-Санек?? — заорал ещё громче Бирюк, — ты где? Тут такие дела творятся, тебя Крюк с ребятами ищут, девчонка-то одна — Вихревская крестница... а его мать...

-Знаю, слушай и звони ему прямо сейчас, у меня днем не получится звякнуть. Кароч, мы в Москве — где, не знаю, но точно на окраине, пару дней ещё здесь покантуемся. А потом кто-то сделает паспорта, и девчонок хотят в Турцию, проститутками...

-Ё... — в три этажа выругался Бирюк.

-Точно! Скажи Крюку. Я не думал, что их воруют, думал, типа выеживаются, есть такие сучки, хоть и малолетки. Ещё скажи — Вихря девчонка при мне, я её этим козлам точно не отдам, пусть там кого хошь подключают, ща же по телефону можно вычислить где и как. Все, Бирюк, я за Вихря и его близких -костьми лягу. Мне не звоните, я выключаюсь. Если узнаю чего и смогу когда, хоть смс-ку скину.

Бирюк заколебался: время четвертый час, как звонить Крюку? Ладно, если обматерит... а потом решился — была не была... и набрал номер, ответили, как ни удивительно, на втором гудке:

-Владимир Ефимович, извините, что я звоню ночь...

-Короче, Бирюк, слушаю тебя.

Бирюк слово в слово передал разговор с Платоном. На том конце послышался шумный вздох:

-Надо же, не совсем мозги отмороженные! Хорошо, молодец, что сразу звонишь, время сейчас, даже не деньги а золотые слитки. Добро, если ещё прозвонится — немедленно, слышишь, немедленно, меня в известность ставишь! Спасибо!

Крюк, едва закончив разговор, тут же набрал номер этого мужика, Полосухина, что ранним утром заявился к нему — толково и понятно пояснив, кто он и что хочет от братвы, договорились о взаимном сотрудничестве, сразу.

Вот Крюк и звонил, коротко переговорив, выслушав слова благодарности, пошел досыпать. А Антону, ворочающемуся на своей, почему-то ставшей жесткой постели, хотя всю жизнь дома у мамули было самое любимое спальное место, тут же позвонил детектив из Москвы.

-Антон Дмитриевич, засекли мы интересный звоночек, из Бескудникова, звонил этот самый Платон, сейчас вычисляем точное место.

-Спасибо, утром я к следователю, а вы там с московскими коллегами-оперативниками все согласуйте. Антон встал, попил водички, осторожно зашел в комнату мамульки и умилился — его мамулька и Колюшка спали на одной кровати, хотя с вечера мальчику было постелено на диване. Натка была на смене.

Чуткая мамка тут же подняла голову:

-Чего не спишь?

-Да бессонница замучила.

-Там в холодильнике в банке, я травки заваривала, выпей.

Она осторожно и бережно поправила на ребенке одеяло и проворчала:

— Не мешай нам спать!

-"Надо же, знает пацана два дня, а смотри, как прикипели друг к другу!" — подумал Антон и улыбнулся— со стороны Полосухиных проблем не будет, а Наташа... он почему-то поверил вот только сейчас, что она будет рядом с ним, сколько там ему ещё отпущено.

Утром для похитителей начались проблемы. Платон сначала не стал будить Лерку, пожалев её, решил пусть поспит. Пошел на кухню, полез в обшарпанный холодильник и присвистнул — шаром покати.

-Юсиф! — постучал он в комнату, — я святым духом питаться не умею.

Тот, заспанный, весь в засосах, сначала не понял:

-Шьто?

Платон разозлися:

-Жрать охота!

-А-а-а, — зевнул этот... зверёк, — точно, сичас. Набрал чей-то номер, что-то сказал, явно на своем языке.

-Чириз польчаса пириедут пиривизут, аткроиш, забэрёш, а я пака — спат!

Платон решил разбудить Лерку, пусть умоется, пока все дрыхнут. Подошел, удивился, вроде не жарко, а она вся раскрасневшаяся, не реагировала .

-Лер, — тронул он её за плечо, — просыпайся!

Та что-то невнятно бормотнула.

-Лер! — он уже потряс её и нечаянно дотронулся до её щеки — она была горяченная.

