В сияющие окна вливался солнечный свет, в пустых теперь углах квартиры ничего не валялось, все оставшееся барахло аккуратно разложено по шкафам и ящикам, даже воздух стал другой...
Димка заряжал уже третью партию стирки, благо, старенькая, оставшаяся от бабули машинка исправно работала. Петр Николаич починил утюг, подкрутил все краны, подтянул все болтающиеся петли, Димка помогал как мог, ох и устал же он, но виду не показывал.
-Дим, я дома пересмотрю постельное, кой чего тебе принесу, негоже на таком рванье спать, ох, матери твоей я бы с огромным удовольствием открутила голову.
-Теть Даш, у меня немного денег есть, от батиной получки, да мужики вот собрали.
-Нет, это тебе на питание и за квартиру заплатить, а я по соседям клич кину, насобираем тебе приданного.
Как раз уже к концу уборки домой ввалился батя... в грязных ботинках. Он с порога хотел пойти в кухню, но не тут-то было... Ох, как его ругала и лупила мокрым полотенцем теть Даша!
Батя бегом выскочил из квартиры — полетел мыть свои сто лет немытые и нечищеные ботинки, потом чуть ли не на цыпочках пришел обратно.
-Дима, идите-ка с Максимкой за продуктами, много не бери: так, хлеба, масло, молоко, сахар, соль, макароны. А я с твоим родителем пообщаюсь...
Чего уж ему наговорила теть Даша... но батя теперь каждый день приходил в чистой обуви, старался не оставлять после себя грязную посуду — получил опять от теть Даши, которая каждый день приходила с проверкой.
С ней же и сходили на рынок, приобрели Димке все необходимые вещи, он и не знал, что можно так торговаться, и на эти деньги, что у него были, купить гораздо больше вещей. А от теть Даши Димка получил в подарок вязанный джемпер, который истово полюбил и носил постоянно.
В классе встретили его воплями и восторженными выкриками, все старались хлопнуть его по плечу, говорили чего-то радостное, а у Димки опять чуть не брызнули слезы... Впервые, с той поры, как умерла бабуля, а их с батей бросила мамка, Кондратьев не чувствовал себя ущербным, он упивался вниманием одноклашек и понимал, что очень многое изменилось в его такой невеселой жизни, и в лучшую сторону.
А Ленка Петрова — задавака и ехидина вдруг сказала:
-Кондратьев. А ты у нас оказывается такой симпотный, стрижечка тебе идет. Садись со мной, буду помогать, ведь отстал ты по программе.
— Ну ты, Петрова, даешь! — присвистнул Чума.
-Правильно, Ленка! — поддержал Бобров, — Диман, ты если чё трудно, не молчи, сразу говори, поможем.
И теперь в классе пустовало только одно место — Лерки Темновой.
Ребята на перемене пояснили, что 'у неё какая-то фобия, ну, шарахается она от всех пацанов, и пока сидит дома. Не, мы её видели, она знаешь, такая зашуганная, с нами немного поговорила и домой рванула. А чё, мы не обижаемся. Катька Соснина, она с пацанами-то давно якшается, а Лерка — она домашняя. Китушку вон по ментовкам таскают, там, видать, серьезно все, мамашка его всегда такая ходила, нос задрав. А ща вся такая сникшая, глаза книзу и быстро-быстро проходит.' — Бобров, как всегда, был в курсе всех дел.
-А ты, Диман, у девок теперь будешь нарасхват, шрам вон заимел, — он кивнул на красный ещё шрам над бровью, — а шрамы мужчин украшают!
А после уроков решился-таки Кондратьев пойти к Лерке. Выгонит — выгонит, а так хотелось её увидеть и подбодрить.
Открыла смутно знакомая тетка.
-Здрасьте, мне бы Леру.
-Дима? Проходи.
-А Вы, а-а-а, вспомнил... вы Леркина крестная. Ещё в садик за ней приходили.
-Да, проходи, садись! — она усадила его за стол на кухне, — как раз во время — сейчас щей поедим.
-Да, я...
-Ой, молчи лучше.
-Лер, Лера, у нас тут гость пришел, — позвала она .
-Какой ещё гость? — в кухню заглянула Лерка.
-Ой! Кондрат, ты?
-Я, Лер, вот пришел... — осторожно проговорил Димка.
