Гессенская волчица-1

Сергей Александрович поддержал министра внутренних дел:

— Я сам четыре года был московским генерал-губернатором и пони­маю Иллариона Ивановича, когда он говорит о несуразно­сти сущест­ву­ющей системы управления. У нас все губернаторы и губернские чи­нов­ники числятся по МВД, а само министерство ведает таким кругом во­просов, что диву даёшься. Полиция, зем­ства, почты и телеграф, цен­зура, медицина... Вот морской ми­нистр имеет конкретную область дея­тельности, во­енный флот, и никому не придёт в голову сделать его от­ветственным за выра­щивание лошадей. Я составил было записку на Высочайшее имя о необходимости преобразования министерства внут­ренних дел, но так и не подал. А вот сейчас считаю возможным и необ­ходи­мым выделить из его состава хотя бы Главное управление почт и теле­графа. А если в России появится канцлер, ответственный не только за иностранные дела, но и за внутреннее управление, то и гу­бернаторы тоже должны на него замыкаться и ему подчи­няться непосредст­венно.

Александра Фёдоровна обратилась к Воронцову-Дашкову:

— Спасибо, Илларион Иванович, я хотела назвать должность пер­вого министра "канцлером", но мне пока­залось, что это бу­дет звучать слиш­ком по-немецки... Будет напоминать о Бис­марке... Но если Вы считаете, что для русского слуха слово "канцлер" не будет чужим, то пусть так оно и будет.

Императрица пыталась говорить по-русски, но затем пере­шла на французский.

— Я считаю, что лучшей канди­датуры на должность канцлера, чем Великий Князь Сергей, не найти...

Сергей Александрович встал с кресла. Было видно, что пред­ложе­ние Императрицы стало для него пол­ной неожиданно­стью. Выдержав короткую паузу, Великий Князь горячо заговорил:

— Я не могу принять такое предложение! Вовсе не потому, что я опа­саюсь ответственности. От службы я никогда не убегал. Я поклялся, я дал слово покойному племяннику... Но такое назна­чение может иметь весьма пагубные последствия. Те повеления, которые Николай дал в последние дни своей жизни, вызвали не­приятие у некоторых сановни­ков, да и среди Императорской Фамилии. И если я буду назначен на высшую должность в госу­дарстве, выше ко­торой фактически будет только монарх, могут начаться пересуды, что я узурпировал власть.

— Ваше Императорское Величество, — отозвался граф Ворон­цов-Даш­ков, — я вынуж­ден согласиться с мне­нием Сергея Алек­сандровича. В сложившейся ситуации будет неверным и опас­ным даже назначать на долж­ность канц­лера члена Император­ской Фамилии. И в то же время России ну­жен канцлер, имя ко­торого будет значить не только внутри страны, но и за её преде­лами. Человек с опытом, но не преста­релый, а бодрый и работо­спо­собный. И я знаю только одного человека, который способен принять на себя такую тяжёлую ношу. Это граф Ни­колай Павло­вич Иг­натьев, Ваше Величество.

— Чем же так замечателен этот человек?

— О, граф Игнатьев — это даже не человек, — ответил Императ­рице Сергей Александрович, довольно ус­мехнувшись. — Это эпоха, это хит­рый дипломат, опытный политик... Бухара, Китай, Константинополь, Болга­рия... Он был министром внутренних дел, но в 1882 году у него были разногласия с покойным братом, и те­перь он заседает в Государ­ственном Совете. Могу сказать одно, что человек этот со своим мне­нием, и он истинно русский человек. Илларион Иванович назвал имя именно выдающегося государственного человека, а не серого кан­це­лярского служи­теля.

— Но если граф Игнатьев такой выдающийся человек, то с чем была связана его отставка? — поинтересо­валась Императрица. — Увы, я ни­чего об этом не знаю.

— Понимаете, Ваше Императорское Величество, — ответил граф Во­ронцов-Дашков, — покойный Государь Александр Третий не одобрил начинания графа Игнатьева относительно созыва Земского собора. Граф Иг­натьев по­дал Импе­ратору проект Вы­сочайшего манифеста, предлагавший созыв народного предста­витель­ства в виде собора од­новременно с корона­цией в Москве. Государь очень ревниво отно­сился ко всему, что хоть в малей­шей мере напоминало бы о конститу­ционных началах. Хотя, если внимательно читать, то граф Игнатьев мыслил не о созда­нии за­конодательного представительства, а лишь о проведении священного венчания и миропома­зания перед собором высших иерар­хов церкви, высших чинов правительства, высших из­бран­ников дворян­ства и горо­дов и выборных от простого народа. Хотя у меня и были некоторые разногласия с графом Игнатье­вым, я также считаю возможным и необходимым созыв Зем­ского собора. А в ны­нешней ситуации я просто не вижу иной кандидатуры на пост канц­лера Империи. Не время теперь вспо­минать о наших былых недоразу­мениях.