-Бля! Заболела девчонка!

Он напрягся, вспоминая, как лечились они на зоне при температуре.

-Вихрь, помнится, на Крещение? Да, точно! На Крещение с температурой 39 орал на Санька -' Лей, падла, я сказал!! — а Санёк, глядя на его красное лицо, уговаривал:

-Вихрь, ты ох... чумел, на улице минус двадцать пять, помрешь ведь на хрен?

Но Вихрь, зараза упертая, орал на всю зону.

И Санек, зажмурившись, вылил на него ведро ледяной воды, набранной ровно в двенадцать ночи, — как бы Святая вода должна течь везде в это время. Вихрь заорал, заухал, потом как-то удивленно сказал: -Во, блин, тапки примерзли !!

-Вихрь, пиши, что я не виноват, двинешь кони утром, а мне сроку намотают ещё.

А утром Вихрь встал как огурчик — температуры и простуды не было.

-Так, это точно ей не пойдет, бля, таблетки нужны.

В дверь позвонили, Платон пошел открывать, не забыв спросить:

-Кто?

-Пиццу заказывали?

-А хрен её знает, чё заказывали, — пробурчал Санек, открывая.

У двери стоял парняга с несколькими коробками в руках, от которых шел умопомрачительный запах, или это Платон так жрать захотел?

-И чё? Платить за них надо?

-Нет, все оплачено, приятного аппетита!

-Да уж, точно! — буркнул Платон и, взяв коробки, потащил их на кухню.

На вкусные запахи проснулись все, кроме Лерки.

-Где? — кивнул на комнату Юсиф.

Платон буркнул:

-Заболела она! Температура высокая, лечить надо, даже не просыпается.

-Вреш? — Прошел в комнату, потрепал девчонку за плечи, она не реагировала, потрогал лоб, покачал головой. — Ликарств нада. Пайдеш купыш, на денги, — сунул Платону три штуки, — самый люччий ликарств береш, бистро-бистро туда-суда, назад.

-Ща пожру и сгоняю, а то все без меня сожрете!

Платон шустро расправился с двумя большими кусками пиццы и собрался бежать в аптеку, он торопился, что-то не понравились ему хитрые какие-то взгляды этого, ставшего ему не просто неприятным, а противным, Эдика.

-Где твои глаза, Санек, были? Штуку баксов захотел срубить, не пыльная работенка, ага?

Платон, выскочив из подъезда, огляделся и, заметив на дальней скамейке какого-то бомжа-не бомжа, потрепанного старика, подбежал к нему:

-Слышь, мужик, не знаешь, где тут аптека поблизости?

Старик ответил каким-то не совсем старческим голосом, но Санек, в другое время сразу это просекший, торопился. Махнув рукой, побежал, оскальзываясь, на подстывших за ночь дорожках, в аптеку. Там накупил всяких таблеток, сироп от кашля, какие-то порошки, заскочил в маленький магазинчик, купил соку девчонке и полетел в квартиру, пробежав мимо все так же сидящего старика, буркнул:

-Спасибо, бать!

Открыла дверь Катька, какая-то злая, а чё на неё смотреть, Платон, отодвинув её плечом, потихоньку вошел в комнату... а там...

Этот похотливый козел, Эдик раздевал девчонку, которая была никакая, похоже, даже пошевелиться не могла. А эта тварь ещё и приговаривала:

-Не бойся. Сладко будет!!

Платон аккуратно положил лекарства в угол комнаты и все так же, на цыпочках, в два шага добрался до этого шакала. Рванув его за плечо, шумнул:

-Сладко будет тебе! — И впечатал свой немалый кулак в эту похотливую морду. Тот отлетел к окну.

-Ах, ты! — он ринулся на Платона, но куда этому, пусть даже и горячему кавказскому парню, против Платона, которого ещё в детстве за его кулаки, вся округа знала как "Кувалду". Это потом, когда его закрыли в первый раз, сменилось погоняло на более звучное — Платон, от фамилии. Один Вихрь мог его так назвать и то наедине. Ну, Вихрь — это отдельная тема. И бил Санек этого сучёныша, от всей души, вымещая на нем всё: и свою слепоту, и злость, и больше всего за вот эту беспомощную малолетку, которая по случайности попала в лапы козлов.

