Анархист часть 4

Анархист 4

17. В СВОИ ПРАВА ВСТУПАЕТ АММОНАЛ

(посёлок Беспаловский)

— Гришан! Гришан! — резкий стук в дверь, разбудил Рогова. — Открывай атаман, новость у меня во-от такенная.

— Чего, Силантий, мать твою, шумишь? — Рогов не стеснялся в выражениях. — Нормальные люди спят уже, а тебя всё черти по деревне носят. — Он поднялся с лежанки и откинул дверной крюк.

Из темноты зимней ночи в избу вломился возбуждённый Силантий Мамонов. Председатель Беспаловского Совета весь в снегу, с заиндевелой бородой и в клубах морозного воздуха сразу прошёл к столу.

— Силантий, ты бы хоть шапку снял.

— Дык, тут такое, Гришан, дело... — немного смутился Мамонов. — Новость дюже интересная! Моя баба была надысь на базаре, да языком с кумой зацепилась, вот тока-тока возвернулась. Обменяла шмат сала на каку-то нужную ей деталь для швейной машины. Это всё ерунда... К делу не относится... Интересно то, что завернули ей эту деталь в газету. Газета Бийская, «Серп и молот» называтса. В газете той небывалые вещи прописаны!

— Мастер ты, Силантий, душу тянуть! Давай короче! — начал сердится Рогов.

— Ну, короче, вот она. — Силантий достал из-за пазухи сложенный вчетверо газетный лист. — Она немного в масле, ну это... в машинном... Но это... Разобрать можно.

Григорий разгладил на столе помятые и замасленные газетные листы.

— ...Бийск за свободный труд...» интересно... Действительно, очень интересно! — Бормотал Григорий, разбирая расплывающиеся буквы. — Семьдесят три и пять десятых процента за анархистов-коммунистов... Это что же получается? Ванька Новосёлов Бийск взял и там выбора организовал?

— Дык, а я те, что говорю, — встрял в его рассуждения Мамонов. — Мож, и нам того?

— Чего того?

— Ну, этого того, ну это самое... ну, тоже выборà, — от волнения Силантий заплетал языком больше обычного. — Не сумлевайся, в Змеиногорске тоже все анархистов поддержут, тем боле, что предревкома наш мужик, хоть об этом пока не догадывается. Гы-ы...

— Неплохо бы подробностей узнать, — протянул Григорий. — Как Ваньке удалось Бийск взять, да в таком важном городе выбора провернуть. Ещё и по всему Алтаю раструбить.

— Это, ты загнул! Змеиногорск, ить ещё не весь Алтай...

— А ты, Силантий, подумай, где Бийск, а где Змеиногорск. Между ними никак не меньше трёх сотен вёрст. Если газета сюда попала, то наверняка она и в Барнауле есть и в Кузнецке, и в Камне1... Ну, хитёр Ванька...

— Так, Гришан, как тебе моя мысля? — Силантию не терпелось получить одобрение.

— Дело стоящее, конечно. Но надо обдумать. Тут ведь как? Пока мы сидим тут как мыши под веником, красным не до нас. А стоит шуму подняться, так сюда враз Гайлит со своей дивизией нагрянет.

— А как тогда Бийск?

— Кто его знает... Загадка... — Рогов вдруг впал в задумчивость.

— Ну! Чего молчишь? — торопил его Мамонов.

— Не нукай, не запряг! Наверное, возьму завтра кого-нибудь из волчихинских и пройдусь до Бийска. Сам посмотрю, что к чему.

— Вернее, того... на поезде будет. За пару дней вы, этого... тока до Рубцовкой доберетесь. А там того... ещё день и в Бийске. Всего за неделю-то и обернётесь. А пешим порядком того... больше двух недель.

— А куда торопиться? Сейчас ещё только февраль начался. Завтре или через день выйдем, на Златоуст2 будем в Бийске. На Николу возвернёмся. Если повезёт... Поездом, оно конечно, хорошо и быстро, но нарваться можно на облаву, особенно в Барнауле. Наверняка, там, на вокзале всех подряд трясут. А местные фараоны могут меня вспомнить. Меня же там, в арестантском доме полгода держали.

