Гессенская волчица-1

­­

Александр Ханин

Г Е С С Е Н С К А Я

В О Л Ч И Ц А

Симферополь

"ТАВРИДА"

2016 г.

ББК 84-444 (2 Рос. Кры)

П 358

Ханин А.

П 358 Гессенская волчица / А. Ханин. — Симферополь: Таврида, 2016. — 400

стр.

ISBN

Предлагаемая читателю книга относится к жанру альтернативной исто­рии.

Человеческую историю часто представляют как огромную и переплетаю­щуюся паутину событий. По воле автора в далёком 1895 году случилось со­бытие, которое послужило переломным моментом для истории России. За этим событием лежит прошлое, впереди — бесконечные перекрещивающиеся нити последствий и результатов.

Эта книга расскажет о том, какой могла стать Россия, если бы...

ББК 84-444 (2 Рос. Кры)

ISBN No Ханин Александр, 2016

Пролог

1-е апреля 1895 года. Великая суббота, последний день Стра­стной недели. Несмотря на то, что ночью было морозно, день вы­дался не­обычайно тёплым. Послеобеденное солнце пер­выми весенними лу­чами согре­вало серый мрачный Петербург, ещё не опомнившийся от дол­гой зимней спячки. Малолюдные с утра улицы наполнились, было, экипа­жами и прохожими, но за­тем бы­стро опустели. Одетые ещё по-зим­нему питерцы спе­шили по­пасть к себе домой, столичные "лихачи" проле­тали на быс­тро­ногих ры­саках, деревенские "ваньки" чинно вос­седали на своих однокон­ных пролётках. Вагоновожатые конки звонили в коло­кол, будо­ража зазевавшихся пешеходов.

В этот весенний день старшему офицеру эскадренного броне­носца "Сисой Вели­кий" исполни­лось двадцать девять лет.

Самый молодой в русском флоте капитан 2 ранга, Великий Князь Александр Ми­хайлович, был лю­бимцем всей Император­ской Фами­лии.

Восемь месяцев назад, в июле 1894 года, он женился на своей двоюродной племян­нице Великой Княжне Ксении, родной се­стре ныне цар­ствую­щего Императора. Подарен­ный молодо­жё­нам дворец на набе­режной Мойки пере­страивался, и по­тому они пока "ютились" в Зим­нем дворце. Сам же Импера­тор Нико­лай Александ­рович с моло­дой женой вре­менно жил в Аничко­вом дворце, под не­устан­ным взо­ром вдов­ствую­щей Императ­рицы Марии Фёдоровны.

Николай Второй был с детства дружен с Сандро, который, несмотря всего на двухгодичную разницу в воз­расте, приходился ему двоюродным дядей, а вот теперь стал ещё и зя­тем.

Отстояв обедню в дворцовой церкви, императорская чета от­прави­лась в Зимний дворец, в гости к име­ниннику. Парадные ворота Анич­кова дворца распахнулись, часовой Преображен­ского полка бодро взял "на караул". Большая импе­раторская ка­рета, сопро­вож­даемая эскор­том казаков Конвоя Его Вели­чества, вы­ехала на Невский про­спект и последо­вала в сто­рону Зим­него дворца.

Императрица из-за беременности не очень хорошо себя чув­ство­вала. Она зябко куталась в меховой жа­кет, как будто пыта­лась со­греться, хотя в карете было довольно тепло. Николай, видя это, ста­рался как-то отвлечь жену.

— Знаешь, Солнышко, — сказал он, — давно не чувствовал себя таким свободным, как сегодня. Докладов не принимал, читать, к счастью, тоже ничего не прислали. Вернёмся сегодня домой, обязательно выйду в сад, прогуляться. А ты тем временем смо­жешь заняться по­краской пасхальных яиц... Нет, всё-таки это очень несправедливо, когда у од­них так много свободного вре­мени, а другие до поздней ночи должны чи­тать скучные док­лады и про­шения... Иногда ис­кренне за­видую на­шему милому Сандро, у ко­то­рого всего-то за­бот — его новый бронено­сец, пьяные мат­росы и моя прекрасная се­стра.

