Гессенская волчица-1

Николай Николаевич, держа икону, говорил торжественно, голос его был твёрд и решителен.

— Клянусь Всемогущим Богом исполнить твою волю, Госу­дарь, и в случае твоей гибели признать Аликс законной Импе­ратрицей, во всём ей повиноваться и требовать повиновения от других!

Произнеся эти слова, Великий Князь поцеловал икону и пе­редал её Павлу Александровичу. Павел Алек­сандрович и Кон­стантин Констан­тинович повторили слова клятвы и поцеловали икону.

Дыхание Императора стало тяжёлым. Лицо исказилось от боли. Действие морфина заканчивалось, и беспощадная боль снова на­сту­пала. Кон­стантин Кон­стантинович пригласил врачей. Вельяминов, ко­то­рый взялся руково­дить лече­нием Императора, по­просил дать царю покой. Он категорически запретил какие-либо встречи, мотиви­руя это усталостью царя и врачебной необ­ходимостью. Все вышли, в гостиной осталась только Аликс. Ни­колай, ис­тощённый после перене­сённого боле­вого шока и нерв­ного перенапряжения, получив новую инъекцию морфина, сразу же уснул.

Мария Фёдоровна и великие князья собрались в дворцовой церкви. Протопресвитер Иоанн Янышев служил мо­лебен о даро­вании здравия Государя Императора.

Впереди была ночь, и ни­кто не знал, будет ли утро добрым или принесёт беду.

Глава 2

Всю ночь Аликс провела около ложе мужа, не сомкнув глаз. Нико­лай вре­менами метался в горячечном бреду, тревожа ца­рицу и дежу­ривших докторов громкими стонами, затем под воз­действием мор­фина боль уходила, и ненадолго прихо­дило успо­коение.

Едва забрезжил рассвет и первые лучи холодного апрель­ского солнца стали проникать сквозь тяжёлые шторы, Император пришёл в себя. Увидев подле себя заплаканную жену, он попы­тался изобразить

на бледном лице подобие улыбки, после чего тихим голосом попро­сил "милую Аликс" хоть немного отдох­нуть после ночного бдения.

Александра Фёдоровна пристально посмотрела на мужа и тихо спросила его по-английски:

— Любовь моя! Ты помнишь, что я написала в твоём днев­нике в Виндзоре, в тот наш последний вечер, перед предстоящей назавтра разлукой?

— Как же я могу забыть эти слова, Солнышко? Разве это можно за­быть? "Всегда верная и любящая, преданная, чистая и сильная, как смерть", — глаза Николая повлажнели, слабый голос задрожал. — Я все­гда буду помнить твои слова, искренние и высо­кие.

— Тогда не гони меня. Я буду подле тебя, пока ты не выздоро­ве­ешь...

— Аликс! Ты должна быть готова к самому худшему, — тихо ска­зал Император. — Я прекрасно осознаю, что ранение тяжёлое, почти, как у дедушки. И тебе нужны силы, тебе и нашему буду­щему сыну. Ты не должна так изводить себя...

— Ники, я распорядилась, чтобы Мадлен и Тюдельс при­везли мне из Аничкова всё необходимое, чтобы я могла быть подле тебя. Госу­дарыня и многие великие князья не уезжали по домам, они оста­лись ночевать в Зимнем дворце. Все молятся о твоём выздоровлении. И ты не говори глупых слов, я верю, что господь не допустит неспра­ведли­вости!

Доктор Гирш робко сообщил Императору, что вызванные ещё вчера генерал Манзей, министр юстиции Муравьёв и управ­ляю­щий канцеля­рией Рен­ненкампф давно уже прибыли и ожи­дают повелений.

Спросив, не прибыл ли из Москвы Великий Князь Сергей Алек­сан­дрович, царь приказал позвать генерала Манзея. Услы­шав эти слова, зашедший доктор Вельяминов стал протестовать, уговаривая Николая сначала подвергнуться осмотру, а лишь по­том перейти к го­сударст­венным заботам. Аликс поддержала Вельяминова и Импера­тор сдался.

