Попутчики-2

Внизу мелькали домики татарской деревни, за ними, на Севастопольской дороге, пылили прямоугольники пехотных колонн, разворачивались орудийные запряжки, двигались массы кавалерии.

Ведомые один за другим пристроились в хвост. Лейтенант снова качнул крыльями и дал штурвал вправо. Аппарат послушно лег на крыло, уходя в сторону моря.

* * *

Батареи, развернутые в море у самой кромки плато, то и дело выбрасывали в сторону кораблей столбы дыма. Они долго не расплывались, и ветер неспешно относил ватные облачка на юг, вдоль побережья. Крошечные всплески на местах падения ядер то и дело вставали возле бортов кораблей. Линкоры вяло огрызались одиночными выстрелами — ничего похожего на слитный грохот сотен орудий, которые представлял себе лейтенант. Лишь небольшой колесный пароход, вставший между линейной колонной и берегом, раз за разом ударял залпами.

Гидропланы сделали вираж над скалистым мысом, далеко выдававшимся в море. Эссен привычно направил звено вдоль неприятельской линии — как тогда, во время атаки на британский конвой. С высоты хорошо были видны облака мути, поднятые взрывами якорных мин. Видимо, подумал лейтенант, французы рискнули подойти к берегу как можно ближе, чтобы уменьшить дистанцию до обстреливаемых батарей. Вряд ли под килями у них сейчас больше сакраментальных семи футов. Вон, первый в линии завалился на борт и медленно погружается, выставив на обозрение борт и часть днища, обитого медными листами. Второй пошел на дно на ровном киле — над водой торчат марсы со спущенными стеньгами и поперечные черточки рей. Вокруг мельтешат шлюпки, море усыпано человеческими головами, обломками.

Три уцелевших отползают прочь. Трубы отчаянно дымят — машинные команды, наверное, выбиваются из сил, стараясь поднять давление в котлах до максимальных отметок.

— Тридцать седьмой, атакуйте корабли на буксире! Повторяю, на буксире! Как поняли, прием?

— Понял вас, первый, атакую!

Эссен ткнул пальцем вниз, указывая "бомбардиру" на горлышки "ромовых баб, торчащих из корзины. Но Патрик и сам все понял — он уже вскарабкался коленями на сиденье, сжимая в охапке три бутылки с зажигательной смесью. Длинные шнуры терочных запалов мальчишка намотал на указательный палец — чтобы все три сработали одновременно, как только бутылки полетят за борт. Все, как учили.

Гидропланы пронеслись над мачтами улепетывающих линкоров и один за другим нырнули к воде. Эссен заходил в лоб французской колонне на высоте пятидесяти метров. Впереди шлепал плицами колес маленький пароходик, за ним величественно ползла громада парусного линкора. Странно, успел подумать лейтенант, почему мачты такие низкие, и тут же сообразил — французы собирались встать на якоря и не спеша, со всеми удобствами бомбардировать берег. А стеньги спустили нарочно, чтобы поберечь в бою рангоут.

Сброс! Петька ящеркой нырнул к корзине, ухватил две бутылки, зажал зубами шнуры. Внизу мелькнул второй пароход с трехдечной махиной на буксире. Мальчишка успел швырнуть вторую порцию "ромовых баб" в концевой линкор, и Эссен увел аппарат в правый вираж с набором высоты.

Перед вылетом было условлено: при атаке на колонну кораблей, цели следует разбирать последовательно — ведущий работает по первому в ордере, первый ведомый, Корнилович — по следующему, мичман Энгельмейер по третьему.

— Тридцать седьмой, повторить заход!

Ну да, сообразил лейтенант, наверняка где-то на высоте болтается беспилотный геликоптер с "Адаманта" и потомки видят картину боя на своих огромных экранах так же ясно, как и те, кто сидит сейчас в кокпитах гидропланов. Эссен даже поискал аппаратик глазами, но, разумеется, ничего не увидел. Поди, разгляди эту белую фитюльку на фоне неба!

— Понял, Первый, выполняю.