-Димка, придурок, я так за тебя боялась... когда уезжали — ты же весь в крови был!
Лерка подлетела к нему и уставилась во все глаза.
-Худой какой, шрамище остался. Кондрат, я рада что ты живой-здоровый.
А Кондрат глупо разулыбался — Лерка его не боится.
-Лер, дай человеку поесть!
-Ой, теть Вер, и мне наливай! И болтала за столом Лерка обо всем, не касаясь похищения.
А Вера незаметно подлила обоим ещё щей. Лерка в разговоре и не заметила этого, а Кондратьева, зная его нелегкую ситуацию, хотелось подкормить.
Наевшись до отвала, ребятки пошли в Леркину комнату, долго разговаривали, лазили по соцсетям, а Вера и пришедшая Натка их не тревожили, понимая, что тому и другому это общение нужно и полезно.
А через день проводили Ржентича, 'Вера-пенсионерка млада, а аз оште работи'.
-А не фиг было за демокрацию одно место рвать в девяностые — работайте теперь до шестидесяти пяти, до пенсии.
-Согласен, фигня всички!
Ржентич просто влюбился в слово 'фигня', вот и Лерке на прощание сказал:
-Фигня все, Льера, пройдет! Жду в Сэрбия, жених найду!
Лерка взгрустнула:
-Дядь Марьян, так по тебе скучать буду сильно.
-И аз!
Душевно распрощался во всеми, долго обнимал Тучкову — многославну жену, тоже звал приезжать, пояснил, что рядом живут 'две сосед без жена'.
-О, Мариан, тогда точно приеду, это ж надо, два бесхозных мужика! А мы тут бедствуем!
Мариан опять сильно смеялся, у них в селе Матеевец, оказывается много мыжей без жена.
-О, так я ещё и покопаюсь?
Ага, как в секонд хэнде, может, что и выберешь, — смеялась Вера.
-Все бы Вам, дама, опошлить! Ты-то выбрала — вон какой орел сербский. А я, может, какого-нить ястреба урву, или воробья... Точно, Мариан, приеду, вот те крест.
Мариан опять смеялся:
-Таня, я угорая! — потом, посерьезнев, произнес длинную фразу на сербском.
-Кажи бавно! — попросила Вера.
-Забил, что надо помьедлено, — он опять повторил фразу:
-А, понятно. Он много рад, что у меня такие славные друзья и родственники, в Россию влюбился намертво, и — будет жив — на следующий год точно приедет сюда, много чего увидеть хочет, особенно Питер. Всех будет рад увидеть у себя, ждет непременно и встретит не хуже, чем все русски его встречали.
-Льера, не грусти, скоро увьидимся, фигня кака!
Антон отвез его в аэропорт, а на следующий день Мариан в трубку кричал, что "по всем многострашно скучился."
Лерка написала математику, готовилась к сочинению, учителя не стали заморачиваться и напечатали ей тесты, чтобы и самим, и девочке побыстрее отстреляться, так сказать. Единственное — литература, тут решили провести опрос, да Лерка её и не боялась — Надежда Николаевна была своя, классная, и русский с литературой её класс знал неплохо, а Лерка тем более, чай, отличница.
И как не бурчала госпожа Семибратова — Лера Темнова, кроме сочинения, по всем предметам получила пятерки. Сочинение же написала на четыре. Натка и Вера радовались, что девочка справилась, их бы и тройки устроили после всего-то.
Лера чуть-чуть стала поспокойнее, уже не так шарахалась, но не терпела близкого присутствия возле неё мужчин и ребят, держалась на расстоянии. Одноклашки это быстро просекли и ближе чем на метр к ней не подходили, а так постоянно заходили за ней после школы, утаскивали гулять, общались, спорили, гоготали, сидели как воробьи, на набережной, свесив ноги и уткнувшись в свои телефоны. Потом опять орали, дурачились — в общем, старались, чтобы Лерка стала почти прежней, и обязательно провожали до двери квартиры.
А Лерке легче всех было общаться именно с дураком Кондратьевым и его верным пажем-Женьком, а ещё с Платоном.
Тот звонил каждый вечер, и Лерка подолгу разговаривала с ним за жизнь, она постоянно выспрашивала о Вихре, ведь теть Вера толком не знала про эту страницу его жизни, а Платон был рядом, на соседней шконке.
