Попутчики-2

Фомченко так рыкнул на генерала, что тот растерялся — то ли стреляться от позора, то ли вызывать грубияна на дуэль? И лишь под ледяным взглядом Меншикова сдулся, забормотал что-то и постарался поскорее затеряться среди прочих штабных.

А потом Фомченко предложил всем присутствующим выйти из палатки. Снаружи ждали трое матросов с "Алмаза", караулящие нечто, старательно укрытое от любопытных глаз чехлом. По знаку генерала, парусину вдернули.

— Перед вами, господа, пулемет системы "Максим", образца тысяча девятьсот пятого года на крепостном лафете. К сожалению, не самая лучшая модель, но уж какой есть. Для наших условий — в самый раз.

Старый пулемет, помнивший еще русско-японскую войну, сняли с "Алмаза". Древний колесный станок был там же, на случай десанта. Теперь раритет пригодился.

Офицеры окружили агрегат и принялись рассматривать казенную часть, утыканную непонятными приспособлениями, медный ствол с крошечным, меньше ружейного калибра, дулом, подозрительно тонкие колеса и станину в виде железной трубы. Шестидесятипятилетний генерал Горчаков, начальник 6-го корпуса, взгромоздился с помощью своего адъютанта, на сиденье и взялся за рукоятки. Прапорщик, почтительно склонившись к генералу, показал, как выставлять с помощью винта, вертикальную наводку, как поднимать планку прицела для стрельбы на большие дистанции, как заправлять патронную ленту.

Фомченко подождал, пока офицеры и генералы изучат необычный механизм, и продолжил:

— Как вам, несомненно, известно, пехотный батальон способен выпустить около шестисот пуль в минуту. Это устройство вполне его заменяет, представляя собой куда менее уязвимую цель для огня неприятеля — особенно с учетом дальности эффективной стрельбы более кило.. более версты. При наличии трех пулеметов по фронту, противник, атакующий силами полка, будет выкошен огнем за пять минут. Единственная сложность состоит в нехватке боеприпасов, а потому, демонстрировать сейчас действие пулемета мы не будем. Увидите завтра, в бою.

После этого генерал изложил заранее разработанный план: при появлении франко-турецкой эскадры сымитировать отход войск с плато, приглашая неприятеля занять оставленные высоты. И он, конечно, примет это любезное приглашение. Еще бы: здесь ключ ко всей русской позиции. Восточнее начинается обширное дефиле, по которому проходила Севастопольская дорога. Дальше дефиле плавно поднимается, образуя западные скаты Курганной высоты, а перед плато, в излучине Альмы, в беспорядке разбросаны саманные домишки и изгороди татарской деревни Альматамак. До уреза воды от нее версты две; дороги, проходящие через Альматамак карабкаются на возвышенный южный берег Альмы, а дальше разбегаются в стороны: одна на Качу и далее на Севастополь, другие — к татарским деревенькам в Улук-Кульской долине. Взяв плато, неприятель получает возможность обстреливать артиллерией резервы на обратных скатах возвышенностей, а так же ударить во фланг и тыл центра русской позиции.

В "прошлый раз" так оно и получилось — оказавшись под угрозой бомбардировки с моря, Кирьяков отвел войска с плато, и французы заняли его без малейшего сопротивления. Но на этот раз их ждет классический огневой мешок: втянувшись на плато, войска попадут под перекрестный огонь трех станковых пулеметов. Да и в деревеньке приготовлен сюрприз: в чахлых садиках замаскированы три батареи, а на задах Улуккул-Аклес ждет своего часа еще одно "чудо-оружие" — три многоствольных ракетных станка в конно-артиллерийских запряжках. По замыслу, ракетчики вылетят в обход деревни на прямую наводку, дадут слитный залп по смешавшемуся неприятелю, после чего на отвозах уволокут свои "органы" в тыл, перезаряжаться.

