра, как ни странно, тоже, подобно многим, питал слабость ко всяческим, с незапамятных времен, уж почти повсеместно вышедшим из употребления, культовым штучкам, как-то: старинные бензиновые зажигалки, виниловые пластинки, кассеты магнитофонные, фарфоровые статуэтки, разномастные блюдечки, тарелочки, монетки, марки почтовые, трусики женские. Удивительное дело, да? Совпадение ли, быть может, всех нас в душе тайно влечёт милая сердцу, уютная житейская архаика, судить не беремся, тем не менее, подставки с ручками, обычно металлическими, в кои, по свидетельству ещё самого Дмитрия Николаевича Ушакова, когда-то вставляли стаканы, блистали в буфете на даче у него изрядным количеством начищенных бочков. Начиная от простейших алюминиевых, неизменных завсегдатаев советских ведомственных столовок и заканчивая изящными серебряными вещицами из Кубачей. Даже Гжель расписная мелодичная с ложечками керамическими в наличии имелась. Но самые свои разлюбимые экземпляры надыбал он, проходя лётную подготовку в тихом, до тошноты душевной провинциальном, подмосковном городке Жуковском. Там, глубоко в чаще таёжных дебрей славного наукограда, в краю непуганых Знаек-зазнаек, эдаком затерянном мирке динозавров рассейского наукообразия, вдали от мирской суеты попались ему на глаза мельхиоровые безмолвные и, одновременно, весьма красноречивые свидетели событий дней минувших.

Посвящённые некогда юбилеям вождей пролетариата, помпезным вехам в развитии воздухоплавания, космонавтики, грандиозным стройкам коммунизма, иным эпохальным достижениям народного хозяйства и прочего оленеводства, выштампованные в металле отголоски былых великих свершений, никому уже неинтересные, сальные, грязные, потёртые, доживали теперь свой век в затрапезном институтском буфетишке. Откуда взялись? Чёрт их знает! Верно, какой-нибудь Гарри Поттер местного розлива тайную комнату с хламом древним хозяйственным распечатал. Хе-хе! Разумеется, как и у всякого нормального человека, первым же Юркиным неодолимым желанием, естественным образом, возникшим при виде такого богачества, было их попросту спереть, но... Увы! К великому сожалению, положение обязывало. Не пристало, согласитесь, будущему Маршалу Конфедерации, без ложной скромности — воплощению вселенского порядка и законности, мелочь, понимаешь, по карманам тырить! Не комильфо, знаете ли. Ничего не поделаешь, пришлось, тайком уронив скупую мужскую слезу, добровольно расстаться со скудными остатками и без того куцей стипендии. Но оно, други мои драгоценные, уж поверьте, того стоило!

К слову сказать, и недели не прошло с момента, когда счастливый обладатель совковых раритетов, бесцеремонно расталкивая замшело-степенную учёную братию, с сияющей физиогномией вывалился из столовки таща охапку общепитовского барахла, как все подстаканники удивительнейшим образом куда-то вдруг исчезли! Испарились! Мистика! Полтергейст! Феномен исчезновения коих, при всём том, разумного объяснения так и не получил, вследствие чего был признан Явлением Необъяснимым, что подтверждено документально замначальником института по АХЧ, скреплено Большой Круглой Печатью, а посему останется непреложным фактом на веки вечные. Мда-а-а-а... Есть, как бы ни были убедительны противники дарвинизма, есть в людях что-то от мартышек. Во-первых, внешнее разительное сходство у некоторых несомненно просматривается, а уж обезьянничает-то народ и вовсе почём зря!

— ...Я, видишь ли, Юрка, — продолжал размеренно бубнить Роланд, — паровозом люблю путешествовать и тележками самодвижущимися. Самолёты, дирижбандели, там, шары дурацкие, иные воздухоплавательные мудовые рыдания, честно говоря, никогда недолюбливал. Чирей на пятке! Может, клаустрофобия, аэрофобия, какие, случились со мной в младенчестве, головкой о кафельный пол в роддоме уронили, сказать затрудняюсь. В одном абсолютно уверен, железный птах летать не должен, он же, надо понимать, тя-же-лен-ный! Короче, рождённый ползать, сам знаешь... Вот поезд — совсем другой коленкор! Трюхаешь себе, скажем, из Москвы в тот же Краснодар к Самсоновым, колёсные пары на стыках постукивают — тыгдым-тыгдым, тыгдым-тыгдым, тыгдым-тыгдым. И вдруг! Тыгдыбыды-быдыбы-дыбыдыбым-дыбыдыбым! Чего испереживался-то? Хе-хе! Это мы стрелку проехали, гвоздь в седле! Сидишь, значится, лежишь, размышляешь о том-сём, мастурб... тьфу ты, ну ты, яйцы круты! — медитируешь, зельбстферштендлищь, в такт передвижению. Мимо реки, леса, поля проплывают, полустанки, грады и веси, а на столике махоньком прикроватном, как в фильмах о войне, обязательно чай в стаканах с подстаканниками горячий, обжигающий. Сахар по два кусочка в упаковке, мне отчего-то аэрофлотовский запомнился и незабвенный дежурный ломтик лимона. Стаканчики покачиваются, ложечки звенят, судочки носят туда-сюда из вагона-ресторана. Борщик столовский! М-м-м-м! Вундерба-а-а-ар! Котлетки общепитовские с пюрешечкой, компотик! Ой-и-и-и! Держите меня семеро, щас ухо тебе отгрызу!

— Бл*дь, ты достал уже! Опять песнь о жратве завёл, чучело иноземное?! Вы мне это прекратите, гражданин-товарищ Роланд! Я этого не люблю! Я этого так не оставлю, понимаешь!

— ...А ещё обычно курочку варили в дорогу, — ворковал неуемный германец, — и бульончик крепкий в термос наливали с собой. Куры в те далёкие времена, не уверен, правда, молодой человек, застали ли? — жирные, наваристые были, не чета нынешним безвкусным задрыгам клонированным. Знаю не понаслышке, приходится ведь заказывать иногда по праздникам пролетарским. Адскую плоть местных-то птеродактилей вообще прожевать невозможно, сколь её не вари! — безнадежно махнул рукой. — Фер-р-ргебенс! Вот ежели, натурально, в мелкий фарш изрубить, тогда другое дело... Только, бывало, поезд тронется, подсядешь к столику, хлебушка нарежешь, сала, огурчик порубишь солёный бочковой, яичко облупишь, курочку холодную распластаешь, точно лягушонку препарированную, рюмочку нальёшь, выпьешь, сальца в топку бросишь... и хорошо-о-о-о! Натюрлищь гу-у-у-ут! Зер гу-у-у-ут! ...Не перебивай! В Европах так не принято, там кайфа вагонно-жрачного не догоняют. Они там много чего недопонимают, чудаки из Кро-Маньона! Поэтому мне в молодости завсегда по Союзу больше нравилось разъезжать. Огромная удивительная страна! Нда-а-а... Бульончику в крышку от термоса, плеснёшь, а он будто янтарём подёрнут. Зер шён! Корочку хлебную тудысь р-р-раз! — обмакнул, и она янтарно-жёлтая делается! А запах, запах-то какой! М-м-м-м! Вундершён! — вошел-таки в раж злой тевтон, прёт рiдна мова без удержу из него, аки иголки и булавки из Страшиловой башки. — С ума сойти можно, крышу сносит! Как слюни-то потекли, сразу же ещё рюмочку, хлоп! Острым огурчиком квашеным занюхал, корочкой бульонною горячей закуснул и ты в дамках, фикен всех в Арш! А уж после третьей, как говориться, не закусывая, и расслабиться впору, слюни подобрать, морду потную вытереть, с попутчиками потрындеть. Лучше, безусловно, с попутчицей. Разумеется, с хорошенькой... Гвоздь в седле! Сам-то, когда крайний раз на поезде мотылялся куда-нибудь, а, служивый?

— Ну-у-у... — невольно голодно и гулко сглотнул Юрий, поперхнулся, слегка закашлялся. — Грхм, грхм! Честно признаюсь, давненько не приходилось. Грхм! Со времён Академии, наверное... Уж и не вспомнить. Как-то оно, дружище, без особой надобности. Конфедеративные Маршалы, ты ведь лучше меня знаешь вынуждены, в основном "психушкой" пользоваться, по земле же матушке меж пунктами перехода всё больше самолётками, вертолётками предпочитают. Большими, да маленькими. Автомобильками ещё спортивными. Когда недалеко. Приходилось, бесспорно, и паровозами ползать... где-то там... — неопределенно махнул рукой, — на Диком Западе... Но то вынужденно. Грхм! Не дилижансом же почтовым! Тоска смертная в пыльной раздолбанной повозке неделями по бездорожью трястись. Уж лучше верхом, можешь мне поверить.

— Как, тоска? Почему, тоска? Шайссе! А коварные краснокожие? А грабители, шерифы, рейнджеры? Дикий Запад — колыбель свободы! Погони, перестрелки, окровавленные скальпы, бар "Сраный Койот"! Уау! Романтика! Неужто всё враньё сплошное?!

— Почему враньё? Это ты, верно, мальчишкой слишком много фильмов с участием Гойко Митича насмотрелся. Только там, в них романтика и встречается... Индейская-прохиндейская... "Охотники за скальпами" Сидни Поллака лучше бы посмотрел на досуге.

— С Радичем, Гойко Радичем! О Поллаке не слыхал.

— Извини, брат, запамятовал. Всё у вас не как у людей!

— Зато у вас, Дрек мит Пфеффер, всё, как в жопе у...

— На самом деле, абсолютно не важно, — властным жестом трактирщик остановлен на полуслове, — Митич, Радич, Бабич или кто ещё, важно другое. Вот скажи, милый друг, много ль рыцарского романтизма в вашем этом феодальном зверинце под названием Свон?

— Да откуда ж, доннерветтер, ему тут взяться-то?! — нисколько не задумываясь, выпалил Роланд. — Как обычно в любом мрачном средневековье — срач вокруг, да рвач! Люди, в массе своей, лишь о том и думают, кабы, у кого, чего отжать, тут же пропить, прожрать и, соответственно, просрать! — эмоционально вышло, с надрывом, по всему видать, наболело у человека. — И чем выше, заметь, индивид в социальной иерархии, чем властнее, тем, соответственно, извращеннее, бесстыже, мерзопакостней его поведение, холи ш-ш-шит! Общество развитого скотинизма, а вовсе не романтизма, зар-р-руга! А у вас, что, не так разве?

— Гм... Видишь, как оно оборачивается-то... — полнейшей невозмутимостью своей Юрий, казалось, подначивал собеседника. — На проверку выходит, все они — лгунишки и мистификаторы, эти наши любимые-разлюбимые, будоражащие незрелое детское воображение, Конан Дойли, Скотты, Сенкевичи, Дюмы, Стивенсоны, Сервантесы, прочие очковтиратели со своими благородными сэрами Найджелами Лорингами, доблестными рыцарями Айвенго, туповатыми, приторно-целомудренными Збышками из Богданца, унд филе, филе андере белыми и пушистыми Дон Кихотами. Короче, туфта все это! Я правильно тебя понял?

— В какой-то мере, разумеется, правильно! Как же иначе? Если только не брать в расчёт плоские миры, там всякое такое возможно. Филен данк, к слову, за родную речь и зачёт по немецкому. В общем, хорош уже прикалываться, Юр, давай-ка по серьёзному. Тебе ли не знать?! Вместе ведь при Грюнвальде-Танненберге столовались! Да и при Равенне публика суровая подобралась, мягко говоря, не барышни кисейные попиз*ить у завалинки встретились. Все ровны, как на подбор, профессиональные убийцы, насильники, мародеры, с ними дядька Гастон — Черномор! Хм... Рыцари без страха и упрека, сорвиголовы, орлы! Одним словом — сборище конченных подонков, фикен их всех в Арш! — на том запал и кончился, призадумался германец, репу зачесал. — Да-а-а... Збышка твоего сейчас уже, ясный пень, не припомню. Невысокого, видать, полёту гусёк был... Гвоздь в седле... В остальном же, абсолютно вменяемые, адекватные ребята показались мне эти поляки: Повала, Пашко, Зындарм, Зигмунт... Помнишь со злыми чехами из-за шлюх в кабаке схлестнулись? Грешным делом, думал, кирдык нам, до смерти изобьют! Собирался уж, было, подлые приемчики секретные применять, зарруга! А мог ведь и спалиться. Да-а-а... Уберегло, хвала Вааглу! Всем, в итоге, на орехи досталось, но ляхи — молодцы, вписались тогда за нас. С базовыми инстинктами — нормалёк у них. Всё, как у людей: пожрать, бухнуть, тёлку завалить, в морду дать кому-нибудь. Вера в Бога, естественно, повальная, но боле никаких, там, высоких идеалов. Бражничать, девок портить, мародерствовать всегда приветствовалось. Зато бойцы классные! Сдюжили ведь, сломали через колено тевтонскую военную машину! Это вам не хухры-мухры, это, между прочим, дорогого стоит! Не каждому войску под силу, вандаба-гааш! Мне, правда, не больно-то удобно было супротив земляков своих корячиться... Короче, в каждой эпохе, старичок, совершенно определенные жизненные приоритеты превалируют. Иначе не выжить. На дыбу ведь запросто угодить или еще куда похуже. И здесь, сам понимаешь...

— Битте зер! Понимаю, но и ты должен понимать. Сказочек о милосердных цивилизованных индейцах, типа благородного семейства Чингачгуков, небось, у Фени Купера начитался? — или не знаю, как там, у вас, его кличут...

— Чего отпираться-то, у него, у Купера.

— Так вот смею тебя уверить, нравы Дикого Запада мало чем от свонских отличаются. По крайней мере, в плане человеколюбия. И, что б ты понимал... гм... романтизма, соответственно, столько же. Уж, поверь, я был там.

— Как же это? Времена-то разные, даже эпохи...

— Немного перефразируя Гераклита, примерно так: все течёт и движется и ничто не пребывает, лишь нравы людские неизменны. Уяснил? ...Нет? Ну-у-у...

— Слушай, старик, что ты все "нукаешь"? "Ну" да "ну", а к чему, почему — не пойму! Запряг, что ли?! Хм! Тоже мне, взял манеру идиотскую!

— Смир-р-рна! Стоять, бояться, отставить перебивать! Ты вот, брателла, хмыкаешь постоянно идиотски-многозначительно, я же при этом молчу, не зубоскалю?! Так имей, пожалуйста, уважение! Ну-у-у... — будто специально в воспитательных целях косноязычно протянул Маршал. — Вспомним... Ну вот хоть бы сцену в варьете из "Мастера и Маргариты" Булгакова. Ему-то ты веришь?! ...Да? Значит, не всё ещё потеряно! Хотя лично я от этой вещицы... не кайфую... Больно попсовая, мэйнстрима многовато... Ну ты не очень-то фрякай, а то сейчас как дам ногою по грудям! Это мое личное субъективное мнение! ...Да, да, карты, денежный дождик, отрывание голов, фетишисты, все такое прочее и знаменитое Воландовское резюме напоследок: "...обыкновенные люди... в общем, напоминают прежних... квартирный вопрос только испортил их...". Вот и мы о наболевшем квартирном вопросе. Всего-навсего другие аспекты постоянства нравов... — Юрий неспешно подбирал нужные слова. — Должен сказать, и те, и другие, имеются ввиду белые переселенцы и индейцы — отморозки редкостные! Жестокие, беспощадные, весьма-весьма охочие до чужих баб, лошадей, огненной воды и абсолютно беспринципные, когда дело касается пригоршни-другой долларов. Оговорюсь, рассматриваем, разумеется, не осёдлый люд безропотный: белых, негров, китайцев, краснокожих, без разницы, им, колхозникам, всегда несладко жилось, а лишь тех, что по прериям в поисках лёгкой наживы гоцают. Много там лихого люда, дофигища! Потому-то мы, Маршалы, грёбанными дилижансами и не пользуемся. Зачем, скажи на милость, лишней неоправданной опасности себя и, соответственно, дело государственной важности подвергать? К тому ж, медленные они зело, а в нашем деле, брат, скорость, оперативность иной раз решающее значение имеют.

Здесь Юра умолк, как бы пасуя, предлагая собеседнику проявить инициативу, возможно, перевести беседу в иное, более занимательное русло, но... Увы! Мяч так и остался лежать нетронутым на слегка примятом газоне. Делать нечего, окончательно разуверившись в своей затее, всосал с расстройства изрядное количество сомнительной свежести пива, страдальчески поморщился, прокашлявшись, продолжил:

— Грхм! И потом мы, вроде, беседу задушевную с Оли Бобкиной начали, точнее с причины отсутствия у тебя, красивого, сигарет, бубёныть! Или мне послышалось? Элементарный, казалось бы, посыл, да? А нагородил-то, наворотил — не просраться! И мусаку вспомнил, и индейцев, и Грюнвальд, и этого... как его... О, Гумбольдта Вильгельма Иваныча! Съел? ...Гумбольдт, Хумбольдт, какая разница?! Да, хоть Шмумбольдт, бл*дь, только в печь не суй! ...Не знаю, ваше высокобродь, что ты там, подумал, думал ли вообще и как в вашей, этой... Фатерляндии принято, но у нас, в России традиционно в печь горшки суют, а не органы детородные! ...Галине Семёновне, незабвенной, опять же дифирамбы пел, пел — не допел, теперь вот о поездах, борщиках, бульончиках какую-то хренотень, должно отметить, весьма аппетитную выдумал! Грхм! Тебе волю дай, ты нам сейчас до кучи еще и обо всех своих многочисленных обласканных барышнях песни военные споёшь. Знаем мы тебя! Хорошеньких, страшненьких, охваченных, неохваченных, всяких. Давай-ка, лучше напрягись братан по существу! — вновь шумно сглотнув, плотоядно покосился на собеседника. — Закончи хоть бы одну мысль, а то жрать снова почти уже охота. Надеюсь, после крыс закусить чего-нибудь осталось? Проходил мимо, не обратил внимания, случаем?

Меж тем, в редкие минуты успокоения души скучал, конечно же, наш неугомонный Маршал, как, впрочем, и все нормальные люди, по обычному неспешному существованию, когда без всякой суеты, бестолковых хлопот и нервотрёпки позволительно себе, вот так, по-человечески, отправиться в путешествие на теплоходе, к примеру, от Москвы до Астрахани и обратно, дышать свежим волжским воздухом, посетить города славы русской, дивиться колокольням посередь морей глубоких, любоваться закатами в калмыцких степях раздольных или прокатиться на досуге, скажем, через всю страну на суперскоростном Восточном экспрессе, погостить недельку-другую в стольном городе Пекине.

Бытует достаточно расхожих мнений в отношении понятий "жизнь" и "движение". От утверждений, назовем их для простоты понимания, безапелляционно-функциональными, вроде: "движение это жизнь", или "жизнь это движение", что, кстати, согласитесь, отнюдь не равнозначно и вовсе не лишено смысла, до обывательски-спинальных, в различной степени коррелирующих друг с другом, измышлизмов, типа: "пешком от инфаркта", "бег от смерти", "бег от депрессии", "бег от целлюлита", далее по нисходящей: от любвеобильной тёщи, сварливой жены, злых кредиторов, чернобыльских мутантов, бешенной лисы Алисы, котища лишайного — Базилио, обнаглевших в край клопов-говорунов, муравьёв Ферд, Левшой подкованных вшей, блох, инфузорий грязных красных туфелек, вирусов-колобусов и прочей, прочей ахинеи.

Или, вот ещё из перлов: "наука — двигатель прогресса!". Не торговли, нет? Быть может, движитель? Как правильно? Что такое прогресс, и как его вообще куда-то двигать? Выходит, и задвинуть не грех? Задвигаем ведь эпизодически дружненько всей страной! Хе-хе! Мы же все, всё знаем, всё понимаем и умеем. Особливо на кухне за рюмочкой. Семь классов прошли, ни в одном не задержались. Коты хвастуны! Бакалавры, магистры, желторотые великие специалисты — молодые министры, советники бездарные, гааш! Сомнений ни у кого, ни в чём нет, ну, вот нисколечко! Соответственно, и успехов — на понюшку табака не наскрести. Потому-то в силу кажущейся простоты и избитости темы, во избежание ненужных словоиспражнений, не станем особо заострять на ней своё драгоценное внимание, лишь слегка коснёмся одной, на первый взгляд, несущественной, но интересной, как представляется, частности — "жизнь в движении".

Отчего-то в голову сей же момент лезет всякая чепуха в образе немолодой уже, стройнящейся леди с усталым невыразительным, слегка помятым спросонья, лицом, каждое буднее утро в слякоть и грязь, дождь и мороз, зарядив в наушниках бодрую попсу, с упорством, достойным куда лучшего применения, нарезающей километры постылой набережной Яузы, на бегу заполняя лёгкие бодряще-веселящей смесью выхлопных газов, пыли и паров противогололёдных реагентов. Куда? Зачем? Бог её знает... Бежит, между прочим, неграмотно — пятки вместе, носки врозь, зато в понтовом розовом с блёстками костюмчике от Адольфа Дасслера. Стопу слегка вовнутрь надобно ставить, милочка, дабы большой пальчик ноги нагружен был и правильно работал! И ножку тянуть! Изящно, легко! Тянуть ножку, зарруга! Тьфу! Глаза б не глядели, бёдрами вихляет, точно кар-р-роста дефилирует! ...И никакие мы не женоненавистники! С чего вы взяли, право дело? Ну, хорошо, хорошо! Пущай, для разнообразия, джентльмен окорочками теперь вихляет в голубеньком костюмчике от того же сапожника Ади или, положим, конкурента его, братца старшего, Руди. Не возбраняется.

Аналогичное, к слову, недоумение вызывают и настырные бичиклетисты, бичиклетоны, бодро мечущиеся в плотном потоке уныло плетущихся автомашин. Тоже свежачком выбрались подышать? Молодцы, приветствуется! Так держать, паны спортсмены! В парке, скверике, на стадионе ещё допустимо как-то все эти дефиле понять и простить, но там же нам неинтересно, там же нас не зрит никто! Э-э-эх! Ничего не поделаешь, приходится ради публики великосветской всяку гадость вдыхать и глотать. Помню, в садике детском любила детвора, чего греха-то таить, выхлопы автомобильные нюхать. Соберёмся, бывало, дружною компашкой младшегруппников вкруг старенького "Запорожца"... М-м-м-м! За уши не оттянешь! Давно это было... Потом клей в моду вошёл. Особой популярностью столярный пользовался. Редкостная гадость! Еще битум жевали и лыжную мазь. Вкуснотища-а-а! В седьмом-восьмом классах портвейн молдавский розовый заборокрасительный для себя открыли, сигареты "Партагас" распробовали. Ужасть, до чего термоядерные! Мало кому ведь удалось удачно соскочить, большинство ныне курят и бухают. Только, тс-с-с-с! Никому ни слова! Кто-то даже, к несчастью, на коксу подсел, есть и такие, страшно подумать! — на герыча! Некоторые же до сих пор вот просто нюхают. Идут и нюхают, крутят педали и нюхают, живут и нюхают. Маньяки какие-то, честное слово! В общем, бежать нужно из больших городов, милостивые государи, государыни мои. В деревню, к тётке, в глушь, в Саратов! Короче говоря, дабы избегнуть дальнейших нездоровых подобных ассоциаций, слегка уточним предмет нашего обсуждения и попробуем определить его как-нибудь иначе, к примеру: "жизнь во время движения" или, ещё точнее — "жизнь в передвижении".

