Танец над вечностью

Он поежился и почему-то оглянулся, потом прихлебнул кофе.

— Иногда мне кажется, что она до сих пор здесь, — пробормотал Рыбальски. — Ходит. Дурной розыгрыш? Кто-то хочет свести меня с ума? Я не хочу стать вашим пациентом, профессор Тиффано. Я не сумасшедший.

— Конечно, нет, — я внимательно разглядывал его. — Доверьтесь мне. Что тогда произошло?

— Она исчезла. Правда. Шла по дорожке, я слышал ее шаги. А потом перестал слышать... Оглянулся, а она... — он судорожно сглотнул. — Она растворялась в воздухе. Знаете, как туман... рассеивается... Я бросился к ней... и прошел сквозь. Господи... — Рыбальски поднял на меня безумный взгляд. — А что если ее и не было? Но ведь она же была?.. Я же не сошел с ума? Ведь нет?

— Тише, тише, выпейте, пожалуйста, — я подал ему чашку и успокаивающе похлопал по плечу. — Возможно, это колдовство...

— Да! Колдовство! — ухватился он за меня, как утопающий хватается за соломинку. — Я так им всем и сказал. Иначе и быть не может! Я не сумасшедший.

— Конечно, вы не сумасшедший, поверьте специалисту, — заверил я Рыбальски и сел на место. — Что Ева делала у вас дома?

— Я... пригласил ее. Она давно мечтала побывать в оранжерее...

— Простите за прямоту. Ева была вашей любовницей?

Он кивнул, а потом опомнился.

— Поймите, я люблю свою жену, но... еще больше люблю окружать себя красивыми вещами и людьми... И все не так, как вы могли подумать!..

— Ева упоминала о том, что худеет?

— Кажется, да, но я не придал значения.

— Ваша жена была в тот день в доме?

— Вы думаете, я идиот? Нет, конечно же! Она уехала к этой Алисе!..

— Кто был в доме, кроме вас двоих?

— Никого, я отпустил слуг на выходные.

— А ваша жена вообще общалась с Евой? Она знала ее?

— Моя жена — умная женщина, — устало произнес Рыбальски. — Она все понимает. Довольно вопросов. Кстати, профессор, вы действительно ученик того самого Бринвальца?..

— Почти, — улыбнулся я. — Профессор Бринвальц учил моего наставника, профессора Адриани.

— Хм... надо же, не соврали. Я знаком со стариком Бринвальцем, иногда обедаю с ним в клубе. Вас он не помнит, а вот успехами Адриани, своего лучшего ученика, частенько бахвалился. Правда, старик уже немного выжил из ума...

Меня прошиб холодный пот. Пора завязывать с враньем.

— Что ж, если мне здесь не верят, тогда позвольте откланяться, — с каменным лицом я встал с места.

— Поймите правильно, вы так молоды для профессора, что я даже не знаю. Ах, терять нечего, — Рыбальски тяжело поднялся с кресла и крепко ухватил меня выше локтя, глядя снизу вверх. — Решусь. Профессор Тиффано, если сумеете вправить мозги моему сыну, вдвое снижу цену на Соляной замок.

Я возвращался с утренних занятий в винденской школе клинка, чувствуя приятную усталость в мышцах и долгожданное просветление в мыслях. Трехчасовое махание клинком на свежем воздухе удивительно способствует очищению разума от всякой дури. Но более всего занятия были ценны возможностью свести знакомство поближе с младшим Рыбальски, по спланированному совпадению посещавшим ту же школу. Его отец огорошил меня странной просьбой — образумить мальчишку и отговорить его жениться на некой Алисе Вагнер. По словам Джеймса Рыбальски, эта распущенная молодая особа вскружила голову его сыну Сигизмунду и обманом пролезла в их семью. Угрозы лишить наследства и выгнать из дома не возымели на него никакого действия. Шарлотта была в отчаянии, а Джеймс Рыбальски искренне считал, что не обошлось без приворота или чего-то подобного. Сына словно подменили. Пока я судорожно размышлял, как повежливей отказать, Рыбальски добавил, что проклинает тот день, когда вместе с сыном посетил репетицию "Винденский львиц". Оказалось, что Алиса подвизалась у них на подтанцовке, как и остальные ученицы из школы танца госпожи Рафаэль. И я больше ни секунды не колебался, обрадовавшись такому удачному предлогу и заодно попросив Рыбальски посодействовать тому, чтобы циркачка Луиджиа получила место в Императорском театре. Он понимающе мне улыбнулся и пообещал помочь, заметив, правда, что кружить голову сразу двум женщинам может быть опасным занятием. А я не стал его разубеждать, моя совесть мирно дремала где-то в дальнем уголке сознания.