* * *

И все это возможно лишь в том единственном случае, если не будет бомбардировки с моря. Тысячи чугунных ядер и бомб способны перемешать с землей не одну дивизию. Но есть нюанс: французам, чтобы обрушить огонь корабельных орудий на открыто стоящие полевые батареи, придется выстроить свои корабли большой дугой от мыса Лукул до траверза альминского устья. Вариантов тут нет — дальность стрельбы гладкоствольных пушек заставит выбрать именно такое расположение, а там...

А там их будет ждать еще одна ловушка. Восемнадцать гальваноударных мин, все, что имеется на борту "Заветного", выставленные в одну линию. Эти мины могут проламывать днища дредноутов и рвать надвое эсминцы — что им деревянные корыта, пусть и такие здоровенные?

План этот предложил Алексей Велесов, "гость из будущего", которого меньше месяца назад выловили из воды миноносники. Возражений не нашлось; оставалось лишь удивляться, почему севастопольцы сами не додумались до столь очевидного решения? Еще из гимназического курса истории он помнил, что во время Крымской войны мины не без успеха использовались на Балтике. Да и здесь, на юге, на Дунае были случаи применения этого оружия. Конечно, изделия академика Якоби куда менее совершенны мин "образца 1912-го года", но ведь и они оказались серьезной угрозой для британских боевых кораблей! Что мешало запасти на главной военно-морской базе Черноморского флота несколько сотен? Две линии минных заграждений способны наглухо запечатать вход в бухту. В Кронштадте или, скажем, при обороне Свеаборга, никому и в голову не пришло топить военные корабли как паршивые баржи для того, чтобы загородить фарватер...

* * *

Прапорщик огляделся. Шагах в тридцати из-под лопат летела земля — солдаты, прикомандированные к пулеметной команде, заканчивали рыть ход сообщения к запасной позиции. На основной же позиции расчет — матросы с "Алмаза" под командой кондуктора и прикомандированный к ним молоденький мичман-севастополец, — уже закончили обустраиваться. Земляные стенки старательно выровнены; бочонок с водой для охлаждения ствола аккуратно прикрыт деревянной крышкой. Короба с запасными лентами уложены в нишу в стенке окопа, рядом, на сколоченной из жердей пирамиде стоят три мосинских карабина. В тылу, в отдельно отрытом окопчике дымит костерок, попыхивает паром жестяной чайник.

Пулемет стоит на жиденьком дощатом настиле. Мичман в полотняной летней фуражке и запачканном землей белом сюртуке, закусив от восторга губу, водит туда-сюда кожухом ствола.

"Максимов" на крепостных лафетах у прапорщика было три. Их решили поставить здесь, на плато, а три других — "Мадсен" и "Льюис", снятые с гидропланов, и великолепный пулемет на треноге, переданный адамантовцами, — составили подвижный отряд в резерве главнокомандующего. Пулеметы поставлены на рессорные пароконные пролетки, и при необходимости их можно быстро перебросить на любой участок.

Лобанов-Ростовский подошел к "максиму", заглянул в прицельную щель стального щитка. Все правильно — мичманец не валяет дурака, а тренируется переносить огонь с одной цели на другую. На склоне, по которому через несколько часов предстоит подниматься французской пехоте, натыканы длинные прутья, обозначающие обстрела. Вот мальчишка и старается: ловит прицелом вешки, воображая, что это ряды французских стрелков в красно-синих мундирах.

Прапорщик одобрительно кивнул "стажеру" и направился ко второй запасной позиции. Ах да, вспомнил он на ходу, ведь и лопат не хватает! Утром пришлось вырывать шанцевый инструмент с матерным лаем, чуть не с мордобитием, у артиллеристов. Здесь всего не хватает — лопат, кирок, досок, нарезных ружей, морских мин...

Вдали раскатился орудийный выстрел. Лобанов-Ростовский обернулся, поднял бинокль. В двух верстах к югу, на жалкой речонке Булганак клубится пыль — это русская кавалерия начала дело с конницей союзников. Туда около часа назад двинулись в батальонных колоннах два полка 17-й дивизии — генерал Кирьяков, выполняя приказ Меншикова, спешил развернуть авангардный заслон. Что ж, все идет по плану: сейчас кавалеристы обменяются наскоками, конные батареи выпустят пару десятков ядер, и русские дисциплинированно откатятся к Альме. А вслед за ними медлительной, изнемогающей от жажды и усталости черепахой, поползет армия союзников.