Смекаете, к чему клоним? Да, да, догадливые вы наши! — к вопросу о путешествиях. "Путе — шествовать", шествовать в пути, либо по пути. Казалось бы, идеальный вариант — по старинке, пешим ходом, не правда ли? При всём при том, согласитесь, теряется всякий смысл сказанного, поскольку в данном случае имеет место, в основном, занудливое пыльное передвижение и лишь чутка, в минуты кратких привалов — она, жизнь. Следственно, не путешествовать в буквальном смысле, а разъезжать, странствовать нынче всё боле нам приличествует, и не пешкодралом, стало быть, но, разумеется, и не на чём, попало. И уж, никоим образом, не в аэроплане! Какое же это, сами посудите, путешествие приятственное, когда любая самая малейшая дрожь в крылышках, ямка воздушная, теплящийся где-нибудь в двигателе проказник-огонек, не приведи Господи, непогода, громы-молнии за окошком к панике внутренней, смятению душевному приводят, а?! Сидят милы человечки взаперти всем гуртом, будто опарыши в чреве рыбины диковинной, глаза выпучив, ни живы, ни мертвы, в подлокотники кресел спасительных вцепились, аж костяшки пальцев побелели! Плавали, знаем! Не дай Боже, турбулентность еще, какая, серьёзная на пути следования образуется, некоторые и вовсе под себя мочатся со страху! Лишь девочка в бизнес-классе, по издревле сложившейся традиции, уста младенческие широко разверзнув, истину глаголет дурниной: "Папа просил передать вам всем, что театр за-кры-ва-ет-ся!!! Нас всех тошни-и-ит!!!" И нет в том ничего зазорного постыдного, ибо ни остановиться, ни передохнуть, ни выйти по необходимости, ни воздуха свежего глотнуть. Пакетики, на крайняк, специальные предусмотрительно каждому пассажиру уготовлены. Ура, последние поблевышки! Кайф? Дык, не пакетом единым гигиеническим жив человек! Нету, понимаешь, стоп-крана в аэроплане, форточек тоже нету, гальюн один на всех и потолки низкие, на психику давит! Разве ж то жизнь? В тюрьме, уж извините за сравнение, и то в чём-то комфортнее, хоть форточки в камерах имеются! В остальном же всё довольно схоже, единственно, материалы отделочные менее качественные. Хотя... Это еще поглядеть надобно, в какой тюрьме. Ежели в норвежской, датской или, к примеру, голландской так и вовсе не факт, что в ином раздолбанном рассейском многоместном кукурузнике интерьер лучше. Вот и выходит, не путешествие, а самое, что ни на есть, хоть и кратковременное, но заточение, усугублённое ко всему прочему, невыносимо долго тянущимися, часами тягостного ожидания... хм... мягкой посадки. К тому ж не стоит сбрасывать со счетов и братка-супостата, разбойничка лихого, коварно притаившегося за кочкою болотной с дружком своим закадычным — Бяком. Нет, постойте-ка, что-то здесь не так... Может, Быком? Фрёкен Боком? Просто, Боком? Каким: левым или правым? На спинке, на животике? Неужто рачком?! Гм! Кто о чём... Совсем память ни к чёрту! Призадумаешься тут. Нда-а-а... Буком! Конечно, Буком! По паспорту — "Бук-М1", кажется... Бьют, правда, в подобных случаях не по паспорту.

Та-а-ак... Что там на очереди-то? Ага! Автомобильки, значит... По своей идеологии, на наш взгляд, весьма близки к мотоциклистам, рикшам, осликам, прочим гужевым и не очень участникам дорожного движения и, как это ни странно, к велосипедистам с пешеходами. Оттого-то, наверное, завсегда меж ними жуткий антагонизм наблюдается! Хе-хе! Никак асфальт поделить не могут. Бьются, бьются и бьются! Безостановочно! Смеем, однако, утверждать, что все вышеперечисленные средства передвижения, включая, разумеется, и автобусы, мало приспособлены для продолжительных вояжей, коль скоро у вас не дом на колёсах, а за рулём кривляетесь — вы, собственной персоной. Ибо важнейшие образующие настоящего, будем говорить, правильного странствия это, с одной стороны — определённая свобода действий, позволяющая чувствовать себя достаточно комфортно, как то: ходить-бродить, есть-пить, курить, спать, чистить зубы, флиртовать с женщинами, бесцельно валяться, газету читать на унитазе и все это, заметьте! — в процессе беспрерывного движения к конечной цели путешествия. С другой — некоторая подневольность, заключающаяся в безусловном следовании к той самой цели. Скажем так: "по рельсам" — в переносном и, вполне допустимо, буквальном смыслах. Подневольность, разумеется, не столь однозначная, нежели в самолете. Какая-то вариативность, согласитесь, всегда для самоуспокоения присутствовать должна. Тормоза, к примеру, остановки, полустанки, пристани, порты, вокзалы, наконец. Помните? — "Постой паровоз, не стучите колёса, кондуктор нажми на тормоза-а-а!". Всегда ведь есть маза послать всех куда-то глубоко в Арш, дёрнуть стоп-кран, сойти во чистом поле, удариться оземь и рыдать от счастья, что спустя пару часов нас не окажется под обломками сошедшего с рельс состава. Никто и никогда, правда, в здравом уме подобного не исполнял, только в кино, но... Именно такой качественный синкретизм, сочетающий более-менее человеческие условия пребывания с пусть и абсолютно иллюзорной, но всё же какой-никакой, возможностью влиять на собственную судьбу, без сомнений, способствует умиротворённо-рассудительному, в чём-то медитативному, правильному настрою путешественника на, собственно, само путешествие. А какая, скажите, пожалуйста, в малолитражке, переполненном автобусе или, еще веселее — в кузове грузовика-рефрижератора, может быть свобода действий? Смешно, господа! Чтоб, значит, одному пассажиру нужду, извините, малую справить, всем тормозить приходится. И не надо лишних слов насчёт автобусов, туалеты, как правило, в них не фунциклируют! Тампоны, знаете ли, всяческие им мешают, прокладки, иногда целые памперсы. О как!

Подытожив вкратце, позволим себе предложить вашему вниманию следующий тезис: всецело предаваться благостному восприятию проплывающих мимо красот, кайфово лишь в некоей гармонии с заведённым положением вещей, максимально вне зависимости от сиюминутных закидонов и прихотей окружающих. Вот наконец-то и подобрались мы вплотную, братья, сестры ненаглядные мои, совершенно, прошу отметить, естественным и непринуждённым путём, к столь любимому бундесовым желчным старикашкой средству передвижения, наиболее, кстати, и на наш неискушённый взгляд, предпочтительному для странствий с удобствами, а именно: поезду и, чуть менее подходящим в силу безусловной конструктивной схожести со своим печально знаменитым прапрадедушкой: "Титаником" — кораблям, яхтам, катерам, матрасикам надувным, прочим водоплавающим. Достойная жизнь в процессе передвижения на оных вполне, вполне возможна. И можете теперь сколь угодно с пеной у рта обкричаться, что самолёт — самый быстрый и комфортный вид транспорта, фига с два, кто в душе с вами чистосердечно согласится! Быстрый — без сомнения, для жизни же, кто бы, что ни говорил, абсолютно неприспособленный. Так... Шмыг туда, шмыг сюда... В общем, баловство одно, никакой вдумчивости, можно сказать, основательности.

— Извольте-с! Пожрать принесут, только свистни! ...Причём тут крысы? Здесь вам не тут, между прочим, здесь вам приличное заведение! ...А-а-а-а, шутить изволите! Так бы сразу и сказал! Шутник, бл*дь... Ты, что, старик, реально голоден? Серьёзно?! — привыкший по понятным причинам к вынужденной сдержанности в еде, Роланд искренне недоумевал. — Честное пионерское? Да вас, батенька, проще отравить, чем... Закончу-ка я сперва, с твоего высочайшего соизволения, добро? Спасибо, к слову, что напомнил про мысли мои путанные о Галине Семёновне. Та-а-ак... В конце же концов, торжественно обещаю и клянусь, дойдет и до тебя, жирафа лобытнангского, тончайшая... хм... кармическая связь промежду мамой Галей, мной, Губкой Бобом и отсутствием у меня в данный конкретный момент сигарет. Без которых я жить не могу!!! — взвопил вдруг и тут же затух. — Это всё к чаю, вместо сладкого. Не возражаешь? Хвала Вааглу, а то, глядишь, расплакался бы с расстройства! ...Почему лобытнангского? То ж крупнейший жирафий заповедник в Европе. ...Не в курсе? ...Всё, кстати, твои дурацкие подстаканники!

— Мои?! Не оборзел ли ты, брат? Я разве вслух? Подумал всего лишь... Хватит мне здесь голову морочить, фокусник недоделанный! Это ты со своей жрачкой... этой... как там её... вагонско-ресторантовской, о! Разводилово дешёвое!

— Ладно, ладно, старик, поприкалывались и будет. Слушай лучше дальше о нас с Галиной Семёновной, не то мы так никогда и не закончим. На веранде, значится, если мне память не изменяет, уединились мы, да? Слава Богу, нашлись! А вокруг нас как раз те самые курочки суповые домашние упитанные, осоловевшие от изобилия сладостной халявы, лениво переваливаясь с бочка на бочок, ходили-бродили там-сям, поклёвывая задумчиво-философически и неслись прямо в жирный чернозём. Аромат акации, разливаясь в прохладе вечерних сумерек, перемешивался с дыханием цветущих роз, иных разнообразнейших медоносов, прочей остывающей тучной пряной зелени, и, проникая через лобные носовые пазухи глубоко-глубоко в сморенный сытной трапезой мозг, окутывал сознание вуалью сантиментальности, пробуждая ностальгически бесплодное мыслеблудство...

"Пророчат осени приход

И выстрел в отдаленье,

И птицы взлёт среди болот,

И вереска цветенье,

И рожь, бегущая волной, —

Предвестье урожая,

И лес ночной, где под луной

Я о тебе скучаю..."

— Охохошеньки хо-хо! А вы, батенька, оказывается, знатный рифмоплёт! Цветик-приветик! Скучает он, понимаешь! Сам-то понял, чего сморозил? Выстрел ещё какой-то...

— Да было б тебе известно, чудище-ракузище безграмотное, автор сего стихотворения вовсе не твой покорный слуга, а замечательный шотландский поэт — Роберт Бёрнс!!! Заслуженный, осмелюсь утверждать, — народный! Настоящий! Не какая-то, там, второразрядная самогонка, именуемая в простонародьи — скотч виски, фикен тебя! — и не обоссанный, застиранный до дыр, килт есть истинные символы Шотландии, улавливаешь?! Но Поэт! Поэтище! Певец народа! — Рола явно так и подмывало добавить ещё что-нибудь откровенно нетолерантное, виктимное, но, будучи всё-таки человеком благоразумным, к тому же, значительно старше своего собеседника, вовремя одумался. — Не перебивай, пожалуйста. Сколько уже об том просить? Вникай, шалопут! Мнэ-э-э... — обстоятельно поковырявшись в носу, страдальчески гримасничая, выдрал оттуда изрядный клок шерсти и, с удовлетворением исследовав, бросил в камин. — Нда-а-а... Бражники барражировали, значит, цикады звенели оголтело. Да, так задорно, близко, что вздумалось, словно в детстве, попытаться изловить хоть бы одну. Сходил, искал в ветвях, листве. Как всегда — безрезультатно. Великое множество шебутных насекомых весело хрущали, жужжали, скрежетали, шелестели, не нарушая притом всеобщей умиротворённости погожего тёплого августовского вечера. Словом, вечный кайф! Тогда-то любопытство моё и было полностью удовлетворено с томиком Чехова в руках под милым архаичным зелёным абажуром, поросшим местами редкими, чудом сохранившимися, ободранными кистями. Сначала о пиндосах поговорили, затем о бренности и ничтожестве, о бесцельности жизни, о неизбежности смерти, о загробных потёмках и прочем, прочем, прочем...

-Эй! Эй! Эй! Остановись уже, песнопевец... хм... эвфуистический! Оля Бобкина-то здесь причём?

— Ага-а-а! Чирей на пятке! Интересно стало, да? Слушай сюда! Помнишь наши традиционные школярские оргии с буфетом и прекрасными вакханками? Самое начало осени, тепло ещё, снимали какой-нибудь захудалый пансионатишко, день рождения курса, посвящение в студенты, всё такое... Надо ж однажды было такому приключиться, ближе к концу пьянки, значит, когда все накирялись уже изрядно, подъехала мадам Оля ко мне на хромой кобыле. Так, мол, и так, хочу секса с вами! О, как! С места в карьер! Шайссе! Хочу и всё тут! Вы с Жанкой к тому времени пару часов уже варакались где-то в куширях, вандаба! Короче, скучалось мне. В выпускной год сие знаменательное событие произошло, как сейчас помню. Не то, чтобы студенток хорошеньких мало тусилось, вовсе нет! Так уж вышло, просто рядом экземпляров достойных не оказалось. Ни души, хоть ты тресни! Одиночество, скажу я тебе, старичок, пусть и весьма кратковременное — жутко тяготящая штука! Особенно глубоко подшофе. Любой живой душе возрадуешься! Хоть кошечке-хромоножке, хоть таракашечке! Ну... Сбегал твой покорный слуга в корпус за одеялками и вдул ей, так сказать, от нечего делать, разочек чёрти-где за теннисными кортами, в кустиках. Думм моя копф! Ближе, сам понимаешь, все тёплые местечки заняты были. Тобой же и тебе подобными, зарруга! Ничего, между нами, мальчиками, хорошо пошло, вертлявенькая шикса оказалась, ласковая. И вот значится, когда лежали, отдыхали мы, звёздное небо разглядывали... Я, чего греха-то таить, наверняка еще трахнул бы девушку разок-другой-третий... четвёртый... с пьяну-то, а, там, глядишь, будучи человеком честным, порядочным, сдуру и женился б! Как тебе раскладец, а? Вандаба! Всё одно, почти сразу — командировка светила длиною в целую жизнь... Так оно впоследствии, кстати говоря, и вышло, сам видишь. Э-хе-хе! — вздохнул Роланд с облегчением, — кабы бестолковка о мусаке бодягу не завела... Мол, тем самым летом, когда, по всему выходит, мы пыль в полигонах раскалённую глотали, оне с подружками в Греции на рекреациях прохлаждалися. В общем... Слово за слово, значит... А сиськи, отдадим должное, классные у неё, большие крепкие! Стал взбухать у меня потихоньку, примерился, было, снова уже на тётеньку залезть... Тут-то Оля о любимом своём греческом блюде — мусаке, о запеканке картофельной с мяском мне и поведала! Я вначале вежливо так подправил — позвольте-с, позвольте-с, мадам, то ж баклажаны! Она — ну, ни в какую! Вспомнилась мне сразу Галина Семёновна, фраза её эпохальная. Вдохновило! Снова в бой — позвольте-с, мадам, вы не правы!! Она снова — ни в какую! Упёрлась, кусок баранины, что твоя ослица буриданова! Шайссе! Нашла коса на камень! В результате милого обсуждения ейных греческих каникул, переросшего, как зачастую меж фордыбаками бывает, в бранную перепалку, послал я госпожу Бобкину на х*й открытым текстом и свалил с гордо поднятой головой, бросив, к стыду своему, каюсь, расстроенную голую женщину на произвол судьбы, ночью, вдали от родного дома, фактически ведь посередь дремучего тёмного леса. Пусть и не красавицу, но всё ж женщину! Говнюк, одним словом! Дрек мит Пфеффер!

— Вот уж говнюк, так говнюк, бубёныть! Всамделишный, без подмесу!

— Сам знаю! Поутру протрезвел, значит, опомнился, да-а-а-а... Со всех ног, сколь мочи, бросился, было, на поиски туфельки хрустальной, дабы извиниться за поведение своё свинское непотребное. Куда там! Видать, той же ночью и сбежала в тыкве своей прынцесса. Курва матка боска!

— Всё равно непонятно...

— Тормоз ты, Юрка! Где она сейчас работает?

— Я же сказал — где-то по хозяйству.

— А точнее?

— Чёрт её знает! Как-то не интересовало меня.

— Вот, вот! А трудится девушка, к твоему сведению, в Управлении технического обеспечения и снабжения. В частности на ней всё трансграничье. И здесь не повезло зайчику. Трансграничье — закрытая зона. Никаких тебе командировок, пикников, увеселительных поездок. Скукотища! Всё строго по Инструкции. Положено дважды в месяц грузы технические отправлять — будьте любезны! Не положено — хрен вам в нос вместо сигарет! Всякие, там, нормативы, экономия электричества, энергии перехода, прочая шняга... Ну... Кому-то в порядке исключения, может, чего-нибудь дополнительно и перепадает. Гм! Уверен, что перепадает! Только не мне, сам понимаешь.

— Что, не простила до сих пор?! Впечатлительная девушка! Злопамятная, бубёныть!

— Знаешь... Чего уж тут... Ещё пару-тройку раз на больной мозоль наступал ей... Случайно, гадом буду! Язык мой — враг мой!

— Тогда, пожалуй, понятно... В двух словах объясниться можно. Нагородил-то, нагородил!

— А попиз*ить?! Скучно же!

— Дел, что ли, нет других? Болтун — находка для шпиёна!

— Какие ещё шпиёны? Зарруга-гааш! Разве, что гемурские. Перекурить бы, как считаешь?

— Ладно, закуривай, бедолага! "Сержантский "Кэмел". Настоящий, без фильтра. Насколько помню, твои любимые... Постой, здесь, вроде, табака не знают? Вдруг увидит кто? Или унюхают?

— Унюхают? Ты смеешься? Добавим ко всему этому жуткому смраду немного запашка благородной смеси турецкого и вирджинского табаков. Никто и не заметит в общем букете, будь спок! Угощайся, брат.

— Спасибо, не курю. Бросил.

— Твой выбор. А я вот никак, — Роланд наконец-то длинно затянулся, медленно-медленно выпустил дым, ещё затянулся, и ещё, некоторое время безмолвно блаженствуя с закрытыми глазами. — Ка-а-айф! Два дня без курева. Альбтраум! Ты лучше бы покурил, дружище, ибо непонятно, сможешь ли когда-либо еще это сделать.

— Хватит уже загадками говорить! В чём дело-то?!

— Дело в том, что никакой ты не Претон, мать твою! — взорвался внезапно собеседник, даже глаза непривычно нервно заблестели. — Никакой грёбанной не королевы! Зарруга! Ты — вообще никто и звать тебя — никак! Вернее, конечно же, кто — Юрий Иванович Ширяев вот кто! Конь в пальто! Аж цельный Маршал Конфедерации! Ах-ах-ах! Только здесь, позволю себе утверждать, всем насрать, чтоб ты знал, кто есть такой Маршал, куда он пошел, зачем... Ни почета тебе, ни уважения, ни одного маршальского офиса, где впору было бы вот хоть такусенькую малепусенькую боевую группу быстрого реагирования на всякий пожарный держать! Тебя, что, не предупреждали?!

— Хорош орать, успокойся уже! Тише! Давай по порядку.

Воцарилась необычайная тишина. Такое впечатление, что в соседнем помещении закончился киносеанс. Отлучившись на пару минут куда-то в темноту, Рол благополучно вернулся, сел напротив, положив рядом два коротких меча в ножнах.

— Что это ещё? Зачем?

— На всякий пожарный. Мои кацбальгеры! — погладил ножны, в голосе нотки затаённой гордости. — Если помнишь, я умею с ними обращаться!

— Ничего не понимаю!

Снова дали кино. Публика в зале зашебаршилась, загалдела, стало спокойнее на душе.

— Сейчас поймёшь! — самообладание вернулось к говорящему. — Видишь ли, Юра... Хир ист, дружище, Мюлль вендунгн... Ты дядя взрослый уже, миссия у тебя не первая, дай Бог, не последняя, сам прекрасно должен понимать, что к чему. По Инструкции к моменту прибытия какого-либо агента в пункт назначения, то есть в, данном конкретном случае сюда, в Свон, у меня, как принимающей стороны, на руках должно быть собрано буквально всё, до самых несущественных, казалось бы, мелочей, железобетонно обеспечивающее его легенду. По идее, вернее, всё по той же Инструкции, любой вновьприбывший должен выйти из камеры перехода уже полностью экипированным, всецело мотивированным, заряженным, будем так говорить, на выполнение основного задания. Ничто не должно ему воспрепятствовать! Я же всего-навсего призван осуществлять техническое обеспечение, сопровождение соответствующих психостатических процессов доставки в этот мир, к примеру, тебя, красивого и, быстренько снабдив всем жизненно необходимым, обязан максимально оперативно выпроводить за пределы пункта перехода. Обязан! Догнал? Потому, как от стабильной работы этого самого пункта пресловутого, зачастую жизни человеческие зависят, результаты кропотливой работы огромного количества людей. Ты торчишь в рабочей зоне уже без малого сутки! Вандаба! Я работать не могу!

Юрий, несомненно, знал Инструкцию. Знал назубок, каждую буковку, каждую запятуечку. Он и сам мог бы все это без запинки рассказать. Но сейчас ему отчего-то не хотелось перебивать, а хотелось слушать монотонное бухтение Роланда, чуть подзабытое, в то же время очень близкое, почти родное, представляя себя где-то там, в Берлине, молодым, в полупустой аудитории Академии, в ожидании чуда весны...

