Гессенская волчица-1

Императрица ответила по-русски, выговаривая каждое слово очень правильно, как будто сдавала экзамен.

— Евреи убили моего мужа, убили русского царя. И я сделаю всё, чтобы защитить от них будущего рус­ского царя. Даже, если мне при­дётся для этого отправить на эшафот всех евреев, живу­щих в России. Я не остановлюсь, и пусть враги наши не рассчи­тывают, что моя моло­дость и неопытность в делах поможет им спастись от моего правед­ного гнева.

После этого аудиенция была окончена. Обер-прокурор Свя­тей­-шего Синода покинул Зимний дворец в пол­ной растерян­но­сти. Побе­доносцев просто отказывался понимать происходя­щее. Обер-прокурор не желал верить в новую реальность. Он, чело­век, к чьему мне­нию многие годы прислушивались рос­сий­ские монархи, чей авторитет среди высших сановников Империи был непоколебим, оказался не у дел. Он ожидал уви­деть во дворце растерянную гессенскую девчонку, а встретил озлоб­ленную русскую Императрицу, которая не нуждается в его советах.

* * *

Не меньше Победоносцева был удивлён министр финансов Витте, прибывший по вызову Императрицы. Когда Александра Фёдоровна при­казала выяснить, сколько необходимо средств, чтобы погасить за­дол­жен­ности канцлера графа Игнатьева и вы­купить из залога его име­ния, Витте стал горячо протестовать, пытаясь убедить Императ­рицу в оши­бочности такого шага.

Менторским тоном человека, привыкшего поучать, министр изла­гал свою позицию. Он был уверен, что в настоящее время, когда лиш­них денег в казне нет, совершенно невоз­можно соз­давать такой преце­дент и погашать долги частных лиц, пусть даже и канцлера.

Импе­ратрица довольно долго слушала министра, но затем пе­ре­била Витте и холодно сказала:

— Сергей Юльевич! Вы хорошо разбираетесь в финан­сах Им­перии. В этом я не сомнева­юсь. Но ответст­венность перед Гос­подом Богом и перед памя­тью моего покойного мужа за судьбу России лежит на мне. Я пригласила Вас не для того, чтобы вы­слушивать Ваши поучения, а лишь, чтобы сообщить Вам моё Высочай­шее повеление. Ваш долг — выполнять мою волю, даже если Вы с чем то и не согласны.

После чего Александра Фёдоровна раз­верну­лась и вышла из ка­би­нета.

В тот же вечер Витте записал в своём дневнике: "Молодая импе­ратрица отчитала меня, как мальчишку. Она никого не желает слу­шать. Такого не было даже при покойном Алексан­дре Третьем, кото­рый всегда советовался со мною и прислуши­вался к моему мне­нию. Ничего не понимаю, как за эти несколько дней, прошедших после несча­стья с Николаем, "гессенская муха" смогла превра­титься в "ле­дяную царицу". И кто ей подки­нул этого старого авантюриста Иг­натьева? Это же на­стоя­щий русский националист и отъявленный славянофил! Всё это становится слишком опасным."

Ещё не просохли чернила в дневнике, как прибывший же из Зим­-него дворца курьер передал Витте за­писку, собственноручно написан­ную Императ­рицей: "Сергей Юлье­вич! Я при­шла к вы­воду, что слу­жить вместе России мы с Вами не сможем. Алек­сан­дра".

Уже на следующее утро Императрица получила прошение Витте об от­ставке, которое тут же было удовлетворено. Но­вым мини­ст­ром фи­нансов стал Эдуард Дмитриевич Плеске.

Глава 7

Погружённый в глубокий траур Петербург жил своей сто­лич­ной жизнью. Лишь разбитые витрины закры­тых магазинов на­поминали о том, что не так давно прошли еврейские погромы.

Если для городских обывате­лей и многочисленного чинов­ничества траур не создавал никаких проблем, то высший свет был явно недово­лен. Ни дворцовых приёмов, ни пышных двор­цовых выходов, ни рос­кошных балов... Прошёл слух, что моло­дая Императрица приказала не только не проводить никаких увесели­тель­ных дворцо­вых церемоний, но и выска­зала пожела­ние петер­бург­скому градоначальнику, чтобы в столице было больше цер­ковных служб и меньше балов.

Довольно быстро в Петербурге само собой образовалось не­сколько "дворцо­вых пар­тий".

Мария Фёдоровна собирала у себя в Аничковом дворце всех недо­вольных правлением "этой гессенской гордячки". Преста­релые санов­ники с жёнами и фрондирующие придворные напе­ребой рассказывали город­ские сплетни о молодой Императ­рице, которые сами же и сочи­няли.