В гостинице я сразу направился к привратнику. Открытие регаты было в полдень, но надо еще успеть переодеться и заехать за Луиджией.

— Почта была? — спросил я с замиранием сердца. Ну а вдруг...

Грег кивнул и подвинул ко мне внушительную стопку приглашений. С легкой руки Лешуа я стал необычайно популярным.

— А вот еще аускрет Альбертини лично просил вам передать и очень настаивал на том, чтобы в этот раз вы не отказывались...

— Что ему от меня опять надо? — нахмурился я.

— Известно что... — с угодливой готовностью отозвался привратник. — Дочка у него на выданье.

— Только этого не хватало... Грег, а что вы знаете о жене Рыбальски и о его сыне?

— Хм... Шарлотта Гибауэр... Так ее в девичестве звали. А, ну вы же не знаете. Гибауэры — старинный и благородный род, ведущий свое начало от гарлегской императорской семьи. Кажется, она даже приходится ныне здравствующему императору троюродной бабушкой или теткой, не уверен точно. В юности была невероятно хороша собой, такая ледяная красота. Головы кружила, сердца разбила многим. А замуж вышла за торговца, вот так бывает, да... А вы же были у них в поместье? Этому дому лет триста, не меньше. Родовое гнездо. Злые языки поговаривали, что ее отец полностью разорился, поэтому, чтобы спасти семью, она и вышла замуж за Джеймса Рыбальски. Ну а ему было нужно ее положение в обществе.

— Неравный брак? А что сейчас про нее говорят? Она ревнует мужа?

— Для истинного аристократа невозможно выказывать свои настоящие чувства при людях. Фрона Рыбальски всегда держится с достоинством, хотя... — привратник понизил голос и перегнулся через стойку ко мне, — об интрижках ее мужа все знают. Он покровительствует Императорскому театру, особенно его юным красоткам.

— А фрона Рыбальски всегда была такой худой? Джеймс Рыбальски упомянул, что ей нездоровится в последнее время. Что-нибудь серьезное?

— Правда? Не знал... — привратник жадно впитал мои слова, и я с досадой понял, что уже к вечеру по Виндену поползут слухи о смертельной болезни Шарлотты. Впредь надо быть осторожней.

— А что с младшим Рыбальски? Что о нем говорят?

— Ох, молодой повеса, тот еще гуляка. И в кого только пошел? Старший Рыбальски, хоть и любит повеселиться, но в делах спуску никому не дает, голова светлая, что да, то да... А младший только деньги проматывает да с девками гуляет...

— А я слышал, что он жениться задумал...

— Этот-то? Шутите, фрон профессор?

— Говорят, что на какой-то певичке или танцовщице... — я сделал вид, что пытаюсь вспомнить. — Кажется, Алиса Вагнер... Не слышали о такой?

— Да полноте вам, профессор, — отмахнулся привратник. — Его фрон Рыбальски уже давно обручил. Еще с пеленок.

— Да? — удивился я. — И с кем же?

— У фрона Рыбальски всё с умом делается, всё для дела. А породниться с бургомистром это ж как выгодно, сами подумайте? Магистрат и так весь подкормлен, а уж если и бургомистр в родичах будет, то...

— То весь город будет принадлежать семье Рыбальски, — пробормотал я. — Интересно получается. Кстати, вы экипаж заказали?

— Да, все сделано, не извольте беспокоиться. И места для вас займут самые лучшие. Фрон профессор, неужели вы появитесь на открытии регаты... с этой циркачкой?

