Гессенская волчица-1

— И я только узнаю об этом? — вскипел Великий Князь. — Это уже просто наглость!

Он на­правился к топчану, на котором лежал царь. Вельями­нов уже сделал укол, и Николай стал приходить в себя.

Аликс сидела рядом, держа мужа за руку. Мария Фёдоровна, по­-дойдя, тихо спросила:

— Ники! Мы все молимся за твоё излечение... Господь не ос­тавит

нас своими милостями. Вчера Николай Александрович запретил тебя тревожить... Как ты себя чувствуешь?

— Мама?, спасибо, мне немного легче. Мои доктора не остав­ляют меня, и Аликс всю ночь была рядом со мною...

— Ники! Но что это за поспешные назначения? Милый, я только узнала, что ты сделал Николая Николаевича коман­диром Гвардей­ского корпуса, а Иллариона Ивановича — министром внутренних дел. К чему такая поспешность?

Император не успел ответить матери, так как Владимир Алек­сандрович вмешался в разговор. В свойственной ему гру­бой манере, не умея и не желая сдер­живать нако­пившиеся у него эмоции.

— Ники! Что тут вообще происходит, чёрт побери? — голос Ве­ликого Князя загремел на всю гостиную. Голос человека, при­выкшего повеле­вать и распекать нерадивых подчинённых. — Ты ранен, меня не пускают к тебе со вчерашнего дня! Ты назнача­ешь Николая командиром Гвар­дейского корпуса без моего ве­дома! Я пока что Главнокомандующий и без моего согласия ни­кто не смеет производить назначения в гвардии! Никому не по­зволено так поступать со мною!

Великий Князь уже не мог остановиться, высказывая свои претен­зии. Царь, услышав грозные интонации, впал в ужас и не мог вымол­вить ни слова. Несмотря на свою слабость, Николай со всех сил сжал руку жены, как будто ища у неё защиты. И Аликс не выдержала. Она вскочила, и закрыла собою Импера­тора.

— Ваше Высочество! Я прошу Вас покинуть нас. Разве Вы не ви­дите, что царь болен, и что Ваши слова пагубно воздейст­вуют на него? — голос Аликс, обычно тихий, застенчивый, на сей раз звучал резко, в нем проскальзывали нотки ненависти, кото­рые не могли оста­вить никого равнодушным.

Великий Князь, шокированный подобным поведением пле­мянницы, немного смутился и пытался возражать, что вызвало ещё большую реак­цию со стороны Императрицы.

— Я Ваша царица, — перешла Аликс на русский язык. — И я приказы­ваю Вам оставить нас, чтобы доктора могли заняться лечением!

Её, до того холодные, синие глаза сверкали, как у пантеры. Чуть припудренный шрам на левой щеке побагровел, ярко вы­деляясь на матовой коже.

Пробормотав что-то невнятное, Владимир Александрович резко

развернулся и вышел из гостиной. Аликс, успокоившись, вновь при­села возле топчана, а Мария Фёдоровна стояла в рас­терянности.

Дверь распахнулась, и в гостиную вошёл Великий Князь Сер­гей Александрович. Очень высокого роста, широ­коплечий, отмечен­ный той весьма породистой кра­сотой, присущей потомкам Импера­тора Ни­колая Первого, всегда чрезвычайно элегант­ный, сегодня он был блед­ный, как по­лотно. Тонкие черты лица, гус­тые светлые волосы, под­стри­женные ёжиком, маленькая, ак­ку­ратно подстриженная бо­родка.

Следом вошла Елизавета Фёдоровна. Элла, как её называли род­ственники, была в дорожном платье, украшенном единствен­ной брил­лиантовой брошью. Высокая, хруп­кая блондинка с очень правиль­ными и тонкими чертами лица, с серо-голубыми глазами. Несмотря на утом­лённость от ночного пере­езда из Мо­сквы, она произво­дила не­обычайный эффект, как всегда пре­красная и величественная.