— Так не надоть этого... до самого Барнаула, надоть того... до Власихи! Вообще не надо вам в город этого-того... заходить, мост то через Обь в стороне.

— И сколько вёрст крюк получится? Вёрст двадцать с гаком? Тут мы точно целый день потерям. Эх, ты, этого-того...

Собраться в дорогу не сложно. Сухарей да сала кинули в сидора, бумаги, что у Мамонтова нашли, тоже решили с собой прихватить. В тех бумагах так прямо и написано, что подателю сего документа Мамонтову Е.М. оказывать всяческое содействие и препятствий не чинить.

...

(Омск. Сибревком)

Первый председатель Сибревкома Смирнов Иван Никитич, сидел в своём кабинете. На столе перед ним расстелен мятый и оборванный газетный лист. Председатель никак не мог понять, как анархистам удалось провести такую наглую и такую дерзкую провокацию. Куда смотрели Бийские чекисты? Где были Барнаульские товарищи? Или это уже не товарищи? Может этот Аристов решился сыграть свою игру? Но зачем? Он поднял черную трубку телефонного аппарата, стоявшую у него прямо на столе.

— Барышня, Смирнов на проводе. С Алтайским губисполкомом соедините...

...

— Всеволод Василич? Смирнов это...

...

— Да и тебе не хворать. Вопрос архисрочный! Ты, товарищ Аристов, Бийскую газету уже видел?

...

Как какую? Ты хочешь сказать, что знать ничего не знаешь, и ведать не ведаешь? И это ты мне — старому зубру конспирации?

...

«Серп и Молот» газетка уездного исполкома Бийска, номер от 31 января сего года... Не приходила? Ты когда с Бийскими коммунистами разговаривал последний раз? У меня что-то связи с ними нет.

...

Чего? Какой ещё Сорокинский мятеж? — уже орал в трубку глава Сибревкома. Какой ещё Астафьев? Почему в Сибревком не доложил? Прошляпили вы там у себя в Барнауле настоящую диверсию и за это вас можно очень даже и к стенке. Это поопаснее кулацких мятежей и всякой колчаковской сволочи !

...

Это я не про кулацкий мятеж сейчас! Дурья твоя башка! — всё больше расходился Смирнов. — Я про Бийские выборы. Короче! Приказываю. Всех причастных арестовать, допросить, выборы публично аннулировать и объявить незаконными и контрреволюционными. За сопротивление — расстреливать.

Смирнов зачитал в трубку результаты выборов в городской Совет Бийска и, обругав Аристова саботажником и бездельником, бросил трубку.

— А может плюнуть на всё? — пронеслась в голове его мысль. — Всё равно через неделю на моё место прибудет Чуцкаев. Вот пусть он и разбирается со всей этой контрой. Всё равно через месяц съезд партии, а пока он не пройдёт, никто ничего делать не будет...

Тут еще эти Ишимские кулаки... Чёрт бы их побрал совсем... Тоже ведь объявили себя представителями народа. Эти проще, они выборы провести не догадались. Зато Транссиб перерезали. Поэтому нужно давить всех их поголовно.

В сердцах Смирнов сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев.

— Косарева, Гайлита и Павлунского ко мне. Срочно! — крикнул он секретарю.

...

— Я повторяю, — нервничал, топорща усы, главный чекист Сибири Иван Павлунский, — и ещё повторю... Снять чекистов с фронта борьбы с кулацко-бандтским элементом Ишимкого края не-воз-мож-но! Пусть Алтайские товарищи справляются сами.

— Так не справляются, в рот им ноги, — кричал в ответ Смирнов. Он схватил со стола злосчастную газету и ткнул её в лицо Павлунского. — Вот и товарищ Косарев подтвердит, что без помощи чекистов и Красной армии партийные кадры там бессильны.

— Ты, Иван Никитич, не прав, — подал голос Косарев. Нельзя считать партийные органы нашей революционной коммунистической партии бессильными. Всё-таки именно эР-эС-Дэ-эР-Пе, большевики, подчеркнул он голосом, скинули в октябре министров-капиталистов, организовали победу над деникиными и колчаками, но приходится признать, что без вооружённой силы, партия может значительно меньше. Может, уважаемый Ян Петрович ещё раз подумает и всё-таки выделит для Алтайской губернии хотя бы полк.