— ...Кроме того, Ури, прошу учитывать, это ведь трансграничная область, через нее множество путей проходят, среди которых, что вполне ожидаемо — туева хуча нелегальных. Само-собой, разумеется, и плотность переходов ощутимо выше обычного. Притом, что в отличие от Конфедерации, где железною рукой бравых ребят из Корпуса Маршала, в частности, вашей, сэр, честь вам, кстати, за это и хвала! — установлено некое подобие порядка, в здешних краях шарахаются все, кому ни лень! Контрабандисты, авантюристы, садисты, мазохисты, онанисты, преступники-рецидивисты, экстремалы всех мастей, разные сущности непонятные. Да, да! Не удивляйся! Казалось бы, раздолье для вашего брата! Работы невпроворот! Да, только ручки коротки! Ты не поверишь, но моё оборудование, случается, по нескольку десятков раз за день фиксирует возникновение либо, если хочешь, исчезновение новых каналов. Не угнаться! Дас ист Фантастиш! Здесь, в вонюче-дремучей средневековой Тмутаракани?! Холи шит! Уму непостижимо! Звёзды на небе зажигаются! Значит, это кому-то или, быть может, чему-то нужно? В том-то и кроется, сдается мне, причина посещения вами, Господин Маршал, старинного своего знакомца, меня, то есть. Даже спрашивать не буду, с какой конкретно целью, да, ты нипочем и не расскажешь.

Чудо весны сменилось знойным летом, скоро осень. Пора просыпаться!

— Нет, не расскажу, Рол. Меньше знаешь, лучше спишь. Лирики многовато, нельзя ли ближе к телу?

— Я же не просто бла-бла-бла, хочется ведь подоходчивей объяснить. Вы, маршальские, из-за своей важности непомерной, корпоративного гонора, такой, пупземлистости, что ли, иной раз простые человеческие проблемы с большой неохотой воспринимаете. А иногда, знаешь, неплохо бы...

— Знаю, знаю! — отмахнулся устало. — Воспринимаю, как есть, точнее, как могу. Резину не тяни!

Страшная догадка тихонько, но весьма настойчиво постучалась в закалённое годами изнурительных психологических тренингов маршальское сознание, огрубевшее, выхолощенное, защищённое, выкристаллизовавшейся в каждодневной беспощадной борьбе во благо Конфедерации, непоколебимой уверенностью в собственных силах. Маршал не боится смерти! Маршал — боец до мозга костей! Маршал обязан выполнить поставленную задачу, даже ценой собственной жизни! В этом смысл его существования. Самое же страшное — зряшно окончить свои дни где-нибудь под забором, забитым до смерти озверелыми аборигенами, словно бродячая собака...

— Э-э-эх, Юра, Юра! — тяжко вздохнул Роланд. — Где-то, что-то сбойнуло в системе, понимаешь? Замкнуло и перегорело. По расхлябанности ли, злому умыслу, винтик, может, какой не докрутили, гаечку... И покатилось под откос общее дело, точно снежный ком, нехорошестями обрастая. И прикатилось к нам, сюда, в Свон, в виде абсолютно необеспеченного, неприспособленного к выживанию в здешних суровых условиях конфедеративного Маршала. По совместительству закадычного приятеля моего, без преувеличения, можно сказать, друга... Когда-нибудь компетентные службы, несомненно, во всём досконально разберутся, накажут, кого следует, допускаю, убьют пару-тройку челов. Сейчас же... Вас зайн золь, шикт зищ воль... Короче, нет у нас с тобой никаких вещных или любых иных убедительных свидетельств принадлежности товарища Ширяева, точнее, Гра... Ах, какого товарища! — к славной когорте Претонов Свонских. Вот ведь загвоздка в чём! Нету ни одного, не то, что подтверждающего, хоть бы чуточку намекающего на то документа! Какого-нибудь обгорелого обрывочка пергамента, строчечки, пусть и водой размытой, с именем, титулом твоим! Ни-че-го! Ни-че-го-шень-ки! Доннерветтер! Поэтому, кури, если есть, что! ...Мне б, нажраться! Да, разве ж пойлом туземным набухаешься, по-нашенски, по-плохишски, в соплю?! И ведь дистиллятор хороший припрятан у меня, а толку-то? Бражку на чём ставить, на бурячке местном? Пробовали, бр-р-р-р! Омерзительное пойло! Месяц центровых слёзно прошу сахару мешок прислать! На коленях буквально вымаливаю! И, что вы себе думаете? Как об стенку горох! Вот тебе недобрым словом и Губка Боб! Забота о сотрудниках, зарруга-гааш! — Рол притормозил, вновь седлая ускользающую мысль. — Так вот! В благословенном Своне, заруби себе на носу, выделяясь хоть самую малость из быдлячей массы, хоть на полшишечки! — без бумажки ты даже не какашка, а всего-навсего кусок мяса для пыточной жаровни! И единственный вопрос, возможно обсуждаемый с местными поварами-садюгами, за немалый бакшиш, разумеется, так это степень и скорость твоей прожарки, не более того! Усёк, герой?! Куун-гааш! Это, называя вещи своими именами, ну... не катастрофа вселенского масштаба, но происшествие чрезвычайное! Весьма чрезвычайное!! Чрезвычайно чрезвычайное!!!

И оно случилось... Догадка, уже не догадка — гнетущая реальность обрушилась, придавила волю, парализовала разум. Опустело в душе, под ложечкой захолодало, оцепенело нагроможденье мышц. Не к месту припомнились жена, дети. Всего ведь пару недель назад в Завидово ездили, на катере гоняли, купались, загорали, шашлык жарили, рыбу ловили...

— Юр, очнись! Ахтунг! Ахтунг! Уа-а-ау! — находчивый немецкий парень довольно правдоподобно воспроизвёл сигнал воздушной тревоги. — В небе Покрышкин! ...Что с тобой? Не время...

— Да, что же это? Как... случится могло?

— Причину после искать будем. Дерьмо скопившееся срочненько разгрести бы, мне работать нужно. Ты чего скис-то, сынок?

Недавние минутные сомненья душевные испарились, словно дым над водой. Мозг взорвался, зашипел, мысли, будто шкварки, по сковороде засуетились. Нефиг рассупониваться, некогда! Жить надо, брюхо своё спасать, задание выполнять! А главное... Главное очень хотелось бы вернуться домой. Хоть по частям. Там соберут, будьте покойны!

— Кто скис?! Рано хоронишь, батя! Поверь, я в такие переделки попадал, ни через верх, ни через низ не выйти! Вышел же? Да, при необходимости, мы этот мухосранский городишко в фарш изрубим, бубёныть! Давай-ка, выкладывай подробную диспозицию, Чапай думать будет.

Поседевший вдали от родного дома, умудрённый опытом чуждой жизни, пожилой служака, с доброй грустью поглядывая на сидящего перед ним совсем еще молодого, полного сил, человечка, думал сейчас о том, как же всё-таки непредсказуемо порою складывается жизнь, ломая, перемалывая человеческие судьбы, силой испытывая на прочность, вовлекая изощрённой хитростью, заманивая иной раз между молотом Судьбы и наковальней Безысходности, сподвигая побеждать — выживая и выживать — побеждая. Здесь-то и кроется главный смысл! В противном случае, неизбежная смерть не принесет никому счастья. Память же хоть и будет светлой, но лишь пока недолгий, словно пламя свечи, ореол геройства не затухнет и не будет забыт. А потом и вовсе потускнеет. С другой стороны, быть может, победы эти, в первую очередь, над собой? И ведут нас к пониманию простых человеческих ценностей, а отнюдь не своего места в пантеоне славы? Героям слава! Посмертно...

— Диспозицию, говоришь? Хм... Сразу хочу тебя предупредить, Ури, на рожон не лезь! Здесь тебе не тухлый Саракш, понимаешь, где непонятный дикошарый прогрессор легионеров малохольных фуфайкой по зоне гонял! Ферштеен?! Мак Сим, кажется, так? Салага, короче, по местным меркам! В Карсте бойцы крепкие, что на дух, что на руку! Кроме того, как назло, в городе рота карстерийцев на постое. Карстерия, чтобы понятней было — королевская гвардия, типа, спецназа. Серьёзные, отлично подготовленные ребята! И ужасно злые! Возвращаются в Столицу, к месту постоянной дислокации после очередной неудачной попытки усмирения Гонгарского Союза где-то далеко на северо-востоке. Поговаривают, немало добрых молодцев в таёжных лесах Гонгара головы сложили. Какого рожна их туда несет? Ума не приложу! Исправно ведь, чуть ли не ежегодно, под осень, точно на убой, топают, феррюкнутые! Зимой так же, но уже изрядно потрёпанные, обратно тащатся, не солоно хлебавши! Почти у каждого, прошу учесть — тяжёлый арбалет, меч, топор, кинжал. И еще взвод этих, как их... мнэ-э-э... Арбузы, не арбузы... Аркебузы, о! Хороший доспех с ближней дистанции прошивают будьте-нате! Твой композитный, вне всяческого сомнения, не пробьют, но бодрый боевой дух, будь спок, на довольно-таки продолжительное время из тебя вышибут! И потом, от всего разом ведь не отмахнёшься, согласен? Тем более стреляют, суки, метко. Причём, стараются противника обездвижить, не убить. А дальше... Раненых врагов подбирают... Оскопляют... Кастриерн, значит по-нашему! Серпы для этих целей небольшие у них при себе всегда имеются... Тупые, но вельми, говорят, практичные! И... всё такое прочее. Бр-р-р! Лучше самому зарезаться! Харакири! ...Не нравится слово? Сэппуку сделай! Чем угодно! Хоть щепочкой, какой! Хм... Тупой бамбуковой палкой зарежься! Короче, всегда имей мизерикорд под рукой. Уяснил? ...Очень на то надеюсь! Шайссе! Брайте штирн венихь хирн! ...Тогда начнём-ка мы, брат, с общих рекомендаций. Перво-наперво, фламберг прибери и постарайся до той поры, пока все в нужном направлении счастливо не разрулится, им не отсвечивать.

— Принято. Оружие в ножнах. Кстати, может, найдется железяка какая-нибудь подходящая на передержку? Желательно, разумеется, двуручная.

— Сейчас покумекаю. Та-а-ак... Цвайхендер вроде был... Ан нет его, Борька, змеёныш, подломил, Швайн! Гвоздь в седле! Одолжил на недельку, обещал вернуть, да так с ним и пропал, Хурензон!

— Постой, постой! Не тот ли это Пионер-Борька, что с нами под началом Гастона де Фуа при Равенне стажировался?

— Да, да! Из Управления перспективных разработок. Он самый.

— Хороший парень и боец отличный! Тоже здесь ошивается? Не помешал бы в сложившейся ситуации.

— Не в курсе. Пролетал тут пулей полгода назад, вандаба. Боле не слыхал о нем.

— Жаль.

— О, вспомнил! Имеется прекрасный эспадон! Годится?

— Спрашиваешь! Классика жанра! Тащи сюда!

— Есть ещё пара толедских клинков. В рекламе, сам знаешь, не нуждаются.

— Тоже тащи! С большой железкой не всегда, знаешь ли, сподручно, особенно в сомкнутом строю или на галереях замковых!

— Как ты весь этот металлолом унесешь-то?

— Не переживай, бомбарды корабельные тягал!

— Все равно не унесете!

— Унесу, сынок, унесу!

— У вас тоже кино есть о занозистом мальчонке и Голиафе? Битва титанов! Ха-ха-ха! Ладно, хватит ржать, делу — время, сначала порешаем всё. Идем по восходящей. Следующая проблемка несколько важнее и сложнее, — продолжил трактирщик, задумчиво накручивая клок бороды на грязный палец. — Главный вопрос в том, как же ты, брателла, собственно, здесь очутился? К тому ж просочился по-шпионски, эдаким шептуном, а? Вот давай теперь вместе и подумаем, пошурупим. Та-а-ак, гвоздь в седле... В городе три въездные башни, две выездные. Везде охрана. Время нынче неспокойное, караулы усилены. Проверяют всех вновьприбывающих, и пеших, и конных, и ползком, и, надо сказать, прыжками. На посту не пьют, не спят. Недавно застукали троих, бражничали в караулке, так кнутом на площади выдрали, места живого не осталось! До полусмерти! Чирей на пятке! Палач, гнида опять на радостях переусердствовал! Зарруга! Выживут ли? Не уверен... Парень ты статный, издалече видный, однозначно бы вопросы возникли. Кто здоровенный такой? Откуда? Куда? Зачем? Выходит, нипочем тебе незамеченным не проскочить. На ночь ворота запираются. Нда-а-а, задачка... Дрек мит Пфеффер!

Тревожно! Мучительно тревожно на душе! Пульс учащённый: тук-тук, тук-тук, тук-тук... Ум холодный, ясный, словно погожее морозное утро.

— Иного нет у нас пути? Никакого?

— Ров ты, скорее всего, вплавь осилишь. Крепкий малый! — Роланд абсолютно серьезен. — А вот на стену высоченную взобраться без соответствующего альпинистского снаряжения вряд ли удастся. Остается только по воздуху, да крыльев нема! Ха-ха-ха!

— Шутки, шутками, Рол, но каким-то образом я же сюда попал? Каким? Предположим, на секундочку, что с документами и прочими причиндалами все в порядке. Как монсеньор Граах в Карсте оказался?

— Э-э-э-э, дорогой Ури! Не след, дружище, как говориться, путать свою личную шерсть с государственной! В настоящий момент, несмотря на очевидное внешнее сходство, ну просто, как две капли воды! — ты и Претон Ругонский, совершенно очевидно, не имеете друг к другу абсолютно никакого отношения! Вы, уважаемый Маршал, если помните, прибыли в Свон не просто, понимаете ли, психоходом, а спецрейсом по закрытому психотранспортному каналу. На бешенной скорости по встречке, со спецсопровождением, мигалками и всё такое, в общем, ВИП-персона! Гааш! Предводитель же ругонского дворянства должны были незаметненько прикатить в скромном экипаже, любезно предоставленном неким Датти-Нууром, всего-навсего Главным Советником Её Величества Королевы Морры Свонской, Начальником Тайной Канцелярии и, по совместительству, Главой Гильдии Претонов. Живет, такой, понимаешь, простой свонский парень, скромняга, фикен его в Арш! Неоспоримое преимущество транспортных средств из гаража этого чувака — их не досматривают. Ни при каких, в том числе и самых отягчающих, обстоятельствах, даже в условиях войны! Чертовски интересный дядечка, смею тебя уверить. К слову, информация на будущее, вдруг пригодится? — великолепный фехтовальщик и стрелок! Так, что в недобрый день завидишь его, друже, убедительнейше тебя попрошу, не выёживайся, перейди на противоположную сторону дороги, дольше проживёшь! Однако, шутки в сторону! Здесь така шершавость... Не прибыла карета! Въезжаешь? Соответственно, Претона Грааха Ругонского в Карсте попросту быть не может! Зарруга! Ты думаешь, где твой покорный слуга сегодня полдня проваландался? Я бы сразу рассказал, кабы не твой кретинский фламберг! Шайссе! Итак нервы ни туда, ни в красну армию, а тут ещё эта железяка криминальная, мать ее! Дай-ка пивка, першит в горле чего-то...

Не дожидаясь ответа, сграбастал со стола кружку и, сильно запрокинув голову, несколькими гулкими глотками выхлебал до дна. Кадык только и гулял туда-сюда, туда-сюда...

"Ну, и горазды же боши пиво сосать, бубёныть! Лужёная глотка!" — с потайной завистью наблюдал за ним Юрий.

— У-у-у-у, отрава, бл*дь! — шумно высморкавшись на пол, Роланд утёр бороду засаленным обшлагом. — Когда привыкну? Полцарства за бутылочку "Францисканер"!

Решение всегда найдётся, ищи его, не ищи. И оно будет единственно верным, принимали вы участие в поиске его или нет. Придутся ли вам по вкусу последствия? Вопрос риторический, чему быть, того, всё одно, не миновать.

— В принципе, ты, наверное, мог бы и каким-нибудь попутным транспортом добраться. Нда-а-а... Я, к примеру, вчера три подводы всякой всячины притаранил. Мука, там, мясо, дрова, сено для скота. Подворье-то большое! Думаю, инкогнито вполне мог бы незаметно в сене спрятаться. Да, и попроситься не грех. Кто ж откажет-то? Как считаешь, а? Скажем, скрываясь от преследующих кровожадных бандитов и пиратов. Так ведь оно и было? За тобой ведь гнались, да? Тем более, что меня практически не досматривают, знают, чей родственник. Опять же, твое присутствие здесь, в "Первом Мечнике" на постое, легко объясняется. Я, в случае чего, подтвержу...

— Отлично! Бум считать, именно так я и прибыл!

— Терпение, Юра, терпение и щетина превратится в золото! Не всё так просто, Претон! Кодекс учили? ...Значит, плохо учили! Между тем, параграфом восьмым статьи двадцать девятой предписано буквально следующее: "Прибыв без должного уведомления в Оплот Веры иной юрисдикции, незамедлительно явиться к Королевскому Наместнику со всеми своими документами, подтверждающими титул и полномочия. В случае отсутствия Наместника..." — и так далее, и тому подобное. Стража на допросе однозначно покажет, что подводы въехали в город вчера, где тебя, спрашивается, всё это время черти носили? Жуйте кизяк! И какими, интересно знать, документами ты собираешься титул подтверждать? Я уж о полномочиях и не заикаюсь даже...

— Начнем с того, что учился я местами хорошо, прилежно. Вы же просто вынуждаете меня напомнить, гражданин трактирщик, подпункт семь того же параграфа, а именно: "Неявка допустима в случае серьёзного ранения, либо заболевания, возможно угрожающего жизни и здоровью Наместника". Болен я, болен! Жар у меня! Чума забубённая! Подходит?

— Типун тебе на язык, накаркаешь ещё! Гм... Предположим, ты прав, Ури, а с документами-то, что делать будем?

— Ну-у-у... Они могли потеряться, сгореть, утонуть, их могли украсть... Да, все, что угодно!

— Документы должны были быть здесь одновременно с тобой, гааш! И нигде более!

— Ты чего опять разорался? Нет никаких документов, из этого и исходи.

— Извини, погорячился. Гм... Ещё кружечку позволите? ...Уф! Благодарствую!

Временное затишье нарушали лишь разнообразные животные звуки, будто кто на кочку болотную наступил. Забурлили, заурчали вкруг газы топяные! Сейчас рванёт! Глаза с поволокой в предвкушении...

— Рол! Шёл бы ты отсюда, брат, до ветру! И без того дышать не чем! Я, конечно, понимаю, местный колорит и все такое, но... Чирей э-э-э, где там? На жопе? Нет? ...На пятке? ...Иди, вон, к камину ближе придвигайся, поддай жару! Гляди только, чтобы анус не разорвало! Зарруга!

— ...Слушай! Я тут вот о чём подумал. Ты знаешь, а неплохо ведь житуха складывается! — заиндевевшего с мороза Роланда слегка потряхивало. — Звезды, по крайней мере, к нам пока благоволят. Пусти-ка к огоньку! Ишь расселся! Самое главное: Ругон пал и разграблен! М-м-м-м... Добра, небось, немерено хапнули, девок холёных под обозами изваляли всласть...

— Ишь размечтался, не отвлекайся! ...Ну, и воняешь же ты, дядя! Абкакен, да? Задницу-то хоть есть чем подтереть?! Руки... мыли?!

— А? Что? ...Это ж хорошо! Это очень даже хорошо для нас с тобой! — грязные намеки благоразумно пропущены мимо ушей. — Святая Мандрака, как же на улице-то холодно! Бр-р-р-р! Не желаете между делом заведеньице посетить? Вот ключик только возьмите золотой... хм... буратиновый. Цивильно, кстати говоря, стульчак у меня там, ветошь свежая на гвоздике... Нет? Ну, как хотите... — Рол зябко потирал руки. — Слухи, между тем, уже сюда докатились. Народ судачит, Здандуга Меченный умудрился-таки договориться с Здахарой Решительным. Невероятно, но факт! Презренный пират заключил военный союз с капером, грубо говоря, преступник со служащим государевым, фактически — полицаем! Гемурские каперы, видишь ли, обязаны при всем, при том участвовать и в облавах на Гемурских же пиратов, — трактирщик вдруг зачесался, бешено, аж с хрустом! — И ведь не какой-то, там, вшивый пакт о временном перемирии, а вполне приличный себе договор об участии в совместной военной кампании. Чудеса, да и только! ...Да что ж, сука, за бельё-то такое дерьмовое инсектицидное на сей раз прислали? Вандаба! Нихрена не помогает!

— Мыться не пробовал? Может, мыла дать?

— Не умничай! Поживи с моё в этой помоечке! Вонять же еще красиво надобно!

— На-ка, зацени! — в руках у Юрия небольшой флакон с прозрачной зеленоватой жидкостью. — Последнее достижение центровых парфюмеров, туалетная вода "Свежесть Карсты". Гарантирует вашему телу стойкий изысканный аромат в течение суток! ...Сразу только не открывай. Подальше отойди, пожалуйста! ...Да отвали ты от меня!!!

— Ничего запашок, впечатляет! У-ух! — Роланда аж передёрнуло. — Обертонов, единственно, маловато, слишком рафинировано. На хорошем грамотном носу недолго и спалиться!

— Прекрати уже чушь молоть! Неужто самому пару-тройку оттеняющих ноток в букет добавить сложно?

— Не сложно, друг мой, положительно, не сложно! Пропукался и все дела! Я смотрю, тебе и костюмчик модных расцветок подобрали. Ну, а мы, уж, по старинке в грязи поваляемся, так привычнее.

Дурной пример заразителен. Закончив оголтело чесаться, собеседники некоторое время ходили-бродили, разминали кости, хрустели суставами и даже трошки поборолись. К всеобщему удивлению, несмотря на ощутимую разницу в весе, за явным преимуществом победить так никому и не удалось. Не зря в Своне говорят, мелкая рыбёшка сквозь пальцы уйдёт, а крупную не удержишь!

— Вернемся к нашим Здандугам, не возражаешь? Фу-у-у! Ох, и здоровый же ты мужик, Юрка, до сих пор отдышаться не могу! Ты, кстати, сигарет сколько притащил? Почти блок? Отлично, до следующей пересылки хватит! Будь добр, если тебе не трудно, зацепи уголёк щипчиками! О-о-от, спасибо, мил человек!

Сигаретный дым клубился, размывая туманом дрожащие огоньки свечей, мирно потрескивали рубиновые россыпи углей в камине и, казалось, все происходит где-нибудь в Вест-Индии эпохи Короля Якова, в маленьком уютном портовом кабачке, а не в безжалостно-враждебном мире свонского захолустья. Хотя, по большому счету... Гм... Велика ли разница?