Платон вот сегодня первый раз встал... на пять минут. Кружилась голова, дорожали ноги, он судорожно ухватился за взрослые ходунки.
-Уфф, думал встану, как всегда, и пойду!
Пять минут на сегодня и десять шагов, — проговорил врач, — будем потихоньку добавлять, дня через три по коридору гулять начнешь.
-Мне бы на улицу..
-Успеется, посмотрим, как пойдет.
Андрюха привез палку, чтобы Саньку было удобнее при ходьбе. Платон ворчал, что он не дед старый, а в душе радовался, что вот, оказывается, он нужен и много кому. И так тепло становилось у него внутри... Лерка, вон, задрыга, каждый вечер с ним по полчаса болтает, как со старшим братом, приятно. Теть Вера приезжала ещё раз, такая классная тетка, ну да, Вихря мамка и не должна быть плохой. Олеся забегает, перед или после смены... тут Санек втихую плевался через левое плечо и стучал по дереву — и это он, не верящий ни в какие приметы?
Но так начинало стучать сердце при виде худенькой шустрой девушки.
— Да вот, только, выпишут и чё? Жилье — одно на всех Платонов? Что Санек может ей предложить, кроме того, что он за неё порвет любого? Да ни фига!
И мрачнел Сашка, и вздыхал, и матерился...
Наконец-то разрешили выходить на улицу, и ковылял потихоньку, опираясь на палочку, Платон, к лавочке, стоящей неподалеку от корпуса.
-Сашка!! Сашка, ай какой ты молодец! — Навстречу ему торопливо шла теть Вера. — Дай я тебя расцелую!
Она поцеловала его поочередно в обе щёки, а потом в кончик носа — Вихрь всегда смеялся, вспомнил Платон, рассказывая про мамкину привычку вот так вот его и всех близких расцеловывать.
Присели на лавочку, Платон вытер выступивший пот:
-Уфф, никогда не думал, что буду вот таким слабаком.
-Лучше слабаком, но живым... чем... — не договорила теть Вера, а по дорожке шустро шла его Олеся, несла в руках какие-то пробирки.
-Ой, Саш! Ты вышел на улицу? Молодчина! Здрасте, Вера Ивановна! Я тороплюсь, надо срочно!
-Да, конечно, беги, девочка. А мы с Санькой на солнышке посидим — пусть малость подрумянится, а то бледный, как из подвала.
-Подрумянься, Саш, как пирожок, — улыбнулась Олеся и побежала к корпусу.
А Санек тоскливо вздохнул.
-Нравится девочка?
-Что? А, не то слово... я не знаю — любовь ли это, или ещё чего, мало у меня в жизни её, любви-то было, но увижу её хоть мельком — и жить хочется... да только... кто я и кто она? Я ж ничего предложить не могу — домой к себе привести... Там Андрюха, Лешка вот приезжает, на следующий год Маришке оттуда, из детдома уходить... Нет! Не суждено мне нормальную семью иметь... Хотя Вихрь, ох как он меня учил, и в кого он такой противный? Упертый, ехидный, вреднючий, но мужик настоящий. Он меня еще на этапе отымел по-полной, когда я сдуру выдал, что выйду как только, нажрусь и по девкам.
Сказал: — "Как ты свою родительницу-то зовешь? Танька-алкашка? А с тобой, таким вот, нажирающимся какие девки -то будут... общаться? Такие же Таньки? И чё, наплодишь шестерых и тоже по детдомам? Дебил ты, Платон, конкретный."
-Я теть Вер, если бы Диман мне тогда не попался в жизни, скорее всего бы уже полностью скурвился. А Вихрь... он умел донести свои слова, ох как он меня учил, правда, при всех не опускал, но вдвоем если... Ух!!.. Я злился, даже пару раз в морду хотел ему... да где мне против него? Ща вот пока лежу, ох часто вспоминаю его, а уж за науку благодарен...
— Саш, выхода нет, только оттуда, — теть Вера указала пальцем в землю. — Ты не унывай раньше времени, Олеся — девочка серьезная, да и к тебе неравнодушна.
-Чё, правда? — неверяще посмотрел на неё Платон.