Император говорил по-английски, вставляя русские слова. Алек­сан­дра Фёдоровна успешно осваивала рус­ский язык, но пока что стес­нялась говорить по-русски, и потому с мужем и придворными в ос­новном изъяс­нялась на английском или фран­цузском.

Сидящий рядом с Николаем флигель-адъю­тант граф Иван Ворон­цов-Дашков, друг детства и участник юношеских забав мо­лодого Им­пе­ратора, не удержался от шутливой реплики.

— Государь, — отозвался он, — кесарю кесарево, как говорили наши предки. Вашему Ве­личеству — царствовать, Сандро — муш­тровать его матросов, а уж мне, как истин­ному гу­сару, слу­жить и кутить...

Говорил граф тихо, улыбаясь одними глазами, посту­кивая паль­цами по эфесу гу­сар­ской сабли в такт движе­ния ка­реты. Из-за врож­дённого по­рока шеи граф не мог повернуть го­лову в сто­рону Им­пера­тора, и потому ему приходилось повора­чиваться всем туловищем.

— И ты, Брут, — грустно констатировал Император. — Вам тя­жело по­нять, что значит быть царём...

Задумавшись на мгновение о чём-то своём, Николай тяжело вздох­нул и добавил:

— Эх, друг мой Ваня, после смерти незабвенного Папа? не могу ни­как привык­нуть к тому, что теперь на мне — вся Рос­сия. А опе­реться на кого? Аликс, Мама?, Сан­дро, ты, граф Илла­рион Ива­нович... Пожа­луй и всё! Мои министры по десять лет си­дят на одном месте и уже за­были, зачем их назначали. Родствен­ники? Наш Мишка ещё шало­пай, а Джоржи безна­дёжно болен. Дядя Алек­сей ни­чего не хочет знать, кроме своего флота, кото­рый он, кстати, по­чему-то считает не моим флотом, а именно своим, и кроме Зины Богарне. Дядя Па­вел уже давно за­нят преле­стной "Мамой Лелей" и времени на службу у него не оста­ётся. Дядя Сергей губер­на­тор­ст­вует в Москве... А всё бремя власти лежит на мне, и я бы сей­час многое отдал, лишь бы...

— Ники, — флигель-адъютант доверительно перешёл на "ты", — что мешает тебе вернуть Сергея Александ­ровича в сто­лицу? Все знают, как он предан тебе и престолу. Да, он строгий и требова­тельный, можно ска­зать, даже сухой человек, без лишних эмо­ций, но всего за четыре года он сумел навести в Мо­скве порядок. А ведь говорили, что это не­возможно. Кто, как не он, может быть для тебя лучшим помощ­ником в деле управ­ления государ­ством? Да и Елизавета Фёдоровна была бы рядом...

— Ваня, но ты же понимаешь, что покойный Папа? уже расста­вил всех по своим местам. И как я могу те­перь сместить дядю Владимира с должности Главнокомандующего? Ты можешь себе представить, что уст­роит дражайшая тётя Михень ? Дядя Алек­сей устраивает гран­диоз­ные скан­далы, стоит только заикнуться относительно фи­нанси­рования флота, кораб­лестроения или про­изводства флотских офицеров... Они — братья Папа? и я не могу им пере­чить. Если Папа? доверил им их должно­сти, то как могу я пере­чить его воле? Он был настоя­щим царём, воплощением рус­ского самодержавия...

Императорский кортеж достиг Казанского собора. Император и Во­ронцов-Дашков ограничились тем, что трижды перекрести­лись. Алек­сандра крестилась и истово шептала про себя мо­литву, ко­торой её нау­чил протопресвитер Иоанн Яны­шев.

