Попутчики-2

Патрик полез в парусиновую сумку, привешенную с внутренней стороны к борту. В сумке стеклянно брякнуло. Кроме стрел, в каждый гидроплан уложили по дюжине "ромовых баб", бутылок со смесью олифы, скипидара и машинного масла. Эти импровизированные зажигательные снаряды с примитивными но вполне надежными терочными воспламенителями в авиаотряде псотавили на поток. "Ромовые бабы" неплохо показали себя при налете на английскую эскадру — Эссен видел как минимум, три возгорания на кораблях.

"Зажигалки" вместе со стрелами-флешеттами составляли единственное оружие гидропланов. Эссен рассчитывал, отработав по пехоте, сделать пару заходов и на корабли. Лищь бы моторы не подвели, до Альмы лететь всего ничего два с половиной десятка верст, топлива хватит на пять-шесть заходов.

Патрик повозился в сумке, извлек бинокль. Юный ирландец смотрел прямо по курсу, на север — туда, где в утренней туманной дымке, за низким нагорьем, петляла, зажатая в сухих глинистых берегах речонка Альма.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

I

Из записок

графа Буа-Вильомэз,

"28 сентября. Наши биваки оживились в 4 утра — назначенные дежурные стали будить офицеров. Накануне, поздно вечером, начальник штаба генерал Мартенпе сообщил план сражения командирам дивизий, бригад, дивизионным начальникам артиллерии и саперов. Я присутствовал на этим совещании от флота.

После этого состоялись совещания в дивизиях и полках; в результате, младшие офицеры вынужденно засиделись далеко за полночь.

* * *

Сент-Арно (он в этот день переживал острый кризис болезни, осложняемой изнурительной лихорадкой) определил начало действий на прибрежном высоком фланге. Несмотря на то, что русские, по видимому, успели здесь укрепиться, можно рассчитывать разрушить оборону огнем корабельной артиллерии. Третьей дивизии принца Наполеона предписано занять южный берег реки, подняться на плато и, выбив оттуда русских, продолжить движение вдоль моря, под прикрытием корабельной артиллерии. Возникший глубокий охват создаст угрозу центру и тылу русской позиции, что вынудит их предпринять переброску резервов и облегчит на другом фланге атаку туркам и англичанам.

Направление движения для дивизии принца Наполеона — башня телеграфа. Корабли должны к тому времени обстрелять плато, обеспечивая войскам переход через броды.

Сент-Арно напомнил, что перед нами — сильный противник на сильной позиции. Слабых мест в обороне не видно, положение нашей армии усугубляется отсутствием более половины англичан. Отмечу, что маршал не упустил возможности повторить это, причинив тем самым неприятность лорду Раглану. Тот изменился в лице но не посмел возразить против очевидного.

Из-за бегства англичан мы лишились четвертой части пехоты. Две колонны транспортных судов, перевозившие 1-ю гвардейскую дивизию герцога Кембриджского и 3-ю генерал-майора Ингленда, остались в строю общего конвоя; те же, на которые погрузились 1-я Легкая, 2-я и 4-я дивизии, вернулись назад. К счастью, их примеру не последовала и колонна, перевозившая кавалерию Кардигана и Лукана. Всего до Крыма добралось около 10-ти тысяч английской пехоты (вместо 26-ти тысяч, покинувших Варну), до тысячи сабель кавалерии и две трети артиллерии — 40 полевых и осадных орудий.

* * *

Сент-Арно, напутствуя командира нашей 3-й дивизии, добавил: "Я рассчитываю на вас, принц", на что тот ответил: "Да, господин маршал, я понял, что должен отвлечь на себя часть центра противника. Но помните, что я не могу продержаться более двух часов".

После этого слово взял я и заверил начальников дивизий, что к началу движения в 6.30 батареи будут разбиты. Та же участь постигнет и пехотное прикрытие, которому придется покинуть плато или стать жертвой бомбардировки. Особенно я отметил, что моряки понимают меру своей ответственности с учетом недостатка сил, вызванных отсутствием британских союзников. Надо было видеть, как почернел лорд Раглан при очередном болезненном уколе! Кардиган же, который даже в шатре главнокомандующего не снял высокой медвежьей шапки, заскрипел зубами и положил руку на эфес сабли.