Подняв плед, которым был укрыт царь, врачи долго осмат­ривали сине-багровую культю, о чём-то тихо переговариваясь ме­жду собой по-латыни. Александра Фёдоровна прислуши­ва­лась, пы­таясь понять, какие прогнозы высказывают медики, но так ничего и не разобрала.

После осмотра и перевязки Вельяминов ничего не стал го­ворить, молча вышел из гостиной. На вопрос Императора, что установил ос­мотр и на что стоит надеяться, взволнованный Гирш стал отвечать длинно и путано, ис­пользуя непонятные медицинские термины.

Дверь гостиной распахнулась. Зашёл Великий Князь Николай Ни­колаевич, следом за ним шёл генерал Манзей. Великий Князь стал спрашивать Императора, как тот себя чувствует, но Нико­лаю Алек­сандровичу было важное иное.

— Дядя! Ты уже сказал Константину Николаевичу о пред­стоящих переменах? — спросил он.

— Нет, Государь! Я не счёл возможным говорить что-то от имени монарха.

— Константин Николаевич! — обратился царь к Манзею. — Я принял решение сделать командиром Гвардейского корпуса Ве­ликого Князя Николая Николаевича. Приказываю Вам сдать корпус сегодня же. Не­медленно.

— Слушаюсь, Ваше Императорское Величество! — негромко ответил Манзей, вытянувшись "во фрунт". Крепко сбитый ста­рик с густыми усами и седой бородой не подал виду, что взвол­нован услышанным. Только в глазах можно было прочитать не­мой вопрос, что же теперь будет с ним, после его 55-летней безупречной службы.

— Константин Николаевич, — тихо произнёс царь, — Вам при­дётся ехать в Варшаву и вступить в должность помощника Шу­валова.

В глазах старика засветилась радость.

— Благодарю, Государь, за оказанное мне доверие! Когда при­кажете убыть?

— Сегодня, Константин Николаевич, сегодня... Вы сами по­нимаете, какая нынче ситуация. На Вас я возлагаю задачу удер­жать в Царстве Польском железный порядок в это смутное время. Доложите Главно­командующему о моём повелении, Вы­сочайший приказ будет уже се­годня. И подберите в Варшаву дельного началь­ника штаба, ибо Пу­зыревский едет в Петербург. Я Вас не задер­живаю, Константин Нико­—

лаевич...

Голос Императора ослабел. Александра Фёдоровна стала вы­тирать его лицо и лоб от выступившего пота.

В гостиную тихо вошёл граф Воронцов-Дашков. Отёки под глазами и красные глаза свидетельствовали, что прошедшую ночь граф бодрст­вовал.

Когда Манзей вышел, Император обратился к Николаю Ни­колае­вичу:

— Дядя! Ты командир Гвардейского корпуса и я хочу, чтобы уже сегодня Гвардия присягнула Императрице Александре Фёдо­ровне. Действуй своей властью, без уведомления дяди Вла­димира, я ему сам всё скажу, когда будет необходимо. Илла­рион Иванович! Зав­тра сразу же после обнаро­дова­ния Манифе­ста о порядке престолонас­ледия и прибытия дяди Сергея, члены Импера­торского Дома должны принести присягу Госуда­рыне. Помогите Рих­теру подготовить всё не­об­ходимое. И сейчас же отправить телеграфом всем коман­дую­щим вой­сками и на флоты моё повеление о при­веде­нии к при­сяге Госу­да­рыне...

— Государь! Муравьёв и Ренненкампф ожидают за дверью. Прика­жете позвать? — спросил Воронцов-Дашков. Получив со­гласие, он вы­шел.

— Где же Сергей? — с досадой промолвил царь. — Почему же его так долго нет? Мне нужно успеть сказать ему очень многое, а он опазды­вает!

— Ники, — ответил Николай Николаевич, — ты же знаешь, что курьер­ский из Москвы идёт не менее тринадцати часов. Он скоро прибудет.