Завтра, подумал Лобанов-Ростовский. Все-завтра. А пока, надо, кровь из носу, раздобыть еще хоть десяток железных лопат, а то люди измучились, разбивая твердый, каменистый грунт кирками, а потом выгребая деревянными лопатами. Да и перекусить не мешает — вон, каким аппетитным запахом тянет с пехоцких биваков...

IV

Из дневника Велесова С.Б.

"27-е сентября. Прав все же Гегель: "великие события повторяются дважды: первый раз как трагедия, а второй как фарс". Трудно, конечно, называть фарсом то, что привело к гибели стольких людей, но посудите сами: второй раз, и в той, нашей, и в нынешней версии истории, стычка на Булганаке, эта прелюдия Альминского сражения проходит по одному и тому же сценарию! Может, историческая ткань, как утверждают иные мои коллеги по цеху фантастов, и правда обладает упругостью и стремится восстановиться после деформации?

Но — по порядку:

Сегодня, около девяти утра, (в прошлый раз это было 19-го сентября), союзники выдвинулись от Евпатории и после недолгого, но крайне утомительного марша, к трем часам пополудни вышли на рубеж ручья Булганак. Здесь гусары Кардигана вошли в соприкосновение с крупными силами русской кавалерии и решили принять бой. Французы повели себя осмотрительнее: подозревая, что кроме кавалерии, впереди есть и русская пехота, они остановились, прикрывшись от неприятеля завесой стрелков. Не желая оставлять бриттов совсем без поддержки, маршал Сент-Арно выдвинул вперед три батальона легкой пехоты из 3-й дивизии принца Наполеона .

Итак, четыре эскадрона Легкой бригады начали строиться для боя в виду неприятеля; казаки шагом двинулись навстречу. Но заинтересованные зрители, в роли которых, кроме штаба светлейшего князя Меншикова, выступали еще и двое алмазовских авиаторов, напрасно ожидали лихой атаки: обе стороны ограничились вялой перестрелкой по фронту. Казакам, впрочем, некуда было торопиться — за их спинами к месту событий скорым шагом подходили два кирьяковских полка, усиленные артиллерией.

Первой открыла огонь начала конная артиллерия англичан — без особого, впрочем, результата. К тому моменту противники уже стояли в развернутых боевых порядках друг напротив друга и по-прежнему медлили.

Неизвестно, повторилась ли известная из истории отвратительная сцена между Кардиганом и лордом Луканом; ясно лишь, что англичане, немного подождав, попятились. И тут эстафета бестолковщины перешла к русским.

Одна из казачьих батарей (надо уточнить, какая именно; не исключено, что это снова оказалась Донская резервная) бегло обстреляла англичан через головы своих и даже нанесла неприятелю кое-какие потери. Тем временем, лейхтенбергские гусары полковника Халецкого, намереваясь атаковать отступающего противника, выскочили перед строем донцов — и закономерно были приняты за неприятеля.

Не знаю, опубликует ли здешняя "Русская старина" воспоминания меншиковского адъютанта Панаева; да и будут ли вообще написаны эти строки? А потому, позволю себе привести отрывок, вполне описывающий эти события:

"Батарейный командиръ не рѣшался, сомнѣваясь, что этотъ эскадронъ могъ быть непріятелемъ; но Кирьяковъ настаивалъ такъ упорно, что батарея мигомъ выпустила 8 снарядовъ. Посыпались свои, эскадронъ бросился врознь. Жалости достойная картина этой кровавой безтолочи была какъ на ладони передъ глазами свѣтлѣйшаго... Всѣ бывшія у ставки князя видѣли это, ломали руки, тужили, а помочь было невозможно. Изъ опасенія, чтобы генералъ-лейтенантъ Кирьяковъ опять что-то не напакостилъ, князь поспѣшилъ воротить его въ свое мѣсто..."