Итак, флот подведет к берегу самые мощные корабли, и действуя с малой дистанции бомбическими орудиями и даже карронадами, очистит высоты от неприятеля. В иной ситуации, будь войск у нас больше (очередная отравленная стрела в сторону гордых островитян!), мы бы ограничились обстрелом с фрегатов и вооруженных пароходов, назначив главные силы для прикрытия с моря. Но теперь этого мало, тем более, что русские не проявляют особой активности на море. Их линейная эскадра по сию пору стоит в бухте Севастополя.

От командира 3-й дивизии требовалось проявить осмотрительность и не дать первой линии угодить под огонь корабельных пушек. А это вполне может случиться вследствие излишней горячности офицеров авангарда. Маршал согласился со мной, добавив, что без активных и самоотверженных действий флота наши действия в этом сражении — да и во всей кампании, если уж на то пошло! — обречены на неуспех.

* * *

На востоке, над крымскими горами, первые робкие лучи дневного светила разгоняли предутреннюю мглу. Я наблюдал за происходящим с борта стадвадцатидвухпушечного "Вальми", куда по распоряжению Гамелена. Отряд адмирала Лайонса отряда уже развел пары и двигался в сторону берега. Линкоры нашей колонны, влекомые на буксирах, двигалась за ними, склоняясь к зюйду. Впереди шли на веслах барказы, которым было поручено сделать промеры, невзирая на обстрел с берега. За ними, прикрывая гребные суда, следовал "Карадок". Возвышенный берег четко рисовался на фоне быстро светлеющего неба; когда стрелки моего брегета показали 6.30 пополуночи, с берега одна за другой взвились три ракеты. Но и без условленного сигнала я видел, что войска пришли в движение, и батальоны 3-й дивизии, словно морской прибой, накатываются на берега Альмы. В ответ с плато одна за другой, ударили пушки, и высокие всплески замелькали с большим недолетом до барказов, где матросы уже готовились бросать лоты. Сражение началось.

II

Крым, Альма.

28 сентября 1854 года.

князь Лобанов-Ростовский

Местность по берегам Альмы едва ли не идеальна для обороны, в который уже раз подумал прапорщик. Повсюду чахлые купы деревьев и виноградники, позволяющие укрыть стрелков. Будь у них трехлинейки или хоть "Бердан Љ 2", неприятелю пришлось бы завалить русло своими трупами. Впрочем, им и так не поздоровится — если все, конечно, пойдет по плану.

Пехотные батальоны Кирьякова оттягивались назад. Со стороны французов это, должно быть, выглядело так, будто русские поддались панике. Пехотным было назначено отойти за татарскую деревню. Улуккул-Аклес и там закрепиться, благо, ее узкие улочки и многочисленные вырытые в земле хранилища зерна служили прекрасными инженерными заграждениями и без того сильной позиции. Все постройки деревни были из типичного для Крыма материала — самана, высушенных на солнце кирпичей из глины пополам с рубленой соломой.

Деревня, покинутая обитателями, подверглась разграблению. Лобанов-Ростовский видел, как стрелки и артиллеристы, ничуть не страдая угрызнениями совести, выносили из домишек все, что могло пригодиться на биваке: нехитрую домашнюю утварь, доски, жерди, ковры. Другие обирали сады с виноградниками, наполняя фруктами бескозырки и ранцы.

* * *

Батареи стояли на своих местах, частично укрытые брустверами из плетеных туров, засыпанных землей. То одна, то другая пушка с грохотом выбрасывала столб белого дыма и откатывалась назад, зарываясь хоботом в красную сухую землю. Номера дружно наваливались на колеса, поддевали лафет гандшпугами и накатывали, другие банили ствол, прибивали заряд. Бомбардир припадал к прицелу, щурился, подкручивал винт наводки, вскидывал руку. Пальник с тлеющим в железном зажиме фитилем вжимался в затравку, пушка ухала, и черный мячик гранаты летел к неприятелю.