Сергей Александрович подхватил:

— Граф Игнатьев способен управлять твёрдой рукой, реши­тельно и умело. Будучи министром, он очень много сделал для преодоления ев­рейского засилья, а сегодня этот вопрос снова стоит. Еврейские по­громы, которые прошли после покушения, это уже не просто так. В Пе­тербурге, в Москве, в Киеве...

— Хорошо, пригласите графа Игнатьева завтра к десяти часам, и во­енного министра Пузыревского, — ска­зала Императрица. — Илларион Иванович, что нового известно о покушении?

Министр встал с кресла, открыл папку, достал бумаги.

— Дознание пока что не окончено, но основные результаты уже есть, Ваше Величество. Установить лич­ность бомбиста пока не удалось, хотя полиция и жандармы работают по этому во­просу, розыски продол­жа­ются. В кармане бомбиста нашли фин­ляндский паспорт на имя Эйно Карловича Парвиай­нена из Улеа­борга. Паспорт этот не фальшивый, подлинный. Он был выдан зло­умышленнику финскими вла­стями, но вот на каком основа­нии? В Улеа­борге значатся только два Эйно Парвиайнена, од­ному уже во­семьдесят лет, второму — шесть­десят два. А бомби­сту на вид лет двадцать пять. Не со­мне­ний, что имя в паспорте вымышленное. Я прика­зал устано­вить лиц, ви­новных в незакон­ной выдаче паспорта, но финны, как обычно, препятст­вуют рас­следованию.

— Как, кто-то смеет помешать расследованию? — возмутилась Импе­ратрица. — Ведь речь идёт о цареубий­стве!

Граф Воронцов-Дашков стал объяснять Императрице, что, увы, но Великое Княжество Финляндское обла­дает определен­ными отличиями от остальной территории Российской Империи, что там имеется собст­вен­ный Сенат, дей­ствует Сеймовый Устав, официальное делопроизвод­ство ведётся на финском языке... Что там в ходу не рос­сийские рубли, а финские марки... И что там существует собственная финская поли­ция.

Александра Фёдоровна узнала, что деятельность полиции регули­-руется законами, принимаемыми фин­ским Сеймом, что полиция Вели­кого Княжества сформирована исключительно из финляндских под­данных, а вмешательство российской полиции в дела княжества счита­ется фин­нами нарушением внутреннего само­управления.

Сергей Александрович перебил министра:

— Давно пора кончать с этими финскими причудами. Сколько их не корми, они всё едино смотрят в сторону Швеции. Вся эта их автоно­мия, все их сеймы и конституции, всё это даровано им Россией, рус­ским ца­рём. Но они этого или не понимают или же просто не желают понимать. Не пора ли раз и навсегда покон­чить с этой мышиной воз­нёй? Выдача финляндского паспорта злоумышленнику — это не просто мздоимство от­дельного фин­ского чиновника, это посягательство на устои самодер­жавия. Если сейчас спустить финнам причастность их чиновников к ца­реубийству, то что будет завтра?

Императрица выслушала и сказала:

— Илларион Иванович! Подготовьте такие изменения в наши за­коны, чтобы Финляндия снова стала частью Рос­сийской Им­перии. И ещё... Никто не смеет препятствовать проведению доз­нания относи­тельно цареубий­ства. Виновные в выдаче паспорта злоумышленнику должны быть покараны, даже если Вам при­дётся напра­вить в Финлян­дию полк казаков. Я хочу, чтобы ви­новных судили не в Гельсинг­форсе, а в Пе­тербурге.

— Слушаюсь, Ваше Императорское Величество, — ответил Во­ронцов-Дашков. — Су­дебные медики осмот­рели труп злоумыш­ленника. Со­мне­ний быть не может, он иудейского вероиспове­дания, самый на­стоящий еврей, а ни­какой не финн. Да и пальто его, костюм, всё это парижского пошива, а не гельсингфорс­ского. Одет он очень при­лично по парижским меркам. Убеждён, что бомбист прибыл из Франции, но действовал ли он само­стоя­тельно, или же принадлежал к противопра­вительственной тай­ной организации, пока сказать не могу.

— Еврей? Скажите, Илларион Иванович, много ли евреев среди анти­правительственных злоумышленни­ков?

Императрице ответил Сергей Александрович:

— В последнее время участие евреев в политических делах значи­тельно выросло. Я читал доклады жан­дармского началь­ства, не только московского. Раньше евреи представляли из себя робкий, запуганный эле­мент, но теперь характер евреев совер­шенно изменился. Наглые, решительные, злобные. И чем больше ев­реев принимает участия в по­литических делах, тем больше они становятся дерзкими. Евреи, пре­жде бояв­шиеся вся­кого оружия, стали вооружаться револьверами и кинжа­лами. Всё это становится опасным явле­нием. Имеется общая истори­ческая не­нависть русского населения к еврейскому, и имеется эксплуа­та­ция еврейским населением русского в торговле и про­мышлен­ности. Нужно что-то делать, иначе евреи полностью выйдут из подчинения, или же русское население возмутится до такой сте­пени, что погромы охватят всю Империю.