— ...Ведь ежели, по сути разобраться, осада Ругона — всего-навсего заурядный, на мой взгляд, грабительский пиратский рейд! — густо попыхивая сигареткой, продолжал рассудительный трактирщик. — И если бы не ряд занимательных деталей, стоило ли вообще тему поднимать? Уверяю тебя, очень даже стоило! Теперь слушай. На днях тамошний судья у родственничка моего проездом гостил. Центр в курсе, наверное, что я с сестрицей карстийского судьи сожительствую? С кем-то же нужно перепихнуться иногда... Да? Ну, и хорошо! Гнууис Милосердный! Насмешил, гражданин гнус-гааш! Его высочайшее милосердие стольких денег стоит, а-ку-еть! Ха-ха! В лучшем случае, гаррота перед повешением! Так вот хитрожопый ругонский, типа, шериф, как выяснилось, свалил из осаждённой крепости по какому-то тайному подземному ходу, переодевшись монахом за день — два до штурма. Шайссе! Еще одна, кстати, местная головоломка: орденские, словно прокажённые, никто их не трогает, даже Пустынники не жрут. Точно крысы чумные! Странно, да? И я о том же! При пущей необходимости, непременно воспользуемся ценным наблюдением, рясы имеются в гардеробчике у меня. Короче, денек потусовался у нас и мухой полетел в Несферу, в этот огромный бордель, к Королеве-нимфоманке под крылышко. Но кое-что из их тайных переговоров я всё ж таки подслушать сумел! Судя по его словам к объединенной флотилии, ставших уже притчей во языцех, наших старых знакомых гемурских бандюков, Здандуги и Здахары, под стенами Ругона присоединилась третья, по-видимому, донельзя интересная компашка — вполне приличное войско под командованием некоего Вролля Бледного. Тёмная лошадка, я так понял. То ли из вождей Гонгарских, Хурензон, то ли из северных племён, а может и вообще, эдакий свободный радикал, флибустьер милостию Ваагла. В общем, откуда вынырнул сей командир доподлинно неизвестно, при всём том, армия его, хоть и малочисленная, воюет доблестно, умело, к тому ж осадные орудия в достатке имеются. Именно благодаря им, по свидетельствам очевидцев, при штурме цитадели осаждающим удалось значительно минимизировать потери. Причём, что интересно, появление в стане врага товарища Бледного, со слов того же судьи, и привело в полнейшее смятение нашего ругонского гостя. Поспешность же вкупе с повышенными мерами безопасности, предпринятыми ушлым лжемонахом по пути в Столицу, допускаю, указывают на некое данное ему ранее поручение и определённую заинтересованность кого-то из ближайшего окружения Морры. Как тебе детальки? Ничего, да? Давай-ка дальше теперь ты, Юр, шпарь свою легенду. Гвоздь в седле! Попытаемся кубики сложить.

— Легенду? — задумался на минутку. — Что ж, это можно! С твоего позволения, начало пропущу. Не возражаешь? Кому из присутствующих, собственно, интересно, где я родился, папа, мама, братья, сёстры? Тем более, легендарные. До момента спешной эвакуации из осажденного Ругона — никому. Сиречь, отсюда и начнем. По действующему сценарию, в самый разгар штурма должен был прибыть офицер Тайной Канцелярии. Предположительно, тем же потайным тоннелем, через который впоследствии надлежало вызволять мою драгоценнейшую тушку. Вход в него, если мне не изменяет память, расположен в подвале дворца Претона, левое крыло, третий подземный уровень. В пятой слева от лестницы пыточной камере есть незаметная ниша, открывающаяся при нажатии в определённой последовательности кирпичей в стене за дыбой. Четвёртый ряд снизу, по-моему: шестой — седьмой — первый — четвёртый — третий от угла. Либо, так сказать, "с улицы" — ключом, находящимся, естественно, у офицера. Этим же путём, я почти уверен, свалил чуть ранее, косящий под монаха, некий пронырливый судейский...

— Один момент, Ури. Насколько я в курсе, все секретные ходы-выходы, крысиные норы-лазы — прерогатива ведомства таинственного и зловещего монсеньора Датти-Нуура. Каким же тогда образом, объясни мне, немчуре бестолковой, проник туда ругонский судья? Зарруга! Они, что, близкие родственники с этим, с Нууром? Вопрос... Зафиксируем его.

— Я тебе больше скажу, бубёныть! Во многих случаях, уж, однозначно, в зонах переходов, подземные коммуникации выстроены и контролируются исключительно Центром. Вместе с тем, в любом варианте пройти их без опытного проводника категорически невозможно. Великое множество разных паскудных ловушек, секретов с летальным, разумеется, исходом поджидает беспечных путешественников. Так-то!

— Не сказать, чтобы архи удивил, догадки были у меня кое-какие, но и особой ясности инфа твоя, прямо скажем, в нашу проблему не внесла. Только путаницы прибавилось! Гм... Дальше поехали.

— Подземный ход выводит в заброшенную каменоломню, километрах, наверное, в полутора от городской стены, где должны были принять эстафету люди Здандуги, по совместительству — агенты Тайной Канцелярии, и под видом важного пленника, окольными путями доставить меня к месту очередной пересадки в районе Волчьей Балки на восточном берегу озера Лехо. День — полтора пути на лошадях, не более. Дальше им нельзя, поймают — выпотрошат заживо! Собственные жаренные кишки жрать заставят! Оттуда, после короткой передышки, предполагалось, уже с другими сопровождающими, добраться до зимника через Сурог. В это время года, по прогнозам, лёд на реке вполне крепок. Затем, где-то полдня вдоль берега на север до Дубового Оврага, наиболее безопасного выхода зимой из Сурожского каньона, и далее, уже с комфортом, в обогреваемой карете, экспрессом до самой Карсты. И вот собственно, я здесь! Вуаля!

— Хм... Странноватый, однако, маршрут! — всё тот же дежурный клок наматывается на тот же грязный палец. — С какого-такого переляку, спрашивается, призванному ко двору Претону, пускай и в бегах, тащиться невесть куда, в вонючую провинциальную дыру, где его, сам понимаешь, никто с распростёртыми объятиями не ждёт, когда, переправившись через Сурог и далее, вниз по течению, через Нижнюю Балку до Столицы рукой подать, всего-то дня три-четыре пути, а? Чирей на пятке! Что скажете, товарищ Маршал?

— Такова легенда, Рол, мы всего лишь исполнители. А, что, в Несфере разве есть переход?

— Нет, но...

— Вот потому и Карста, дружище!

— Поверь, Ури, я бы без проблем доставил тебя целёхонького и невредимого куда-нибудь в район Нижней Балки. Местность спокойная, равнинная, дороги приличные, меня каждая собака...

— Извините, что опять перебиваю, не вы ли, дядечка, совсем ещё недавно по-отечески, так, назидательно Инструкцию мне пересказывали: "Любой вновьприбывший должен выйти из камеры перехода уже полностью экипированным"? Припоминаете? И тут же, на голубом глазу, предлагаете экскурсию в открытой двуколке по розовому и пушистому Свону, цитирую: "...абсолютно необеспеченному, неприспособленному к выживанию в здешних суровых условиях конфедеративному Маршалу", так, что ли? Ну, вы, батенька, артист!

— Нда-а-а... Договорились... Доннерветтер!

Пауза. В соседнем зале стало вдруг порядком шумно. Захватив предусмотрительно "кошкодёры", Роланд поспешил на выход. Больше всего в жизни Юрий ненавидел именно такие моменты. Когда требуется помощь, а ты вынужден бездействовать. Бездействовать и ждать, сжимая в руках бесполезное оружие. К счастью, на сей раз обошлось. Кацбальгеры, по крайней мере, чистенькие, выходит, не пригодились.

— Что-то случилось, Рол?

— У нас дурные гости. Холи шит! Прислуга местного Претона в компании какой-то бледной немощи. Редкостные уроды, фикен их в Арш! Обычно у конкурентов тусуются, но сегодня там важные гости собрались. Господа офицера Карстерии гуляют вот мудошлёпов оттуда и поперли к бениной маме!

— Не свезло ребятам. Судя по твоим рассказам, с этими орлами особо не поскандалишь... Долго еще шалман продолжаться будет? — устало кивнул в сторону доносящего из-за стены бурного веселья. — Полежать бы, отдохнуть...

— Дык, до утра! Праздник же, Юр! День рождения монсеньора Хауума Карстийского, Претона Её Величества! По сложившейся традиции, сегодня-завтра гульба халявная, за всё, типа, башляет монсеньор. На самом же деле, в основном, за наш, кабатчиков, счет, — недовольно проворчал Роланд. — Господа, оне при дворе проставляются, там тоже бухнуть любят. А на халяву народец здешний, знаешь ли, неделю жопу от лавки не оторвут, лишь бы место не потерять! Дрек мит Пфеффер! Гадить будут под себя, блевать, покуда дармовщина не закончится! Сиди, не дёргайся! Наверху все койки заняты, даже приткнуть тебя пока некуда. С местной же каростой не ляжешь, если, только в противогазе. Освободится местечко, мне сразу сообщат. Был бы ты Претон, другой коленкор! Мигом бы разогнали всех к еб*ни матери!

— Всю ночь, что ли, здесь торчать? Устал я... Дай-ка лучше ключик свой волшебный, пойду прогуляюсь.

— Потерпи маленько, дружище! К тому же кубики не сложились пока...

— Какие ещё, к едрене фене, кубики? Оборзел?! Лопну ведь!

— Да я не об том! Беги, беги, страдалец...

Пришёл черёд Маршалу тереть изрядно подмерзшие уши, протискиваясь ближе к очагу.

— Щели бы лучше заделал! Зарруга! Снизу сифонит, словно на трубе аэродинамической сидишь! Простатита не боишься?

— Неча засиживаться, поди не дома с книжкой! ...Слушай! Как же это я запамятовал?! Вот осел! Думм моя копф! А легенда?! — в голосе Роланда слышалась трудноскрываемая радость. — Ну-ка, вспоминай свои действия по прибытию в Свон!

— Вынужден тебя слегка разочаровать, Рол, — Юрий неспешно сгрёб кочергой уголья в камине поближе к себе. — Нечего вспоминать. Кончилась легенда.

— Как? — щенячья радость враз сменилась унынием. — Совсем нечего?

— Ну-у-у... Не совсем, конечно. Нанести официальные визиты, как ты совершенно правильно отметил, и сидеть в глубокой праздности, проедать командировочные. Ждать.

— Ждать? ...Чего?

— Не "чего", а "кого"! Должен чел какой-то важный подскочить. И сам меня найти. Очень все таинственно, мать их...

— Важный чел, говоришь? Давай-ка, пока суд, да дело, отделим каракатиц от каракуртиц.

— Чего? Чего?

— Не бери в голову, старинная немецкая поговорка.

— А-а-а... О! Хорошо, вспомнил! — Маршал пошарился в многочисленных складках камзола. — Тут у меня... Вот! Те самые командировочные. Надо бы поменять, дружище! К менялам здешним обращаться категорически запретили. Под колпаком, говорят, у орденской мафии. Типа, обуют на раз, сдадут на два! Все обменные операции с местными валютами велено исключительно через тебя проводить, — выложил на стол объемистый кошель. — Будьте добры, уважаемый, отоварьте денежку!

— Посмотрим, посмотрим, что тут у нас?

Трактирщик, контрразведчик, физик-психостат, по совместительству теперь вот ещё, как выяснилось, и хозяин подпольного обменника, грубо говоря — меняла, небрежно высыпал содержимое кошеля на грязный стол. При виде солидных золотых кругляков с вкрапленными по центру крупными блистающими самоцветами вскинулся, точно шершнем в яичко ужаленный:

— Бл*дь! Ругонские даны! А-ку-еть! Неужто настоящие?!!

— Хм... Не то, чтобы без подмесу... Короче, зуб не дам, но сработано качественно. На глаз, по местным меркам — супер-пупер вооруженный, нипочем не отличить! — в Юрином голосе слышались явные нотки гордости за себя, за Центр, за доморощенных центровых фальшивомонетчиков. — Видишь вот эти, — охотно поднес монету к самым глазам Роланда, — характерные раковинки и бороздки? В точности повторяют мельчайшие огрехи ругонских чеканщиков. Камни, кстати, местные, с югов. Остальное, сам знаешь — дело техники.

— Занимательно, Ури, думм твоя копф! Только куда ты всё это денешь?!

— А, что, собственно, не так? Чем ты опять недоволен-то, дедерон ворчливый?

— Не опять, а снова! Утюжок! — вскочил вновь, заходил возбужденно промеж столов. — Фу ты, ну ты, ножки гнуты! Лишний раз убеждаюсь, что начальнички твои идиоты и мудаки! Или идиотствующие мудаки. Мне так даже больше нравится. У тебя на даче в Подмосковье сад, огород есть? Тачку садовую видел, руками мацал?

— Дурацкий вопрос! Причём здесь...

— Притом, — прервал его раздосадованный бош, — что придётся тебе тачку денег с собою возить. А то и две. Зачем столько?! Зачем даны? Прислали бы сотню драгов, на месяц-другой с лихвой хватило бы!

— Чего испереживался-то? Говно — вопрос! Припрячем наши денежки по банкам и углам. Будем брать, не скупясь, когда занадобятся. Зато хватит, фиг знает насколько! Внукам, бубёныть, твоим еще останется!

— Гм... И то правда. Нервишки сдают, ни к чёрту стали! В отпуск бы. На море куда-нибудь... С женой, детишками...

Успокоившись, Рол присел. Побряцал мечами. Вытащил один, осмотрел внимательно, опробовал ногтем заточку. Удовлетворившись, вернул клинок в ножны, продолжил обсуждение прерванной темы:

— Значит, выходит, итого всего ходу — неделя, максимум — полторы. Хм... Самое тонкое место в операции. Тончайшее! — задумчиво почесал затылок. — Знаешь, Юр, за последние пару лет впечатление сложилось, что в Центре одни аферюги собрались! Или, как я уже говорил, мудаки, или одно из двух... В любом случае — ипанутые! Чирей на пятке! Какая бестолочь столь бездумно планировала?! Сам посуди, сколько важных, я бы даже сказал, кое для кого — жизненно важных и, в то же время, абсолютно непредсказуемых событий должно было произойти практически одновременно, да ещё, блин, с прогнозируемым результатом! Дас ист фантастиш! Начнём с того, что нашей взбалмошной шиксе — Королеве вдруг приспичило, лучшего слова и не выдумать, призвать ко двору засранца Грааха. Хочу Гра-а-ха! Хочу Гра-а-ха! — визгливым гнусавым голосом неожиданно взвопил Роланд. — Прецедент, судя по бл*дским замашкам Морры и её двора вполне заурядный. Но для того нужно хотя бы знать, помнить, что он вообще существует этот пресловутый Граах-гааш! И уж совершенно точно себе представлять, что у него, простите, есть... чего хотеть! — придирчиво окинул взглядом собеседника. — Ну... Может, чего и есть...

— На себя оборотись, орангутан рыжий! Зеркало дать?

— В ту пору, надо ж такому случиться! — лиса близёхонько бежала... Нет, аж целых две! Три! И сырный дух, как водится, наших прохиндейских лисицев-братишек остановил! — продолжил Рол, не обращая ровно никакого внимания на колкость собеседника. — Лисицы, значит, видят сыр, лисицев сыр пленил!

— Нет такого слова в русском языке: "лисицев"! — весьма своевременно возможность подвернулась, нос немчуре безграмотной утереть. — Лисиц, коль скоро они всё ж на троих сообразить замыслили, сыр пленил, всасываешь? Ли-и-и-сиц! Тоже мне, великий знаток русской словесности, бубёныть! Грамотей хренов, гааш!

— Не важно! Чего ты вечно к словам придираешься, зарруга?! Важно, к примеру, что многоуважаемым гемурцам: братку Здандуге и морскому полицаю Здахаре каким-то образом удалось полюбовно договориться о совместном набеге на Ругон, да ещё прицепом подтащить непонятного роду-племени бледнолицего Вролля с его вышколенной пехотой, откормленной тяжёлой кавалерией и, невесть откуда взявшимися, крупнокалиберными бомбардами, полевыми кулевринами, мортирами и устаревшими, но, достаточно эффективными еще, огромными требушетами. После чего бойцы свежеиспечённой гоп-компании быстренько, где-то суток за двое-трое, умудрились отжать у Свона отлично защищённый Ругон, оперативно его ограбили, повысили поголовье всяческого скота, насилуя женщин, осликов, коз, овец и так же оперативно свалили. В результате чего, по идее, крутые яйца здешнего Претона должны были бы быть прибиты ржавыми гвоздями к его же обуглившемуся фамильному гербу над главными воротами замка. Вместе, надо понимать, с колесованным и освежёванным испанскими щекотушками монсеньором Граахом Ругонским собственной персоной. Очень, должен тебе сказать, прикольные штучки, эти щекотушки, как-нибудь покажу! Нда-а-а... Отвлечёмся-ка на минутку от основной темы. Хочу обратить твое драгоценное внимание ещё на одну немаловажную деталь, сколь грамотно все-таки выбран момент для атаки на Ругон! А?! Ощущаешь? Белиссимо! Гвоздь в седле! Этот нечестивый убивец Здандуга определенно начинает вызывать у меня искреннюю симпатию! Вандаба! Как военному стратегу, ему не впервой уже удается начисто переигрывать хвалёных свонских полководцев. Не веришь? Вот смотри! Сейчас начало зимы, самое ненастье. Казалось бы, не совсем подходящий сезон для молниеносных военных кампаний, не так ли? Распутица, увязнешь, — глазом не моргнёшь! Фактор, кстати, опрометчиво не принятый во внимание в свое время и моими дальними предками под Москвой. Да, уж, повеселились тогда... Как там у Пушкина? "Наступала довольно скучная пора; стоял ноябрь уж у двора" — так, кажется?

— Приближалась, Роланд, приближалась пора у Пушкина!

— Хорошо! Спорить не стану, вам, русским виднее. Значит, приближались шторма, ураганы, прочая буйная непогодица. Короче, хороший хозяин постылую жену за шнапсом не пошлёт! В то же самое время, заметь, порт Ругона до сих пор не замёрз. А-а-а вот где собака-то порылась! Сложившаяся к зиме диспозиция обусловлена, если ты ещё не в курсе, неумолимым воздействием на прибрежный климат тёплого течения — Вандааль Мор, несущего свои благословенные воды вдоль свонских берегов на северо-запад, омывая Гемур, и далее — север Элефии. Более-менее крепкий лёд встанет здесь не ранее, чем через две, может, три недели, что пока позволяет при должном умении высадить десант в, защищённой от преобладающей в зимний период северной розы ветров, ругонской бухте. Главное не затягивать процесс, дабы не вмерзнуть дуриком до весны. Атаковать же городские укрепления предпочтительнее именно со стороны моря, ибо подходы там пологие. Кроме того, портовые сооружения, являющие собой фактически посад — второй внешний город, могут послужить наступающим войскам отличным прикрытием. Городской бой, знаешь ли, штука специфическая, кавалерии нипочём не развернуться... Здесь лишь одна заковыка... Гм! — Роланд задумчиво поковырялся в носу. — Над узким входом в бухту господствует форт "Гнездо аиста", соединённый с верхним замком вырубленной в скале галереей. Батареи форта контролируют фарватер, акваторию и практически всю территорию порта. С материка же стена цитадели построена на крутом возвышении и окружена широченным рвом, заполненным водой. Оттуда возможна, разве что, длительная изнурительная осада, в планы нападающих, разумеется, никоим образом не входившая. Как они со всем этим разобрались? Ума не приложу! Но разобрались же, чертяки! Жуйте кизяк! И всего-то за несколько дней! Офигеть!

— Хм... Откуда во всём такая осведомлённость, брат?

— Дык... Уж, поди, как, лет двадцать без малого лямку тяну. Куча полезной информации ко мне стекается, прежде чем... хм... на материк уйти.

— Постой-ка, брат мусью! Не понял юмора, у Свона и союзников флота боевого, что ли нет? Морские, вроде, страны. Уверен, поболе кораблей должно быть, нежели у каких-то там сраных пиратских недобитков!

— Конечно же, есть! В том-то и цимес! Все их авантажии, чтобы ты правильно понимал — прямое следствие исторически сложившихся, концептуальных, так сказать, различий в подходах к построению флотов, которые, как я уже с некоторым основанием могу предполагать, умничка Здандуга грамотно учёл. Зарруга! Пять баллов за находчивость! Понимаешь, Ури, союзные флоты до настоящего времени комплектовались лишь галерами разного калибра, да галиотами. С точки зрения здорового прагматизма, при отсутствии какой-либо внятной морской доктрины, так оно, наверное, предпочтительней. Армады лёгких маневренных судов в полной мере достаточно для защиты близлежащих островов, морских границ и портов от любых незваных гостей. Как говорится, стадо козлов и волка забодают. Но то — чисто летний вариант. Гемурцы же народ весьма любознательный и забираются на своих судах далеко на север. По этой причине и ввиду отсутствия материковой части, государство Гемур, дабы выжить, вынуждено строить, кроме всяких, там, каботажных судёнышек, типа, галер и фрегатов, большие, хорошо вооруженные суда зимнего класса. Мало ли что на островах произойдет? Вулкан взбухнет или, скажем, землетрясение... Остаться в полной изоляции почти на полгода? Унылая перспективка, согласись! Так вот Здандуга-хурензон с сотоварищами дождались как раз того самого подходящего момента, когда холодные северные и северо-западные ветра, задувая навстречу могучему тёплому Вандааль Мору, регулярно провоцируют эдакие тайфунчики и ураганчики, сгребая реально большущие волны, — Роланд выстраивал фразу вдохновенно, будто искусный каменщик подстукивал слова-кирпичики, — неодолимое препятствие для гораздо более многочисленных, как ты совершенно правильно заметил, но слабооснащённых, элефийских и свонских суденышек, базирующихся, вместе с тем, несколько южнее, на островах Святого Пуута, вследствие чего, вынужденных постоянно идти в крутой бейдевинд, что для галер с их малой осадкой и в более приличную погоду не очень-то приятно. Даже на вёслах. В то же время, подобные волнения вполне по зубам огромным, пускай и малочисленным, гемурским галеасам, которым по большому счёту барабаново, какой, там, ветер, вандаба! — встречный или поперечный, несущим к тому же не менее полусотни тяжёлых орудий каждый и без числа двойных гаковниц с фальконетами. Таким образом, ждать неотложку с моря осаждённому Ругону нынче абсолютно бессмысленно, поверь! Зато неприятностей до кучи огребёшь сколь душе угодно! Улавливаешь? Чирей на пятке! Давай-ка теперь разберёмся с текущей ситуацией на суше и окончательно расставим все точки над "и".

С последними словами Роланд быстренько схематически набросал угольком прямо на столе карту западного Свона.