Три батареи 17-й дивизии вяло постреливали по бродам. Еще две бросали ядра по барказам, выползающим на мелководье. За шлюпками строем фронта движутся громады линкоров. Стеньги по случаю боя спущены, мачты торчат кургузыми обрубками. Корабли отчаянно дымят; в бинокль видно, что пушечные порты открыты, высовываются них тупые рыла орудий. Пока они молчат, а обстреливать высокий берег из погонных пушек смысла не имеет. И только пароход, следующий за барказами, уже повернулся и грохнул последовательно двумя пушками. Лобанов-Ростовский перевел на него бинокль: на гафеле бизани полощется "Юнион Джек".

— Это "Карадок", — заметил великий князь. — Если верить записке, которую передал ваш генерал, здесь три французских линкора, британский "Агамемнон" — вон он, самый правый, — и большой фрегат. Наилучшие их корабли, все паровые!

— Как бы англичанин не подпортил нам обедню, — забеспокоился прапорщик. — Выползет сдуру на минную банку, лягушатники и насторожатся...

За линией паровых линкоров виднелись еще корабли. Шесть парусных махин, каждая на буксире за отчаянно чадящим колесным пароходом. Идут в строю фронта, забираля к норду, в обход винтовых собратьев. "Встанут правее, аккурат на траверзе речного устья — понял прапорщик. — Что ж, толково. Тогда край плато вместе с батареями и передовыми позициями пулеметчиков окажется в фокусе дуги из... сколько их там? Раз, два три... да, из одиннадцати больших кораблей. Считая по четыре десятка на борт — по плато будет бить пять с половиной сотен пушек. Такой ураган чугуна способен смести любые полевые укрепления."

С моря снова громыхнуло. Ядра с "Карадока" ударила в край обрыва.

— Сейчас пристреляются, — прошептал Николай Николаевич. — Ну, теперь держись...

Прапорщик покосился на собеседника. Высокий, юношески стройный, затянут в безупречный, без единой складки, темно-зеленый мундир с серебряными эполетами. Форма его любимого конно-пионерного дивизиона, которую Николай Николаевич носит с 1850-го года. Каску-пикельхауб он держит в руке, за спиной. Бравирует, хочет показать свою храбрость под огнем?

Над головой взвизгнуло ядро, Великий князь чуть вздрогнул, но не стал даже втягивать голову в плечи — прапорщик видел, какого усилия воли ему это стоило. Да, ваше высочество, то ли еще будет, когда начнется настоящий обстрел...

Впрочем, надо признать, что Николай Николаевич ("Старший", как звали его в армии; "младшим" был его сын, главнокомандующий сухопутными и морскими силами Российской Империи в начале мировой войны), показал себя лихим воякой. И в Балканской кампании отличился, и при Инкермане пулям не кланялся. И сейчас держится отменно, разве что немного побледнел.

С моря раздался многопушечный рык: головной "Агамемнон" развернулся, ударил залпом. Недолет.

На батареях засуетилась прислуга. Передки подкатывали ближе, ездовые стояли, держа лошадей под уздцы. Уходить придется быстро, открыто стоящие на гребне пушки и четверти часа не проживут под градом снарядов с четырех линкоров.

— Ладно, пора и нам, — прапорщик сжалился над царским сыном. — Пойдемте, Ваше высочество, а то французы вот-вот начнут подниматься на плато. Ни к чему им видеть движение возле наших пулеметных гнезд.

Но не успели сделать десятка шагов, как звук артиллерийской канонады перекрыл гулкий удар. Лобанов-Ростовский обернулся, вскинул бинокль и заорал от восторга. Секундой позже к нему присоединилась и прислуга орудий. Даже великий князь, не в силах сдержать эмоции, подкинул высоко вверх свою каску, украшенную литым из серебра императорским орлом.