— Наша славная двадцать шестая стрелковая дивизия имеет в составе три бригады, — Гайлит сосредоточенно поправил пенсне и на мгновение задумался. — Да, три бригады по два полка и три артдивизиона. Дивизионы можно не считать. Каждый полк занимает стратегически важные населённые пункты. — Гайлит мотнул головой в сторону висевшей на стене огромной карты Западной Сибири.

— Так Петроградский стоит в Тюмени, Карельский — в Кургане, Владимирский движется по направлению к Ялуторовску, все остальные также расположены в соответствие с утверждённым Сибревкомом распорядком. Лично мне не хотелось бы, как я уже докладывал, передавать куда-либо ни одного красноармейца, но если потребуется, подчинюсь любому приказанию уважаемого собрания. — Он закончил и опустился на место.

— Ещё хочу заметить, что разбираться с партийно-агитационной работой вверенные мне части не имеют возможности. Не для этого они созданы, и кадров у них таких не имеется.

— Спасибо, Ян Петрович, — тон латыша, подействовало на председателя Сибревкома успокаивающе. — Кажется, я придумал, как мы поступим. Вы из каждого полка выделите по батальону, получится такой сводный полк, придадите один артдивизион, так, на всякий случай и займётесь привычной уже вам работой. Будете усмирять кулаков и подкулачников Причумышского края. А чекисты Аристова и Ворожцова, как знатоки местных кадров выдвинутся в Бийск и наведут порядок.

— Иван Никитич, — Косарев поднял руку, привлекая внимание. — С этой газетёнкой, что делать будем?

— Своевременный вопрос! — Смирнов кивнул. — Прикажите своим кадрам изымать все экземпляры. Желательно собирать их в отдельную пачку, чтобы понимать, сколько и куда попало. Но, думаю, что половина уже разошлась на самокрутки. Поэтому просто сжечь, а распространителей расстреливать за разложение Красной Армии.

...

(Барнаул. ГубЧК)

Утром того же дня в Барнауле было морозно. Не успел председатель Алтайской губЧК снять с плеч черный форменный полушубок, как в дверь его кабинета влетел запыхавшийся Ворожцов.

— Ты только глянь, Христофор Петрович, что бойцы нашли сегодня у себя в казарме, — глаза его сверкали гневом. — Нет, с этим надо что-то делать. Хорошо, что мои хлопцы — народ проверенный и в боях закалённый, никто на эту филькину грамоту не клюнет. Но эти гниды кулацкие наверняка по всем полкам такие «послания» раскидали. Мало мы их в прошлом году стреляли!

— Стой, Матвей, не части, — Щербак старался сохранять спокойствие. — Дай хоть глянуть, что эти бандиты пишут.

Ко всем солдатам, крестьянам и рабочим!

ТОВАРИЩИ СОЛДАТЫ!

Год назад мы прогнали с нашей Алтайской земли, как бешеного пса, адмирала Колчака со всем его иноземным войском. Думали мы с вами, что теперь будет наша рабоче-крестьянская власть. Но думы наши не сбылись! Мы ошиблись! За сладкими посулами коммунистов скрывался коварный и безжалостный враг. Больше года не утихает братоубийственная война на Алтайской земле. Больше года продолжает литься кровь детей рабочих и крестьян. Тысячи убитых и искалеченных, тысячи вдов и сирот, голод и холод — вот результаты этой бойни. За что вы воюете? Что вы защищаете? За какие грехи вы сжигаете наши дома, убиваете наших детей?

Комиссары вам говорят, что воюете вы за счастье народа, против кулаков-мироедов и белых бандитов. Это наглая ложь! Знайте же, товарищи! Большевистское правительство кинуло вас в наши края только за тем, чтобы отобрать плоды нашего труда. В это время в ваших родных краях, такие же солдаты как и вы отбирают хлеб у ваших детей, насилуют ваших жён и матерей.