— А теперь они убили Ники, — тихо сказала Императрица. — Этого я им никогда не прощу... Никогда... Илла­рион Иванович! — голос Алек­сандры Фёдоровны стал ломким и неестественным, — прошу Вас под­готовить предложения, что необходимо сделать для того, чтобы с ев­рейскими смутьянами было покончено.

— Слушаюсь, Государыня! Я бы хотел также представить Ва­шему Величеству кандидатуры директора Де­партамента поли­ции и коман­дира корпуса жандармов. Я буду просить вернуть на пост директора Департа­мента тайного советника Плеве. Вяче­слав Константинович досконально знает полицейское дело, и теперь необходимо вернуть его из Государственного Совета. И я буду просить наградить его чином действитель­ного тайного со­ветника.

— Вы имеете карт-бланш на любые назначения, Илларион Ивано­вич. Я согласна на Ваши предложения. А кого Вы хотите видеть во главе жандармерии? — спросила Александра Фёдо­ровна.

— Генерала Новицкого, Государыня... Я вызвал его из Киева, он завтра должен прибыть. Новицкий — чело­век чести и долга, с большим опытом борьбы со всякой революционной заразой. По­чему из Киева? Потому, что наши столичные жан­дармы заигра­лись, ставя красивые комби­нации, которые приносят, разве что, чины и ордена отдельным лицам, но не искоре­няют крамолу. Охранные отделения докладывают, что завербовали чуть ли не всех революционеров, но мне нужны не красивые отчёты, а ре­альные дела, реальные посадки. Василий Демен­тьевич Но­виц­кий во главу угла ставит не красивые шах­матные ходы, а дости­жение результатов. Ваше Императорское Ве­личе­ство! Мы больше не вправе рисковать и надеяться только на ми­лость Бо­жью. Царе­—

убийство больше не должно повториться...

Императрица задумчиво посмотрела на графа. По её напря­жённому лицу пробежал лёгкий нервный тик.

— Илларион Иванович, — голос Александры Фёдоровны едва заметно дрогнул. — Вы поклялись защищать престол, защищать меня и буду­щего наследника. Я прошу Вас... Накажите этих мерзавцев... Унич­тожьте их всех... Всех, кто замышлял против моего Николая. Всех, кто хо­чет извести царскую Фамилию... Цар­ствование Николая было цар­ствова­нием доброты и мягко­сти, а теперь будет царствование власти и твёрдости. Как жес­токо ошиба­ются те, кто рассчитывает, что я не найду сил на цар­ст­вование, все они почувствуют железную волю и руку. До­вольно доб­роты! Всемо­гущий Господь нам поможет сокру­шить врагов России!

Императрица говорила громко и решительно, как будто отда­вала строевые команды на плацу. Красные пятна, появившиеся на лице, вы­давали её крайнее волнение.

Министр внутренних дел вытянулся в струнку, словно юный кор­нет.

— Ваше Величество! Они отняли у меня Государя и от­няли старшего сына. Пусть каждому воздастся по заслугам его! Если уж так случилось, то я буду той злобной собакой, которая бу­дет грызть рево­люционеров, всех врагов престола! По­звольте мне откла­няться, Госу­дарыня, чтобы встретиться с Плеве и гра­фом Игнатьевым.

— Да, Илларион Иванович, и прикажите подготовить приказы по Плеве и Новицкому. А мы пока пообща­емся с Великим Кня­зем.

Граф Воронцов-Дашков поцеловал руку Императрицы и удалился. Сергей Александрович спросил:

— Аликс, ты хотела о чём-то посоветоваться?

— Я хотела узнать, почему ты отказался стать канцлером Им­перии...

— Аликс! — Великий Князь встал с кресла и стал расхаживать по каби­нету. — Ты прекрасно знаешь, как отне­слись к последней воле Ники мно­гие наши родственники, начиная с твоей свек­рови. Я под­держал Ники и поддержал тебя, и причина этого не в Элле. Твоя сестра — ангел во плоти, я очень её люблю и ценю, но моя поддержка исходит из того, что я желаю блага России, бо­юсь смуты и анархии. Назначе­ние же меня канцле­ром могло быть расценено многими сплетниками, как плата за мою под­держку. Михень первая бы стала су­дачить по тому пово—

ду на каждом углу. Нужно ли это сегодня?

Императрица перешла на русский язык:

— Но где же брать людей? Как отделять преданных и способ­ных от бесполезных льстецов? Знаешь, я очень путаюсь во всех этих хитро­сплетениях. Я очень плохо разбираюсь в людях, и на­дежда только на тебя.

Сергей Александрович сформулировал ответ быстро и очень чётко, даже не задумываясь.

— Твой покой­ный свёкр, Алек­сандр Третий, когда вступил на пре­стол, прежде всего стал подбирать санов­ников, способных точно и беспреко­словно исполнять его волю. Тогда очень мно­гие были отправ­лены в отс­тавку, а новые сотрудники были обя­заны Императору своим возвы­шением. Поэтому тебе следует либо же выдвигать молодых, чтобы они своим возвышением были обязаны тебе и только тебе, либо же воз­вращать на службу тех, кто был задвинут прежде.