Сумеречный клинок

— Объяснитесь, пожалуйста, — попросила она, когда Ремт Сюртук возник из небытия и одарил присутствующих своей самой простецкой улыбкой.

— Да все просто, как два пальца... это самое. У них, сударыня, почитай, вся корма снизу доверху 'паутиной Керчера' покрыта. Притом 'рисовали' не абы как, а так, как положено, железом и кровью, почти как в замке вашего кузена, но работа новая, качественная. Я через такую сеть просочиться не могу, уж увольте.

— Это с какого же перепугу речную галеру станут 'паутиной Керчера' защищать? — почесала кончик носа Адель.

— Ну, я могу измыслить как минимум два объяснения, — предложил Виктор, с сожалением принимая неприятные новости. — Или это личная ладья князя, или она перевозит нечто чрезвычайно ценное, к тому же имеются веские причины опасаться проникновения на борт духов и демонов, способных этой ценности повредить.

— Витиевато, но по смыслу верно, — кивнул маршал. — Ты упустил, однако, третью возможность.

— Какую?

— Когда обе причины действуют одновременно.

— Княжеская ладья и Тина в качестве главного приза?

— Или на борту есть кто то еще...

— Тоже верно, — согласился Виктор. — Так что, ничего?

— Ну, как сказать, — ухмыльнулся маршал. — Там, в кормовой каюте, видите ли, окошко прорублено. Переплет деревянный, частый, остекление — так себе: мат с золотой насечкой, но есть в узоре пара цветных стеклышек. Так вот, через рубиновое — вполне можно внутрь заглянуть.

— Так... — Виктор сообразил уже, что не все так плохо, как было первоначально доложено, и приготовился терпеливо выслушать подробности рекогносцировки.

— Каюта большая, в смысле просторная, обставлена, насколько могу судить, со вкусом. И живет в ней, представьте, наша девушка.

— Так.

— На ужин у нашей барышни сегодня был рис с изюмом, курагой и черносливом, медовые пряники и белое вино.

— Откуда известно, что оно белое? — поинтересовался Виктор. — Ты ведь через рубиновое стекло смотрел.

— А мне Тина сказала, мол, хорошее белое вино.

— Значит, вы смогли все таки поговорить? — подалась вперед Ада.

— Ну, где то так, — улыбнулся маршал. — Через окно, разумеется, но да — переговорили.

— Переходим к содержательной части доклада. — Виктор достал трубку и кисет, положил перед собой и выжидательно посмотрел на маршала. — Не тяни душу, Герт, сам ведь знаешь, как это на войне.

— Герт де Бройх умер, если ты не забыл.

— Но ты здесь, и ты скорее жив, чем мертв, пусть и несколько в другом смысле слова. А Тина там, на этой чертовой посудине, если ты не забыл.

— Не забыл, я просто не знаю, что делать.

— Вот и давай подумаем вместе. — Виктор отвел взгляд и стал развязывать кисет.

— Тина в цепях, и на горле у нее ошейник со 'знаками судьбы'. Серебряный ошейник.

— 'Знаки судьбы'? — переспросила Ада. — Руны старой речи?

— Она действительно оборотень? — спросил маршал.

— С уверенностью не скажу. — Ада задумалась на мгновение и решительно дернула подбородком. — Но оборотни на Ладони Зар'ака определенно сказали, что их 'просили' присмотреть за девочкой.

— Что значит 'просили'? — спросил маршал.

— Они в подробности не входили, но мы ведь и не говорили на самом деле. Волки по другому общаются. Дали понять, так, наверное. Намекнули, что кто то их 'попросил', то есть сделал предложение, от которого невозможно отказаться.

— А ведь я, кажется, знаю, кто этот кто. — Виктор набил трубку, но раскуривать ее не спешил. — Тина рассказывала... Судя по всему, за нами до самого замка де Койнера шел 'Повелитель полуночи'.

— Не шутишь? — нахмурился маршал.

— Да какие шутки! Я ведь тоже сначала подумал: не может быть. Так Тине и сказал. А теперь думаю, он. Он и в замке резню устроил, и Глиф нам о нем не зря рассказала. Предупреждала, получается.