Великий Князь Владимир Александрович не скрывал радости по по­воду получения фельдмаршальского жезла, но не спешил уезжать в Хабаровск, задерживая своё убытие под разными бла­гопристойными предло­гами. Он ещё сохранял надежду, что си­туация изменится, а в смутное время нужно быть в столице, а не ис­правлять должность наме­стника Дальнего Востока. Частыми гостями в великокняжеском двор—

це были офи­церы из полков, где он состоял шефом.

Своей отдельной жизнью жил Зимний дворец. Ещё совсем не­давно придворная жизнь слагалась из одних обрядностей, всё дела­лось ис­ключительно для соблюдения приличия и традици­онных обы­чаев. С непости­жимой лёгкостью сменялись самые разнородные про­явления жизни, непосредственные переходы от печали к веселью, от горя к ра­дости.

В один и тот же день утром могла быть панихида или погребе­ние, но уже вече­ром — пышный бал. Те же самые лица, которые утром яв­лялись сосредоточен­ными, нахмуренными, вечером расцве­тали, дыша беззаботным удовольствием.

Придворная жизнь напоми­нала сцену, на кото­рой посто­янно разыг­рывается очередное представ­ление. День за днём многочисленные придворные чины проводили в су­толоке и бе­готне, ежеминутно погля­дывая на часы, чтобы не опо­здать куда сле­дует, чтобы в своё время и в своём месте поклониться, показаться...

Теперь же Александра Фёдоровна уединилась в Зимнем дворце, который стал похож на готовящуюся к осаде крепость. Число карау­лов и патрулей было увеличено, зато многие при­дворные фактически оста­лись не у дел. Попасть в Зимний дво­рец можно было только по при­глашению, а их направляли ис­ключительно по личному указанию Императрицы.

Александра Фёдоровна ежедневно принимала канцлера графа Иг­натьева и Великого Князя Сергея Алек­сандровича. Частыми гостями были министр внутренних дел граф Воронцов-Дашков и военный ми­нистр ге­нерал Пузыревский. Несмотря на частые не­домогания, Импе­ратрица ежедневно с раннего утра и до позд­ней ночи занималась госу­дарственными делами, пытаясь вник­нуть в каждую проблему. Ей при­ходилось учиться на ходу, зна­ко­миться с новыми людьми. Ежедневные занятия по русскому языку дополнились оз­накомлением с финансовой системой и устройством вооружённых сил, представлениями вновь назна­ченных губернато­ров, полковых командиров и дивизионных на­чальников.

Присущая Александре Фёдоровне необыкновенная застенчи­вость и испытываемое ею смущение при об­щении с незнако­мыми людьми от­ходили на второй план, уступая место дело­вому общению. Кипучая энергия Императрицы нашла своё примене­ние не в общении с петер­бургским обществом и не в любезно­стях с го­родскими дамами, а в жи­вом деле. Принимая посетите­лей у себя в кабинете, она подходила к окну и пово­ра­чивалась к нему спиной, глядя на собеседника. Свет то­гда падал на пред­ставлявшегося, а лицо Императ­рицы оказывалось в тени. Эта молодая красивая женщина опасалась, что посторонние мо­гут за­метить на её щеке шрам, оставшийся после того первоапрель­ского взрыва...

Императрица Mapия Фёдоровна, пробыв в Poccии многие годы на положении Цесаревны, в совершенстве усвоила приёмы непринуждён­ного, но одновременно царственного ласково-лю­безного обращения. Зная весь светский и чиновный Петербург, обладая чарующей привет­ливостью, Гневная умела сказать каж­дому ласко­вое слово, чем и поль­зовалась, привлекая к себе все­общие симпатии. Александра Фёдоровна же принципи­ально считала нужным придержаться строгого придвор­ного этикета. Её чувство собственного достоинства и самолюбие не позво­ляли опускаться до притворных любезностей, но по совету графа Иг­натьева Императ­рица тщательно готовилась к каждой встрече, делая необходимые записи, что при её замечательной памяти давало хоро­шие результаты.

Зная о том, что "дворцовые партии" пользуются широкой под­держ­кой среди многих высших должностных лиц, Императ­рица про­сила графа Воронцова-Дашкова регулярно предостав­лять ей сведения о ца­рящих в обществе настроениях, невзирая на чины и звания. Депар­та­мент полиции раскинул щу­пальца своей агентуры не только в рево­люцион­ной среде, но и в гу­берн­ских учреждениях, универ­ситетах, и даже в придворных кругах. Получив приказ не жалеть денег, и специ­ально огово­ренные суммы, жандармы показали, на что способны. Ре­зуль­таты не за­медлили ска­заться, появились первые "жертвы".