Когда-то нас с вами бросали под германские пулемёты за интересы помещиков и капиталистов. Теперь коммунисты делают тоже самое в своих интересах, стараясь справиться с волной народного гнева. Волна эта поднимается по всей России всё выше! На Тамбовщине бьёт красных Александр Антонов, на Украине — Нестор Махно, в Тобольской губернии — Василий Желтовский. В уездном Бийске независимые выборы показали, что большевиков поддерживает жалкие 15% населения. Кончилось терпение народа. Настала пора повернуть штыки против людоедской власти Ленина и Троцкого.

Мы, крестьяне-пахари, призываем вас к борьбе за права человека и гражданина свободной Сибири, за вашу и нашу свободу! Наша задача — уничтожить коммунизм, заливающий родину-мать кровью, обращающий вольного землероба в раба.

Довольно пролито братской крови. Возвращайтесь по домам, наводите порядок в своих деревнях и сёлах, на заводах и фабриках. Этим вы поможете и себе, и нам. Трудна борьба, но мы будем сражаться. Наше дело правое, победа будет за нами!»

— Сильно! — минуту помолчав, выдал Щербак. — Сознаюсь, что в какой-то момент мне захотелось тебя пристрелить...

— Меня-то за что? — удивился Ворожцов.

— Как карателя и палача трудового народа. — хмыкнул Щербак. — Это всего мгновение, ты не боись. Нам бы такую прокламацию кто написал. А то у нас всё одно и то же «белобандиты, кулаки и подкулачники, колчаки с эсерами, семёновы с японцами...», уже в зубах навязла. А с этим, — Щербак припечатал листовку ладонью, — будем разбираться.

— Я дал команду перетряхнуть у бойцов личные вещи, — сообщил Ворожцов. — Что ещё можно сделать?

— Проведи беседу с командирами взводов твоего батальона. Пусть расскажут о настроении подчинённых. Может ты тоже уже классное чутьё потерял? Не видишь, кого пригрел у себя на груди.

— Нет, товарищ командир, — в голосе Ворожцова послышалась обида. — Не могут мои бойцы такие листовки распространять. Крови на них бандитской дюже много. Мои чекисты драться будут как волки, до последней капли.

— Этого ты знать не можешь, не провидец чай... — усмешка скользнула по лицу Щербака. — Я сказал — провести обыск и разъяснительную беседу. Значит надо сделать. Это приказ! Кстати, в этой цедуле Бийск упоминается. Какие-то выборы... Ты, Матвей Иваныч, об этом что-нибудь слышал?

— Ничего не слышал, Христофор Петрович, — пожал плечами Ворожцов. — Я со особым отрядом только вчера из Белоярского вернулся. Третьего дня как головку Сорокинских повстанцев поймали. Позавчера ревтрибунал провели, тогда же и расстреляли. Жалко, что Новосёлов ушёл, и Рогов где-то скрывается. А про Бийск ничего не знаю. Там же вроде всегда тихо было...

— Откуда тогда в листовке про Бийск вдруг выскочило? Думаешь бандитское враньё? — Щербак направился к телефонному аппарату. — Но ты же сам сейчас сказал, что Новосёлов с отрядом ушёл, что Гришка Рогов неизвестно где прячется. Это противники серьёзные. Текст листовки тоже говорит, что сочиняли её не офицерики, не эсеришки недобитые, не простые уголовники. Больше всего похоже на анархические воззвания Рогова. Помнишь, весну прошлогоднюю?

Сейчас позвоним в Бийск и всё узнаем. Ты, Матвей Иваныч, пока свободен. Займись поисками источника «подмётных писем». Найти надо обязательно, как в отдельный батальон ВЧК попадают такие подрывные материалы. Найдёшь, можешь сразу расстреливать. Нечего с откровенными врагами церемонится.

После ухода Ворожцова, Щербак сел за стол и ещё раз внимательно прочитал листовку. Аккуратно сложил её и спрятал в стол. После этого придвинул к себе тяжёлую чёрную коробку телефонного аппарата.

Первый звонок — начальнику Бийской ЧК Фрейлиху. Соединение установить не удалось. Второй и третий звонки также были неудачными. Ни с парторгом, ни с начальником милиции соединиться не удалось. Только после этого он попросил набрать номер председателя ревкома — Правды Михаила Степановича.