— 'Повелитель полуночи' с прошлого потопа не объявлялся, — возразила Ада.

— В 'Славе и Власти' не объявлялся, это так, а частным образом, отчего бы и нет? Кто побожится, что нигде и никогда?

— На Северном Олфе места дикие, к востоку от Аля тоже... — как бы задумчиво произнес маршал.

— Ну что ж, примем в качестве рабочей гипотезы, что 'Повелитель полуночи' неравнодушен к судьбе Тины, что это значит?

— Простые оборотни ему неинтересны, — пожала плечами Ада. — Он повелитель... Если это он.

— Мы предположили, что это он, — напомнил маршал.

— Тогда его могла бы заинтересовать девушка 'чистых кровей', потомок старого рода, наследница утраченного дара...

— Не волк? — уточнил Виктор.

— Не лиса и не медведица, — подтвердила Ада.

— Да, я помню, — кивнул Виктор. — В старину встречались и другие.

— Ну, что то в этом роде.

— Хорошо, — прихлопнул по столу маршал. — Но откуда обо всем этом знают в Чеане и что им за дело до того, в кого она там может обращаться?

— Вообще то вообразить можно много чего, — покачал головой Виктор. — Но факт, что она им понадобилась, и мне не нравится то, какие формы принимает их интерес.

— Тогда перейдем к практическим выводам, — предложила Ада. — Ты, Виктор, на ладью попасть не можешь. Герт мог бы, но его удерживает 'паутина'. Значит, остаюсь одна я.

— И как ты собираешься попасть на 'Копье'?

— Сойду в Савойе, обернусь и побегу берегом, так, чтобы все время быть впереди. Подходящей ночью доплыву до ладьи и пробью 'паутину'. Тогда в игру вступит Герт.

— А как я узнаю, что уже?

— И что буду делать я? — осведомился Виктор.

— Волчий вой ночью далеко слышен, а ты, Виктор, займешься экипажем нашей галеры, нейтрализовать их — значит помочь нам.

— Не нравится мне это, — признался Виктор. — Но, по видимому, ты права...

6

Тридцатый день полузимника 1647 года

Три дня в пути, а кажется, целая вечность прошла с тех пор, как закованная в цепи Тина отправилась в навязанное ей чеанцами путешествие. Княжеская ладья — а 'Копье' оказалось личной галерой князя Чеан — плыла по красивейшей реке, по берегам которой открывались великолепные пейзажи. Там, среди диких лесов и необработанных пустошей, возникали временами замки рыцарей на холмах, строения монастырей, украшенные церковными шпилями, и жавшиеся к воде торговые городки. Но, увы, на этот раз Тина сидела взаперти, пусть и в роскошно убранной каюте.

Как и обещала Вильма, ладья не сбавляла ход ни днем, ни ночью. Несколько заглушенные дубовыми переборками, ткаными обоями и коврами, отчетливо слышались равномерные удары в тяжелый барабан, задававшие ритм гребцам, и слаженные мощные 'всплески', когда шестьдесят весел одновременно входили в речную воду, толкая галеру вперед. И еще, разумеется, скрип переборок, журчание воды за кормой, позвякивание цепей — вот и все звуки, что достигали ее ушей. С Тиной почти никто не разговаривал. Капитан Ворварт заходил к ней дважды в день, пожелать доброго утра и спокойной ночи. Он был сдержан — таков, по видимому, был приказ, полученный им от всесильной Ставки, — но неизменно вежлив и даже почтителен. Кроме него, в каюту также заходили две служанки: под присмотром Вильмы они прибирались в помещении, выносили горшок и накрывали на стол. Они же помогали Тине умываться, что было отнюдь не простым занятием для закованной в цепи женщины, но при этом ограничивались лишь краткими репликами и лаконичными ответами на обыденные вопросы. Одна только Вильма Хурн аф Омине проводила с Тиной час или два в день, составляя компанию за обедом или просто так — без видимой цели — посиживая в кресле, которое специально для нее приносили в каюту матросы, и ведя с Тиной светские беседы о чем угодно, кроме того, разумеется, что интересовало узницу больше всего.