Эдик сначала, доставший Платона несколько раз, начал выдыхаться, а Санек, наоборот, бил расчетливо и с удовольствием. Он не слышал, как где-то вдалеке визжала Катька, не слышал криков Юсифа — он работал кувалдой. И только когда в очередной раз отлетевший в угол Эдик сполз по стенке и не смог подняться, Санек остановился.

Юсиф, начавший было орать на него, поперхнулся, увидев его взгляд.

-Ти чего?

-Он сука и на мертвую полезет! Ты просил охранять её?

— Ну, прасил!

-А чего этот зверек лезет? Ты не можешь его остановить — я могу!!

— Я тебе это не забуду, — охая и постанывая, поднимался Эдик.

-Я — тоже! Подойдешь к больной девчонке хоть на метр, руки-ноги поотрываю!

Бормочущий проклятья на своем языке Эдик, пошатываясь, поплелся из комнаты.

-Сука, бля! Озабоченная! — сплюнул Платон, и вызверился на Юсифа:

-Ты меня на что подписал? Девчонок просто в Москву доставить, а ща чё творится?

-Разбирус!

-Вот и разберись, а к девчонке больной — не хрен лезть. Вот, другая из под него не вылазит, пусть и ....

Платон неуклюже, не приходилось до этого ухаживать за больными — развел какую-то "Упсу", осторожно, по ложке влил ей в рот, приговаривая:

-Давай, Вихрева крестница, глотай! Надо выздороветь, всем назло.

Лерка уснула, Платон укрыл её каким-то пледом, найденным в шкафу, и угрюмо задумался.

По всему выходило — он нажил себе врага. Ладно, бы был один — ему по фиг, а вот девчонка эта... она и впрямь сейчас вот такая беспомощная, стала ему чисто сестренка, и он обязан её вытащить из этого дерьма, тем более он сам этому помог. Так и сидел Платон в комнате. Постучала это старшая шалава:

-Иди, поешь, никто Лерку не тронет!

На кухне сидели все, девки сварили макароны и посыпали их тертым сыром. -"Хоть на это умения хватило!" — про себя поворчал Платон.

Этот Эдик зыркнул распухшей рожей, скривился, но промолчал. Юсиф велел девкам идти в комнаты, разговор не для них будет.

И опять говорить начал на приличном русском языке, пояснив, что в три дня никак не укладываются -задержка с загранпаспортами, что-то у человека, ведающего всеми этими делами, пошло не так, да и надо фотки девок сделать, загримированных, а эта малолетка тоже не вовремя заболела.

-Ей там не полегче?

-Спит она, вроде немного температура спала, но дело к ночи, а ночью всегда, если болеть — хреново, может и опять подскочить.

-Ты — за сиделка!

-Сиделка-то сиделка, а хоть какое одеяло бы надо, знобит её .

Юсиф скривился, опять куда-то позвонил.

-Пиривезут, жди.

На этом и разошлись. Где-то через часа полтора полураздетая или, наоборот, полуодетая Нютка принесла большой пакет:

-На, отрывают вот не вовремя.

-Ты бы помолчала, шалавища, иди по-хорошему.

-Я Юсифу все скажу!

-Скажи, скажи, мне по хер!

Платон осторожно снял с Лерки покрывало и куртки, и укрыл её одеялом, вроде, теплое, может, трясти перестанет. Опять развел порошок, Лерка на немного приоткрыла мутные больные глаза:

-Мамочка, больно!!

-Эх, сука ты, Санек. Но ничё, должен быть выход! Значит, что мы имеем: отлет-отъезд задерживается, пока Лерка болеет, её даже фоткать не будут. Менты, они и в таможне менты, глаз наметан у них. Вон, Киля рассказывал, когда в Турцию летал, смотрят, как рентгеном просвечивают... Дня три на болезнь кладем, я пошепчу тихонько, чтобы придурялась побольше, что вставать тяжело. Так, пара-тройка дней на паспорта уйдет, дней шесть-семь — значит, надо устраивать побег. Хрен с ним — я, а девчонке надо возле мамки быть. Да и Вихрю много чем обязан ты, Платон — забили бы на зоне, не подоспей Вихрь вовремя, как он их всех тогда поносил, умел без кулаков опустить, как ща говорят — ниже плинтуса.