Их приход разрядил напряжённую атмосферу. Поцеловав руку Ма­рии Фёдоровне и Аликс, Сергей Александрович скло­нился над Импе­ратором. Александра Фёдоровна, увидев сестру, с тру­дом сдержала слёзы.

Николай, обрадованный прибытием Великого Князя, при­ободрился. Его паника, вызванная выговором от Владимира Александровича, уже прошла.

— Мама?! — обратился он к Марии Фёдоровне. — Мне нужно пере­гово­рить с дядей Сергеем наедине. — Потом посмотрел на жену. — Аликс! Прошу тебя, пойди пока с Эллой к Ксении. По­том я вас всех позову.

Графу Воронцову-Дашкову и докторам ничего говорить не при­шлось, они понимающе вышли из гостиной. Аликс и Элла последовали следом. Мария Фёдоровна не хотела уходить, но поняла, что сейчас с сыном лучше не спорить, и вышла с гордым видом, не желая никому показать своё поражение в невидимой войне.

Сергей Александрович пробыл у Императора более пяти ча­сов. Их общение дважды прерывали доктора, которые осматри­вали Николая, и Ренненкампф, принесший Николаю на под­пись бумаги.

Придворные, которые чувствовали, что происходит что-то очень важное, пытались прознать о содержимом подписанных документов, но Ренненкампф был нем, как рыба. Проявляя чу­деса дипломатии, он умело ук­лонялся от вопросов, говоря, что он всего лишь исполняет волю Императора.

Глава 3

"Повторяя данный Родителем НАШИМ священный пред Господом Вседержителем обет посвятить по за­вету НАШИХ предков всю жизнь НАШУ попечениям о благоденствии, могу­ществе и славе Рос­сии, МЫ призы­ваем НАШИХ верноподдан­ных соединить их молитвы с НАШИМИ мольбами и повелеваем им учи­нить при­сягу в верности Ея Императорскому Величе­ству Государыне Императрице Александре Феодо­ровне, кото­рой и надлежит вступить на Прародительский Престол Рос­сийской Империи и нераздельных с нею Царства Поль­скаго и Великаго Княжества Финляндскаго в случае НАШЕЙ смерти, ежели Богу не угодно будет бла­гословить наш брак рожде­нием Сына.

Дано в Санкт-Петербурге, во 2-й день Апреля, в лето от Рожде­ства Христова тысяча восемьсот девяносто пятое, Цар­ствования же Нашего в первое.

На подлинном Собственною Его Императорского Величе­ства ру­кою подпи­сано: "НИКОЛАЙ"...

* * *

Смятая газета лежала на зелёном сукне стола. Великий Князь Вла­димир Александрович был в ярости и не мог найти себе места... Ут­рен­ние петербургские газеты вышли с Высочайшим манифестом о по­рядке пре­столонаследия, который у многих вы­звал шок. Великий Князь не был исключением, он был шо­киро­ван без­рассудством своего царст­венного племянника. Фак­тиче­ски Императрица Александра Фё­доровна объявля­лась на­следни­цей пре­стола. Самое главное — с Влади­миром Александровичем никто даже не счёл нужным посоветоваться.

А ещё газеты пестрили царскими указами и приказами, из кото­рых следовало, что столь уравновешенная система власти, созданная по­койным Александром Третьим, была изменена за одну ночь. И всё это из-за сопливой гессен­ской девчонки. С лёг­кой руки Великой Кня­гини Марии Павловны моло­дую Импе­рат­рицу при дворе уже успели про­звать "гес­сенской мухой", но кто же знал, что муха эта окажется такой назойли­вой...

