Дитя магии

Наступил первый день осени. Занятая тревожными мыслями, я от нечего делать мыла окно в спальне, когда обратила внимание на подозрительно снующую по городу толпу народа. Словно стихийное бедствие надвигалось: одна часть людей торопилась в сторону рыночной площади, а вторая — оттуда, нагруженная сумками.

С интересом за ними понаблюдав, я высунулась из окна и крикнула:

— Эй, что случилось-то?

На мой зов откликнулась пожилая женщина, дей Тора:

— Скоро начнется сезон дождей, Лекс. Дожди польют — носа на улицу не высунешь!.. Поторопись на рынок, с началом сезона он закроется! — и, не дождавшись благодарности, она юркнула в узкий проулок.

Сезон дождей, значит?

— Иф!

— Чего? — подлетел он.

— Ты почему про сезон дождей не рассказал?

— Сам узнал недавно, честное слово, — начал оправдываться охранитель. — И всё ждал подходящего момента, и...

— И какой момент, по-твоему, стал бы подходящим? — прищурилась я. — Когда во всем городе продуктов бы не осталось?

— Нет, когда бы ты окна помыла, — ответствовал он.

Я вздохнула.

— От Шейтара вестей нет?..

— Исчез бесследно, — развел руками ифрил.

Неспроста всё это... Куда он ушел?.. Поди забился в дремучую глушь и придумывает там очередную пакость, чтобы... подпитаться.

"Хорошего же ты обо мне мнения".

— Шейтар! — обрадовалась я, едва не выронив тряпку, но свернув ведро. Мыльная вода мутной лужей растеклась по крыльцу. — Где ты, старый бродяга?

"Далеко".

— А зачем ушел? — я сдула со лба прядь волос и приняла из рук Ифа многострадальное ведро.

"Совершить невозможное — обогнать ветер".

— И?.. — я невольно улыбнулась.

"Скоро вернусь. И буду смиренно выполнять свои обязанности несносного млекопитающего".

— Шейтар!..

"Мы квиты, ладно? Мне нужна была сила перед... невозможным".

— Не расскажешь? — я вытерла подоконник и с тоской посмотрела на багряные черепичные крыши домов.

"Нет. А если ты еще не поняла, что и почему от тебя скрывают... Это хорошо".

— И нечестно!..

"Но правильно. Бывай, Лекс. Скоро увидимся".

Я разочарованно фыркнула и задумчиво покосилась на ифрила.

— Пойдем за продуктами?

— А я тебе зачем? — насторожился он.

— А ты как думаешь?

Охранитель пробормотал что-то неразборчивое, но возражать не стал. Я вымыла руки и лицо и переоделась в чистые штаны и рубаху. И снова надела подаренный мамой плетеный пояс. Золото вышивки тускло сверкнуло, и я осторожно провела ладонью по незамысловатой вязи нитей. В последнее время я носила его, почти не снимая. Когда же... А впрочем, ладно.

На рынке яблоку негде было упасть. Народ мешками скупал все, что хорошо (или плохо) лежит, а торговцы резко подняли цены на продукты. Раскошелиться придется солидно.

— Лекс, зачем ты берешь одни овощи? — возмущался ифрил. — А как они испортятся назавтра, и дождь сильный польет — что ты есть будешь? Айта, что ли?

Я многозначительно посмотрела на него.

— Нет! — заявил он, побагровев. — Нет, нет и еще раз нет! Даже и не думай! Я не собираюсь весь сезон дождей по чужим кладовкам лазить!

— Зачем же по кладовкам? — спокойно улыбнулась я. — Надо по кухням.

— И по кухням тоже, — буркнул ифрил. — И не надейся.

Я пожала плечами и посмотрела на разложенные по прилавкам крупы.

— Придется учиться готовить, — мстительно ухмыльнулся Иф.

— Деньги и продукты на ветер! — скривилась я.

— Отчасти на ветер, конечно, — рассудительно заметил он. — А потом, глядишь, остальное на пользу пойдет. Сезон дождей длится долго, как я слышал, и растягивается дней на двадцать — двадцать пять. Будет, чем заняться.

Да-да, и тебе — тоже... Чисткой котлов и мойкой стен, потолка и прочих прилегающих к ним предметов от гари и накипи. Даже уроки по готовке снадобий не помогли мне освоить такое простое дело как варка, например, каши.