Я сдержанно кивнул, не желая появления еще большего количества слухов, и отправился к себе. Перед регатой еще надо было успеть привести себя в порядок, ополоснуться и переодеться. Я бы, наверное, даже побрился, но стоило только вспомнить наглое послание безумицы, как пропадало всякое желание. Пусть только появится на открытии. Ловушка скоро захлопнется. Лешуа с парочкой головорезов и закрытым экипажем уже ждут. Эта дрянь даже пикнуть не успеет.

Лагерь циркачей располагался за чертой города. Я немного нервничал, что приехал слишком рано, но хмурый дядя Луиджии окинул меня презрительным взглядом, недовольно сплюнул и крикнул:

— Эй, Лу, выходи уже, хорош перед зеркалом вертеться!..

Дверь фургончика распахнулась, и под смешки остальных цирковых, собравшихся поглазеть на такое событие, появилась циркачка. У меня дух перехватило. На мгновение почудилось, что ко мне идет Хриз, но нет... Слишком скромно, целомудренно и как-то несуразно. Закрытое темно-синее платье до пола, на шнуровке и с очень пышной юбкой, маска из серебряной парчи, шляпка и шелковые перчатки. Циркачка казалась девочкой, которая тайком надела мамину нитку жемчуга и нарядилась в ее строгий взрослый наряд. Чуточку смешно, но мило. Она сделала пару шагов ко мне навстречу и запнулась, опёршись на легкий зонтик. Раздались смешки и издевки. Даже под маской было видно, как Луиджиа вспыхнула румянцем. Я поспешил к ней, подставляя руку.

— Обопритесь и не волнуйтесь, пожалуйста.

Она нерешительно взглянула на меня из-под крохотной шляпки с вуалеткой, чудом державшейся на ее белоснежных волосах, и закусила губу.

— Простите меня, — выдавила Луиджиа чуть не плача. — Я первый раз и... Глупо, не надо было так наряжаться...

— Вы прекрасно выглядите. Возьмите меня под руку.

Я сам вложил ее узкую ладонь в шелковой перчатке себе под руку и повел к экипажу. Луиджиа дрожала, тяжело опираясь на меня. Неужели она боится? Меня? Или волнуется?

— Эй, ты! — ее дядя загородил мне путь, глядя исподлобья. — Руки начнешь распускать — голову оторву! Понял?

— Дядя Ежи!.. — пискнула она.

— А ты, писюха, смотри у меня!.. Молоко на губах не обсохло, а уже на свиданье шастать удумала!..

— Довольно ее оскорблять! Ваша племянница вернется в целости и сохранности. Обещаю.

Я отодвинул мужчину с дороги и потянул девчонку за собой. Перед распахнутой дверцей экипажа я остановился и подобрал с сиденья букетик подснежников, по совету Лешуа предусмотрительно купленный у цветочницы.

— Позвольте?..

Я приколол букетик к расшитому вышивкой воротнику ее платья и ободряюще улыбнулся. Она охнула и прошептала:

— Мне никто еще не дарил цветов... — и потупилась так, что меня ослепили солнечные блики в отражениях крошечных зеркальных осколков, нашитых на ее шляпку.

— Да? А на выступлениях разве не дарят? Нет? Мне кажется, подснежники вам очень подходят. Такие же нежные и ранимые...

В экипаже всю дорогу Луиджиа молчала, отодвинувшись на самый край сиденья и застыв в напряженной позе, словно пойманная в клетке птичка. Я же не мог понять, что делаю не так. Почему она меня боится? Извозчик тоже нервничал, правда, по причине того, что не успеваем вовремя, и гнал во весь опор, удивительным образом маневрируя на запруженных экипажами и людьми улочках. Чувствовалась нетерпеливая лихорадка праздника. Горожане стекались к центральной площади святой Бригитты, откуда открывался самый лучший вид на канал Дымная, закованного в строгую каменную набережную.

— Кстати, — нарушил я молчание, — помните, я обещал помочь и устроить вас в Императорский театр?

— Не стоило, — выдавила она из себя.

— Я виноват перед вами. Поэтому это то малое, что смог сделать. Вы сможете переехать в школу танца госпожи Рафаэль и...

— Куда? — вдруг вздрогнула она.

— В школу танца, — повторил я терпеливо. — Ее ученицы задействованы в постановках Императорского театра на подтанцовке...