После смерти Александра Третьего молодой Император до сей поры не сделал ни еди­ного шага, не посоветовавшись пред­варительно со своими дядьями, Владимиром Александровичем и Алексеем Алек­сандро­вичем. Тем паче, что Николай Второй во­все не горел желанием что-либо менять в государ­стве, считая созданную покойным царём сис­тему близкой к идеалу. И вдруг за одну ночь всё это рухнуло, а он, Великий Князь, Главноко­ман­дующий рус­ской гвардией, узнаёт обо всём этом из газет... С ним даже не сочли нужным посоветоваться...

Прочитав газетные сообщения, и получив доставленный курье­ром из Зимнего дворца "Высочайше утвер­ждённый поря­док присяги" за под­писью нового министра двора генерал-адъю­танта Рихтера, Ве­ликий Князь уже был готов по­дать в отставку со всех постов в знак протеста против такого дерзновенного на­рушения всех устоев. Рассу­дитель­ная Мария Павловна уго­во­рила его не принимать скоропали­тельного ре­шения. Вели­кому Князю пришлось согласиться с выска­занным же­ною мнением, что отставка удалит от двора не только его самого, но и его сы­новей, а великокняжеская чета всё ещё не переста­вала наде­яться, что настанет тот день, когда если не сам Владимир Алек­сандро­вич, то его сын будет коронован короной рос­сийских им­пера­торов.

Немного успокоившись, Владимир Александрович вызвал камерди­нера и приказал подать парадный мун­дир. Облачившись в свитский мундир с эполетами, аксельбантом и орденами, надев через плечо го­лубую муаровую ленту, Великий Князь наки­нул роскош­ную "никола­евскую" шинель с бобровым воротни­ком, и вместе с Марией Павлов­ной выехал в Зимний дворец. Хотя от великокняже­ского дворца до Зимнего было рукой по­дать, Вели­кий Князь потребо­вал карету.

Ночью выпал снег. День стоял ясный и хо­лодный. Дворцовая набе­режная патру­лирова­лась конными разъездами кавалергар­дов, у Двор­цо­вого моста стоял пикет семёновцев.

Карета Великого Князя подъехала к Салтыковскому подъ­езду. Вла­димир Александрович и Мария Пав­ловна поднимались по лестнице, когда им встретился Великий Князь Николай Ни­колаевич. Владимир Алек­сандрович резко остановился, и, даже не поздоровавшись со сво-им двоюродным братом, высказал ему всё, что у него накипело с утра:

— То, что сделали ты, Павел и Константин, это хуже, чем заго­вор. Это просто безумие!!! Вам что, так захо­телось повторения 1825 года? Но вы забыли, что тогда, слава Богу, Россию спас от новой смуты наш дед Николай Павлович!!! Кто будет спасать нас от новой смуты те­перь? Вы ночью, по-воровски...

Голос Вла­димира Александровича гремел так, что придвор­ные ста­ра­лись поскорее куда-либо спрятаться, лишь бы быть по­дальше от великокняжеского скандала. Он кричал и буквально задыхался от воз­мущения.

— Как вы смели забыть о своём долге? Как вы смели скрыть от меня и Алексея? Это вы вместе с Аликс подбили не­счастного Ники на это безрассудство, и теперь по вашей вине Рос­сия стоит на краю про­пасти! Ники всегда прислушивался к моему мне­нию, и без под­сказки со сто­роны он бы ни­когда не решился...

Николай Николаевич молча слушал яростную тираду. Оде­тый в па­радную генеральскую форму Лейб-Гвардии Гусарского полка, он вы­гля­дел не просто торжественно, а даже величест­венно. Белый ментик с боб­ровой опушкой, расшитый золотом алый доломан, бобровая шапка с султаном — всё это органично дополняло импозантную долговязую фигуру Великого Князя. Казалось, что он абсолютно спокоен, и только хорошо знавшие Великого Князя люди могли бы определить, что он взбешён. Его властное, строгое, гордое лицо было иска­жено.

— Так это я виноват, что вы с Алексеем постоянно орали на Нико­лая? — отозвался Николай Николаевич. — Это я виноват в том, что Им­ператор не хочет вас видеть? Ты не давал ему даже слова сказать, об­ращался с ним, как с мальчишкой!!!

