Гессенская волчица-1

— Ваше Императорское Высочество! Я лишь точно выполняю пове­ление Го­сударя, не более того, — отозвался министр двора. — Относи­тельно Вашего Императорского Высоче­ства я никаких повеле­ний не получал.

— Это чёрт знает что!!! Царь смертельно ранен... Вы забыли, граф, что я Манифестом четырнадцатого марта был назначен регентом?

Лицо Владимира Александровича побагровело. Он рванул ворот сюртука так яростно, что крест ордена Святого Георгия едва не со­рвался с шейной ленты, и обратился к вдовствующей Императрице:

— Ваше Императорское Величество! Государь болен, он явно не в себе! За нашей спиной происходит что-то странное. Ники зачем-то вы­звал к себе Му­равьёва и Ренненкампфа... Какие указы он гото­вит? Куда ушла Аликс? Что-то явно затевается, а мы ничего не знаем. Гирш дал Ники морфий, и его сознание сейчас под воздей­ствием...

— Прекратите истерику! — взвилась Императрица. — Сейчас нужно молить Бога, чтобы Ники выжил, а не устраивать скан­далы.

— Но послушайте, Минни! — голос Владимира Александровича стал более мягким. — Разве не Вы после смерти моего брата го­ворили всем нам, что Ники не способен править Россией! Разве не Вы говорили, что он слаб и умом, и духом...

Остальные присутствующие не вмешивались в столь бур­ный диа­лог. Николай Николаевич, Павел Алек­сандрович и Констан­тин Кон­стан­тинович отошли в дальний угол и тихо пе­регова­ривались между собой, га­дая, зачем именно их хочет ви­деть цар­ствующий племянник.

Краса­вец Сандро вполголоса расска­зывал Ксе­нии, Ольге и Ми­хаилу о том, как сразу после вступления на пре­стол Ники отвёл его в свою комнату, плакал на плече и при­зна­вался, что не готов быть ца­рём, ни­когда не хотел быть им, ни­чего не пони­мает в де­лах прав­ления и даже не имеет поня­тия, как разговари­вать с ми­нистрами...

Мария Фёдоровна не успела ничего сказать, так как в зале появи­лись генералы Манзей и фон Валь. Они подошли к вдовст­вую­щей Императрице и взяли под козырёк.

— Ваше Императорское Величество, в городе еврейские по­громы! — взволнованным голосом сообщил фон Валь. — Нача­лось на Невском проспекте, а потом перекинулось на другие части. Толпа кричит, что евреи убили царя. По­лиция ничего не может сделать. Громят еврей­ские магазины, аптеки... Увы, и не только еврей­ские...

— Доложите Его Высочеству, — кивнула Императрица на Вла­димира Александровича, но фон Валь не успел ничего сказать.

— Константин Николаевич, — обратился Великий Князь к генералу Манзею, — оставь на охране Зимнего дворца преображенцев и семё­новцев. Князь Оболенский с измайлов­цами и егерями пусть выдви­гаются на Невский проспект, и обязательно возьмут под охрану Анич­ков дворец. Шипова с кавалергар­дами и Кон­ной гвар­дией вызвать к Зимнему в каче­стве резерва. Передай Ре­биндеру, чтобы он подчинил себе 2-ю Гвардейскую и 37-ю пе­хотную дивизии, лейб-казаков и ата­ман­цев, и организовал патру­лирование по всему го­роду.

— Слушаюсь, Ваше Высочество! — лихо откозырял Манзей. Этот 74-летний старик был ещё полон сил, как в далёкие кор­нет­ские годы. — Позвольте узнать, следует ли вызвать в Петер­бург полки из Царского

Села, Петергофа и Гатчины?

— Незачем это делать, я думаю, что с беспорядками можно спра­виться наличными силами. И вот ещё что, генерал... Город, разуме­ется, нужно взять под охрану, но не нужно забывать, что народ мстит жидам за своего царя. Всё понятно?

— Так точно, Ваше Императорское Высочество! — Манзей раз­вер­нулся и быст­рым шагом удалился.