— Начну, пожалуй, со Столицы. Расположение Несферы, построенной в приснопамятные времена на месте слияния бурного Сурога с гораздо менее быстрой, зато куда более полноводной и широкой Нару, без сомнения, крайне удобно. Особенно с точки зрения обороны. Высокие, почти отвесные берега обеих рек делают город практически неприступным. Вместе с тем, именно эти, казалось бы, положительные обстоятельства доставляют подчас массу неудобств. В частности, переброска мало-мальски приличного воинского контингента в период осеннее-весенний распутицы в любом направлении кроме северо-востока, на Карсту, весьма затруднена. Зимой несколько проще, когда лёд толстый. Несмотря на это, один чёрт приходится мостить деревянные гати, дабы обезопасить от нечаянного утопления тяжёлую конницу и артиллерию, что, совершенно очевидно, значительно замедляет продвижение войск. Разумеется, в случае официального объявления войны, вперед заблаговременно выдвигаются инженерные части. Свонцы в этом поднаторели, по нескольку раз в год переправы мастырят, но... Что? Летом? Летом, мой юный падаван, подавляющее большинство великих свонских рек больше напоминают огромные лужи, броды везде есть. Ну... Чуточку, быть может, брюхо лошадкам замочить придётся. Итак, мы, надеюсь, теперь отчётливо понимаем, оперативное подкрепление защитникам Ругона из Несферы нереально. Повторюсь, о-пе-ра-тив-но-е! Та же ситуация и с Карстой, все тот же бурный Сурог надобно форсировать, сам знаешь...

— Погоди-ка, Ролыч, притормози! Но ведь, согласно легенде, я, то есть, Претон Граах с сопровождением должны были пересечь реку по зимнику. Лёд, как заявлено, бубёныть, вполне крепок в это время...

— Вполне крепок для чего, Ури? Для небольшой группы всадников? Ясное дело, крепок! Чем ты слушаешь вообще? Гааш! А чем думаешь, горшком вместо головы?! Доннерветтер! Представь-ка теперь себе, что неизбежно случится, когда на неокрепший лёд ступит многочисленная тяжёлая свонская кавалерия... Вас зайн золь, шикт зищ воль!

— Мосты строить не пробовали?

— А как же! Видишь ли, Юра... проблемка есть одна. Раз в три-четыре года на несчастный Свон стабильно обрушиваются такие наводнения, вам и не снилось! Жуткие! Всемирный потоп, зарруга! Бывает, только-только мост очередной отстроят, его по весне снова уносит к ебеням! В общем, сплошные недоразумения. Невосполнимые затраты, причём, весьма некислые! А казна, меж тем, как обычно трещит по швам. Налоги давят, народ ропщет! Гвоздь в седле! Короче, вполне обоснованно, решили пока с мостами погодить, времянками обходиться...

— Подрядчиков приказать пороть прилюдно!

— Было, дружище, всё было... И пороли, и потрошили, и на кол сажали. Ты бы видел... Пустое всё! Я сколько-то лет назад в Керке обретался, у нас здесь "психушник" не запустили еще. И был весенний паводок. Река под самые стены подошла. Зеваки столпились на бастионах, а внизу пятиметровый вал воды ревёт... Жуткое зрелище! Дюже страшно! Деваться-то некуда! В нижнем городе воды по колено. Тюремные подземелья в одночасье затопило. Столько народу единовременно сгинуло, ты не представляешь! Если поразмыслить, и к лучшему оно, от пытателей умелых убереглись... Сидишь, дрожишь и ждешь, стены выдержат, аль нет? Шайссе! ...Кстати о Керке. — докладчик старательно водил пальцем по схеме, размазывая угольную пыль. — Взгляни-ка на карту, Керк — последняя надежда Ругона. Ближе двух недель скорого ходу больше ни одного мало-мальски приличного городишки нет. И тут не свезло! Он же непосредственно в дельте выстроен и в начале зимы, считай, практически недоступен. Старушку Нару, как обычно, пучит от осенних дождей, разлилась маленько. Снуют, разумеется, горожане на лодочках туда-сюда, провиант возят, угольком, дровами запасаются, но не более того... Что, там, у нас еще в загашнике? Негусто, брат! Остаются монастыри пограничные, небольшие баронские замки — родовые гнездовища, большей частью упадочные, разорённые, деревеньки редкие, да хутора труднодоступные. Монахи вверенные им посты без приказа нипочём не оставят, их обязанности — молиться, еретиков ловить, браконьеров стеречь. Баронам же принципиально на Претонов прибор класть, они лишь всеобщей Королевской мобилизации подчиняются, да и то отлынивают всеми правдами и неправдами. Крестьяне — те вовсе вояки никудышные, фикен их... И к какому же мы, интересно знать, в результате приходим выводу? А к тому, разлюбезный Ури, что неоткуда скорой помощи ругонцам было ждать, ни с моря, ни с суши! Нда-а-а... Такое вот оченно подходящее времечко Здандуга фон Меченый со своими воробышками подгадали. Учись студент! Я сейчас...

Наивно, уверяю вас, предполагать, что с наступлением зимних холодов жизнь в Своне и его окрестностях замирала, войны прекращались, мир, благоденствие воцарялись до весны. Э-э-эх, кабы так! В действительности же иначе всё. Десятки, сотни, тысячи грязных, больных, измождённых, закованных в толстую стёганку, кожу, старое помятое железо, людей с безумно горящими глазами, преодолевая нечеловеческие трудности, утопая в коварных промоинах, срываясь в бездонные пропасти, валясь от усталости, холода, голода, страшных ран и болезней, по принуждению ли, жизненной необходимости, либо убеждениям истым, в одиночку, шайками, малыми и большими отрядами, армиями месили жуткую человечью грязь, беспрестанно двигаясь куда-то, будучи слепым орудием в чудовищных инфернальных замыслах Люцифера, пересекались, то тут, то там, сшибаясь в кровавых вакханалиях, расползаясь по миру подобно страшному зловонному заболеванию, неизлечимому и вечному, в неугасимом упоительном порыве — убивать, грабить, насиловать и вновь, и вновь убивать!

Во имя кажущейся справедливости, за слепую веру, исполняя воинский долг, в безудержной жажде наживы, или же, попросту, искушая фатум в авантюрном поиске острых ощущений, какая, собственно говоря, разница? При ближайшем рассмотрении выходит, в принципе, результат-то один — обычное смертоубийство. Воюющий солдат, кто бы, какими ореолами воинской доблести и благородного мужества не окутывал его героический облик, по сути своей, в той или иной мере убийца, мародер, садист и насильник. Ремесло обязательно делает его таковым, он же, в свою очередь, оттачивая навыки и совершенствуясь в этом своем умении, применяя на практике все новые и новые способы, приёмы, приспособления, с каждым разом поднимает "искусство войны" на новую, небывалую доселе высоту. Представляете? Массовое убийство людей уже, оказывается, Бог знает, когда, аж с дохристианских времён Сунь Цзы, считается искусством! О, как! А дабы не уронить себя в глазах восхищённой публики, убийце необходимо всего лишь легализоваться — обосновать, либо принять как догму некие благовидные мотивации, коими и руководствоваться далее в ужасающих своих деяниях: с голодухи ли, в гневе праведном, мстя за понесённые обиды, очищая души заблудших, зажжённым от костров аутодафе, светом высшего откровения или избавляя землю грешную от недочеловеков, огнём и мечом насаждая единственно правильное, зачастую абсолютно непонятное, но кажущееся таким родным и близким, мировоззрение, выжигая калёным железом повсюду грех, тем самым, насаждая грех новый, еще более страшный и неискоренимый. В этом суть большинства продвинутых свонских человеколюбивых вероучений.

Тогда, ступив на широкую, проложенную убеждениями, устланную благими намерениями, дорогу, человек делается более не Человеком, а Карающей Дланью — исполнителем "высшей" воли какого-нибудь Ваагла, Кууна, Мандраки или той же... хм... Конфедерации и даже изощрённое зверское убийство на лобном месте перестает быть привычным занятием палача-садиста, а приобретает некий высший, сакральный смысл. Но все эти дороги, вымощенные отнюдь не жёлтым кирпичом, уж поверьте, ведут в известное достойнейшее место, кто бы, кого и в чем ни убеждал, какими знамениями ни осенял. Где доблестные рыцари-крестоносцы будут соседствовать с Джеком Потрошителем, а идейные бойцы за чистоту партийных рядов — следователи НКВД, вертухаи лагерные с Эдвардом Теодором Гейном, Андрюхой Чикатило, эсэсовцами, петлюровцами, бандеровцами и прочими, прочими, прочими достойнейшими персонажами.

А, что же Роланд? В который уже раз, метнувшись куда-то, трактирщик теперь приволок полный поднос пива.

— Давай-ка ещё по одной, старичок, за встречу! А то я всё бессовестно выдул! Когда ж опять удастся... Тебе, между прочим, Ури, здорово повезло! Там, — он неопределенно махнул рукой, — напитки днём еще закончились. Бар пуст, ждём-с новых поступлений! Это из моих личных запасов. Только тихо! — заговорщицки подмигнул. — Тс-с-с-с, никто не должен знать!

Эль из личных запасов ресторатора оказался значительно приличнее, нежели из общей поилки, что, однако, вовсе не помешало Юрию под шумок, на всякий случай, заглотать пару обеззараживающих пилюлек.

— Слушай, Рол! Я вот только чего никак в толк взять не могу... Не укладывается что-то в голове... Как же это так получается... Все говорят, мол, свонцы — хорошие вояки и всё такое, а города свои, порты стратегические, выходит, на произвол судьбы бросают? Хм! Неувязочка, понимаешь!

— Юрка, ты меня иной раз пугаешь своей патологической невнимательностью! Вандаба! Как только тебя в Корпус взяли, по блату, что ль? — Роланд, раздосадованный неприятием собеседника очевидных, казалось бы, вещей, с трудом подбирал слова. — Разве... Кем-либо здесь упоминалось, что Ругон был брошен на какой-то, там, произвол?! Скажи, с чего это ты взял? По-моему, утверждалось как раз обратное! Ругон отлично укреплён, и я сильно, очень сильно удивлён, просто-таки обескуражен столь скоротечным, да, что там говорить, молниеносным его падением! Настоящий Блицкриг! Дрек мит Пфеффер! Да к тому ж зимой! Чтобы было понятнее... Пару лет назад весной схожая история произошла, когда гонгарцы, вероломно прокравшись через территорию Северных племён, форсировали по тайным бродам Великий Северный Мох, это болотина такая охренительная на севере страны, и внезапно накатили на Ругон. Тоже, кстати, рассчитывая на разлившийся Сурог и всё прочее. Причём силами, абсолютно в том уверен, значительно, в разы, превышавшими войска Здандуги, Здахары вместе взятых и еще этого... Враля... Кого? Да, да! Его самого, Вролля-гааш! И что ты себе думаешь? Потусовались пару недель, каменьями покидались, ядрами, стрелами, почти разрушили пару бастионов. Всего-то! Тут как раз та самая пресловутая тяжёлая свонская кавалерия и подвалила из Несферы. Ка-а-ак дали кой-кому под Арш! Затоптали! В бифштекс изрубили! Они и сейчас выдвинулись к Ругону, стопроцентно уверен. Подмога на подходе уже, и флот наверняка, несмотря на непогоду, спешно подтягивают, дабы границы перекрыть. Другой вопрос, ловить им, скорее всего, нечего, смылись наши бандючки. Улетели пташки! В Своне, вообще-то говоря, цитадели строят с таким запасом прочности, дабы подкрепление по любому бездорожью подойти успело. Иное дело, никто ж не ожидал, что товарищ Меченный с сокамерниками таку мулю провернет. За два... ну... пускай за три дня! Красавец! Брависсимо! Ещё раз повторюсь, нет у меня никаких внятных объяснений сему фантастическому событию. Хотя, не скрою, ужасно хотелось бы иметь! Короче, жуйте кизяк, граждане...

Некоторое время собеседники молчали, каждый погруженный в свои потаенные мысли. Первым, как водится, не выдержал Рол:

— Давай-ка снова вернемся к нашим кубикам-рубикам, — встал, подбросил в камин дров, ловко, не обжигаясь, послюнявив пальцы, убрал нагар с коптящих свечей. — Есть предложение, отмотать плёнку чутка назад и вернуться к трагическому моменту падения неприступного Ругона. Не возражаешь? ...Превосходно! Ведь именно тогда, согласно легенде, из таинственного подземелья, словно чёрт из табакерки, должен был выскочить супертайный агент супертайной канцелярии и, спасая Королевского Наместника от неминуемой, поговаривают, вполне заслуженной страшной экзекуции, увезти его, прихватив, разумеется, и личный архив, в неизвестном направлении. Что, я, абсолютно уверен, и произошло. С последующим перемещением, как в дальнейшем наверняка выяснится, под юбку пятидесятилетней девушке Морре...

— Сколько, сколько ей?! Это... зарруга! Здесь вроде столько не живут... Страшна, небо-о-ось, бубёныть!

— Кто, Королева? Не знаю, не пробовал. На портрете вроде очень даже ничего, симпотная шикса, фигуристая... Так же известно, что по пути в Столицу, чудесным образом спасённый, монсеньор Граах планировал посетить Карсту. Вернее, кто-то планировал за него. И всё это вытворялось в фазе исключительной стабильности совпадения матриц перехода, что бывает, в принципе, регулярно, но может и припоздниться недельки на полторы — две запросто! Тут появляешься ты. Тютелька в тютельку! Пути ваши счастливо пересекаются, само-собой, в моей таверне, где на каком-то этапе осуществляется Эрзац настоящего Претона на тебя — липового. Теперь всё внимание, по идее, приковано к вам, Юрий Иванович! Его же дальнейшая судьба представляется неинтересной и весьма туманной. А возможно, чего греха таить, и трагической... Красивая легенда, будто маслом писанная. Импресьён, твою за ногу! Вместе с тем, в нашей истории всё не столь гладко. Вернее — просто криво! Доподлинно мы знаем лишь одно — Ругон пал. Причём, слава Вааглу, пал вовремя! Слухи — слухами, но подтверждение тому я получил и с почтовой птицей.

Побродив в глубокой задумчивости, выбрал еще пару чурок покорявистей, аккуратно подложил в огонь, присел, протянув руки к, исходящему от разгорающихся поленьев, благостному теплу.

— Местная разновидность осокоря, — проговорил вполоборота. — Горит хорошо, тепло. У нас под Дрезденом на Эльбе тоже... чёрного тополя много... Как-то там сейчас, дома? — встрепенулся, будто ото сна очнулся. — В Своне, может ты не в курсе, ласточки почтовые в ходу и вороны, — вскочил, заходил, замерил шагами от стены до стены. — Голубь — птица тупая, вкусная и медлительная, оттого вечно голодающие туземцы где-нибудь её, непременно, изловят, либо подстрелят. Ласточка — быстрая, подстрелить, изловить почти нереально, но тоже тупая, ибо летит только к хозяину. Ворон — самый оптимальный вариант, легко обучается и, как говорится, слуга двух господ. Кроме того у аборигенов убить ворона считается дьявольски дурным знаком! К тому ж воронье мясо — жёсткое зело, не прожуёшь. Один у меня уже довольно давно, больше года, так сказать, на довольствии. Гамаюн звать. Разговаривает! Умница, каких мало! Человек принёс. Моего Генриха забрал, а этого взамен оставил. Велел выпустить, когда уже совсем крайняк к горлу, значит...

— Что за человек, из наших?

— Не представился, но Маген Давид на шее висел у него. Улавливаешь?

— О-о-о-о! И здесь братья-моссадовцы! Что же это за место такое... популярное?

— А вот второго... Стоп, стоп, стоп!

— Ты о чём?

— Не мешай, дай подумать... Та-а-ак! Известие о падении Ругона я получил где-то-о-о... — раздумчиво почесал щепкой за ухом. — Не где-то, а совершенно точно — десять дней тому назад. Как раз пропащий Генрих его и принес! — Роланд буквально засветился, радостно потирая руки. — Необыкновенно меня возвращением своим птичка порадовала! Уж и не чаял! В том же послании значилось, что поводов для беспокойства нет, все необходимые документы в наличии, — вновь посерьёзнел, присел на краешек стола. — Родословная твоя, верительные грамоты, прочая филькина грамота. С соблюдением, заметь, что было конспирологически крайне важно, всех формальностей и секретностей, как то: кодовые слова, многочисленные секретные символы, помарки, пометки. Да-а-а... Шифруемся помаленьку! Сам когда-то в выдумывании этой шелухи картофельной посильное участие принимал. Затем... Дня через три... Да, правильно! Именно тогда, точнехонько по графику, стабилизировалась результирующая матрица перехода, в просторечии, для злостных прогульщиков — "Слойка Седова". Между нами, психостатами, говоря, началась очередная плутониада...

— Да, знаю, знаю! Около шести с половиной земных суток. Психостаты... Гм... Словцо-то какое... Противное... Сродни психопатам!

— О-о-о! Не все, видать, лекции прогулял! — "психопатов" дипломатичный Роланд, конечно же, невозмутимо пропустил мимо ушей. — Правильно, сутки на Плутоне длятся чуть меньше земной недели. Приблизительно столько же по продолжительности стабильна в среднем слойка. Ну... Плюс — минус день, максимум два... Разумеется, плутониада никоим образом не связана, собственно, с девятой от солнышка планетой, просто так назвали. На сей раз по моим расчетам фаза стабильности предполагалась длиннее, где-то около восьми суток. И вот только после этого, хочу особо подчеркнуть, я дал отмашку в Центр, чтобы, значит, запускали Берлагу. Тебя, значит.

Смутные сомнения закрались в маршальское сознание. Неопределённость чуток раздражала. Так бывает с шустрой назойливой мухой, поймать которую не удается, да и, честно говоря, не досуг, а докучает зело! Всецело занятый мыслями о насущном, отмахнулся, естественно, невпопад:

— Кого? Какая еще берлога?

— Берлога? Ха-ха-ха! Умора! ...Юр, ты в кого такой дикий, а? Мам, пап был у тебя или ты Маугли? Хансвурст! ...Ладно, после! Известно, что ворон преодолевает расстояние от западного побережья до Карсты по прямой за день — два. Два — крайний срок. Всяко бывает, тварь живая же: покушать надо, там, поспать, пёрышки почистить. Значит, с падения крепости прошло дней одиннадцать — двенадцать. Так? Это всецело подтверждают и ухитрившиеся выжить, каким-то, я бы даже сказал, мистическим образом избегнувшие светлого будущего загребных рабов на тяжеленных гемурских галеасах, всадники разбитого ругонского гарнизона из местных, малочисленными разрозненными группками возвращающиеся восвояси. К слову, россказни о сумасшедшей суперудачной пиратской кампании они же, как сороки на хвосте, моментально по всей округе и разнесли! В "Мечнике" последние дни лишь о том и судачат! Будто тем других нет! Такого наслушаешься, прямо пришельцы какие-то со звёзд! Зигги Стардасты , доннерветтер, твою мать! Эти... Здандуги, Здахары, Врали... и чёрти кто с ними ещё там... Так, вот... — зависла многозначительная пауза. — Согласно Инструкции, согласовав в Центре с точностью до часа, дату и время прибытия Маршала Конфедерации в Королевство Свон, я без промедления отправил полученную информацию той же птицей обратно. Без про-мед-ле-ни-я! Усёк, студент? Что произошло уже на следующий день, то есть неделя, ну, учитывая поздний вечер, будем считать, шесть дней как с тех пор минуло. Таким образом, учитывая возможности крылатого почтальона и справедливо полагая, что карета всё же потихоньку трюхала от Дубового Оврага в нужном направлении, она когда ещё должна была находиться в Вилеемском Лесу в Урочище Сов, где-то вёрст тридцать-сорок северо-западнее города. Но её нет! Гвоздь в седле! Я и позавчера там был, и вчера, и сегодня только вот вернулся. Как сквозь землю провалилась! Холи шит!

Сомнения не прояснились, но и не исчезли. Лишь затаились где-то на периферии мозга и неясно маячили там подобно теням на воде в утренней дымке...

— Погодь, погодь, дай-ка теперь я соображу... Значится, так... Ворон оттуда, ворон туда... Ночью скорее всего не летит, — по-детски загибая пальцы, бормотал Юрий. — Здесь, там проваландались... Реально дня три минимум... Этого вполне хватит, чтобы с некоторым напряжением сил добраться верхом от Ругона до реки Сурог. Пускай с учётом крюка и остановкой в Волчьей Балке... Там по каньону совсем недалече, дальше всё, вроде, понятно... Пожалуй, ты прав. Должна быть, бубёныть!

— Вот видишь!

— А, что, это самое урочище, надёжное место? Выследить не могли?

— Надёжное. Тихо, спокойно. Да, и кому надо? Местные вообще туда не суются. Ссут! Бытует поверье, что когда-то полвека назад ненастной тёмной ночью гонгарские асассины вырезали в уютном, хм... курортном городишке Крех, что неподалеку отсюда на Ругонском тракте, подразделение свонской кавалерии. После поотрезали головы, посадили на лошадей, как следует принайтовили и отпустили на все четыре стороны, людей пугать. Тамошние волки их в Вилеемский лес и загнали. Волчищи матёрые, это тебе не пёсики тамбовские! Помнишь, у Майн Рида во "Всаднике без головы"? Только тут их до шиша было! Долго еще волчары кровожадные пировали. Рык, вой стоял страшный! Со всего Свона, небось, сбежались, собакоголовые! Истошное предсмертное конское ржание в Карсте, говорят, слышалось! В общем, поговаривают, так они и мыкаются до сих пор незахороненные, ободранные, зловонные, несущие смерть! И люди, и кони. Мы с Борькой как раз там и встречались. Ночью. Пренеприятнейшие ощущения остались у меня, честно признаюсь! Бл*дь, чуть не обгадился, пока во тьме кромешной шарахался, урочище это грёбанное искал! Шайссе! Со всех сторон гукает, ухает, аукает! Ветер шумит, шуршит, воет! Деревья скрипят, кряхтят, крякают! Страшно, аж жуть!

— Хорошо, хорошо! Не увлекайся, дружище! Тебе бы книжечки детские кропать!

— А? Ну, да... В самом начале нашей душещипательной беседы где-то уже упоминалось, да, что мы пойдём по возрастающей? Не так ли? Расслабься, добрались! Пришел черёд, наконец, разобраться с ролью во всей этой истории единственного и неповторимого, блестящего и непревзойдённого, загадочного, истинного арийца, беспощадного к врагам рейха... Извини, брат, заносит иногда! Короче, давай-ка порассуждаем о мастере Датти-Нууре.

— Ты, что знаешь его? Вы знакомы?