Нагрузившись сумками, мы шли домой, когда в толпе мелькнуло знакомое лицо. Присмотревшись, я опознала хитрую физиономию печально знакомого хаши — взгляд затравленный и испуганный, нос свернут на бок, одет неряшливо. Я еще больше зауважала Элвина. Хотя, возможно, кто-то другой постарался, мстя за поруганную честь очередной жертвы. Ну и мразь...

Поймав мой взгляд, хаши испуганно икнул и растворился в толпе. Нет, видать, без вмешательства дворцового охранника его милости не обошлось...

— А как же — "врезать по самомнению"? — поддел Иф. — Или зачем ручки пачкать, когда за тебя всё сделано?

Я, не ответив, протиснулась сквозь толпу в проулок, опустила сумки, растерла онемевшие ладони и многозначительно улыбнулась.

— Нахалка. И эгоистка, — проворочал он, но послушно перекинул через плечо сумки и полетел за мной.

Дома, пока мы разбирали покупки, ифрил решил отправить меня к печке, однако я от столь неприятной перспективы отвертелась сразу:

— Не буду. Пока не начался дождь — не буду!

— Не вредничай, — увещевал меня охранитель. — Рано или поздно, но учиться придется.

— Уж лучше поздно... И вообще, зачем готовить мне, когда есть ты?

— Что? — возмутился ифрил. — Меня к тебе охранителем приставили, а не личным кашеваром. В условия моего договора ежедневная готовка не входит.

— Конечно, ты охранитель, — с намеком заметила я. — Конечно, тебе положено меня хранить. А в хранении меня самым главным является хорошее питание.

— Обойдешься, — надулся он, выпятив нижнюю губу и голую грудь. — Вечно ты меня не по назначению используешь. То как бездонную сумку, то как портного, то как утешителя перепуганных девиц... Всё, с меня хватит. Залягу в спячку и выкручивайся, как знаешь.

И, поставив меня перед таким фактом, ифрил с обиженным видом удалился в свой кувшин, откуда мне удалось его выкурить только через три дня.

— Вылезай, Иф, не дуйся! — ласково упрашивала я.

— И не подумаю, — глухо бурчал из кувшина обиженный голос. — У меня спячка.

Я вздохнула и посмотрела в окно. На улице бушевала гроза. Начался обещанный сезон дождей, и уже двое суток вода с небес лила и днем, и ночью, без остановки. Засыпая под звон капель, я просыпалась под шорох струй, и вскоре мир сузился до тесного мира моего дома. И порой возникало стойкое ощущение, что за стеной дождя нет ничего, кроме пустоты.

Раздался резкий удар грома. Я невольно съежилась. Не то, чтобы я боялась грозы... Но с нею меня связывали не слишком приятные воспоминания о том, как я удирала из дома, а природа оживала и силилась вернуть меня назад... Полыхнула молния. Я вздрогнула. Ненавижу в такую погоду сидеть в комнате — в гордом одиночестве, наедине со спящим айтом, разобиженным охранителем и собственными мрачными мыслями... Хоть на улицу иди, честное слово... Может, и Элвин уже вернулся из очередного отъезда...

— Тебе что, жить надоело? — возмутился из кувшина ифрил. — Простыть хочешь? Имей в виду, я за тобой, больной, ухаживать не намерен!

— И не надо, — буркнула я. — Вот подожди: простыну, заболею, умру — а виноват будешь ты. Не уберег.

— Это подло, — он возмущенно высунулся из кувшина.

— Знаю, — охотно согласилась я.

— Чего тебе, чудовище? — вздохнул Иф.

— Пойдем покушать приготовим, а?..

— Дожили!.. — подняв глаза к потолку, торжественно провозгласил мой охранитель. — Приготовить захотела!..

— Будешь издеваться...

— Все-все, понял. Идем на кухню.

Мы спустились в коридор, но, увидев, что там творится, отложили наши далеко идущие планы в сторону.

— Опять вода течет!..

Под входной дверью была довольно большая щель, но обнаружилась она лишь тогда, когда начались дожди, и скапливающаяся на крыльце вода потекла в дом. С тех пор я днем постоянно носилась с тазиками и тряпками, а, засыпая по ночам, надеялась, что мой домик к утру не затопит.