Дверь гостиной распахнулась, появились Вельяминов и Круг­лев­ский. Воцарилась тишина.

Мария Фёдоровна промолвила только одно слово:

— Что?

Вельяминов тяжело вздохнул.

— Ваше Императорское Величество, мы осмотрели Государя Импе­ратора, — сказал он. — Сейчас тяжело сказать, как будет всё разви­ваться. Ранение тя­жёлое, ибо коленный сустав раздроблен. Есть большая кро­во­потеря. Но главное не это. К сожалению, об­работать рану удалось не сразу после взрыва, а только когда был вызван док­тор Гирш. В рану могла по­пасть инфекция... А это влечёт опасность гангрены и мо­жет при­вести к летальному исходу...

Он замолчал. Гнетущая тишина была нарушена плачем Ксении, ко­торая прижалась к груди мужа, орошая слезами флотский сюр­тук. Алек­сандр Михайлович гладил её по голове и пытался успокоить. Ми­нистр двора попросил Николая Николаевича, Павла Александровича и Кон­стантина Константиновича проследо­вать к Им­ператору.

Лейб-хирург Гирш, увидев входящих великих князей, быстро ре­тиро­вался. Великие князья и министр двора остановились подле топ­чана. Николай Николаевич склонился над племянни­ком:

— Ники! Твои врачи говорят, что всё будет хорошо! Дер­жись...

— Дядя, — негромко сказал Николай, — не будет терять времени. Я по­звал вас, чтобы все вы помогли мне при­нять важные реше­ния. Я пре­красно понимаю, что моё ранение такое же, как у де­душки. Да, ему оторвало две ноги, а мне только одну...

Император горько усмехнулся и продолжил:

— Никто не знает, сколько мне ещё отпущено времени, сколько дней или сколько часов. По­этому я обязан сделать всё для того, чтобы, ко­гда меня не ста­нет, российский престол ока­зался в на­дёж­ных руках. Аликс ждёт ребёнка. Примерно в но­ябре, если Бог даст, у нас будет сын. Или дочь... И если родится дочь, то престол должен пе­рейти к Ге­оргию. К моему любимому брату, который даже не смог прие­хать в Петербург на похороны нашего Папа?. А если он отка­жется от пре­стола, то престол перей­дёт к Мишке. Я не счи­тал себя способ­ным са­мостоя­тельно управ­лять Империей, но ещё меньше считаю способным управ­лять Мишку. Он ещё совсем ребёнок. И кто ре­ально будет пра­вить от его имени? Если дядя Владимир может орать на меня, то с Мишей он вообще не будет считаться. Что ждёт Россию? Я не могу... я должен... Я при­нял решение. Если после моей смерти... да-да, она уже где-то рядом бродит... Если после моей смерти Аликс родит на­след­ника, ей надлежит быть ре­гентом до совершеннолетия нашего сына. А если она ро­дит дочь, то пре­стол перейдёт к ней... Она бу­дет Алексан­дрой Первой...

В гостиной воцарилась тишина. Император, который нашёл в себе силы и смелость высказать дядьям свою предсмертную волю, приго­то­вился услы­шать протесты. Павел Александрович и Константин Кон­стантинович смот­рели в пол. Николай Нико­лае­вич первым не вы­дер­жал гнетущей тишины.

— Одумайся, Ники! Ведь это путь к смуте! В какое положе­ние ты ста­вишь Аликс? Ей всего двадцать три года, она не су­меет управ­лять ог­ромной Империей. Её не признают великие князья! Её не при­знает двор! Её не признает армия!

— Я очень хорошо подумал, дядя, — ответил Император. Было видно, как трудно даётся ему каждое слово. Ему, привык­шему к тому, что старшие родственники буквально подавляли любую его инициа­тиву, пришлось собрать в кулак всю свою волю, чтобы не сорваться, не ис­пугаться и не сдаться.