Копыта царских рысаков мерно стучали по мостовой Нев­ского. Кор­теж дви­гался не спеша, и если бы не лейб-тру­бачи и конвойцы в нарядных тёмно-синих черкесках и высоких лох­матых папахах, то

ничто бы не привлекало внимания прохожих.

Молодой Император не любил пышных церемоний, а ещё больше он не любил опеки со стороны охра­няющих его лиц. Счита­лось, что с бомбистами-народовольцами давно уже покон­чено и что царственным особам ничего не может угрожать. Именно поэтому се­годня импера­торскую карету сопрово­ждал всего взвод конвойцев, а порядок на Нев­ском проспекте обеспе­чи­вали лишь городовые, стано­вившиеся "во фрунт" при прибли­жении цар­ского кортежа.

Александра Фёдоровна обратилась к мужу:

— Ники, я сегодня обратила внимание на компаньонку Её Ве­личе­ства, которая присутствовала на нашем завтраке. Мне ка­жется, она такая дряхлая, что может развалиться, но она так безу­пречно одета... Её белые перчатки просто ослепи­тельны!

— Ты про Mademoiselle de l'Escaille? О, это замечательная личность. Это бывшая гу­вернантка Мама?, бель­гийка. Она всегда желанный гость в нашем доме. Ты не смотри на её преклонный возраст, Аликс... Она все­гда любит хорошо поесть и выпить, а уж от игры в пре­феранс её си­лой не отгонишь.

Николай увидел в окно кареты, как от дверей мебельного ма­газина "Братья Тонет из Вены" к карете бе­жит ка­кой-то моло­дой человек в явно дорогом тёмном пальто и меховой шапке, держа в правой руке ко­рич­невый саквояж.

Бегуна с саквояжем уже заметили казаки-конвойцы и горо­довые. Ехавший справа от кареты казак по­вернул коня на бе­гу­щего моло­дого человека, но тот уже остановился, размах­нулся... и коричневый сак­вояж полетел в сторону кареты. Кто-то из го­родовых стал сви­стеть в свисток, а метатель резко раз­вер­нулся и бросился бежать прочь. Сак­вояж упал на мостовую, прямо под ноги казачьего кабар­динца, ря­дом с задним колесом цар­ской кареты. Раздался оглуши­тельный взрыв, грохот бьюще­гося стекла и визжание лошадей.

Казак, пытавшийся перехватить бомбиста, был просто разо­рван взрывом вместе с конём. Кровавые ошмётки разлетелись вокруг на много метров.

Спешившиеся кон­войцы подбе­жали к повреждённой карете. Ог­лушённый взрывом Император сидел, откинувшись назад. Полы его чёрного флотского пальто пре­врати­лись в клочья, а правая нога ниже колена — в кровавое ме­сиво. Александре Фё­доровне осколком стекла

порезало щеку, и те­перь она судо­рожно растирала перчаткой кровь по лицу, будучи не в со­стоя­нии вымолвить ни слова. Оглушён­ная взры­вом, испуганная и потрясённая, она ничего не замечала во­круг себя, тупо глядя в одну точку.

Труп графа Ворон­цова-Дашкова был от­брошен к левой двери, ярко-алая кровь из сон­ной артерии, переби­той кинжало­образным ос­колком стекла, обильно орошала тёмно-синюю вен­герку.

Дюжий рыжебородый казак-конвоец бережно извлёк Импе­ратора из ка­реты. От боли Ни­колай на мгновение потерял созна­ние, но бы­стро при­шёл в себя. Его поместили в пролётку, кото­рая оста­но­вилась ря­дом с повреждённой царской каретой. Во вторую про­лётку, останов­ленную самолично командиром Кон­воя баро­ном Мейен­дор­фом, уса­дили Импе­ратрицу. Император бук­вально выдавил из себя, сжав зубы:

— Во дворец!

Барон Мейендорф не стал переспрашивать, желает ли Импе­ратор ехать в Зимний дворец или же вернуться в Аничков, он просто сел в пролётку рядом с Николаем. Во вторую пролётку рядом с Императри­цей сел казак. Кон­войцы заняли места куче­ров, и экипажи быстрой рысью на­правились в сторону Зимнего дворца, сопро­вож­даемые всад­никами.