-Сашка, я жизнь проживаю, в моем возрасте грех не замечать... Она вон как засияла, тебя увидев.
-Да, — опять повесил голову Санек, — только вот я...
-Так, ныть прекратили! Конкретно, что бы ты хотел?
-О, теть Вер, теперь вижу, что вы с Вихрем одной масти, он такая же пад... зараза противная, извините, это я от восхищения, что вы с ним так походите. А чего бы я хотел? Да чтобы Олеся рядом была, жилье бы, хоть однушку заработать и детишек парочку — сына и дочку. Меня никто не любил, а я наоборот, наверное, смог бы семью свою любить и беречь, ханку жрать точно не буду...
-Вот, я рада, что мой сынок тебе помог в свое время не пропасть, а ты поверь, Саш, свет не без добрых людей. Все, как любил мой сыночек говорить, срастется у тебя, вот увидишь.
-Эх, теть Вер, Ваши бы слова, да Богу в уши!! Я больше всего сейчас хочу — полностью выздороветь, Олесю не упустить и Светку вытащить из детдома, малая-то похлеще Лерки получила.
-Сашка, ты нос не вешай, ведь добро, оно всегда возвращается. Как и зло впрочем.
-Да, Вихрь говорил: "Ты, падла, добро сделать не можешь, так хоть старайся дерьма не подсыпать, одно дело, когда не специально, а вот если расчетливо-разумно, то какой ты на хрен мужик?" -Вот и будем верить, что, как говорится, умный к умному, а мене — к тобе. Подумаем, выход думаю, найдется. Ты ворон не лови, девочку не упускай.
А вечером, у Полосухиных, когда уснули дети — Лерка тоже начала говорить, что ей здесь, у баб Маши как-то теплее, чем привела ту в восторг — случился семейный такой совет.
Вера обрисовала ситуацию Платона. Помолчали. Натка досадливо воскликнула:
-Если бы этот козлина только однушкой удовлетворился, без вопросов мамкину комнату ему бы отдала, но куда там, весь усрался, ему двушка нужна.
-Тошка, а у нас на первом этаже однушка пустует. Владимировна-то померла, сынок в Лондоне, даже мать хоронить не соизволил явиться, на кой ему эта убитая квартира, лет почитай пятнадцать ремонта не было. Может, мы его найдем, да выкупим за небольшие деньги? Понятно, что у парнишки ни гроша, но работу ему найдешь и возьмет кредит, а мы пока ему в долг на квартиру ссудим, а? — задумчиво произнесла баб Маша.
-Я подумаю, если Наталья Владимировна соизволит принять мое предложение руки и сердца, то заберу вас всех ко мне, и пусть живет в твоей квартире Платон, выкупая её в рассрочу. Однушка маловато, тем более, женится, младшенькую заберет, как вам такой вариант?
Вера аж зажмурилась:
-Антон, ты как волшебник просто! Натка, если ты что-то против скажешь, я тебя урою, а Тучкова поможет прикопать.
-Но, Антон, — растерялась Натка, — нас трое, вы с баб Машей? Где же мы все уместимся в твоей двушке? -Завтра и посмотришь, где, — улыбнулся Антон, — мамуль, поедешь с нами?
-А как же! Леру и Колюньку возьмем, пусть оценят.
Антон внимательно смотрел на Натку:
-Ну что, Наташ, что ты мне скажешь?
— Да, Теть Вера тетка крутая, они ж с Тучковой меня точно уроют — согласна я, согласна.
Антон, вскочив, тут же уже привычно подхватил Натку на руки:
-Не пожалеешь, девочка моя, слово даю. А эти две мудрые совы мне в том свидетели.
Совещание в минобразования подходило к концу, все заведующие гор и районо уже получили брошюрки с изменениями и дополнениями в учебном процессе. Выступающий последним методист уже заканчивал свою речь, когда в зал вошел министр, по рядам пробежал шепоток — обычно Владимир Юрьевич бывал в начале, быстро проговаривал приветственную речь и уходил, а сейчас вот наоборот, что-то непривычное.
Министр говорил какие-то привычные слова: надо, должны... Семибратова не вслушивалась, прикидывая в уме, на какой рейс автобуса она успевает — ехать от Москвы ещё полтора часа, хотела кой куда забежать, да вот Семенов все планы перепутал.