Причины ее ареста — пусть Ворварт и называл его задержанием, — как и цель путешествия, по прежнему оставались тайной. Вообще, чем больше думала об этом Тина, тем более странной представлялась ей эта история. И ночные разговоры с тенью маршала де Бройха — короткие, поспешные, тайком и вполголоса — только усиливали ее гнев и недоумение.

'Что за бред! — не раз и не два восклицала она мысленно, оставаясь внешне спокойной, даже несколько безучастной. — Что за фантасмагория! Они отлавливают оборотней?! Но с каких это пор Чеан — оплот старой веры и древних традиций — превратился в территорию, опасную для 'меняющих облик'?'

Но нет, Тина понимала, разумеется, что дело не в том, что она оборотень. Вон Ада и того опаснее, и ни для кого на самом деле не тайна, кто она и откуда. Однако баронесса оборотень из Квеба никого, кажется, в Чеане не заинтересовала. Так, может быть, дело не в том, что Тина потенциальный оборотень, а в чем то другом? Если так, ошейник всего лишь мера предосторожности — просто чтобы она не удрала, как и 'паутина Керчера' всего лишь отсекает от нее тех, кто мог бы прийти к Тине на помощь.

'Но знают ли они правду о мастере Ремте?'

В такое сложно было поверить, но, с другой стороны, о ней самой они откуда то же узнали! А раз так, могли узнать и про Глиф или про 'Повелителя полуночи'.

'Да нет же! — тут же возражала себе Тина. — Не полагай этих людей более сведущими, чем они есть. Наверняка всему этому могут быть и другие объяснения, не приходящие мне в голову оттого, что и сама я недостаточно проницательна, и знания мои о чеанцах оставляют желать лучшего!'

Впрочем, понимала она или нет мотивы княжеской Ставки, с каждым прошедшим днем ей все меньше хотелось оставаться в том беспомощном положении, в котором она находилась, и уж тем более ей даже воображать не хотелось, что ожидает ее в конце путешествия. К сожалению, желания Тины в расчет не принимались. Увы, но она была безоружна перед противостоящей ей силой. Сама она не могла даже выбить кормовое окно, что сразу бы открыло к ней путь тени маршала де Бройха, а уж он бы сумел как нибудь освободить ее от ошейника. Но окно только казалось деревянным, неведомая магия, наверняка сродни той, что называют 'паутиной Керчера', превратила тонкий деревянный переплет и хрупкое стекло в подобие железа. Оставалось надеяться, что Виктор, Ада и Герт придумают способ освободить Тину из заточения, раз уж сама себя она освободить не может. Надеяться и ждать, не позволяя себе повторять без пользы и смысла одни и те же мысли, идущие по бесконечному кругу и не способные на самом деле ей помочь.

Однако, запрещая себе думать об угрожающих ей неведомых опасностях и способах бегства, Тина не могла запретить себе думать вообще. И оказалось, что ей 'есть, чем занять мысли'. Во первых, она думала о Викторе, пытаясь понять природу своих чувств к этому 'почти идеальному мужчине'. Была ли это любовь, или ею руководили всего лишь любопытство и похоть? Хотела ли она оставаться с ним в неведомом будущем? Рядом с ним, вместе с ним или подле него? Вопросы непростые, и ответы к ним так сразу не подберешь.

'Хочу ли я выйти за него замуж? Хочу ли я стать графиней ди Рёйтер, как обещал мне когда то жалкий лгунишка Сандер Керст?'

Во вторых, она думала о самом господине ди Крее, даже если он вовсе не ди Крей. Она хотела разобраться в том, кто он на самом деле, каков как любовник и друг, как мужчина и кавалер. Множество слов, произнесенных Виктором за время их знакомства, характер его поступков, интонации и жесты, нежность и страсть — все это могло и должно было быть осмыслено.

В третьих, Тину занимали чувства ди Крея. Что он испытывал, глядя на нее, думая о ней, раздевая и лаская, овладевая, наконец?