В гостиную вернулся граф Воронцов-Дашков, за ним вошли ми­нистр юстиции Муравьёв и управляющий канцелярией Рен­ненкампф. Они осторожно подошли к топчану.

— Константин Карлович! Николай Валерианович! — голос Им­пера­тора ослабел. — Слушайте очень внима­тельно и запоми­найте. Сейчас вы прямо из дворца должны направиться к себе, вызвать необходимых для испол­нения моих повелений людей, чтобы я мог подписать все не­обходимые бумаги как можно ско­рее. Гос­подь Бог простит мне мой грех, что я заставляю всех вас рабо­тать в светлый праздник... Высо­чайшие приказы я под­пишу уже сегодня. Великий Князь Владимир Александрович назнача­ется наместником Даль­него Востока и Главно­командующим су­хо­путными и морскими силами и жалуется в фельд­мар­шалы. Реск­рипт подготовьте обязательно... Генерал Духов­ской — его по­мощником. Великий Князь Сергей Александрович — Глав­но­ко­мандующим и Петербургским генерал-губер­натором... С про­извод­ством в генерал-лейтенанты... Великий Князь Павел Алек­сандрович назначается командующим войсками в Москву и генерал-гу­бернато­ром, жалуется генерал-лейтенантом и гене­рал-адъютантом.

Император замолчал, а Муравьёв и Ренненкампф судорожно запи­сывали повеления в свои книжки. Немного отдышавшись, Импера­тор продолжил:

— Пузыревского — управлять Во­енным мини­стерством с произ­водст­вом в ге­нералы от ин­фанте­рии. Ванновского — в Государст­вен­ный Со­вет. Ман­зея — в Вар­шаву, помощником к Шувалову. Великий Князь Николай Николаевич — коман­диром Гвардей­ского кор­пуса, гене­рал-инспектором кава­лерии, генералом от кавалерии... Ве­ликого Князя Константина Константиновича — на­чальни­ком 1-й Гвар­дейской пе­хот­ной дивизии, в генерал-лейтенанты и гене­рал-адъютанты... Оболен­ского — помощни­ком Главнокоман­дую­щего, Ре­биндера — в Александ­ровский ко­ми­тет. Граф Воронцов-Дашков — министром внут­рен­них дел, Рихтер — мини­ст­ром двора.

Пока царь перечислял все назначения, в гостиной стояла мёрт­вая тишина. Он снова попросил воды, а потом продолжил:

— Да, Костанду — тоже в Государственный Совет, с рескрип­том... А теперь... Завтра утром должен быть объяв­лен Мани­фест о по­рядке престо­лонаследия. Я хочу внести из­мене­ния в "Учре­жде­ние об Импе­ратор­ской Фами­лии". Нужно подго­товить указ и текст манифеста... Я хочу, чтобы в слу­чае моей смерти был ус­танов­лен следую­щий поря­док на­следова­ния пре­стола. Если у Импе­рат­рицы после моей смерти ро­дится мальчик, то на­следни­ком будет он, при регентстве Императ­рицы. Если же ро­дится девочка, то управление госу­дарст­вом перехо­дит к Импе­рат­рице Александре Фёдоровне, как к полно­властной само­—

дер­жице. Ей же наследует Великий Князь Георгий Алек­санд­рович, следом за кото­рым идёт Великий Князь Ми­хаил Александ­рович.

— Ваше Императорское Величество, — пролепетал Ренненкампф, — но ведь это реши­тельно невозможно! По­рядок престоло­насле­дия опреде­лён ещё почившим в Бозе Им­ператором Павлом, и изменить его не представляется воз­мож­ным!

— Извольте дослушать! — Николай повысил голос. — Я так хочу, это моя высочайшая воля! Николай Вале­рианович, Вы ми­нистр юстиции. Разъ­ясните всем нам, могу ли я из­менить порядок престолонаследия и могу ли я пе­редать престол моей жене.