— Визажем не вышел! Чирей на пятке! Не кажется ли тебе, что без него, либо его милостивого соизволения, участия в той или иной степени, вся твоя легенда — чистейшей воды липа, пшик? ...Молчишь? Вам Теорию надёжности систем читали? ...Нет? На пальцах примерно так: всякая компонента, могущая привести к отказу системы, части системы, должна быть по-возможности продублирована и подлежит скорейшему восстановлению. Так вот твоя система жизнеобеспечения, твоя легенда, донельзя напоминает пирамиду, стоящую вниз головой. Единственная точка, на которую все опирается, худо-бедно держится, и есть наш пресловутый Датти-Нуур. Убери эту "компоненту", моментально развалится, рухнет вся пирамида. Тухлая система, суперненадежная! Потому, что продублировать нечем, а восстановить и подавно! Так ли это, в действительности? Давай разбираться степ бай степ.

Давненько, видимо, старина Роланд лишён был удовольствия поговорить с умным человеком. Пускай не с физиком-теоретиком и даже не с прикладником, но всё же! Родная речь, она ведь, уверяю вас, и кошке приятна, что уж говорить о пожилом агенте-то под прикрытием! А когда, вдобавок ко всему, ещё и слушатель благодарный нежданно-негаданно обрёлся, большего желать — Ваагла гневить!

— Кто мог подсунуть нашей монаршей пробл*душке бредовую идею в кои-то веки раз призвать ко двору феррюкнутого ругонского увальня — Грааха, как не Глава Гильдии Претонов? — вдохновенно вещал трактирщик, жестикулируя словно глухонемой. — Согласен? Легко! Кто в состоянии подвигнуть к сотрудничеству самых, казалось бы, непримиримых противников, ловко манипулируя своей многочисленной агентурой в их ближайшем окружении? Думаю, сомнений ни у кого не возникает. Он же, я абсолютно в том уверен, и согласовал удобную для всех дату штурма Ругона. И участие в осаде воинов Враля, тьфу ты! — Вролля не кажется теперь таким уж неожиданным. О тайных связях монсеньора с северянами ходит масса весьма достоверных... хм... слухов! Его же агенты должны были вытащить, и, без сомнений, вытащили Претона Ругонского из мясорубки, которую, заметь, тот же злокозненный пся крев ему и подсуропил! И, что крайне важно, — тут Рол мастерски выдержал паузу, — надеюсь, ты со мной согласишься, только его ребята способны беспрепятственно протащить через всю страну хоть черта лысого, не вызвав, при этом, ни у кого, никаких подозрений!

— А монахи?

— А, что монахи? Монахи, парни тоже не промах, спору нет, и всюду лезут без мыла, но сдаётся мне, даже с учётом их патологической пронырливости, здесь они явно не при делах.

— Принимается, ты всё ж в местной специфике получше разбираешься.

— Ошизеть, да?! Зарруга! Голова кругом идет! Непонятно одно, нафига дядечке это всё нужно? Зачем ему за конфедератов впрягаться?

— Может, деньги? Всем известно, большинство вербовок...

— Юр, сам посуди, думм твоя копф! У человека в руках практически неограниченная власть! Денег там столько, нам и не снилось! Олигарх — гааш! При том, что тратиться особо не на что, всегда, при желании, даром заберёшь!

— Денег много не бывает, Ролик... Шантаж, угроза, страх, что ещё? Что-то же должно его мотивировать?

— Шантажировать, тем паче угрожать Начальнику Тайной Канцелярии здесь, в Своне?! Гм... Ты температуру с утра мерил? Нужно быть круглым идиотом, либо мазохистом-самоубийцей! Гвоздь в седле! Причём, ну, о-о-очень мазохистом! Года три назад под его чутким непосредственным руководством был жестоко подавлен голодный бунт на спорных территориях — островах Святого Пуута. В Западном Море расположены, упоминали о них. Гребцы на галерах взбунтовались. В общем, зря они это затеяли... Уж, лучше было спокойненько с голоду помереть. Страна содрогнулась от ужаса! Представляешь себе? Палачи в изнеможении с ног валились, умом... того... трогались, рыдали... Словом, лично я никаких серьезных мотиваций не вижу. Если только он не...

— Если, что?

— Если только он не засланный казачок Конфедерации. Что, в какой-то мере, объяснило бы мою почтовую переписку инкогнито. Информация ведь, по большому счету, ему предназначалась. Гм... Либо какому-то супер-пупер влиятельному кукловоду из нашенских... Не слыхивал, правда, о таких.

— А по идейным соображениям?

— Какие ещё, к бениной маме, идеи, батенька?! Обсуждали же только что! Пожрать, извиняюсь, посрать, телку завалить... ну... убить кого-нибудь по пьяни! До высоких идей эпохи здешнего Возрождения, как минимум, пару веков тащиться на верблюдах! Или, там, на ослах... И всё бы хорошо, но... Словом, мы до сих пор так и не получили ответа на главный животрепещущий вопрос: куда это, интересно знать, запропастился наш воздушный шарик? — грёбанная карета со всеми твоими аусвайсами и, самое главное, с этим придурком — гауляйтером ругонским Граахом?! При условии, разумеется, что парниша жив еще... Также неплохо бы понять первопричины происходящего, вернее, непроисходящего и планы Провидения на ближайшее будущее. Какие у кого на сей счет версии имеются? Пше прошу, пана!

— Старик, да ты прямо Шерлок Холмс! В одном стакане с доктором Ватсоном. Смешать, бубёныть, но не взбалтывать, дабы лбами не бились!

— Очень смешно! Ха. Ха. Ха. Я, к твоему сведению, не все время штаны просиживал, средства радиоэлектронной борьбы разрабатывал. Случалось, и на оперативной работе подвизался. Должен тебе сказать, довольно успешно!

— Э-э-эх! Жаль, Штази уже лет двести как нет. Классных спецов фирма взращивала, было чему поучиться!

— А у вас, лохов, знаешь ли, много чего нет!

— Уж, кто бы говорил! Чего-чего у нас точно нет, так, это фантастического количества лозунгов, баннеров всяких уродских, плакатов, портретов, прославляющих истинно народную демократию, единственно правильный исторический выбор, партию великих свершений, образ вождя — отца нации и прочую, прочую ахинею! Тошнит!

— Зато мы Советский Союз сохранили в наилучшем виде! Лишь Прибалтика отделилась, да и та теперь назад слёзно просится. Разонравилось лабусам, видишь ли, в богадельне, доме престарелых под названием "Европа"! Жуйте кизяк! От словосочетания: "Варшавский Договор" любого натовца изжога прихватывает и волосы на жо... извините, на лобке дыбом встают! Наша марка золотом обеспечена вся до последнего пфеннижка, а доллар, заметь, чисто техасский, представь себе, за последние лет десять так подорожал, так подорожал, просто, ужасть! — и нынче стоит аж цельных семьдесят пять советских копеек! Еще в нашей жизни нет США и Канады, вместо них — кучка разрозненных, грызущихся промеж себя захолустных губерний! Что, съел? Доннерветтер! И Китай, кстати, весьма корректно выступает, в первые экономики мира не лезет. Единственно вот незадача-то! — стену берлинскую пришлось вверх надстраивать. Задолбали фрицы западные, чесс слово! Словно с Атлантика тонущего бегут! Шайссе!

— С Титаника.

— Это у вас, раздолбаев, с Титаника, а у нормальных людей с...

— Вы только посмотрите, эка невидаль! У нас с янки давно уже вполне приличные отношения сложились. А уж после того, как прошла мода на квадратные подбородки, надменно поджатые тонкие губёшки и лопоухие загорелые пустые, но горячие головы, вообще всему миру спокойней жить стало! В каждом образе жизни, Рол, есть свои преимущества, согласись. Не стоит друг-друга лишний раз пытаться переубеждать, что белое, это чёрное, а чёрное — зелёное!

— Дык, я и не пытаюсь. Все жду вот хоть какую-нибудь версию. Хоть самую замухрыжную! ...Ох уж эта мне мода! Она же возвращается, как ни странно, пусть и с некоторым запозданием, курва матка боска!

— На все воля Ваагла! — Юрий осторожно взял со стола кацбальгеры, взвесил в руке легко, как обычно взвешивают метательные ножи, усмехнулся в бороду и, словно боясь сломать, аккуратно сложил игрушки на место. — Касаемо же версий, — задумчиво проговорил он, — то их, на мой неискушенный взгляд, сравнительно негусто. Во-первых, хотелось бы отметить, что сам факт всей этой глупой чехарды с исчезновением ругонского Претона и, соответственно, беспрецедентной подставой конфедеративного Маршала, свидетельствует о полнейшей несостоятельности версии принадлежности Великого и Ужасного Свонского Экзекутора к агентуре Конфедерации. Согласись, Рол, любой агент из кожи вон вылезет, но инструкции выполнит. С огрехами ль, в зависимости от ситуации, мелкими нарушениями, но выполнит все-не-пре-мен-но! Любой ценой! Да, ты и сам знаешь, как людей для работы в Корпусе готовят. Орлы! Тем более, когда на карту фактически поставлена безопасность, проще говоря, жизнь должностного лица высшего органа исполнительной власти! Вопросы, как мне кажется, нужно задавать не здесь, а в недрах Центра, где, собственно, кое-как сляпали, иначе и не скажешь, эту халтурку. Специальная операция называется, уроды! По всей видимости, как ты правильно в начале разговора предположил, где-то винтик не докрутили, может, гаечку. Может, у них в головах этих самых винтиков-гаечек не хватает?! Словом, смело можно предположить, в какой-то момент наш ключевой игрок — мистер Датти-Нуур вышел из-под контроля великих кукловодов или решил сыграть свою игру, что, на самом деле, ровно одно и то же. Зачем и почему? — вот ведь в чем главный вопрос! К огромному моему сожалению, нам сейчас на этот вопрос никак не ответить. А потому давай-ка лучше озаботимся моими весьма, я бы сказал, безрадостными перспективами... Мне тут вдруг шальная мысль в голову пришла... Не мог, случаем, Генрих твой, падали несвежей обкушавшись, обгадиться где-нибудь по дороге и попросту не долететь до адресата? А? Что думаешь? Вот ведь, где оно, слабое звено — почтальон-гааш! Что же ты не продублировал, а? Тоже мне, знаток... этой... как её... теории надёжности! Ведь, при условии, что твой безымянный визави весточку о моем прибытии не получил, нет ему никакого резона гнать куда-то в безвестность на свой страх и риск злосчастную карету с Граахом-гааш Ругонским. Разве не так? Сам думм головой своей подумай, куда её тащить? Куда, твою мать?! Ежели нет там меня?! Зарруга!!!

— Не глухой я! Чего разорался? Чирей на пятке! Чем я тебе продублирую? Фокусам не обучен! Ни ласточки, ни даже синицы нету в рукаве у меня!

— А Гамаюн? Мозг физика подключай уже, оперативник хренов! Коль скоро Генрих вернулся по мою душу оттуда же, откуда у тебя Гамаюн, куда он, по-твоему, еще полетит? Вандаба! Соображаешь?

— Гм! Во всяком случае правильный ход мысли. Хоть и Маршал... Но ведь велено было выпускать, когда крайняк...

— А, что, не крайняк?! Не просто крайняк — пиз*ец всему!!!

— Твоя правда! Нда-а-а... Мне тут ещё одна странная штука уже неделю покоя не дает. Не знаю, по правде говоря, как к ней и относиться... Отбрасываю за несбыточностью, снова в голову лезет... Прямо мания какая-то! Чирей на пятке! Понимаешь, Ури... Я Генриха когда отправлял... Поздно уже, почитай, ночь на дворе. Птицы на чердаке жили. Тепло там, уютно и потом кроме меня никто не ходит. Ключ один. Полетать, опять же, иной раз выпущу, места под крышей хватает... Так вот значит, только ворон улетел, задержался я ненадолго, покурить у окошка. Как на фронте, хе-хе! — в кулачок... Тихо, темно, спокойно. Обычный зимний вечер, никаких тебе праздников. И-и-и... Готов поклясться, слышал совсем рядом звук арбалетного выстрела! Ну... Ты, вояка, наверняка ведь знаешь, так это: тр-р-р, фьють, тынс, и, чпок, что-то, вроде, упало... Постоял минутки три, докурил, прислушался, вроде ничего... А теперь видишь, как оно вышло, курва матка боска!

— Ночью?! В чёрного ворона?! На лету из арбалета?! Ты, что курил-то, Рол, дружище? Ну и штырит же тебя иной раз, брат! Где только ганджубасу в этой дыре надыбать изловчился? Колись! Даже, допустив невероятное — наличие у соседей ПНВ, один чёрт попасть нереально!

— Я тож так сразу подумал, но внутреннее чутьё подсказывает мне, что-то здесь не так...

Помолчали, покурили, ногами покачали. Вернее, Рол курил, Юрец молчал, иногда ногой качал. Дело было вечером, делать было нечего. И именно в тот самый момент, когда чёрный кот забрался на чердак, вдруг сказал ребятам Юра, просто так:

— Всё забываю спросить... — как-то уж очень осторожно, почти заискивающе поинтересовался он. — Ты ведь подтверждение перехода отправил на материк? Правда, Ролик?

— Шутить изволите, господин Маршал? Разумеется, нет! Дуля с маслом вам, а не подтверждение, гвоздь в седле! Ты же рабочую зону не покинул. Нет, друг мой, рад бы, да не могу!

Уговаривать служаку Роланда нарушать незыблемое правило прикладной психостатики не имело ровно никакого смысла. Какой без пяти минут пенсионер, скажите на милость, пускай и друг, вздумает рисковать всем, что у него есть ради прихоти минутной? На самом деле о подобной глупости и просить-то не стоило, нехорошо! А потому оставалась у Юрика лишь ма-а-аленькая лазейка.

— Бля-а-а-а... Вот попадалово-то! ...Жанка с ума сойдет! ...Хорошо! А вдруг завтра всё образуется? Документы найдутся?

— Увы! Не образуется, Ури. Мы уже, так сказать, на тёмной стороне Луны. Расслоилась слойка, доннерветтер! Причём, что меня страшно удивило, пары часов не прошло с твоего прибытия! Вроде, правильно я процесс вычислил и сейчас переход, по идее, должен бы был еще функционировать. Не шибко, надо понимать, стабильно, на излёте ведь уже... Ан нет! Непредсказуемая всё-таки порой эта штука — психостатика, за что и люблю! В общем... Странно сеанс завершился, без привычной мерцающей активности, усиливающейся дивергенции, и, соответственно, постепенного затухания мощности результирующего поля перехода. Словно рубильник выключил кто-то... Но, если не я, то кто же? В Центре, сам прекрасно знаешь, ошибиться не могли... Вмешательство извне? Это какой же уровень технологий нужно иметь?! Словом, есть о чём поразмыслить на досуге. Потому, как против недружественных подобных технологий нипочем не сдюжить... Следующая же плутониада не ранее чем дней через десять — двенадцать ожидается. Так, что жуйте кизяк...

Лазейка схлопнулась. Смутные сомнения, терзавшие Маршала последние полчаса, наконец-то конкретизировались и тут же рассеялись. Пришла полная ясность: вот она, Наковальня Безысходности. Где там у нас Молот Судьбы? Ждём-с, в скорости прилетит...

— Ё-мое, чего ж делать-то?

— Да, ничего! Посидишь здесь у меня, спрячу тебя где-нибудь на чердаке. Будем по вечерам разговоры разговаривать, чай пить, в нарды играть...

— Ролушка, старик! По-моему, ты не догоняешь всей серьёзности ситуации! Знаешь, кто лично наставлял меня перед командировкой?

— Это ты нифига не догоняешь, сынок! Теперь уже без разницы, хоть Президент Конфедерации собственной персоной! Все одно, валить тебе домой по компасу...

Договорить друзьям, к сожалению, не удалось, ибо грохотнула дверь и в комнату со страшным шумом, чертыхаясь, спотыкаясь, ввалились четверо гоблинообразных, на удивление трезвых и оттого, видимо, чрезвычайно раздосадованных субъектов. Подробно останавливаться на их внешности не станем, много чести бузотёрам, отметим лишь безвкусно яркие, канареечных расцветок одеяния, привычные уже лохматость, неряшливость и, неотступно следующий по пятам, устойчивый козлиный запах! Все при мечах, ребята по свонским меркам рослые, крепкие, за исключением одного, низенького и кругленького, похожего на обрюзгшего красномордого поросёнка. Последний, что тут же выяснилось, и являлся главным заводилой, возбудителем, будем говорить, общественного порядка.

— Трактирщик! Зар-р-руга! — рычал он с порога. — Вандаба! Эль где? Где наш эль, мерзкий выкидыш кар-р-росты?!

Быстренько ныкнув кацбальгеры под стол, хозяин заведения, как и положено, поспешил навстречу чумному клиенту:

— За пивом уже послали, достопочтенный Хер, с минуты на минуту будет! — Роланд застыл в позе смирения, дежурная улыбка на устах. — Праздник сегодня, народу много, — тяжко воздыхая, сокрушённо развёл руками. — Сами понимаете, на всех выпивки не хватает! Возвращайтесь, пожалуйста, к столу, сей же момент принесут копчёных языков. За счёт заведения, разумеется!

Судя по всему, это и были те самые "дурные гости", недавнее появление которых, столь явственно огорчило хозяина трактира.

— Не Хер, а Мхеер, сколько можно повторять?! Ноне всё за счет заведения! — размахивая руками, хамски перебил толстяк. — В день рождения патрона, да благословит его Святой Куун, всяк булдыга задарма упиться может и нажраться от пуза окромя его верных слуг! Так выходит... Не кажется ли тебе это несправедливым, милейший Вруум, а? Мандрака-гааш!

— Не богохульничайте, уважаемый! Посетители вокруг...

— А-а-а! — отмахнулся сквернослов. — Прекрати эти свои идиотские нравоучения! Там, наверху, — ткнул в потолок заскорузлым, похожим на сардельку в перетяжечках, пальцем, — уже поздно, спят давно все!

Коль скоро имелось ввиду вытворяющееся этажом выше, то была заведомая ложь. О чём недвусмысленно свидетельствовали, регулярно доносившиеся приглушённые отзвуки бурных совокуплений. Когда б еще выше, на "высшем", так сказать, уровне... Так там никогда не спят, бдят всех до единого! И предостеречь богохульника в любом случае отнюдь не лишне. Да воздастся каждому по деяниям и помыслам его!

"Вот, оказывается, как в здешних местах старину Роланда кличут! — с улыбкой подумал Юрий. — Вруум! Звучное имечко! А почему это, интересно знать, в Центре мне о том сообщить не удосужились? Это, что, несущественно, по их мнению?! Нет, прав Рол, то есть, извиняюсь, Вруум, разгонять сраный Центр нужно к бениной маме! Вернусь, этим и займёмся незамедлительно! А, может, я сам... того... где-то, что-то клювом прощёлкал? Не исключено... Гм... Между тем парню подсобить не мешало бы...".

— Гр-р-рхм! — прочистил он горло.

Мигом воцарилась гнетущая тишина. Даже за стеной, кажись, притихли.

— Это, что еще такое? — первым очухался, как и ожидалось, Мхеер.

Подбоченясь, стоял он, в упор надменно сверля незнакомца взглядом пронзительных поросячьих глазок, покачиваясь с пяток на носки и обратно, туда-сюда, туда-сюда, поскрипывая тяжёлыми коваными башмаками, скыр-скыр, скыр-скыр, и невооружённым глазом виделось, что гусь этот — прирождённый смутьян и провокатор! Вздорный пузан открыл уж рот, ляпнуть какую-нибудь виктимную мерзость, как Юрий поднял взор, взгляды их встретились и гнусные, так и невыблеванные, словеса невнятным бульканьем трусливо застряли где-то глубоко в пьяной глотке. Весьма, должен вам сказать, щекотливый момент вырисовался! С одной стороны, шибко разогнавшись, тупорылому носорогу сразу и не затормозить, с другой — узрел верный слуга Претонов в зеркале добрейшей маршальской души нечто тревожное, неумолимо надвигающееся, леденящее подлую злобную душонку, отчего дыхание перехватило вдруг и сердчишко застучало часто-часто! Застывшая мизансцена. Замерло все. Казалось, лютый северный ветер, недоумённо затаясь, перестал подвывать в старой каминной трубе. Роланд, душка, вовремя нашёлся, снял тягостное напряжение:

— Чужеземец, майн Хер абкакен!

— Вижу, что не местный! Что за тарабарщину несусветную ты вечно несёшь? Какой еще "абкакен"? Слушать тошно! Уф! — куда миролюбивей проворчал толстяк, испытав, по всей видимости, столь значительное облегчение, что как-то незаметненько пропустил мимо ушей очередное глумливое коверкание наглым бошем его славного имени. — Гм... Вопрос, однако, не в том, так выходит... Ответь-ка, дорогой Вруум, — неуёмный баламут самоутверждающе шумно поводил носом, — почему у этого бродяги на столе превосходный эль, а у верных слуг обожаемого Претона лишь тухлая водица?!

В подобных случаях умение выдержать паузу, согласитесь, хорошее подспорье. Обладая неплохими навыками управления различного рода щекотливыми ситуациями, бывший сотрудник Штази отвечал лишь тогда, когда терпение собеседника окончательно иссякало, но ничуть не ранее. После чего вещал неторопливо и тихо, заставляя собеседника с нетерпением вслушиваться в каждое слово:

— Учу элефийский, фикен вас всех в Арш, господа хорошие! — старина Рол стебался почём зря. — Насчёт же пива, почтеннейший, волею судеб случилось так, что этому, как вы изволили выразиться, бродяге посчастливилось прибыть сюда много раньше вас. Никакой другой причины мне и в голову-то не приходит. Впрочем, не извольте беспокоиться, сеньоры, уверен, заветный бочонок уже совсем-совсем близко! — попытался неуклюже отшутиться. — Считаем до трех и-и-и...

— Раз, два, три — хрен с горы! И потом, что-то я не слыхал о прибытии в город каких-либо приметных гостей, — в странной задумчивости продолжал мистер Мхеер. — А ты ведь знаешь, любезный, начальник стражи — мой дальний родственник, и как раз намедни мы до поздней ночи просидели с ним в "Весельчаке Миихле", обсуждая за кружечкой-другой последние новости. Никаких упоминаний по поводу появления подобного чучела, — пренебрежительно кивнул в сторону Юрия, — не звучало. Не кажется ли тебе происходящее несколько странным, трактирщик?

"За чучело — ответишь, урод безмозглый!" — сделал зарубочку про себя Маршал.

