Гессенская волчица-1

— Будет ли это правильно понято? — спросила Императрица. — Выс­ший свет настроен явно против меня... Мария Фёдоровна, многие великие князья, придворные... Что скажет армия? Что скажет простой народ?

— Несомненно, такие твои шаги будут проявлением силы и реши­тельности. Смотри, вот наш новый военный министр Пузы­ревский, он сравнительно молод, ему сейчас сорок девять лет... Он обязательно начнёт шерстить наших престаре­лых ге­нералов. И, поверь мне, это пой­дёт на пользу русской армии. Думаешь, у нас мало престарелых сановни­ков? Когда в 1891 году брат назначил меня в Москву, я сменил там князя Долгору­кова, которому ис­полнился восемьдесят один год. За двадцать пять лет своего правления Дол­горуков столько на­творил на Мо­скве, что мне с трудом удалось навести там поря­док. Я убедился, что за него фактически управ­ляли разные мел­кие чиновники, пи­сари и лакеи, а сам князь плясал под дудку жида Лазаря Поля­кова, с кото­рым водил тес­ную дружбу. Мно­гие наши министры состарились, как

тот же Бунге или Ваннов­ский. Или Делянов, чьи за­слуги несо­мненны, но ему уже семьдесят семь лет. Можно ли требовать от чело­века в таком пре­клонном воз­расте ак­тивной работы? Было бы пра­вильным на­граждать пре­старе­лых чинов­ников за многолетнюю службу достой­ной пен­сией, пожалова­нием чина и мун­дира, а призы­вать на их долж­ности людей мо­лодых и энергичных.

Дверь кабинета открылась, зашёл дежурный флигель-адъю­тант и доложил, что министру двора поступила записка от Побе­донос­цева с просьбой аудиенции у Императрицы. Алексан­дра Фёдо­ровна прика­зала назна­чить аудиенцию на следующий день, после чего поинтересо­ва­лась у Сергея Александровича, что он думает о Побе­доносцеве.

— Константин Петрович — воистину великий человек, — вос­кликнул Вели­кий Князь. — Трудно найти такого зна­тока русской души, такого истинно православного человека, как он. К нему следует прислуши­ваться, но... Победоносцев был учителем и наставником двух царей, и уже потому привык давать не просто советы, а именно указания... Если Игнатьев станет канцлером, то Победоносцев будет противником такого назначе­ния, у них старые разногласия. Пусть он занимается Си­нодом, делами ду­ховными, а дела мирские как-либо без него разре­шим.

— Спасибо, вы с Эллой меня очень поддерживаете в такое трудное время. Господь Бог не оставит вас без своего благосло­вения, дядя Серж... Я обязана теперь нести свой крест, царство­вать и управлять...

Господи, как же мне плохо без моего люби­мого Ники!

Великий Князь продолжил:

— Аликс! Мы сегодня уже поднимали вопрос о евреях. Было бы оши­бочно думать, что евреи — это только революционеры, ремесленники и аптекари. Жиды в России — это банки, биржа, торговля, печать. Они опу­тали всех нас, отравляют русский ор­ганизм. Еврейский яд, это та­кой паразит, который, попав в здо­ровый ор­ганизм, непременно пло­дится до бесконечности, очень быстро, и чем организм свежее и вос­приимчивее, тем быстрее множатся бесчисленные грибки.

Из уст Сергея Александровича эти слова звучали как-то тор­жест­венно-устрашающе. Он говорил с глубо­ким зна­нием дела, ибо доско­нально изучил еврейский вопрос, и в его генерал-гу­бернаторство в 1891 году состоялось Высочайшее повеление о воспрещении евреям-ремес­ленникам переселяться на житель­ство в Москву и Мо­сковскую губер­нию, что привело к выселе­нию из Москвы всех ремесленников иудей­ского веро­исповеда­ния. Затем, по Высочайшему повелению, ин­спири­рованному Сергеем Александровичем в 1892 году, было прика­зано вы­се­лить из Москвы и Московской губернии всех нижних чинов ев­рейского происхождения из николаев­ских рекрутских на­боров. В соответствии с этими повелениями в течение двух лет было выселено примерно 25-30 тысяч человек, что составляло около трёх четвертей всего еврей­ского населения Москвы.

Сергей Александрович напомнил Императрице о том, что мно­гие крещёные евреи проникли на государ­ственную службу, дос­тигнув не­малых чинов благодаря своей хитрости и ловкости. В каче­стве яр­кого примера он привёл действительного тайного советника Пере­тца, кото­рого покойный Алек­сандр III в своё время вы­швырнул с должности Государ­ствен­ного секретаря, но вышвыр­нул не в от­ставку, а в Государственный Со­вет. Нужны ли на го­сударственной службе люди, которые могут в любой момент пре­дать? Не пора ли, наконец, избавиться от еврейского заси­лья?