Когда ми­нистр внут­рен­них дел доложил Императрице, что коман­дую­щий вой­сками Ки­ев­ского военного округа Драго­ми­ров за обедом что-то ляпнул по поводу "баб­ского прав­ления", на сле­дующий день генерал был от­правлен в отставку и его пост занял граф Алексей Пав­—

лович Игнатьев.

Великую Княгиню Марию Павловну, которая, по сообщению по­лиции, не уставала сочинять едкие тирады в её адрес, молодая Им­пе­ратрица пригласила на завтрак, устроенный 23-го апреля по случаю своих име­нин. Супруга Владимира Алек­сандровича бук­вально перед этим вы­ска­за­лась в тесном кругу, что "гессен­ской мухе" нужно тща­тельно изу­чать историю Российского го­судар­ства, чтобы не повторить печальную судьбу пра­ви­тель­ницы Анны Лео­польдовны, которая поте­ряла не только престол, но и свободу, закончив свои дни в ссылке. Во время зав­трака, в при­сутствии почти всей Императорской Фамилии, несколь­ких ми­нистров и высших придворных чинов, Им­ператрица, глядя прямо на Великую Княгиню, как бы ненаро­ком заме­тила, что в России были разные прави­тели... Была не­счастная Анна Лео­поль­довна... Но был ещё и Иоанн Грозный, который сажал бояр на кол... И был Пётр Ве­ликий, который собственноручно рубил го­ловы ос­лушни­кам... Мария Павловна после этих слов густо покраснела и до конца завтрака не проронила ни слова. Вернув­шись к себе во дворец, она уст­роила истерику, называя своих придворных предателями и про­даж­ными иу­дами, которые поль­стились на тридцать гес­сенских сребрени­ков...

Также Императрице доложили, что частым гостем Аничкова дворца стал Великий Князь Николай Михайлович, который при­был на похо­роны Императора, а теперь никак не мог уехать в Тифлис, где он командовал Мингрельским гренадерским пол­ком. В связи с этим Александра Фёдоровна пожаловала Вели­кому Князю генеральский чин, но при этом весьма настоятельно рекомендовала убыть в полк. Делать было нечего, и Августей­ший командир полка покинул столицу.

А канцлер Игнатьев тем временем готовился нанести реши­тельный удар по еврейскому засилью. Представляя, какое ярост­ное сопротив­ление встретят предлагаемые им меры как со сто­роны самих евреев, так и стороны либеральной обществен­ности, канцлер решил провести предварительное наступление и подго­товить общественное мнение.

В 1876 году в типографии Министерства внутренних дел была напе­—

чатана одна замечательная книжка, именовавшаяся "О не­обходимости

и возможности еврейской Реформы в России". Книжка была напеча­тана микроскопическим тиражом всего в 25 экземпляров. За­писка коммерческого совет­ника МВД князя Голицына мини­стру внутрен­них дел предназнача­лась для Императора Алексан­дра II и высших са­новников Российской Империи и долгие годы держалась в секрете.

В апреле 1895 года эта книжка была издана многотысячными тира­жами за счёт анонимных заказчиков и сразу же стала чрез­вычайно популярной. Чиновники и студенты, учителя и ин­же­неры перечиты­вали хлё­сткие фразы, обличающие рос­сийских евреев. А в армии в каждой роте и эскадроне офицеры читали эту книжку солдатам, по­путно отвечая на многочисленные во­просы, что и почему происходит в России.

Князь Голицын не боялся быть неправильно понятым и вы­сказы­вался очень откровенно и нетолерантно: "Еврейство — это не фарма­цев­тический яд. Еврейский яд правильнее приравнять к физиологи­че­скому грибку, к пара­зиту, который, попав в здоро­вый орга­низм, не­пременно пло­дится до беско­нечности и с непо­мерною бы­стротою, и чем организм свежее и восприимчивее, тем быстрее множатся бес­численные грибки".

Уже тогда, в 1876 году, автор ясно и чётко представлял, что "...оевреивание России означает то, что евреи будут, безус­ловно, хо­зяйничать в государстве. Самые вы­сокие и влиятель­ные места будут занимать евреи. Из евреев будет состоять большая часть и самая интелли­гентная часть чиновничества. Вся торговля, кредит, банки, про­мышленные предприятия всех видов, все же­лезные дороги, боль­шин­ство всех недвижимостей и ценностей постепенно и так сказать втихомолку и неза­метно перейдут в их руки".

Реально оценивая существующую угрозу, князь Голицын считал,

что "Еврейская Реформа не менее серь­ёзная, настоя­тельная и труд­ная часть, чем пережитая... Крестьянская Ре­форма. Это самая глав­ная реформа, неминуемо стоящая на очереди".

Предлагаемые рецепты излечения были очевидны и со­звучны тем, которые предлагал в своё время граф Игнатьев.