— Ничего странного, досточтимый, — Роланд врал, как по писанному, глазом не моргнув вот ну, нисколечко! — Сего несчастного ругонского беженца, да поможет ему святой Ниикус, мои подводы подобрали вчера же в Вилеемском лесу, что по дороге из Креха, где ваш покорный слуга, как обычно, закупался у тамошних монахов продуктами, элем и кое-какой полезной утварью. Все знают, майн Хер феррюктен, на площади перед Аббатством самый дешёвый рынок в округе. Нынче времена тяжёлые, согласитесь, господа, трудно содержать приличное заведение. Меньше есть, пить, кутить стали, а у меня семья, хозяйство, знаете ли, приходится как-то выкручиваться. Как говорится, подальше отъедешь, дешевле прикупишь. Во-о-от... Незнакомец же выглядел шибко уставшим, к тому ж, хворый он. Нельзя было его так оставлять, ночью определенно бы замерз. Разве не взывал Святой Куун к милосердию? Кроме того, с виду сеньор показался мне господином приличным. Гляньте-ка вот накидочка меховая, сапожки дубленые... Опять же, как оказалось, денежки водятся у него. Все, будто сейчас помню, в сено зарывался, бедняга, согреться никак не мог! Пригрелся в конце-концов, видать, заснул по дороге. Возница, добрая душа, вдобавок мешками горемыку прикрыл от холода. Стража-то его и не разглядела. Так и добрались. Приютили мы человечка. Да, и как иначе? Звонкой монетой за постой вперед уплачено. Все чин чинарём!

— И много денег, интересно знать, наскребло оно... это... гнусное животное? — презрительно фыркнул толстяк.

— В чужой карман не заглядывал, но три звонких ругонских дана я таки выручил! — с нескрываемой гордостью объявил Рол. — А это, при всём моем уважении к карстийской гемме, куда более стоящие денежки! — затараторил он. — На одну денежку можно столько всего закупить...

— Три дана?! Ты не ошибся, милейший? — Вылезшие из орбит свинячьи глазёнки смотрели на Юрия, словно умалишенного. — Да одного ругонского золотого вполне хватило бы, полгода по-человечески, включая, кстати, добрую жратву, проживать в "Весельчаке Миихле", не то, что в твоем убогом клоповнике! Хорош... хм... беженец! Откуда деньжищи, босота? Обворовал кого или мародерствовал, пока воины сражались?!

— У нас, между прочим, постоянные клиенты — весьма уважаемые люди! — очень натурально изобразил обиду Роланд, — И мы, к вашему сведению, никому не навязывались! Оне сами захотели-с...

— Твои постоянные клиенты — голытьба, охочая до дешёвых кар-р-рост! Зар-р-руга! И вообще, зачем он здесь? Проще было зарубить ур-р-рода прямо там, в лесу, да обобрать! Вандаба! Дурачина ты, простофиля, никто ж не видел! Хотя... Какой из тебя разбойник-гааш? Тряпка, так выходит...

Разговор, меж тем, плавненько, незаметно перешёл в столь откровенное русло, словно собеседники были одни-одинёшньки во всем белом свете и рядом, ну, совсем никого, имеющего к нему отношения. Довольно-таки хамская манера, а? Признайте, господа!

— Э-э-эх! Что, правда, то, правда, — горестный вздох вышиб бы слезу из кого угодно, да хоть бы из мытаря. — Зачем же лишать человека жизни из-за денег, если он их мне и так платит? С детства убивать не приучен. Мда-а-а...

— Я вот о чем вдруг подумал, трактирщик, — глазки-пещерки Мхеера блестели теперь отвратительной алчностью. — По всему ведь получается, ты и твои, так выходит... хм... слуги... работнички грубейшим образом нарушаете закон. Гм! Тайком, значит, вовсю провозите в город гонгарских лазутчиков, может, даже гемурских... О-о-о-о, страшное дело! И как мне, тут, вполне уместно подсказывают уважаемые и, разумеется, пожелавшие из скромности остаться неназванными, горожане, всечасно, заметь, — пригрозил трактирщику пальцем, — пекущиеся о благе нашей чудесной процветающей Карсты, презренные шпионы платят тебе фальшивым, якобы ругонским, золотом! Не так ли, друзья мои? — вдохновлённый собственным красноречием, обратился он в темноту, откуда тут же донеслось нестройное одобрительное бурчание. — И, поди, не в первой?! — оратор возвысил голос, дабы подчеркнуть весомость сказанного. — У-у-у-у! — дружно раздалось в ответ. — Да-а-а... Должен сказать, попал ты, трактирщик, точно гусь на вертел! За это, уверяю тебя, по головке не погладят, ой, не погладят! А вот косточки переломают все до единой, начиная с самой ма-а-аленькой и болезненной, и мясо щекотушкой с них сдерут заживо! Уж, я-то знаю! И ты знаешь, любезный Вруум. Видал, небось, в деле уважаемого нашего Раага, милостью Ваагла лучшего палача в этой части Свона? То-то же!

— Что вы, почтеннейший! За что? Какие лазутчики? — испугано причитал, огульно обвинённый чуть ли не во всех смертных грехах, несчастный кабатчик. — Почему фальшивым? Тут он, ругонец, с него и спросите! Деньги, поди, настоящие!

— Да, кто ж ему поверит? — сам посуди, друг мой! Кто он есть такой и чего стоят его лживые бредни, поперек чистосердечного доноса достойнейшего жителя нашего города, состоящего, кроме всего прочего, прошу особо отметить, на важной государевой службе, а? У самого-то, какие мысли на сей счет? ...Никаких?

"Паренёк, однако, не промах! — с удивлением отметил Юрий. — А так сразу и не скажешь. Строит простачка из себя... Единственно, родился рановато. Во времена бандитского капитализма цены бы ему не было! Рэкетир милостию Ваагла!"

— Отчего же! — хорохорился Роланд. — Учитывая родственные связи, убеждён, вправе рассчитывать на снисходительность Его Превосходительства Окружного Судьи и справедливое рассмотрение моего дела по существу. Да, тут и состава никакого нет, так, ерунда полнейшая, яйца выеденного не стоит!

— Заблуждаешься, трактирщик! — зловеще прошипел Мхеер, остервенело тыча жирнющим пальцем Ролу в грудь. — Никакая это не ерунда! И лучшее подтверждение тому вот он — твой новый постоялец! Не ты ли тайком протащил его в город? ...Друг? Знакомый? Родственник? ...Не знаешь его? Может он злодейство, какое, злодейское супротив законной власти замышляет? Ты, случаем, над этим не задумывался? ...Нет? А не мешало бы! Государственной изменой, знаешь ли, попахивает! И потом, будучи неплохо знакомым лично с Его Превосходительством Судьей, так выходит... Уверен, они проявят завидное рвение и старание, не взирая ни на какие, там, отношения. Во-первых: потому, что лучше уж самому выявить родственничка-предателя и заставить его во всем чистосердечно признаться, нежели это сделает кто-нибудь ещё. Ибо, будь ты хоть тысячу раз двоюродным братом Претона, однозначно на дыбу попадёшь за пособничество. А во-вторых: оглушительный успех в каком-нибудь, абсолютно неважно, каком, деле государственной важности, уверен, ощутимо поспособствует переводу монсеньора Гнууиса в Столицу. О коем он с раннего детства беззаветно помышляет. Улавливаешь суть, зар-р-руга?!

"Знал бы ещё жиртрест-мясокомбинат, — улыбнулся внутри себя Маршал, — сколь близок ты, на самом деле, к истине! ...А старина-то, Рол, я смотрю, приуныл! Хо-хо! Велеречивость напыщенную словно ветром сдуло!"

— Лжесвидетельство, достопочтенный — тяжкий грех! Ваагл Всевидящий каждому воздаст...

— Только вот не нужно по любому поводу, тем более без оного, приплетать монсеньора Ваагла, ладно?! Оставим его в покое, обыкался уже! А то манеру, видите ли, взяли, чуть, что не по-ихнему, так сразу Ваагл! Ваагл — то! Ваагл — сё! Поминают имя святейшее всуе, понимаешь, все, кому ни лень, вандаба! И невдомёк дубоголовым, обернётся ведь напраслица бедой, ой обернется-а-а! К гадалке не ходи! А корить-то некого буде, сами накликали! Гааш! ...Успокойся уже, воздаст! Всенепременнейше воздаст, без сомнений! Вопрос в том, кому и за что? И где это, хотелось бы понять, ты узрел лжесвидетельство, а, уродец? Слышь, трактирщик?! Давай, выкладывай, пока цел! Потайное проникновение в город имеет место быть? Ещё как имеет! Выяснять же, какого роду-племени этот выродок, — последовал злобный плевок в сторону Маршала, — нынче абсолютно без нужды! Важно лишь одно: грубейшим образом нарушены законы нашего благословенного поселения! Да хранит его Святой Куун! Попрано самое светлое и неприкасаемое, без преувеличения скажу — основы справедливости, спокойствия и милосердия! Хм... О чём это я? А-а-а, так выходит... Хоть бы и один, самый плюгавенький закончик нарушен! Здесь же... вопрос всеобщей безопасности! Это в смутное-то время! Ай-яй-яй! Вот напраслица, считай, и обернулась... Хе! Уразумел? Таким образом, намерения меня, как законопослушного гражданина, сообщить властям о сих вопиющих обстоятельствах — чисты и благородны! В чём, скажите на милость, заключается тяжесть греха моего, зар-р-руга? И потом, трактирщик, друже, может, я чего-нибудь недопонимаю, но, сдается, именно ты поставил всех в интересное положение, точно снедаемый похотью монах — заблудшую овечку! Ха-ха! Чего теперь скулить? Любой на моём месте просто обязан был бы сообщить! Иначе, запросто ведь могут, за соучастие привлечь! Вдруг кто заложит? Ты или вот этот твой чурбан, к примеру. Оно мне надо? С какой это, интересно знать, стати, я должен тебя выгораживать, старый ты осел, сам подумай? То-то и оно! Дальше... Вы ведь знакомы с начальником караула — сержантом Гаалом, не правда ли? Хе-хе! Продувная бестия, скажу я тебе, этот сержант! Абсолютно в том убежден, легко сумеет отвести от себя подозрения и, уж, можешь не сомневаться, ловко перевесит всех дохлых ворон на тебя! А на кого же ещё, пораскинь остатками мозгов, милейший? Это ведь ты столь искусно спрятал шпиона, так выходит... Ну, хорошо, хорошо, чужестранца! — что даже он, старый служака с огромным опытом ищейки, не смог ничегошеньки обнаружить! Причём тут я, или кто другой? Может у тебя телеги с двойным дном, кто знает? Вот пущай и проверят заодно! Что интересно, караульные хором ведь подтвердят его правоту. Иначе и быть не должно, время такое! Круговая порука процветает всеместно, уж не обессудь! Кому ж охота кнут-шкуродёр на площади терпеть? И вот тут-то выяснится самое интересное, драгоценный Вруум... Тайный умысел! Вандаба! У кого? Сам догадаешься, али подсказать? А по свонским правилам проведения дознания, малейшее подозрение на наличие тайного умысла, влечет обязательное применение к подозреваемому лицу целого арсенала разнообразнейших, весьма изощрённых, истязаний. О-бя-за-тель-но-е! Кто в нашем случае то самое подозреваемое лицо, всем уже, надеюсь, стало понятно, да, разлюбезный? Ну, а уж в умелых добрых руках, преисполненного высшего человеколюбия, истосковавшегося по настоящей мужской работе, мастера Раага, ты подпишешься под чем угодно, включая, в числе прочего, и фактом своего сатанинского происхождения, вымученного кровью в неравном браке Вилеемской Дьяволицы с Неистовым Единорогом! Сам в том уверишься незыблемо! Мажем? Ха-ха-ха! А за пару десятков карстийских гемм палачу в придачу, всё золото Ругона станет на некоторое время фальшивым! Наблюдал, как года полтора назад фальшивомонетчиков потрошили, да? Три дня без устали! Многоуважаемый сеньор Рааг после признавался мне, что совершенно обессилел! Да-а-а... Исхудал, бедняга, осунулся. Утомительнейшая, но очень нужная работа! Поговаривают, их истошные вопли всю дичь в окрестных лесах распугали. Правда ль, нет? Не знаю... Наблюдал, наблюдал! Я тебя в первых рядах заприметил!

Уф! Докладчик перевел дух. Водички бы, а лучше эля... Последнее, уверяю вас, вполне можно было бы опустить, кабатчик и без этого зрелище являл из себя крайне никчемное и жалкое. Трясущимися руками размазывал он по грязной физиономии невесть откуда навернувшиеся слёзы, губы дрожали, того и гляди, зарыдает!

— Детки у меня... Малые... Не губите! Жена...

"Да вы поэт среди вымогателей, батенька! Менестрель, бубёныть! — не переставал удивляться Юрий. — Гнуснейший, по всей видимости, тип, далеко пойдёт! Ежели, конечно, кто-нибудь вовремя не остановит... А старина Рол до чего хорош! Ох, хоро-о-ош! Каюсь, недооценил я тебя поначалу! Мастер класс! Станиславский с Немировичем и этим... как его... Данченко рыдают с жалости! На пенсии студию театральную с тобой откроем. Чур, я уборщиком в женской раздевалке!".

— Ну, ну, ну! — Мхеер по-отечески приобнял за плечи артистично всхлипывающего Роланда. — Мы, к глубочайшему сожалению моему, друзьями никогда не были, но ты же знаешь, я всегда готов придти на помощь. Неужто не знаешь? Так, знай наперёд! Просто по-соседски, по доброте душевной, тем более — родственнику Окружного Судьи! Кто ж откажет-то? В сущности — плёвое дело! Подмазывать начальника караула мне не в первой, а с бойцами своими он и без сопливых разберётся. Гааш! Будут молчать точно куры потрошёные! Ха-ха! А ежели не будут... Языки вырвет или взаправду выпотрошит! Зар-р-руга! Хвала Вааглу, мы своевременно повстречались, так выходит... Ты боле никому не рассказывал, мерзкий выкидыш кар-р-росты? ...Нет? И не вздумай, молчи уж лучше, не то мигом Раагу в лапы угодишь! ...Я тебе помогу, можешь мне довериться! Сам понимаешь, из чужих рук сержант Гаал мзду не примет, забоится! А у меня — не забоится, мы же, вроде того, родственники, хоть и дальние. Опять-таки с ребятками своими вопросы как-нибудь решу, так выходит... — словно ища поддержки, огляделся по сторонам. Из темноты молча воняло. — Решу, решу, не сумлевайся! И лишку с тебя не возьму. По самым скромным оценкам выходит... Да чего там, точнёхонько в три ругонских дана и уложишься! Тютелька в тютельку! Заодно, между делом, можем тебя от постояльца сомнительного, гааш, избавить, чтобы, так выходит, расходов напрасных не несть. Надеюсь, никто кроме нас здесь его пока не приметил? ...Превосходно! Аккурат под утречко, значится, и-и-и... того... это... закопаем, так выходит... Что дополнительно встанет заведению... встанет дополнительно... — шевеля мясистыми влажными губищами, некоторое время, вперив мутный взгляд в потолок, изображал напряженную мозговую деятельность, вдруг заискрился весь, заулыбался приветно. — Так уж и быть, уложимся в ту же цену! Помни мою доброту! По рукам? — и, не дожидаясь ответа. — Значит, по рукам! Быстренько тащи сюда золотишко! Моё, так выходит...

"Браво! Ай, молодца! Бурные аплодисменты! Хоть бы одну денежку каку занюханную оставил на развод! Так нет же, всё оттяпать норовит, живоглот! Красавец! — где-то в глубине души Юрий уже даже малость сожалел, что там-сям регулярно приходится устранять подобных колоритных персонажей. И этот, судя по всему, ближайший в очереди. — Нафига, спрашивается, Рол ему за бабки сболтнул? Глядишь, пожил бы еще немножко, деловая колбаса... Хотя-а-а-а... Ан, нет, бубёныть! Меня неудачно засветил! По-любасу, значит, в расход пойдёт!"

Будто в воду глядел, Маршал. В то же время, магическая мимема — "деньги" возымела, по-видимому, мобилизующее воздействие на присутствующих. Мало-помалу начали выползать на свет остальные, держащиеся доселе в тени, участники дивертисмента. Пошатываясь, нервно мацая рукоятки мечей, злобные, наглые, вонючие. Юрий на всякий пожарный втихарца нащупал за спиной славный фламберг. Боевые потенции этих... хм... выблядков он, разумеется, уже заценил. Особой угрозы не представляли, но всё же...

— Плевать мне на этого бродягу, гааш! Ты обещал лучший в городе эль, писарь! — чуть не плача, обиженно проскулил один из них. — Вместо того, торчим здесь битый час, горло нечем сполоснуть! ...Эй! Зарруга! А, что там о деньгах?

— Хочешь пивка, брат Ээхм? Отличного монастырского эля из личных запасов любезного Вруума? Ведь мы этого достойны, правильно?! Бери! Пей, только с хорошим человеком разговаривать не мешай! — взмок, раскраснелся от возбуждения перекормленный претонов письмоводитель. — Вот же оно, прямо под носом у тебя! Уверен, наш заезжий боров не станет возражать. Правда, боров? ...Отвечай, кар-р-ростово отродье!

— Ты бы, это... гм... писаришка, нагар-то с фитилька снял... Коптит! — внешне Юра, отдадим ему должное, абсолютно бесстрастен.

— Что там прокудахтал, голодранец? ...Не обращайте внимания, братья, сегодня боров угощает! Пока живой, так выходит... От трактирщика нынче что-то толку маловато. Гааш!

— Бананы из ушей вытащи, ушлёпок! Заодно пасть прополощи, крыса канцелярская! Воняет зело! — ни один мускул не дрогнул на хищном бородатом лице, лишь серо-стальные глаза метали молнии исподлобья.

Ни голосом, ни позой, ни единым движением своим не выказал он закипающее внутри неуёмное желание, поставить свинообразного подонка на место, заткнуть его грязный, дурно пахнущий, рот. И, неплохо бы, надолго... А вот с бананами явно у Юрки ляпсус трубецкой выскочил! Жесть! Хвала Вааглу, никто в запале не хватился. Ха! Не ровен час, пришлось бы тоже сказочки элефийские выдумывать.

— Гм! Ты, что же это, гнида иноземная-гааш, выходит, позволяешь себе тявкать на верных слуг претоновых?! Думаешь, соришь тут деньгами, шваль ругонская, тебе всё с рук сойдет? — обрюзгшая поросячья морда из красной вмиг сделалась пунцовой, косматые брови грозно съехались к переносице. — Ээхм-гааш, зар-р-руга! Чего застыл словно истукан?! Хотел эля?! Уже, пей скорее! Пора развлечься! Давайте-ка, друзья, поджарим этого вшивого курзона! Пущай посидит, падаль, голой жопой на раскалённых угольях, глядишь, вежливее станет! — с перекошенным от злобы лицом обернулся к Роланду. — Подбрось-ка дров в камин, трактирщик! Тащи сюда жаровню ж-ж-живо! Мерзкий выкидыш кар-р-росты! Папаша Рааг будет гордится нами! И... это... деньги, что должен мне... и моим добрым друзьям, прихвати заодно!

"О-о-о-о, уважаемый, да у вас апоплексический цвет лица! Вы бы, гражданин писарчук, поаккуратнее со здоровьицем-то! — промелькнуло в маршальском мозгу. — Нервы беречь надо! Так ведь и инсульт схлопотать недолго!"

Забегая малька вперед, отметим, лучше бы бедолага Ээхм еще недолго потерпел, дождавшись того самого заветного бочонка, о коем столь терпеливо увещевал милейший Вруум. Ибо, лишь только он наклонился, утробно рыгая с глумливой ухмылочкой потянувшись за чужой кружкою, как Юрий, недолго думая, аккуратно, дабы не испачкаться, прихватив грязную, дрожащую, то ли от инстинктивного страха, то ли беспробудного пьянства, руку, чуть поддернул на себя, выведя из равновесия, без того плохо держащееся на ногах, долговязое тело, и тут же, привстав, сильнейшим хлёстким ударом наотмашь отправил любителя халявного пивка отдохнуть в дальний угол, где тот с разбитым лицом и прилёг, сгребши к тому ж попутно в кучу пару столов и с десяток стульев. На мертвенно бледном лице Роланда застыло выражение полнейшей безнадёги. "Шайссе! Шайссе! Шайссе!" — читалось по обескровленным губам. А кое-кого с удовольствием несло:

— Ну, что, ещё есть желающие... откушать комиссарского тела... то бишь эля? — Маршал, развалившись вальяжно, насколько позволяла корявая мебель, восседал в той же безмятежной позе, будто ничего и не случилось. — Нет? Хвала Вааглу! — в приветственном жесте, мило улыбаясь, поднял кружку. — Ваше здоровье! Хм... девочки!

"Девочки", улыбочка, это, пожалуй, ещё, куда ни шло, глядишь, как-нибудь и перетерпелось бы, но вот с контуженным стариной Ээхмом явный перебор вышел!

— У-а-а-а-а! Убью, гнида! — опрометчиво в одиночку бросился на амбразуру мистер Мхеер, норовя ткнуть в лицо нашему герою заскорузлыми сардельками в перетяжечках. — Глаза выдавлю! Язык вырву! У-а-а-а-а!

Плохая, видимо, была затея с глазами, не всем по душе пришлась. На что только рассчитывал толстяк? Не зря говорят, все напасти, они от нервов. Легко избегнув сарделечных угроз, отработанным до автоматизма движением поднырнув под нападающего, Юра поднял его на "мельницу", и-и-и-и... И сдулся... Неимоверная тяжесть придавила! С виду, вроде, мелкий бес, а увесистый, будто свинцом набит! Пудов десять весу, не иначе! Хотелось, знаете ли, в лучшем виде, с хорошей амплитудой оземь противника приложить. Ох уж эта удаль молодецкая! Дешёвый выпендреж! Никто, в самом деле, никого повреждать и в мыслях не держал, с подстраховочкой задумано было исполнить. Подумаешь, ну, уронили дядю, немножко вывели из строя на непродолжительное время. И что с того? Ради его же блага! Полежал бы, отдохнул, продышался, протрезвел. Ничего ведь страшного! При всём том, не ожидал такой нагрузки наш богатырь. Да ещё растекся толстяк по Юриным плечам, точь-в-точь кондом водой наполненный! Центр тяжести никак не зафиксировать!