— Государь! Я исхожу из того, что Вы — самодержавный мо­нарх, — ответил Муравьёв. — Первая статья Свода основных государ­ственных зако­нов гласит: "Император Всероссийский есть Мо­нарх самодер­жавный и неог­раниченный. Повиноваться его вер­хов­ной власти не только за страх, но и за совесть сам Бог пове­левает". Действительно Импера­тор Павел Петрович огла­сил в день своего ко­ронования в 1797 году Акт о порядке пре­столо­наследия, ликвидиро­вавший то неопреде­лённое положе­ние, в котором находился русский Импера­торский пре­стол в ре­зуль­тате петровского законодательства, позволявшего Госу­дарю на­значать себе преем­ника, исходя из личных соображений. В этот же день был издан и другой акт — "Учре­ждение об Импе­ра­тор­ской Фами­лии". Ставя закон о престолонаследовании выше воли монарха, Импе­ратор Павел выражал веру не в спо­собного оши­баться человека, а в Промысел Божий. Но любой закон не явля­ется вечным. "Учре­жде­ние об Импе­ратор­ской Фа­ми­лии" два­жды подверга­лось изменениям. Импе­ратор Николай Первый до­полнил его по­ложе­ниями относительно семейства принца Оль­денбургского, а затем и герцога Лейхтенберг­ского и его по­том­ства, причис­ленных к Импера­торской Фамилии. А Импера­тор Алек­сандр Третий в 1886 году изме­нил редак­цию многих ста­тей... Потому я не вижу каких-либо препят­ствий к тому, чтобы Ваше Император­ское Вели­че­ство внесло та­кие из­менения в за­кон, ка­кие сочтёт необходимым. Но, Государь, я могу дать за­ключение лишь о юриди­че­ской стороне этого во­проса...

Всю эту юридическую тираду министр юстиции произнёс бук­вально на одном дыхании, и теперь вертел головой по сто­ронам, словно ища поддержки у присутствующих. Он понимал, что именно сейчас, от его слов зависит, быть может, будущее всей Российской Империи. Для чиновника, пусть даже и мини­стерского ранга, это было серьёзным испытанием.

— Я считаю, что больше никаких сомнений быть не может, — произ­нёс Николай. — Константин Карлович! Николай Валериа­нович! Убеди­тельно прошу вас и ваших подчинённых ни с кем не делиться о моих повеле­ниях. Даже с вдовствующей Императ­рицей, моей матерью. Все бумаги должны быть подго­товлены незамедлительно и в са­мом сек­ретном порядке. Я вас не задер­живаю, господа... Если воз­ник­нут какие-либо непонятные мо­менты, обращайтесь к Иллариону Ивано­вичу.

Ошарашенные полученными повелениями, Муравьёв и Рен­нен­кампф быстро удалились, вслед за ними вышел Николай Николаевич.

Камердинер принёс на подносе завтрак Императору, но кусок не лез в пересохшее горло больного. Аликс настойчиво угова­ривала его под­крепиться, затем стала кормить из ложки. Неожи­данно Николай за­кашлялся, лицо его побагровело, после чего наступило забытье. Ис­пуганная Аликс приказала позвать док­тора Вельяминова.

Камердинер позвал Вельяминова. Вслед за доктором в гости­ную буквально ворвалась вдовствующая Императрица и Вели­кий Князь Владимир Александрович.

— Что? Ему стало хуже? — спросила Мария Фёдоровна графа Ворон­цова-Дашкова, не видя Николая, над которым склонились Аликс и доктор Гирш.

Не дав ответить Воронцову-Дашкову, Великий Князь Влади­мир Александрович стал высказывать ему свои претензии.

— Граф! Вы, как министр двора, обязаны обеспечить порядок во дворце! А Вы заняты тем, что выставляете часовых, которые пыта­ются не пустить меня к царю!

— Ваше Императорское Высочество! Я уже не министр двора... Го­сударю было угодно назначить меня министром внутренних дел, — не­громко ответил граф. — Министром двора назначен генерал-адъютант Рихтер.