Тем временем бомбист уже успел застрелить городового, пы­тав­шего схватить его, и теперь, как загнан­ный в угол зверь, при­жался спи­ной к стене, выставив перед собой коротко­стволь­ный револьвер. Шапка слетела с его головы, и теперь всем окру­жающим было видно, что это молодой человек примерно два­дцати пяти лет. Чёрные вью­щиеся во­лосы и чёр­ные глаза, не расширяю­щееся кверху узкое лицо, всё это выдавало его ев­рей­ское про­исхождение.

Городовые, все люди в возрасте, степенные и осмотритель­ные, держались от бомбиста на приличном расстоя­нии, на­пра­вив на него револьверы, но при этом пугливо озира­ясь на труп сво­его коллеги, ле­жащий на мостовой. Бомбист явно панико­вал и направлял револь­вер то в одну сторону, то в иную, но ни­кто из го­родовых не решался вы­стрелить первым. На одной ли­нии с го­родовыми собралась толпа са­мого разнообразного люда, в пальто и под­дёвках, котелках, фураж­ках и шапках. Какой-то верзила в кар­тузе с поломанным козырьком и с кну­том в руках, явно в со­стоянии лёгкого подпития, обратился к толпе, показы­вая пальцем на бомбиста:

— Православные, да это же жид! Христопродавец!

И в это время где-то там, в стороне, раздался истошный ба­бий вопль:

— Царя убили!!! Царя убили!!! Аа-а-а-а!!!

На какое-то мгновение наступила гробовая тишина... Ти­шину нару­шил верзила.

— Жиды убили царя!!! Бей его, православные! — крикнул он, доба­вив пару исконно русских словечек, и смело по­шёл на бом­биста.

Террорист отреа­гировал мгновенно. Раздались выстрелы, и две пули, выпущенные из "Буль­дога" 450-го калибра, отбро­сили верзилу назад. Он упал спи­ной на мостовую, широко рас­кинув ноги и сжи­мая кнутовище.

Но толпу уже было не удержать. С криками, с матерной бра­нью, люди сплошной волною рванули вперёд. Бомбист выстре­лил в над­вигающихся людей, не целясь, но это уже никого не испугало и не ос­тановило. По­нимая, что через считанные се­кунды толпа его просто разорвёт, терро­рист вставил ствол ре­вольвера в рот и на­жал спуск. Тупоголовая пуля, выброшенная зарядом доброго английского по­роха, снесла череп, ош­мётки мозга ис­пачкали стену, и бездыханное тело грохнулось на мос­товую. Разъярён­ная толпа остановилась у трупа, не зная, что делать дальше.

Движение по Невскому проспекту было парализовано, с обеих сто­рон столпились кареты, пролётки, эки­пажи. Образо­вался затор, кото­рый становился всё больше и больше. Полиция была не в силах на­вести порядок и восстановить движение. На­рода около император­ской кареты становилось всё больше и больше.

Люди были взбудора­жены произошедшим, а в толпе уже разда­ва­лись призывы отомстить евреям за царя-батюшку. Эти при­зывы не оста­лись не услышанными.

Какой-то черноволосый студент Технологического инсти­тута, во­лею судьбы ока­завшийся в это время на Невском про­спекте, напрасно пы­тался втол­ковать двум дюжим извозчикам, что он крещёный, что он православ­ный. Из­возчикам, которые уже ус­пели где-то вы­пить, не­важно было, иудей он или выкрест, у них в деревне и слов то таких не знали. Для них он был обыч­ным жидом, одним из тех, которые про­дали Христа и хотели убить царя... Один из "ваньков" с размаху сбил со студента фу­ражку, второй ударил под дых. Упавшего сту­дента били долго и оз­лоб­ленно, пока тот не затих на мостовой.