От неожиданности ли, может, последствия психохода сказались, не оклемался окончательно, спортзал перед командировкой прогуливал, трудно сказать. В общем, дрогнул в коленях мужчина, крен дал на правый борт. Тут еще достопочтенный мистер Мхеер наиглупейшим образом повел себя. Вы не поверите, абсолютно неспортивно! Извернулся, гадёныш, да как вопьётся со всей дури зубами в Юрино-то плечо! Какая уж тут, к лешему, подстраховочка, руку бы не потерять! "Ах ты ж, сука! Н-н-на тебе!" — только и успел прорычать взбешённый Маршал, со всей своей двухметровой дури втыкая незадачливого писаря головой прямёхонько в твердокаменный глинобитный пол. Хрясь! Классика боевого самбо! Хрусть! — характерный треск ломающихся шейных позвонков, явственно засвидетельствовал повреждения несовместимые с дальнейшим пребыванием уважаемого сеньора по эту сторону Фаргуга. Шмяк! — и бесформенный бурдюк питательной смеси для клопов распластался по полу, не подавая более признаков жизни...

"Сдох бобик! Чертовски жаль! — с огорчением констатировал про себя Маршал, тщетно пытаясь выщупать пульс на грязной сальной шее. — Бля буду, колдун ты, Юрка! Сглазил-таки дядечку... Нда-а-а, бубёныть... Плохи наши дела!"

Наивно было бы, согласитесь, полагать, что оставшиеся в строю соратники достопочтенного Мхеера, свято уверовав в сакральную фатальность бытия, отнесутся к свершившемуся трагическому факту с должным пиететом и тихохонько собрав размётанные там-сям телеса в лице третьего малость разобранного, но ничего себе ещё, вполне живого пока коллеги, чинно и степенно удалятся, дабы, уединившись где-нибудь, в траурной печали роняя скупые мужские слезы в кружки с червивым элем, скорбеть по безвременно ушедшему в мир иной сотоварищу. Э-хе-хе... Верно, где-нибудь так оно и бывает, но... Где угодно, только не в Карсте! Здесь человека убить, что высморкаться. Похороны же иной раз веселее складываются, нежели именины или, скажем, свадьба. Трезвость, рассудительность, спокойствие и уважение к усопшим, так уж повелось, не в почёте у местного плебса, скорее, наоборот, а потому времени на всяческие там сантименты не оставалось вовсе...

Вжик! В стальном клинке мелькнули отблески свечей! По всему видать, уроки мастера Тальхоффера не прошли даром. Делай — раз! Пострел наш едва-едва, но поспел, хвала Вааглу! — выхватить меч из ножен. От же ловкач! Вовремя, однако, иначе, как пить дать, не сносить бы ему головушки буйной! В самое последнее мгновение словчился, парировал весьма, уверяю вас, опасную атаку, избегнув, таким образом, недавней печальной участи претонова писаря. О-о-ох! Клац!! Лязгнула сталью сталь, высеча искру недобрую. Базары кончились. Хочешь жить — шевели задницей! Бодро шевели, не рассусоливай! Делай — два! Тут же, без раздумий, обводка и привязь — понуждение силой, опустить оружие, раскрыться. Задавлю, мразь свонская! Жизнь в движении, жестокий танец мангуста и кобры — промедление смерти подобно! Делай — три! Достать супостата с незащищённой стороны! Ни секунды не медля — вперед! Дистанция разорвана, вот он, противник, совсем близко! Слышится надсадное его дыхание, злобный хрип, скрежетание гнилых зубов. Запах изо рта — ужасающий! Фу-у-у-у! Сознание можно потерять! Но Маршал вам не какая-то там барышня кисейная и не такое нюхивал! Малой волнистой гардой перехвачен, придушен неприятельский клинок, лицо врага гримасой ярости бессильной скривлено. А-а-а-а-а!!! Высвободиться тужится, не тут-то было! Делай — четыре! Чуть от себя и в противоход, не мешкая, с двух рук эфесом тяжеленного меча прямиком в зубы! "У Котауси злые глазауси, — припомнился вдруг позабытый детский стишок. — И злые-презлые зубауси!" Были зубауси, да сплыли... Страшная зуботычина! Кровь, ошмётки недожёванной гнили, раздробленные зубы. Нечто тёплое, липкое обдало щеку, шею, потекло за пазуху, источая вонь. Фу, мерзость! Утерся, не глядя, пора бы уже, кстати, к вони-то и привыкнуть. Агрессор рухнул точно подкошенный. Вот незадача, даже имени его не узнали. Да, и... с ним!

Мы заведомо описание процесса, собственно, поединка слегонца подрастянули и, выражаясь в понятиях средневековья, скажем так, маленько дифференцировали, отчего у неискушённого читателя, вполне могли сложиться неверные ощущения замедленного просмотра. Но вообще-то, надо чётко себе представлять, на всё про всё ушло лишь несколько секунд. Кратко и по делу! Айн — цвай — драй — фиир! Блок — обводка, привязь — подход, перехват — разящий удар! Готовченко, выходи, строиться! Будто на тренировке. "Хвала Вааглу! — с облегчением пронеслось в Юркиной голове. — Вроде успокоился. Ещё один... хм... типа того... полутруп. Спасибо, маэстро Хансу, нужным вещам обучил! ...А как там у нас, интересно, последний из могикан поживает?" Легко поигрывая одной рукой увесистым фламбергом, с интересом разглядывал оставшегося на ногах бойца.

— Мочи его, Юрец, мочи гада! Не дай уйти козлищу! — горячим шёпотом подзуживал Роланд.

Отстаньте все к бениной маме! Мочить боле никого уже не хотелось. Устал безумно! Некоторое время соперники, устрашающе гримасничая, топтались лицом к лицу, поднимая пыль, грозно мыча и смачно сплевывая друг-другу под ноги. Меж тем, обоим вскоре пришло понимание, не пробиться местечковому рубаке через маршальский двуручник. Не-е-ет, нипочём не пробиться! Куда ему с полуторным мечиком-мечишкой? Да, к тому ж, супротив Юриной стати двухметровой длиннорукой? Настоящего бойца это, разумеется, не остановило бы, ретивый бультерьер и на большую собаку всенепременно бросится, но... Вовремя пришло прозрение: "Святая Ма.... Ма... Мандрака! — заикаясь, просипел, потерявший внезапно голос, карстиец, пятясь к двери с выражением натурального ужаса на лице. — Ог... Ог... Огненный меч! Огненный меч! Чур, меня! — причитал он уже в голос, судорожно упихивая клинок в ножны. — Да избави меня Святой Куун! Ваагл Всемогущий, спаси и сохрани!". С чем и ломанулся к выходу, сметя, попутно столпившихся за дверью, зевак, завывая во всю глотку: "Огненный ме-е-е-е-еч!!!". К немалому изумлению друзей наших, сии волшебные слова воздействовали на присутствующих в буквальном смысле отрезвляюще! Значительно эффективнее, нежели молоко, сода, какой-нибудь, там, алкозельцер, фестал или, положим, уголёк активированный. Таверна опустела в считанные минуты!

Знающие люди, когда-то в стародавние времена, возможно, владевшие фламбергами, просто-напросто тихо поднялись и быстренько ретировались кто куда. Некоторые, поздоровее, проявив чудеса человеколюбия, уволокли с собой бездыханные тела собутыльников. Это в Карсте-то! Слыханное ли дело? Со страху, наверное, может с перепоя... Те же, кто по молодости и в глаза ничего подобного не видывали, свинтили просто так, за компанию, руководствуясь главными принципами самосохранения: "Все бегут, и я бегу!" и "Кабы, чего не вышло!". Очнулся и, по-видимому, куда-то уполз от греха подальше злополучный халявщик — господин Ээхм. Остались лишь те немногие, в абсолютно замутнённое сознание коих кроме топора достучаться не могло уже ничего, а так же безвременно почивший в бозе сеньор Мхеер и наш неназванный забияка, стараниями Маршала на довольно-таки длительное время избавленный от необходимости посещать дантиста.

— Нда-а-а, Ролушка, наломали мы тут с тобой... дровишек! — в лёгкой растерянности огляделся Юрий. — Что делать-то будем?

— Погоди, Ури, дай в себя малька придти. Одно могу утверждать совершенно определённо — на чердаке ты теперь хрена лысого отсидишься! Э-э-эх, накрылись мои нарды! — разочарованно вздохнул Роланд. — Я, конечно, всяко ожидал, но...

— Сразу на чердаке надо было спать пристраивать меня, валенок сибирский! Глядишь, уберегло бы.

— Все "бы", да "бы"! Наворотил тут, не разгрести... Телепень медвежеватый!

Честно говоря, было от чего пригорюниться! Грязь, вонь, опрокинутая, переломанная мебель, россыпи там-сям черепков битой посуды, хрустящие под ногами кости, чавкающие объедки, стонущий, едва шевелящийся в луже собственной крови, искалеченный туземец и в довершение всего — хладный труп предводителя местной гопоты с неестественно вывернутой шеей и приличным куском маршальского лапсердака в зубах. Перечисленное, согласитесь, вряд ли подняло бы настроение кому угодно, и уж тем паче — рачительному хозяину заведения! При том, что, как это ни странно, само, собственно, яблоко раздора, капля мёда, ящик Пандоры, предтеча, образно выражаясь, происшедших драматических событий — поднос с пивом устоял. Устоял незыблемый, зарруга, хоть ты тресни! Ни единой капли драгоценного эля не пролилось в ходе жарких баталий! Вот ведь оно как бывает. Чудеса, да и только! Ну... Делать нечего, подняли по кружечке... Уф! Эль хорош! Хоть что-то стоящее в этой феодальной мухосрани!

— Может, пока железку мою припрячешь куда-нибудь подальше и поглубже до лучших времен?

Капли эля блестящими бусинками скатываясь по сальным бородам, собирались веселыми ручейками, обильно орошая без того неряшливые наряды собеседников. Но, как говориться, грязью грязи не испортишь! И я там был, мёд-пиво пил, по усам текло, текло и текло...

— Даже и не думай, засветили уже! Вообще-то это ты, Юрка, думм твоя копф, в основном наломал! Обязательно, бл*дь, было всех тут плющить и колбасить? Да? Слон в посудной лавке!

— Дык я же не специательно! Они сами...

— Что, сами?! Шеи себе ломали?! Зубы выбивали?! Аккуратнее, что ли, не мог? Вандаба!

— Зри в корень, Рол! Нет документов — нет Претона. Гааш! Был бы Претон в наличии — ни одна гнида на аркебузный выстрел бы к нам не подползла, бубёныть! Соответственно, отсутствовали бы и хм... потерпевшие, мать их! Считаешь, не прав я?

— Прав, прав! До чего ж вы, молодёжь, любите сослагательное наклонение, просто кушать без него не желаете! Зарруга! А не придумали б науки такой — психостатики, сидели бы вы сейчас, господин Маршал, дома на печи в обжимку с зазнобушкой своей, пельмешки трескали, да детишек строгали, материнский капитал отрабатывали. И звали бы тебя, ну... скажем — Емеля. Ха-ха! Чем не дольче вита? ...А жену Жанна, если мне память не изменяет, да? ...Помню ещё! Красавица! Вся Академия сохла по ней... Жанна и Емеля, роман на печи! При таком раскладе только соседи скачки ваши диванные терпели бы эпизодически, да и то не факт...

— Гм... Нынче по ней весь Центр сохнет, — ухмыльнулся Маршал. — Тот самый Департамент Безопасности, между прочим.

— Неужто?! Я-то думал, козни вражеские! Вот оно, в чём дело! Чем же ты несчастной женщине так насра... извини, насолить умудрился, что она столь экстравагантным способом от тебя избавиться надумала?! Красавчик! Дрек мит Пфеффер!

— Опять фиглярствуешь, недобиток эсэсовский? Внутреннюю безопасность бдит она, не внешнюю! И потом, не пойму я, у нас, что, всё замечательно по жизни складывается? Всё хорошо, прекрасная маркиза?! Уж не хочешь ли ты сказать, мил человек, что, сбежавший сейчас отсюда, шизанутый экстраверт утихомирился, перестал вопить всякие глупости и тихо-смирно повернул себе домой, спать под бочок к бабе сварливой? Сомневаюсь, однако! Уверен на все сто, за подмогой побежал, каналья! Зуб даю, бубёныть! В связи с чем, вынужден ещё разок тебя настойчиво побеспокоить. Слышишь?! Э-эй, вандаба! Что делать-то будем?!!

— Чего разорался? Не глухой я! ...Согласен с тобой, — вновь и вновь задумчиво накручивались локоны клочной бородёнки. — Времени действительно в обрез у нас, ибо где-то через полчасика — минут сорок, не более, абсолютно убеждён, ты будешь иметь честь познакомиться с сержантом Гаалом. Гааш! Пренеприятнейший, должен тебя предупредить, тип! Фикен его в Арш! Мерзкий, скользкий и на редкость жестокий. Жди подлянки от него в любой момент и добрый тебе совет — всегда держи урода в поле зрения. Мало ли, что! Хоть шею успеешь свернуть подонку на прощание! Шайссе! Словом, оттого, как ты усвоишь мои инструкции, без преувеличения скажу, будут зависеть наши жизни. В первую очередь — твоя! А потом уж и... Короче, слушай внимательно, не перебивай. Первое. Меч не прячь, напротив, держи на виду, дабы сразу всем понятно было — настоящий фламберг! Без дураков! Не зря, короче, люди по морозу телебонились через весь город. Второе. Стражу встречай на коленях, со смиренно склоненной головой, оружие на полу эфесом от себя. Лысину, на всякий случай, пеплом посыпь. Ха-ха-ха! Чтобы не отсвечивала! Шутка! Так здесь принято сдаваться в плен, покорность, значит, изображать. В глаза не смотри, ничего, никому не рассказывай, о чём бы и кто тебя не спрашивали! Да, чуть не забыл, шапку сними! И третье. Запомни, как отче наш: любые переговоры только с монахами! На крайняк с Судьей Гнууисом, поскольку он же — светский дознаватель по совместительству. Два в одном. Хе! Приговор всегда известен заранее. Удобно, да? Учти, Юра, сделаешь что-нибудь не так, избить могут, покалечить. Убить, глядишь, и не убьют, но покалечат — верняк! Холи шит! Оно нам надо? Как это ни парадоксально звучит, но именно твой фламберг и есть сейчас наше спасение. Жаль, временное. Нда-а-а...

С последними словами Роланд подошёл к окошку, приподнял край закрывавшей его мешковины и некоторое время высматривал, выслушивал пустынную улицу. Порывистый ветер, срывая огонь с редких, вопреки суровому ненастью теплящихся еще, факелов, разбрасывал мечущиеся сполохи света по стенам убогих лачуг, подсвечивая облупившиеся грязные фасады, чёрные безжизненные бойницы окон, непролазные груды мусора, промеж которых пробивались, вились, свивались запорошённые, едва различимые тропинки. Что в безлюдной фантасмагории разглядеть пытался? — тайна, покрытая тем же всеобщим вонючим мраком. Убедившись, наконец, в тщетности попыток выведать из пустого что-либо полезное, снова подсел к столу, продолжил:

— Неплохо бы понимать местную специфику, Ури. За последние несколько десятилетий "пламенеющее" оружие и пользующихся им, ёб*утых на голову мудаков, назвать иначе, извини, язык не поворачивается, уж очень демонизировали! Доннерветтер! Ну, очень! Чирей на пятке! Окружив при этом столь плотной завесой вымыслов и домыслов, что до одури суеверным туземцам подобные тебе товарищи нынче представляются не иначе, как какими-то высшими, непобедимыми силами зла, исчадием ада, с коими ни в конном, ни в пешем бою, как ни крути, не совладать. Кроме того, ходит упорная молва, будто вы, вдобавок ко всему, ещё и колдануть можете, сглазить, и порчу навести! О, как! Просто-таки Змеи-Горынычи трёхголовые! ...Можешь? ...Нет? ...Неправильный Горыныч из тебя какой-то, недоделанный... Обычную реакцию мы, в общем-то, только что наблюдали. Зачастую оно, кстати, в кассу. Жаль, не сегодня.

— Не понял, ты кого это мудаком обозвал ёб*утым, морда фашистская?!

— Ничего личного, дружище! Просто привык называть вещи своими именами, не более. Считаю, горькая правда, куда лучше сладкой лжи. Причём, прошу отметить, идеологически-мистическая суета вокруг пресловутых фламбергов затеяна была ещё в приснопамятные времена при активном непосредственном участии Ордена. Не понимаю, зачем им все это понадобилось, но факт есть факт. Думаю, именно поэтому судьбы таких как ты... хм... извращенцев вершат монахи. А парни в рясах, поверь, безумно не любят, когда в их дела суют нос! Относительно хорошая, согласись, весть, ибо пока Прелата нет в городе, с тебя, по идее, ни один волосок не должен упасть. Жуйте кизяк! Теперь новость плохая... Извини, я быстренько!

Что за манера идиотская, прерываться в самом важном месте, а?! Потерпеть, что ли, нельзя маненько? Времени ведь в обрез! Зарруга! Вандаба! Гааш!

— А состоит она в том, что Окружной Судья, стремясь во что бы то ни стало выслужиться перед Королевой, вправе возбудиться и провести дознание самолично, — продолжил трактирщик с места в карьер, — если на то, конечно же, имеются веские причины и велика вероятность побега заключённого. Здесь, безусловно, имеет место эдакая правовая коллизия. Местечковые карстийские нормы права слегка конфликтуют с федеральным законодательством, но, уверяю тебя, голову местному судейскому за это никто не снимет. Напротив, при удачном стечении обстоятельств, могут и поощрить. В Столице на должностёнку, скажем, хлебную определят. Вместе с тем, Ури, дружок, авторитетно имею тебе сообщить, мёртвый писарь Претона — причина веская. Более чем веская! Офигительски веская! Видишь ли, в этом мире грамотный писака — огромная ценность! Шайссе! Возможность же побега, учитывая твои физические данные, сомнений вообще ни у кого не вызовет. Согласен? Теперь самое важное. У нас, судя по всему, аж целых три дня для разруливания ситуации. Таков по закону Карсты срок обязательного ожидания Прелата. Учитывая же статистику прошлых лет, процентов на девяносто девять с хвостиком смею предположить, что Их Высокопреосвященство вместе с Превосходительством подзадержатся в Несфере на недельку — другую, и это очень, очень хорошо! В любом ином случае тебя бы сразу выпотрошили на потеху великосветской публике. Сегодня же! Зарруга! И упаси милосердное небо кого-нибудь из нас когда-либо попасть в руки скучающих фавориток местной знати! Фурий своих сильные мира сего забавы ради частенько допускают к истязаниям. Так сказать, поучаствовать "на разогреве". Серьёзные повреждения вряд ли нанесут, но зрителей развлекут изрядно! Знаешь ли ты, сколько, мягко говоря, хм... неприятностей может доставить, вошедшая в раж, глумливая извращённая скучающая сука, пользуясь полнейшей безнаказанностью, неограниченной властью над мужеским беспомощным, абсолютно доступным телом в приступе кровавой алголагнии, используя лишь самые обычные щипцы для завивки? О-о-о-о! Искренне желаю, так никогда и не узнать. Ты, верно, в курсе, что волосы завивают чуток нагретыми щипцами, да? Так, то волосы! Для хорошего дела или, если хочешь, тела, с превеликим удовольствием и посильней нагреют. Докрасна! И завьют... что-нибудь... другое... Холи шит! Не грусти, таковы реалии, друг мой! Таковы свонские женщины...

"В мире варварском женщины-вампы под сенью брутальных мужчин обитают

Создания Ваагла противоречивы и крайне загадочны, подобно луне

Диву даешься, сколь бессердечно иной раз мужам себя принижать позволяют

Но лишь до известных границ, за которыми — ужас во тьме

Ибо грань перейдя, здравый смысл покидает их главы всерьёз и надолго

В гневе, жестокости, похоти, прочих страшных делах равных им нет во вселенной

Без удержу живое трепещущее рвут и терзают, силы покуда вконец не иссякнут...".

— ...Итак! Три длиннющих дня милостию монсеньора Ваагла! Красота! Используем же отпущенное нам максимально продуктивно, и, я абсолютно в том уверен — обязательно выкрутимся! Не знаю, правда, пока, как, но выкрутимся... О судье же местном, надеюсь, ты всё услышал, гадёныш своего не упустит! Дрек мит Пфеффер! К тому же родственничек мой — потомственный садист и, к слову, тайный курзон. Ну, педик, значит! Поэтому кровь из задницы, нужно многое успеть, иначе она в буквальном смысле оттуда у нас польётся! Все уяснил? Вопросы есть?

— А с этим что делать будем? — Юрий кивнул в сторону, едва-едва пришедшего в себя, ошалелого полуживого беззубого аборигена, одиноко восседающего посередь всеобщей разрухи.

— Его режик? — Роланд поднял валявшийся рядом клинок.

— Да, вроде бы...

— Вышел месяц из тумана... Вынул ножик из кармана... Буду резать... Буду бить... Ту-туру-туту-туту! Ну, скажи, дружок, что нам теперь с тобой делать, а? — обернулся трактирщик к ничего непонимающему туземцу. — Я кого спрашиваю?! Пёс тебя дернул нос в чужие дела совать, Хурензон!

И внезапным выверенным ударом раскроил бедолаге череп. Ровнёхонько, словно арбуз. Чпок! Тот даже мяукнуть не успел, завалился на бок, точно тюфяк с соломой.

— Ты чего творишь, зверюга отмороженный, ох*ел совсем?!! Его-то за что?!

"Бл*дь! Неужели я когда-нибудь тоже... вот так... смогу? — вскипел маршальский мозг. — Ведь ни за что, ни про что!".

— Кто бы говорил, сердобольный ты наш! Твои косяки, Ури, между прочим, подчищаю! — Рол преспокойно обтёр меч о бездыханного владельца, сел, закурил. — Хорошая сталь, сгодится трофей. Что-то ты слишком чувствительный стал Маршал. Не узнаю тебя! Вандаба! ...Нет? ...Показалось? Мне, честно говоря, свидетели не нужны. Тебе-то уже пофиг, майн Хер абкакен, один трупешник, два. Всё одно копи соляные пожизненно, либо на юга прокатишься к Пустынникам. Билет, правда, в один конец... Но ты не расстраивайся, там, в Центре, всенепременнейше чего-нибудь, да придумают! Тортик пришлют, по случаю, к рождеству. А мне здесь работать и работать ещё. На пенсию опять же скоро...

— Брось свои шуточки идиотские, и без того тошно!

— Ладно, не ерепенься! Давай-ка вытащим отсюда, по-крайней мере, хоть одного мертвяка. Глядишь, хоть от последнего эпизода отмажемся...

— Куда мы его?

— Куда, куда! В рыгаловку, к остальным! Там, почитай, в натуре живых и без того не осталось. Одним меньше, одним больше...

(продолжение следует)