— Спасибо вам, — едва слышно прошелестела она.

— Луиджиа, я хочу вам сразу... — я потянулся за кошелем с золотом, намереваясь уплатить ей как осведомителю, и неосторожно подвинулся ближе, чем вызвал неожиданную реакцию с ее стороны.

— Не трогайте меня! — взвизгнула она и отшатнулась, подобрав колени под подбородок.

— Да что с вами такое? — изумился я. — Почему вы меня боитесь, Луиджиа?

— О вас такое говорят, — она сжала в руках зонтик, прижав его к коленям. — Что вы — богатый обольститель... Что соблазнили и бросили приму "Винденских львиц", а чтобы она вас не донимала — покупаете ей целый замок... Что вы обесчестили дочку аускрета Инженерной гильдии и пообещали на ней жениться... А еще вы заказали часы для уродливой циркачки у лучшего часовщика города и заявили, что... что... что... Но уродина может за себя постоять, понятно?

Она выставила вперед кулачок в шелковой перчатке, а меня разобрал истерический смех, даже слезы выступили на глазах. Кто бы мог подумать, что я окажусь в роли коварного соблазнителя! Ведь еще совсем недавно все было наоборот — это на мою честь посягала похотливая безумица, лапая меня в экипаже...

— Почему вы смеетесь? Что вы задумали? Куда мы едем? Выпустите меня немедленно!

Луиджиа принялась лихорадочно тыкаться в дверцу экипажа, пытаясь на ходу выбраться наружу. Я вытер слезы и крепко перехватил девушку за плечи, развернув к себе лицом. Она зажмурилась и съежилась, слепо колотя зонтиком и едва не разбив мне очки.

— Пустите!..

— Луиджиа, это все слухи, которые распускают недоброжелатели, — мягко сказал я, поймав зонтик. — Неужели вы в них верите?

— Отпустите!.. — она продолжала вырываться.

— Взгляните на меня. Откройте глаза. Ну какой из меня соблазнитель? — хрупкость ее плеча заставила мой голос дрогнуть. — Господи, в Виндене и шагу ступить нельзя, чтобы тебе что-нибудь не приписали. Скоро и в смертельной болезни Шарлотты Рыбальски обвинят тоже меня...

-Что? — она открыла глаза и уставилась на меня с ужасом. — Вы и ее соблазнили? А почему смертельная?.. О боже! Вы... вы... больны? У вас звездная сыпь? Пусти-и-и-ите!

От ее визга заложило уши, и опасно задрожало стекло в окошках экипажа.

— Тише! — перепугался я и ляпнул первое, что пришло в голову. — У вас маска сползла...

Она мгновенно захлопнула рот и закрыла лицо руками, отвернувшись и поправляя маску.

— Луиджиа, я клянусь вам, это все слухи. Глупые и нелепые. Мне нужна ваша помощь. Я щедро заплачу. И я ни в коем случае не собираюсь посягать на вашу честь, но выглядеть должно именно так. Я буду оказывать вам знаки внимания, чтобы вызвать ревность и выманить одну опасную преступницу. Но вам ничего не угрожает, клянусь!..

Глава 7. Хризокола

Маска была на месте. Я перевела дух и уже открыла рот, чтобы закатить новую истерику, как до меня наконец дошли слова Кысея. Кого этот придурок собрался ловить?!?

— Какую еще преступницу? — хрипло прошептала я, хлопая ресницами и силясь выдавить слезу.

— Вам нечего опасаться, — сбивчиво пояснил он. — На площади караулят мои люди, которые сразу же ее схватят, как только она посмеет приблизиться. А она должна посметь! Должна потерять голову от ревности, поэтому мне и нужна ваша помощь... Я щедро заплачу, вот, держите, — он всунул мне в руки увесистый кошель.

Вышкребок небритый!.. От злой обиды у меня задрожали губы, а на глаза уже безо всяких усилий навернулись слезы. Я швырнула кошель с золотом ему в лицо и попыталась стукнуть зонтиком, но мерзавец увернулся.

— Вы думаете, раз я танцую полуобнаженная, у меня совсем нет гордости и чести? Я не продаюсь! Выпустите меня немедленно!