Мы дружно засуетились вокруг просочившейся воды. Я вытаскивала тряпки из проклятой щели, ифрил отжимал в тазик воду, а айт их сушил и снова передавал мне.

— Вот и получай от владык награду за спасение любимого ребенка... — ворчал Иф. — А потом мучайся с ними до конца сезона дождей...

— Как ты сам говоришь: зато есть чем заняться, — передразнила его я, подтыкая под дверь последнюю тряпку.

— По ночам особенно, — проворчал он.

— Можно подумать, ты трудишься тут ночь напролет, — фыркнула я.

— А кто же еще? — обиделся охранитель. — Кабы не я, вас бы уже давно затопило.

Я посмотрела на него удивленно, а ифрил залился густым багрянцем.

— Ну чего?.. — пробормотал он. — У меня, души нету, что ли?

— А ты молодец, — похвалила я.

Иф смущенно улыбнулся, и, снова заключив перемирие, мы взялись за осмотр продуктов.

— Будем варить кашу! — после недолгих раздумий, изрек мой охранитель. — Самое простое блюдо.

Смотря кто у печки... Я подбросила в очаг дров и подвесила над пламенем котелок с водой. Ифрил поправил колпак и начал командовать:

— Воды еще долей. Что ты делаешь? Что, спрашивается, ты делаешь, а?! Я что, велел крупу сыпать?! Вытаскивай теперь ее из котла как хочешь! Я же тебе соли насыпать сказал! Куда так много?! Тьфу, проклятье, Лекс, это же не соль, а сахар!.. Ты что, даже в таких простых вещах не разбираешься?! Меняй воду! Что значит, почему? Потому что я сказал! Ну и что, что потом в кашу сахар добавлять придется? Ты же не в таких количествах его сыпать будешь? Вот именно! Меняй и жди, пока вода закипит. А после крупу бросай. Куда пошла? А следить кто будет? Как это — зачем?! Затем! Или пригорит у тебя все к огненным звездам!.. Вот так. Стой и помешивай. Да не так быстро, ты же не колдовское снадобье варишь! Медленно и осторожно! Смотри не обожгись!

Поздно. Смачно выругавшись, я задула на обожженную левую ладонь. Проклятая каша стреляла горячей крупой!

— Быстро смой холодной водой! — засуетился ифрил. — У тебя мазь от ожогов есть? Нет? Пошли наверх!

Поднявшись в комнату, Иф рыбкой нырнул в свой кувшин и вернулся с крошечным флаконом. Чпокнула пробка. Мазь отвратительно завоняла.

— Гадость, — сморщилась я.

— Зато полезная, — пояснил охранитель. — Эх, Лекс, Лекс...

Пара красных пятнышек на запястье — ничего особенного, крику больше... Пока Иф занимался перевязкой, я принюхивалась. Пахло чем-то невкусным.

— Ну вот, — ифрил завязал концы повязки пышным бантиком и полюбовался на свою работу.

— А чем это воняет? — я принюхалась.

Охранитель, тоже принюхавшись, заверещал и помчался вниз. Из его воплей я разобрала только одно слово — "каша!..". И устремилась следом.

Кухню заволокло чадящим дымом. Зажав нос и смаргивая слезы, я на ощупь нашла обеденный стол и едва не опрокинула кувшин с водой. Обойдя стол, добралась до кухонного шкафа и, держась за него, — до подоконника. На противоположной стороне, у очага и разделочно-моечного стола, тоскливо ругался Иф:

— Проклятье, Лекс, это все из-за тебя!..

— А я говорила! Я предупреждала! Но ты же не поверил!

— Лучше окно открой, не то задохнешься!..

Я поспешно распахнула настежь оконные створки, и в кухню ворвался свежий запах дождя, а заодно и он сам, подгоняемый ветром. Я неуверенно оглянулась на охранителя.

Ифрил, от расстройства пылая ярче очага, жалобно причитал:

— Теперь только выбрасывать!.. И посуды другой больше нету... Лекс!

— А?

— Думай, в чем еще готовить можно!

Отмахиваясь от дыма, я подошла к котлу и заглянула внутрь. Каши там, естественно, не обнаружилось. Лишь намертво приваренная к днищу черная корка гари. И — да — сам котел теперь только выбрасывать. Зато осталась сковорода. А еще решетка и вертел. Я потерла ноющий от голода живот, присела и здоровой рукой открыла по очереди створки разделочного стола.