Вошедшая в кабинет учительница Шнейдер прервала цвети­стую

речь Вели­кого Князя. Он попросил разрешения уда­литься, после чего Императ­рица приступила к очередному уроку русского языка. Прекрасно понимая, что она обязана дос­конально знать язык своей новой Родины, Аликс сделала такие уроки обяза­тельными. Каждый день, утром и вечером, она пре­вращалась в послушную ученицу, не­утомимо повторяя эти бе­зумно сложные русские слова и высказыва­ния.

Глава 6

На следующий день Великий Князь Сергей Александрович утром был у Императрицы. Александра Фёдо­ровна чувствовала себя не­важно. Всю ночь её мучили сильные головные боли, не давая вы­спаться. Уснуть удалось лишь к утру, снились разные кошмары, и Аликс проснулась вся в слезах.

Тяжело протекающая бе­ременность и недавно пережитые душев­ные потрясения сделали Императрицу нервной и излишне раз­дражи­тельной. С утра она сделала замечание дежурной фрейлине за слиш­ком легко­мыслен­ное пла­тье, явно неуместное в дни траура. Когда же фрейлина попыталась дерзко возразить, Алек­сандра Фёдоровна не сдержалась, вышла из себя, накри­чала и прика­зала ос­лушнице больше никогда не по­яв­ляться во дворце.

Генералов Чекмарёва и Мешетича, командиров гвардей­ских стрелковых батальонов, явив­шихся по обычаю с по­здрав­ле­ниями по случаю их батальонного праздника, Императ­рица при­няла вме­сте с Сергеем Александ­ро­вичем.

Говорила с генера­лами только на русском языке, весьма ус­пешно, было заметно, что вчерашние за­нятия с Екатери­ной Адольфовной по­шли на пользу. Императ­рица поб­лагодарила ге­нералов за верную службу, пожа­ловала ниж­ним чинам 1-го ба­тальона по серебря­ному рублю. Сер­гей Александ­рович, состо­явший с рождения шефом 2-го батальона, также пожа­ло­вал своим гвардей­цам по рублю.

Когда генералы удалились, Великий Князь ознакомил Алек­сандру

Фёдоровну с двумя записками, подан­ными графом Иг­натьевым ещё в марте 1881 года министру внутренних дел.

— Вот послушай, Аликс, — сказал он, — какие мысли высказы­вал Иг­натьев тогда. Хотя прошло четырнадцать лет, всё это важно сегодня. Николай Павлович — человек государственного ума.

Великий Князь стал зачитывать первую записку, переводя на фран­цузский непонятные Александре Фёдо­ровне моменты.

Особо он вы­делил следующие строки:

"...для успешного действия необходимо, чтобы Правитель­ство освободилось от неко­торых условий, которые сгубили лучшие начи­нания прошлого Царствования: в Петер­бурге суще­ствует могуще­ственная польско-жидовская группа, в руках ко­торой непосред­ст­венно находятся банки, биржа, адвокатура, боль­шая часть печати и другие обществен­ные дела. Многими законными и не­законными пу­тями и средст­вами она имеет гро­мадное влияние и на чиновниче­ство и вообще на весь ход дел.

Отдельными своими частями эта группа соприкасается и с раз­вившимся расхищением казны и с кра­молой. Всякая энергиче­ская по­пытка прекращения казнокрадства и борьбы с крамолой до настоя­щего времени парализовалась её усилиями.

Проповедуя слепое подражание Европе, люди этой группы, ловко сохраняя своё ней­тральное положе­ние, очень охотно пользуются крайними проявлениями крамолы и казно­крадства, чтобы рекомендо­вать свой рецепт лечения: самые широкие права полякам и ев­реям, представительные учреждения на За­пад­ный образец.

Всякий честный голос русской земли усердно заглушается поль­ско-жидовскими кри­ками, твердящими о том, что нужно слушать только "интеллигентный" класс, а что рус­ские требования следует отверг­нуть как отсталые и непросвещенные".

Александра Фёдоровна внимательно слушала. Ей были инте­ресны мысли незнакомого пока ещё графа Игнатьева, которого ей прочили в первые министры.

Великий Князь окончил чтение и сказал:

— Аликс, прежде чем ты примешь Игнатьева, я тебе должен сооб­щить нечто важное. Мне доложили, что граф сильно поиз­держался. Он владеет несколькими имениями, но все они мало­доходны, их при­ходи­лось закладывать, перезакладывать. Граф не мог заниматься хо­зяйственными вопросами, а управ­ляющие, на которых ему приходи­лось полагаться, далеко не все­гда были честны. В Константинополе он каж­дую не­делю прово­дил в зда­нии русского посольства балы по сто пятьдесят-двести человек, и не за счёт казны, а за личные средства... Поэтому те­перь тебе придётся погасить долги будущего канцлера.

— Ты прав, дядя Серж, я прикажу выплатить Игнатьеву столько, сколько нужно для погашения его долгов.