Нос гидроплана опустился, и Петька-Патрик вывалил за борт новую порцию зажигалок. Увы, подумал лейтенант, результаты попаданий, даже если они и были, еще не видны. А может, и нет вовсе никаких результатов — не так уж долго затоптать, сбить кусками парусины огненное пятно, получившееся при падении на палубу бутылки с кустарной зажигательной смесью. Даже если им повезло, и в какой-то из линкоров угодило несколько "ромовых баб" — все равно, немедленного результата ждать не следует.

А вот паника — это другое дело. Головной пароход рыскнул вправо, утягивая за собой линкор. Нос многопушечной махины покатился в сторону моря, и тут мина взорвалась точно под бушпритом. Столб огня, пены, деревянных обломков взвился выше мачт, и Эссен инстинктивно завалился на левое крыло, влево, уводя аппарат к берегу. Быстрый взгляд назад — оба ведомых на месте, целы.

На "Адаманте" все правильно рассчитали, порадовался Эссен, французы и впрямь запаниковали. Один из пароходов уже обрубил буксир и улепетывает; лишившийся способности маневрировать линкор беспомощно дрейфует в сторону берега, подгоняемый легким ветерком с веста.

Тридцать седьмой, отлично! Еще заход, как поняли?

— Понял, первый! — ответил Эссен. — Выполняю.

Звено заложило широкий вираж, заходя для новой атаки. Стройной колонны уже нет, линейные корабли расползаются, кто вправо, кто влево, обходя "пострадавших". Подорванный линкор быстро садится носом, с бортов горохом сыплются в воду люди.

Лейтенант ткнул Патрика локтем, снова ткнул вверх большим пальцем, но на этот раз показал сначала один палец, потом, три. Белая и зеленая ракеты — "выбирать цели по способности".

Мальчишка-ирландец вывалил оставшиеся бутылки на корабль, описывающий циркуляцию в обход подорванного линкора, и лейтенант с удовлетворением отметил, что не все "ромовые бабы" пропали напрасно — на шкафуте парусного гиганта занимался пожар.

Выровняв аппарат, Эссен бросил взгляд на стеклянную трубку указателя уровня горючего. Еще один, много два захода — и пора домой. Сколько там у Петьки осталось бутылок — три, четыре? Что ж, пехотой придется заняться в следующий раз...

IV

Из записок

графа Буа-Вильомэз

"28 сентября. Кто бы мог еще сегодня утром предположить, что этот день обернется самой страшной со времен Трафальгара катастрофой для французского флота? Кто из нас поверил бы, что гордые красавцы, на которые совсем недавно взирали с надеждой десятки тысяч глаз, к вечеру опустятся на дно или спустят перед неприятелем свои славные флаги? Воистину, страшна судьба тех, кто расстался сегодня с жизнью; но и жалка участь того, кто пережил день и до дна испил чашу скорби и унижения!

Но обо всем по порядку.

По сигналу с флагманского "Вилль де Пари" отряд Лайсонса снялся с якорей. Корабли шли строем фронта, намереваясь как можно скорее занять места для обстрела берега. С барказов флажками передавали результаты промеров: наши храбрецы-матросы стойко и мужественно делали свое дело, невзирая на град ядер. Их прикрывал двумя своими пушками "Карадок", и русские батареи отвечали маленькому, но отважному кораблику частой пальбой. Воистину, в эту минуту я готов был простить англичанам их бегство!

Вслед за отрядом Лайонса двинулись и мы; корабль "Вальми", на котором автор этих строк поднял свой вымпел, шел на буксире за пароходом "Прометей", занимая место во главе колонны. По сигналу корабли выполнили поворот, перестроившись в шеренгу, и теперь "Вальми" оказался на левом, дальнем от Лайонса, фланге ордера. Спустя несколько минут (первый отряд уже выстраивался напротив плато и готовился начать бомбардировку) я распорядился поднять сигнал "поворот все вдруг" и повел отряд в обход фланга Лайонса. Планом, утвержденным вчера адмиралом Гамеленом, предусматривалось, что мы встанем на шпринги на траверзе Альмы, загнув левый фланг к берегу, и откроем стрельбу, поражая русские позиции через головы наших поднимающихся на высоты батальонов.