— Терпи теперь, — угрюмо велел Иф, роясь в нижних ящиках шкафа, — пока я овощи почищу, пока приготовлю... Пока придумаю, в чем готовить...

— А я говорила... — я грохнула о стол сковородкой.

— А молчать надо было! А то ж накаркала!..

Я оскорбленно фыркнула и, закрыв окно, угнездилась на подоконнике. И уставилась на льющие по стеклу потоки бесконечного дождя. Скорее бы он кончился... И Шейтар вернулся... В лес хочу. Побеседовать с деревьями и вновь ощутить себя частичкой единого мира, нужной хоть кому-то... Вздохнув, покосилась на Ифа, но тот не обращал на меня внимания, слишком занятый готовкой и собственным ворчанием. А еще... Я удивленно обернулась. А еще — колдовством.

На разделочном столе ножи самостоятельно чистили картошку и резали зелень, над пламенем в воздухе висела решетка, а ифрил сновал рядом с очагом, похожий на крошечный багровый вихрь. Вот уж не знала, что он так умеет... А что я вообще о нем знаю? Кроме того, что он — дух той огненной звезды, которая с хвостом? И кроме того, что его когда-то убили? Кем я его всегда считала? Болтуном. Бабушкиным доглядчиком и ябедой. Нытиком и трусом. Прислугой. Но никак не охранителем.

— Иф... — осторожно начала я и запнулась под свирепым взглядом.

— Молчи! — прошипел он, едва ли не впервые проявляя характер. — Лучше помолчи, Лекс!..

Пожав плечами, я вновь уставилась на свое размытое отражение и рассеянно потерла перевязанную левую руку. Кем же он был, как стал тем, кем стал?.. Отражение вдруг мигнуло и поплыло волнами звездного света. Я изумленно моргнула. Опять... Нет, не совсем "опять". Прежде оно исчезало, едва появившись, а теперь... Замерло. И я решилась. Если оно появилось здесь, то, возможно, отразится и в нормальном зеркале. И не исчезнет.

Я сорвалась с подоконника и устремилась в коридор, к большому зеркалу. Ифрил проводил меня обиженно-неодобрительным взором и буркнул что-то про легкомысленных и ветреных девиц, но я пропустила его слова мимо ушей. Выскочила в коридор и замерла. Зеркало висело напротив входной двери, рядом с лестницей... и отражало меня. Другую меня. Лицо бледное, осунувшееся. Короткие светло-рыжие волосы собраны в хвостик на затылке, и две прямые прядки падают на впалые щеки. Улыбка застенчивая, нервная. В светло-карих глазах застыли вопрос, ожидание и... мольба.

Зачарованная, я подошла ближе. Отражение протянуло руку раскрытой ладонью ко мне, и я невольно повторила жест, коснувшись скользкой поверхности зеркала. Нет, не скользкой... Рука по локоть утонула в вязком киселе звездного сияния. Светлая.

— Кто же ты?.. — спросила я сипло.

Отражение обернулось, вздрогнуло и шепнуло что-то, да я не расслышала. Лишь заметила мелькнувшую в зеркале тень и почувствовала, как с той стороны крепко сжали мое запястье. А следом за пожатием пришла боль. Острые иглы впились в ладонь, проникая под кожу, расползаясь по руке. Лицо отражения злобно оскалилось, меняясь до неузнаваемости. Я зашипела, уперлась обожженной рукой в стену, рванулась пойманной птицей, но безрезультатно. Острые края зеркала стиснули мое предплечье клыками хищника, шершавые иглы ядовитыми искрами растеклись до локтя, разъедая кожу.

Кажется, я кричала. Переход от ясного сознания на грань острой боли оказался столь резким, что я услышала лишь эхо собственного голоса, и с головой окунулась в черный туман. Где была лишь бесконечная боль. И голос. Настойчивый, упрямый, беззвучный, бесстрастный, вопрошающий. Где?.. Не знаю!.. Где она? Я не знаю!.. Ты видела ее. Где?.. Катись в лес!.. Свистящий росчерк боли, и я заорала, но вновь не услышала своего крика. Где? Небо, помоги!.. Не знаю! Отпусти, не знаю!.. Ты видела, на тебе ее знак. Где? О, небо... мама... Мы придем. Ты найдена. Мама!..