Не знаю, пытался ли бравый гусар Халецкий, в соответствии с историческим прецедентом, зарубить командира батареи, стрелявшей так некстати метко. Ясно одно — после несчастливого инцидента остальная наша кавалерия так и не двинулась с места, упустив шанс доставить измотанной утренним маршем Легкой бригаде изрядные неприятности.

Итак, сражение при Булганаке не состоялось уже во второй раз. И наши севастопольские друзья снова проявили полнейшую неспособность к взаимодействию родов войск, а ведь предстоящее дело во многом, если не во всем, зависит именно от этого!

Самое время спросить себя: а не переоцениваем ли мы роль радиосвязи в предстоящей баталии? Да, надежная связь — дело первостепенное, но ведь и ею надо уметь пользоваться! Так что, боюсь, дело предстоит решать пулеметам прапорщика Лобанова-Ростовского... и, разумеется, флоту.

Куда ж без него? Согласно данным воздушной разведки, французская эскадра к пяти часам пополудни проползла примерно половину расстояния от Евпатории до устья Альмы. И если моряки не хотят ставить мины под самым носом у неприятеля, им лучше поторопиться. Разумеется, никто здесь понятия не имеет, что мины можно ставить с ходу, в 1854-м их ставили с плотиков или барказов. А все же — рисковать не стоит; за "Заветным" с севера будут наблюдать немало подзорных труб, и не хотелось бы, чтобы в их числе была еще и оптика морских офицеров.

Место для минных постановок намечено еще вчера — минер с "Заветного" и один из адамантовских офицеров долго вечер лазали по обрывам приморского плато с лазерным дальномером. Они старательно вымеряли дистанции до установленных на самом виду полевых батарей и прикидывали, как поставят французы свои корабли для бомбардировки берега.

Хорошая штука — современные технологии! Хотя, помнится, в Порт-Артуре русские моряки обошлись обычной оптикой, устраивая схожую каверзу адмиралу Того...

* * *

Сюрприз: в Севастополь прибыл Великий князь Николай Николаевич. И произошло это не в конце октября, как это было в нашей истории, а месяцем раньше. Случайность? Не думаю. Я склонен видеть в этом ответ на вопрос о том, как князь Меншиков сообщит о нас государю. Похоже, Николай получит сведения по самому надежному каналу — от собственного сына.

Третий сын Николая Первого и Александры Федоровны, всего 23 года от роду. Заядлый кавалерист, лейб-гвардеец и военный инженер. Получил прекрасное военное образование; его воспитанием с семилетнего возраста занимался выдающийся по образованию и душевным качествам боевой генерал, Алексей Илларионович Философов. Отлично разбирается в артиллерии и фортификации, участвовал в подготовке к боевым действиям балтийских крепостей, Кронштадта и Свеаборга. В нашей истории Николай Николаевич при обороне Севастополя руководил крепостными работами, укреплениями и батареями на участке от Константиновской батареи до Мекензиевых гор. В дальнейшем всю жизнь посвятит армии, примет участие и в Балканской кампании.

Возможно, Меншиков, зная об интересе Николая Николаевича к военному делу, информировал о попаданцах именно его? Или же сведения дошли до великого князя какими-то иными путями? Тогда понятно, почему он не заержался в Кишиневе, в ставку Горчакова, а направился сразу в крепость. А вот в курсе ли Государь — это, как говорится, хороший вопрос.

Николай отправил сыновей в действующую армию для того, чтобы поднять ее дух, подорванный рядом неудач, в том числе, и неуспехом на Альме. "Ежели опасность есть, — писал император Горчакову, — то не моим детям удаляться от нее, а собою подавать пример". В то же время, Николай Первый писал главнокомандующему Крымской армией князю Меншикову: "Сыновьям Моим, Николаю и Михаилу, дозволил Я ехать к тебе; пусть присутствие их при тебе докажет войскам степень моей доверенности; пусть дети учатся делить опасности ваши и примером своим служат одобрением храбрым нашим сухопутным и морским молодцам, которым я их вверяю".