— Я не только хорошо подумал, но я уже при­нял решение. И своё реше­ние я не изменю. Завтра из Москвы прибы­вает дядя Сергей. Если все вы меня не поддержите, меня поддержит он. И тогда бедной Аликс придётся царст­вовать, опираясь на дядю Сер­гея. Завтра будут подпи­саны указы об изменении порядка престоло­насле­дия... Завтра армия и флот будут приведены к присяге Им­пе­рат­рице Александре Фёдоровне. И всем вам, моим род­ствен­никам, тоже придётся присяг­нуть Аликс... Хотите вы этого или нет, но так бу­дет... Я царь, это моя воля... Это мой долг перед Россией...

— Но что скажет Владимир? Что скажет Алексей? — отозвался Па­вел

Александрович.

— Прежде всего, дядя, Великий Князь Владимир Александро­вич — мой подданный. И его долг — исполнять мою волю. Даже если я мо­лод и неопытен, даже если я не очень хороший царь. Подайте мне поло­тенце...

Константин Константинович подал Николаю полотенце, тот стёр со лба и лица набежавший пот, и продол­жил.

— Уже сегодня дядя Сергей будет назначен Главнокоман­дующим войсками Гвардии и Петербургского ок­руга. И ещё он бу­дет Санкт-Пе­тербургским генерал-губернатором, я восста­новлю эту должность. Дядя Па­вел будет Московским генерал-губерна­тором и командую­щим вой­сками округа. Константин — примешь 1-ю Гвардейскую пе­хотную ди­ви­зии. А тебе, дядя Ни­колаша, командовать Гвардейским корпусом. И ещё я решил восстано­вить должность генерал-инспек­тора кавале­рии, по­тому тебе придется совмещать две должности. По­думай, кого ты хо­чешь ви­деть у себя в помощниках.

— А как же Владимир? — удивлённо воскликнул Николай Ни­колае­вич. — Ведь это же скандал. Ты представ­ляешь, что будет?

— Представляю, — ответил Император. — Дядя Владимир по­едет на Дальний Восток наместником. В Хабаровск...

— Но это же ссылка, — вмешался в разговор Павел Александро­вич. — Как не назови, но подобное назначение в обществе будет принято как ссылка и опала!

— Ну почему же ссылка? Михаил Николаевич очень долго был наме­стником Кавказа, жил в Тифлисе, и никто не говорил что это ссылка. Сейчас на Дальнем Востоке неспокойно. Китай, Япония... Для дяди Влади­мира там будет, где раз­вернуться. А чтобы подсла­стить горькую пилюлю, я жалую дяде Владимиру фельд­маршальский жезл...

Великие князья переглянулись. Граф Воронцов-Дашков за­стыл в изумлении, ведь о своих планах отно­сительно Владимира Александро­вича Император ему ничего не говорил. Граф счи­тал мо­лодого царя неспособным к таким решительным дейст­виям.

— Владимир давно мечтает стать фельдмаршалом, это правда, — ска­зал Николай Николаевич. — Но скажи, как тебе пришло это в голову?

— Это не суть важно. Илларион Иванович, — обратился Им­ператор к Воронцову-Дашкову, — узнайте, не при­были ли Му­равьёв и Реннен­кампф. И ещё... Распорядитесь от моего имени срочно вызвать из Вар­шавы генерала Пузыревского, он мне ну­жен в Петербурге. Рих­тер сменит Вас на должности министра двора, а Вы с сего дня ми­нистр внутрен­них дел. Подумайте, кого Вы хотите на­значить дирек­тором Департамента по­лиции и ко­ман­диром кор­пуса жан­дармов...

— Слушаюсь, Ваше Императорское Величество! — ответил ми­нистр и вышел.

— Ники! Ты хочешь назначить Пузыревского начальником штаба Пе­тербургского округа? — спросил Нико­лай Николаевич. Великий Князь был огорошен последними кадровыми кульби­тами, и пытался выяс­нить, какие же ещё сюрпризы подгото­вил царственный племян­ник.

— Нет, дядя, Пузыревский будет управлять военным минис­терст­вом. Пётр Семёнович устал, пора ему в Государствен­ный Со­вет на отдых.