— Это нужно сделать. Чтобы там не гово­рил Витте. Он, ко­нечно, печётся о сохранности финансов и пополнении казны, но есть мо­менты, когда нужно его укоротить.

Граф Игнатьев не заставил себя долго ждать. Он появился в дверях кабинета Императрицы ровно в 10-00, как и было ему на­значено. В па­радном свитском мундире с потускневшими зо­ло­тыми эполетами, с красной шёлковой муаро­вой лентой через левое плечо, в свои 63 года он выглядел очень величественно и импо­зантно. Несмотря на гене­раль­ский мундир и воинственные роскошные усы, Николай Павлович больше вы­глядел ди­плома­том, чем воен­ным. Глаза его светились той энергией, которая присуща молодым деятельным авантю­ристам. В Зимний дворец он прибыл в карете графа Воронцова-Дашкова, пре­красно знал, для чего приглашён, и был готов к серьёзному разговору.

Разговор начала Сергей Александрович.

— Николай Павлович! Её Величество просит Вас принять должность председателя Комитета министров и министра ино­странных дел в зва­нии канцлера.

— Ваше Императорское Величество! Покорно благодарю за ока­занную мне высочайшую честь и доверие... Позвольте за­дать один вопрос, — живо отозвался Игнатьев.

— Я слушаю Вас, Николай Павлович... И прошу быть со мною пол­ностью откровенным, я надеюсь, что Вы мой друг...

— Государыня! Я уверен, что Ваше Величество ознакомили с моими записками относительно государст­венного устройства и ближайших задачах внутренней политики, которые я подавал четырнадцать лет назад. Я считал тогда и считаю сейчас, что правительство может быть сильно только то­гда, когда у него бу­дет яс­ный путь, по которому оно будет идти. Для этого необхо­димо создание однородного министерства и устране­ние всякой личной политики отдельных министров.

Игнатьев вдруг стал мерно расхаживать по кабинету, сцепив руки за спиною. Затем, как бы опомнившись, он остановился и продолжил мен­торским тоном:

— Крайне необходимо создание общей политической и пра­ви­тельст­венной системы, чтобы правительство действовало сис­тема­тиче­ски во всех, даже малейших своих действиях по всем отраслям госу­дарствен­ного управления, держась одного и того же направления. По­тому хотел бы знать, какими полномочиями я буду располагать, как канцлер. Ежели у канцлера не будет ин­стру­ментов воздействия на от­дельных минист­ров, ежели каждый министр будет проводить свою отдельную по­литику, не счита­ясь с главой правительства, то мы снова получим сопоставле­ния новых форм общественной деятельности со старыми началами бюро­кра­тизма, что будет одним общим недоразу­мением.

Императрица встала с кресла, прошла к столу, и ответила, при­стально глядя на Игнатьева:

— Николай Павлович! Мне известна русская пословица про кота в мешке. Вы явно не хотите покупать кота в мешке. Но я... как это гово­рят... Я не барышник.

Александра Фёдоровна говорила по-русски, медленно, тща­тельно подбирая каждое слово. Было видно, что ей пока ещё трудно изъяс­няться, и она перешла на французский.

— Я не скрываю ни от Вас, ни от иных моих искренних друзей, что пока я мало что смыслю в делах управ­ления государством. Именно поэтому я хочу призвать Вас в первые министры Импе­рии. Граф Илла­рион Ива­нович и Великий Князь Сергей реко­мендовали мне именно Вас, как верного слугу престола, истинно русского человека. Я знаю, что Вы не простой генерал, Вы рус­ская легенда. Господь Бог возложил на меня бремя вла­сти. Я прошу Вас помочь мне нести этот крест. Вы спросили, какие у Вас будут полномочия... Николай Пав­лович! Я же­лаю, чтобы Вы разработали для себя такие полномочия, которые по­зволят не просто имено­ваться первым министром, но вместе со мною

служить величию России.

Игнатьев немного промедлил. Неловким движением руки в бело­снежной перчатке он смахнул нака­тившие слёзы.

— Ваше Императорское Величе­ство! Иг­натьевы всегда верно слу­жили России!

— Скажите, Николай Павлович, как Вы видите деятельность прави­тельства в настоящее время? Уверена, что Вы пришли ко мне не с пус­тыми руками, а с определёнными мыслями.

Игнатьев немного подумал и ответил:

— Государыня! Россия находится на перепутье. Общество больно крамолой и нигилизмом. Правитель­ству никто не верит, полиции ни­кто не верит. Расстройство ад­министрации и глумле­ние над властью нача­лось с высших чиновничьих кругов Петер­бурга и пошло в про­винцию, потому отсюда же надо начать ле­чение бо­лезни, под­тачи­вающей наши силы и здравый смысл. Первоначальной задачей своей я вижу очище­ние госу­дарствен­ного аппарата от различных либеральст­вующих эле­ментов.