— Но позволь...

— Не позволю! — голос Николая Николаевича, резкий, гром­кий, не­много гортанный, звучал злобно, враж­дебно, с какой-то полупрезри­тельной небрежностью. Взгляд его глаз был при­стальный, хищный, ни­чего не прощающий.

— Никто не смеет упрекнуть меня в том, что я ис­полнил Вы­сочай­шую волю! — воскликнул он. — Это мой долг, долг Вели­кого Князя и долг русского генерала! И я его исполню!

Владимир Александрович, всегда гордый и самоуверенный, не выдержал такого напора, стуше­вался и проследовал вверх по лест­нице. Мария Павловна последовала за ним, гордо задрав подбородок. Ко­гда они вошли в Арап­ский зал, там уже собра­лось довольно много народа. Собрались практически все цар­ские родственники. Мужчины в па­радных мундирах, сверкаю­щие орденами, золотым шитьём и эпо­ле­тами. Дамы в русских платьях и кокошниках, с красными ор­ден­скими лен­тами. Не­смотря на всё это внешнее великоле­пие, обста­новка в зале была нервная, тревож­ная.

Старейший член Императорского Дома, председатель Государст­венного Совета Михаил Нико­лаевич, ве­ликан с седеющей бородой и красно-сизым носом, крепко сжимающий в руке фельдмаршальский жезл, был вместе с сыновьями, Сергеем и Геор­гием.

Генерал-адми­рал Алексей Александрович, которого на флоте давно уже прозвали "семь пудов августейшего мяса", еле слышно бесе­довал с герцогом Евгением Лейхтенберг­ским, рого­носным му­жем своей многолетней метрессы, прекрасной Зины Ско­беле­вой.

Великая Княгиня Александра Иосифовна, "тётя Санни", ко­гда-то одна из первых придворных красавиц, а теперь совсем седая строгая ста­руха, общалась со своей невесткой Елизаветой Маврикиевной. Ог­ромные голубые глаза, пышные волосы, пря­мой нос и красивый рот и сейчас делали Александру Иосифовну необычайно обаятельной.

Пётр Николаевич, спокойный, уравновешенный и застенчи­вый че­ловек, стоял рядом со своей женой Милицей, дочерью черногор­ского князя Николы, поклонницей сочинений восточ­ных мистиков, оккультных наук и спиритизма.

Особняком ото всех держался принц Александр Петрович Ольден­бург­ский, который не входил ни в какие двор­цовые коа­лиции. Он стоял в сто­ронке, с женой Евгенией Максимилианов­ной и сыном Пет­ром, скромным и неприметным гвардейским поручиком.

Великая Княгиня Елизавета Фёдоровна что-то говорила мо­лодой Императрице. Александра Фёдоровна слушала сестру нев­нима­тельно. Пустой и напряжённый взгляд, пятна на щеках, всё это свиде­тельство­вало о том, что все мысли её сейчас только о несчастном муже, что происходящее вокруг доставляет ей невы­носимые стра­да­ния.

У самой двери в Малахитовую гостиную стояли Константин Кон­стан­тинович в преображенском мундире и Павел Алек­санд­рович в тёмно-зелёном гродненском доломане с ментиком, оба с новенькими генерал-адъю­тантскими аксельбантами. Рядом стоял Великий Князь Дмитрий Константинович, долговязая ка­ланча в мун­дире Конно­-Гре­надерского полка.

Владимир Алек­сандрович размашистым шагом подошёл к ним и громко спро­сил:

— Где Сергей?

— Он у Николая, вместе с Воронцовым-Дашковым и Рихте­ром, — от­ветил Павел Александрович. — У врачей неутешительные прогнозы. Ни­колаю всё хуже и хуже. Сергей очень долго сидит у него, что-то обсуждают.