Дверь гостиной открылась, вошла Александра Фёдоровна. Она уже переоделась, привела себя в поря­док. Кто бы мог по­думать, что всего три часа назад она пережила сильнейшее по­трясение. В гости­ную вер­нулась не раздавленная горем жен­щина, а Императрица. Вы­сокая, ос­лепительно-синеглазая, укра­шенная тяжелой короной чуд­ных волос. Большие тёмно-синие глаза под длинными ресницами были холод­ными и даже непро­ницаемыми. И только красные пятна, резко поя­вившиеся на лице, выдавали волнение Аликс.

— Как ты себя чувствуешь, любовь моя? — обратилась она к мужу по-английски, склонившись над топ­чаном.

— Доктора меня осмотрели. Пока что ничего сказать не могут, нужно ждать. Будем надеяться на Божье провидение.

— Милый! — голос Императрицы звучал взволнованно, но ясно и чётко. — Мы все молимся за тебя, за твоё здоровье. И не только во дворце... Русский народ любит тебя. В Петербурге на­чался еврей­ский погром... Люди громят еврейские мага­зины...

— Это правда? — обратился Император к Николаю Николае­вичу. — При чём тут евреи?

— Понимаешь, Ники... Кто-то пустил слух в городе, что тебя хотели убить евреи. И именно сегодня, под Пасху. Фон Валь до­ложил, что бом­бист, который на тебя покушался, был жидом.

— Кто это был? К какой организации принадлежал?

— Бомбист отстреливался, а потом, не желая попасть в руки толпы, выстрелил себе в голову из револь­вера. Опо­знать обезо­бра­жен­ный труп пока не удалось. В кармане нашли финлянд­ский паспорт на имя ка­кого-то Эйно Карловича Парвиайнена из Улеаборга. Но, если верить словам фон Валя, этот самый Пар­виайнен вы­гля­дит, как самый настоящий жид. Жандармы и по­лиция пыта­ются установить личность бомбиста. Его труп от­правили для осмотра судебным ме­дикам. Если он действи­тельно жид, то при осмотре это непременно выяснится. Ну и паспорт тоже прове­ряют, либо он фальшивый, либо чухонцы вы­дали этому жиду паспорт за хорошую взятку.

В разговор вмешался Павел Александрович:

— Ники! Владимир уже дал необходимые распоряжения. Гвар­дия взяла Петербург под охрану. Зимний под усиленной охра­ной.

Николай взял сидящую рядом Аликс за руку, как будто ища у неё поддержки. Затем обратился к великим князьям:

— Я жду вашего ответа, дорогие родственники. Вы готовы ис­пол­нить мою волю?

Взоры всех присутствующих в гостиной были обращены к Нико­лаю Николаевичу. Великий Князь, одетый в тёмно-синюю венгерку, расши­тую золотыми шнурами с чёрными прожилками, тёмно-синие чакчиры, гусар­ские ботики, с генерал-адъютант­ским аксельбантом, стоял, как статуя. Нужно признать, что своей "царст­венной статью", гордой осан­кой и необычайно вы­соким, почти двухметровым ростом, он вызывал в памяти вре­мена незабвенного Николая Павловича. На мгновение заду­мав­шись, Николай Николаевич обратился к племян­нику:

— Ники! Я уверен, что Господь Бог убережёт тебя... Но, чтобы не слу­чилось, я твой верноподданный и я солдат. А солдату не­гоже обсу­ж­дать приказы. Я исполню твою Высочайшую волю... Аликс найдёт во мне поддержку и опору, и я уверен, что Павел и Константин со мною согласны.

— Спасибо, дядя! Аликс, — обратился Николай к жене, — подай мне

икону со стола.

Императрица взяла на столе небольшую икону и передала мужу.

— Поклянитесь исполнить мою волю и признать Аликс закон­ной Им­ператрицей! — обратился Император к Николаю Нико­лае­вичу, про­тяги­вая ему икону.