"Агамемнон", возле которого оседал высокий водяной столб, кренился, валился на борт. Даже без бинокля было видно, как с палубы падают в воду крошечные фигурки. Идущий в кильватере корабль отвернул, избегая столкновения. На минуту его высокий борт закрыл от зрителей картину погибающего корабля, и тут новый взрыв подбросил носовую часть линкора. По инерции его потащило вперед — снова оглушительный удар, новый столб пены и дыма под скулой. Когда пелена рассеялась, стало видно, что корабль стремительно уходит в воду, высоко задирая корму.

— Получилось! — в восторге орал Николай Николаевич. — Получилось ведь, мон шер ами! Как котята топнут!

Он порывался кинуться к орудиям и лично возглавить обстрел уцелевших французских кораблей, и прапорщику пришлось, чуть ли не силой уводить подопечного прочь. Два подорвавшихся на минах линейных корабля — это, конечно, замечательно, но не стоит забывать и о французах, карабкающихся на плато. Еще пятнадцать, от силы двадцать минут — они перевалят через гребень и окажутся в пределах действия "максимов".

Слух авиатора привычно уловил сквозь канонаду далекое жужжание. Он поднял голову, вгляделся, схватил Великого князя за рукав и ткнул пальцем на юг. Оттуда, на высоте примерно трехсот метров, выстроившись строем пеленга, подлетали три гидроплана. Когда моторы затарахтели прямо над головой от ведущего аппарата (прапорщик ясно различал цифры 32, командир авиаотряда), чиркнула косым взблеском и повисла зеленая ракета. Гидропланы один за другим заложили вираж в сторону неприятельского ордера.

Ну вот шутки и кончились, господа союзники. Теперь повоюем по-настоящему.

III

Гидроплан М-5

Бортовой номер 37

27 сентября 1854 г.

Реймонд фон Эссен

— "Тридцать седьмой", я "первый", как слышно, прием?

До Альмы оставалось не более пяти минут лету, когда с Эссена вызвали с "Адаманта".

— Я "тридцать седьмой", слышу хорошо!

Петька-Патрик перестал вертеться и с интересом вслушивался. Он еще не настолько освоил русский язык, но голос из загадочной коробочки действовал на мальчишку завораживающе.

— "Тридцать седьмой", задача меняется. Первый удар наносите по колонне линейных кораблей на буксирах за пароходами. Ориентир — устье Альмы. Повторяю — по кораблям на буксирах! Как поняли, прием?

— Понял вас, первый, атаковать линейные корабли, буксируемые пароходами. — дисциплинированно отозвался Эссен. И после короткой паузы спросил: — В чем дело?

— Вообще-то "первый" (согласно плану кампании, сторожевик с его мощными системами связи, всевидящим оком радиолокатора и беспилотником играл роль штабного корабля) должен был ответить в стиле "отставить вопросы, исполнять!". Так уже случалось, и не раз, но на этот раз оператор снизошел до разъяснений:

— Первая колонна напоролась на мины, два подрыва... нет, уже три. Вторая пытается встать между ними и берегом, к зюйду. Надо их пугнуть, чтобы кинулись врассыпную, авось попадут на вторую линию мин. Работайте бутылками и стрелами, атака по команде. Как поняли?

Как, удивился Эссен, стрелками-флешеттами — и по кораблям? И тут же вспомнил палубы линкоров, кишащие, как муравейники, матросами и пушкарями. Да, это имеет смысл...

Лейтенант оглянулся. Корнилович с Энгельмейером держались справа в строю пеленга. Эссен повернулся в Патрику, ткнул большим пальцем вверх, потом показал три пальца. Мальчишка обрадованно закивал. По их коду это означало "дать зеленую ракету". Если бы палец был один, ракета была бы белой, если два — красной. Зеленая означала команду ведомым "делай, как я".

Юный ирландец клацнул ракетницей, загнал в толстый ствол картонный бочонок патрона. Поднял громоздкий пистолет обеими руками, зажмурился и надавил на спуск. Зеленый комок огня улетел вверх и вперед, и лейтенант дважды, с секундным интервалом, качнул плоскостями — сигнал ведомым выстраиваться для атаки.