Таким образом, следовало некоторое время идти курсом на норд, после чего выполнить еще один поворот; после него и до постановки на шпринг колонну поведет "Сюффрен".

О взрыве на одном из кораблей Лайонса мне доложили как раз в тот момент, когда следовало отдавать приказ к повороту. Это произошло на дальнем от нас фланге ордера, а потому сигнальщики не смогли толком разобрать, с каким именно кораблем случилось несчастье. Я распорядился передать на "Сюффрен" — "уточнить, что произошло", и скомандовал поворот. Следующие несколько минут наш отряд двигался на зюйд-ост, вклиниваясь между мелководьем и левым флангом ордера Лайонса. К моему удивлению, корабли вели лишь редкий огонь по русским, маневрируя вразнобой.

И в этот момент сигнальщик передал сообщение, которое ввергло и меня и всех, кто находился в этот момент на шканцах "Иены" в трепет:

"Агамемнон" затонул, "Жан Бар" погружается носом".

Мы решительно ничего не могли понять: как может случиться, что два столь мощных боевых корабля потеряны за такой короткий промежуток времени? Если случай с одним еще как то можно объяснить (например, удачно пущенным ядром, попавшим в крюйт-камеру), то гибель двух подряд никак не укладывалась в здравый смысл! Тем более, мы своими глазами видели, что русские батареи ведут редкую стрельбу, целя в основном по нашим шлюпкам и отчаянному "Карадоку".

И тут появились крылатые лодки. Как ураган они пронеслись над нами, едва не задевая верхушки мачт. О палубу ударился некий предмет и разлетелся брызгами жидкого пламени. Видимо, это был брандскугель, сброшенный с крылатой лодки. Еще два таких же снаряда ударили один в грот-мачту, другой лопнул на шканцах. Всех охвати страх; матросы в ужасе бросались за борт, не в силах справиться с кромешным ужасом, обрушившимся на нас с небес. Положение спас лейтенант Грегуар Пинье. Он возглавил собрал вокруг себя матросов и те стали сбивать огонь песком и кусками парусины. Отважный лейтенант снял сюртук и, нещадно хлеща им по языкам пламени, подавал пример храбрости малодушным.

Крылатые лодки тем временем, вернулись. Они проносились над нашими головами, засыпая корабли зажигательными снарядами. Дым поднимался на идущей правым мателотом "Иене", досталось и другим. Но, к моем удивлению, результаты огненной атаки оказались не столь уж и впечатляющими: когда матросы под командой храбреца Пинье одолели пламя, выяснилось, что паника оказалась напрасной: мы отделались закопченным палубным настилом, обугленными кофель-нагельными планками да несколькими бухтами канатов, пострадавших от огня. По счастью, огненные брызги не попали на пороховые картузы, заранее поданные к орудиям. В этом случае последствия нападения с воздуха оказались бы куда разрушительнее.

Тем временем, летучие машины предприняли еще одну атаку, третью по счету. Мы ждали новой порции брандскугелей, но вместо этого воздух прорезал резкий свист, послышались тупые удары, полетели щепки. Стоящий рядом со мной старший артиллерийский офицер взмахнул руками и отлетел к фальшборту, будто сбитый ударом в грудь. Я наклонился к нему. Бедняга был еще жив, на губах его пузырилась кровавая пена. В грудь ему угодил заостренный металлический штырь, который, насквозь пройдя через тело, вонзился в палубу и почти целиком ушел в дерево. Я потрогал торчащий из досок хвостовик смертоносного снаряда, и на моей перчатке осталась кровь несчастного офицера.

Я сразу вспомнил, как британский репортер (тот самый, что бежал от русских) обмолвился о подобном оружии. Мы не обратили на его слова особого внимания, полагая, что оно представляет угрозу скорее для сухопутных войск. Как жестоко мы заблуждались!