Спал, вернее, дремал, Платон очень чутко, девчонка стонала, металась, пошел на кухню, набрать воды из чайника, попоить её.

И опять умение ходить неслышно пригодилось. Теперь уже Эдик негромко говорил Юсифу:

-Я его пришью, гад буду, как только мы с девками в таможенную зону зайдем, его мои и пришьют.

-Ти дурак? Надо хотя бы улетэт, там же камер слэдит везде. Твой мэст подождет, вот паспорт дэлат -проблем, ни панимаю, всэгда бил бистро!

Платон бесшумно вернулся в комнату, и во время... минут через пять-семь неслышно зашел Юсиф. -"А Санек чё? Санёк спит!"

Тот едва взглянул на него, а возле Лерки постоял, послушал её хриплое дыхание и стоны, потрогал лоб. 'Убедился сука, что не вру?' — со злорадством подумал Платон, и так же тихо вышел.

Через небольшой промежуток начались стоны-охи, Санек уже не скрываясь, потопал на кухню, стал наливать из чайника в кружку теплую воду и, подняв глаза, увидел в дверях Юсифа.

-Лекарство давать пора! — буркнул ему и пошел в комнату.

И что его потянуло включить мобилу-сам не понял. А там... три большие СМСки. -Так, Бирюк... — фигня всякая, Крюк — это уже интересно?

От Крюка была подробная инструкция, что и как надлежит делать Платону, если он не совсем долбанутый и хочет быть живым. Санек раз пять повторил её и, вздохнув, стер, мало ли, уснет, и эти скоты прочитают. Третья была от какого-то незнакомого Андрея. Но фигли, не до жиру. Надо было спасть Лерку, а мужик дело писал — дедок бомжеватый, оказалось, не зря там ошивался, на лавочке. Завтра надо было ему суметь рассказать, что и как. Платон малость повеселел, написал ответ Крюку и этому второму, стер все и, напоив Лерку лекарством, завалился спать, засунув мобилу в передний карман брюк — попробуй вытащи!

Утро принесло новые проблемы. Когда все выползли на кухню — жрать-то охота, Юсифу на телефон резко запиликали сообщения, читая которые он все больше мрачнел. Потом вызверился на свою грелку-Нюту:

-Ни трогай меня! Тэбе ноч мало? Какой из тебя жина? Савсэм ничего не умеиш! — он с отвращением отодвинул от себя тарелку с макаронами, ну не умели девки больше ничего, Платон и то мог супец сварганить.

Нюта, постоянно оглаживающая Юсифа и соглашающаяся на все, липла к нему, не обращая внимания на остальных — надеялась, похоже, что Юсиф передумает отдавать её в бордель, такую-то ласковую и покорную.

А Юсиф разорался, его бесило все: что она выбрала не тех девок, только, что светловолосые, одна вон распечатанная давно, а он велел нетронутых.

-Но Лерка же... — робко заикнулась Нюта.

Тот вызверился ещё сильнее:

-Лерка — савсэм балной. Зачем тащил такой?

И понес, что ему за такую дохлую больную никто не заплатит, что он не обязан лечить эту русскую, что его все достало в этой дурацкой России. То ли дело в Киеве: прилетел, забрал, отвез. И девки согласные, и дэнги хароши.

— А-здэс... дакумэнт сиделат и то праблэм.

Платон сидел с каменной рожей, а в душе радовался, как пацан — новой машинке.

-Ааа, суки, обломитесь!!

Потом сказал:

-Я... это, пожрать могу сварить, научился на зоне, только купить бы надо картошки-моркошки, луку там, кубиков бульонных.

-Вот, — опять заорал Юсиф, перемежая русские и турецкие слова, речь свелась к тому, что бестолковые девки, ничего не умеющие навязались ему и т.д.

-Иди, пакупи, — Юсиф бросил на стол какие-то смятые деньги.

Платон аккуратно пересчитал их:

-Пятьсот тридцать пять рублей, тогда я курицы или какого мяса куплю.