Получалось, что Виктор занимал ее мысли если и не целиком, то уж точно — в значительной части. Впрочем, предоставленная самой себе, Тина имела достаточно досуга, чтобы поразмыслить и о других людях и событиях. Враги и друзья, Ада и герцог Евгений, Вильма и Герт де Бройх, сущности и стихии, такие как рафаим или 'Повелитель полуночи'. О чем на самом деле говорил с ней человек с белыми волосами, перед тем как 'сольца' взяла верх над ее сознанием? Чего добивалась Глиф? Действительно ли она всего лишь играла, или у нее имелись и другие цели? И в чем именно состояли интересы этого невероятного 'ребенка', если таковые все таки имели место быть?

А еще Тина пыталась вернуть безвозвратно потерянное, как ей казалось, прошлое, вспомнив пусть и не все, но так много, как получится.

Двери закрылись, и хода за них не было...

— Яды могут все, но они бессильны перед древней магией, — напомнил знакомый голос.

Это было последнее, до чего смогла добраться ее память, но стоять на пороге навсегда закрывшихся перед ней дверей было мучительно. Тина хотела знать, как на самом деле попала в дом Гилды и кем была эта женщина, научившая Тину истинному мастерству и многому многому другому. Сейчас Тина вспомнила наконец, что в доме Гилды жили и другие люди. Джерт учил Мету драться и убивать. Под его жестким руководством она овладевала искусством разбойничьих ударов и кинжального боя.

Так режут горло ночные тати, — объяснял высокий сильный мужчина с суровым замкнутым лицом.

А вот так дерутся шлюхи в трущобах, — говорила невысокая стройная женщина, которую звали Кло.

Не забывайте про гарроту, моя госпожа. — Агнет была почти так же высока, как Джерт, но ее женственность была очевидна любому, кто смотрел на нее: мужчине, женщине, ребенку.

'Значит, дело не только и не столько в ночных уроках Теа и Дитты, — думала Тина, бродя среди развалин своего прошлого, — а в том, чему меня учили в доме Тилды. Но как это возможно? Сколько же мне было тогда лет? Ведь чиновник по имени Ферен оценил мой возраст в семь или восемь лет...'

'Впрочем, — возражала она самой себе, — оборотни живут долго и созревают медленнее. Мне могло быть тогда лет двенадцать...'

Но и это был совсем не тот возраст, когда становятся мастером ядов.

Рука должна быть тверда, — поучала ее Гилда. — Ты должна чувствовать время и дышать тем, что смешиваешь, на ходу определяя правильные сочетания и необходимые пропорции. Истинное искусство сравнимо с магией. В нем есть место таланту, вдохновению и очарованию момента...

Не торопись, — говорил Джерт. — Кавалеры фехтуют быстро, но не поспешно. В бою на мечах потребны сила, чувство расстояния и знание приемов. Сила придет... Но чувство времени и пространства — или есть, или нет. И знания не приходят вдруг...

Женщина способна превратить мгновение любви в чарующую вечность, но может, если захочет, отравить всю сладость страсти, уничтожив в мужчине самое главное, без чего он и не мужчина вовсе, — уверенность в себе... — А этому учила ее Агнет.

Башня теории искусства выстроена на песке, — улыбалась Кло. — Ее основы умозрительны, измерения — субъективны...

'Так кто же я такая? И откуда привела меня в дом Тилды женщина в плаще, подбитом мехом куницы?'

Да, неплохо бы было заглянуть под низко опущенный капюшон этой женщины, но, увы, лицо ее оставалось тайной, как и то, что скрывали плотно закрытые дубовые двери...

* * *

Лес пах осенью. Чудный запах, который ни с чем не спутаешь. А еще краски. Волки — имея в виду зверей — видят не так, как люди. Они не отличают, например, желто зеленое от красно оранжевого. Бедняги! Но оборотни видят все, и даже лучше и больше, чем люди. Для Ады цвета осени, в которые оделись лиственные леса, полыхали невероятным количеством оттенков желтого, зеленого и красного. Золото и багрянец, золотистая охра, медь и кумач... Запахи, краски и ощущение невероятной силы... Она была почти счастлива, но тревога за Тину не отпускала ее ни на мгновение.