Трое офицеров и семеро матросов на шканцах были убиты или тяжело ранены; погибли оба штурвальных и все сигнальщики. По счастью, русские не обратили внимания на буксирные пароходы, иначе последствия "железного дождя с небес" могли оказаться куда более тяжкими: мало того, что эти суда лишились бы управления вследствие гибели людей у штурвалов, стальные стрелы без труда могли пробить медные стенки паровых котлов, прикрытых сверху лишь тонкими досками! Стрелы ударяли в цель с такой силой, что их находили на артиллерийской палубе — они, словно бумагу, пробивали настил опер-дека, собранный из полуторадюймовых тиковых досок и летели дальше.

Но и без того атаки с неба натворили бед. Наш ордер распался; "Иена", следуя за "Саламандром", вывалилась из строя в сторону моря, непересечку ей шел "Виль де Марсель". Я с негодованием увидел, что на "Магеллане" обрубили буксир, и брошенный "Байярд" беспомощно дрейфует к берегу.

До ушей моих донесся гулкий удар, напоминающий раскат грома. Мне предстало страшное зрелище: под бушпритом "Сюффрена" встал высокий водяной столб, несомненно, следствие подводного взрыва. Линкор сразу осел на нос, и я собственными глазами увидел, почему так быстро погибли "Агамемнон" и "Жан Бар": несчастный "Сюффрен" не продержался на поверхности воды и трех минут. Опер-дек и полубак захлестнули волны — корабль садился носом, и шканцы, куда кинулись, ища спасения, матросы, напоминали теперь кишащий муравейник. Несколько минут — и корабль скрылся под водой, лишь море вокруг мачт, торчащих из воды, подобно покосившимся могильным крестам, кипело от сотен человеческих голов.

"Прометей" обходил гибнущий корабль со стороны берега, и я мог лишь беспомощно взирать на разыгрывающуюся трагедию. На шканцах бестолково метались люди; мои призывы (я звал сигнальщика, желая напомнить команде "Магеллана" об их долге), пропадали втуне. Крылатые лодки снова пронеслись над нашими головами, вывалив корабль новые порции свистящей смерти. Нос "Вальми" покатился вправо, влекомый натяжением буксирного конца. "Прометей" описывал крутую циркуляцию, следуя за идущим впереди "Алжиром": его командир сам, без приказа, решился вывести корабли из этого ада. Мы прошли мимо беспорядочно сгрудившихся "Иены" и "Вилль де Марселя" — тащившие их пароходы в попытке избежать столкновения сбавили ход, но перепутались буксирными тросами и теперь пытались разойтись.

Русские летучие машины, наконец, оставили нас в покое. Порядок на шканцах постепенно восстанавливался: убирали мертвые тела, уводили раненых, к штурвалу встали два матроса, место убитых сигнальщиков заняли другие.

Я огляделся. К зюйду от "Вальми" медленно оттягивались в море корабли первого отряда: "Помон", за ним "Шарлемань"; на его траверзе держался "Монтебелло". "Карадока" нигде не было и я, как ни старался, никак не мог его отыскать.

На мачте "Байярда" (его уже отнесло к самому берегу) взлетела гирлянда флагов, сигнальщик доложил: "Байярд" сообщает, "сел на мель". "Иена" и "Вилль де Марсель" разобрали, наконец, буксиры и пристраивались к нам в кильватер.

Ни о какой бомбардировке, конечно, не могло быть речи. Колонна шла на норд на четырех узлах. Уцелевшие паровые линкоры выстраивались мористее, имея во главе ордера фрегат "Помон". Я скомандовал изготовиться переменить курс на зюйд-вест и присоединиться к отряду адмирала Гамелена, когда корпус "Вальми" потряс страшный удар...

* * *

...к счастью, капитан "Прометея" оказался не робкого десятка. После того, как подводная мина (вне всяких сомнений, мы стали жертвами этого оружия, которое русские уже применили при обороне морской крепости Свеаборг на Балтике) поразила наш корабль, пароход подошел к "Вальми" и я оставил свой погибающий флагман. И первым, что я услышал, вступив на борт, стал доклад штурманского помощника, отвечавшего за сигнальную службу: