Анархист часть 4

Анархист 4

17. В СВОИ ПРАВА ВСТУПАЕТ АММОНАЛ

(посёлок Беспаловский)

— Гришан! Гришан! — резкий стук в дверь, разбудил Рогова. — Открывай атаман, новость у меня во-от такенная.

— Чего, Силантий, мать твою, шумишь? — Рогов не стеснялся в выражениях. — Нормальные люди спят уже, а тебя всё черти по деревне носят. — Он поднялся с лежанки и откинул дверной крюк.

Из темноты зимней ночи в избу вломился возбуждённый Силантий Мамонов. Председатель Беспаловского Совета весь в снегу, с заиндевелой бородой и в клубах морозного воздуха сразу прошёл к столу.

— Силантий, ты бы хоть шапку снял.

— Дык, тут такое, Гришан, дело... — немного смутился Мамонов. — Новость дюже интересная! Моя баба была надысь на базаре, да языком с кумой зацепилась, вот тока-тока возвернулась. Обменяла шмат сала на каку-то нужную ей деталь для швейной машины. Это всё ерунда... К делу не относится... Интересно то, что завернули ей эту деталь в газету. Газета Бийская, «Серп и молот» называтса. В газете той небывалые вещи прописаны!

— Мастер ты, Силантий, душу тянуть! Давай короче! — начал сердится Рогов.

— Ну, короче, вот она. — Силантий достал из-за пазухи сложенный вчетверо газетный лист. — Она немного в масле, ну это... в машинном... Но это... Разобрать можно.

Григорий разгладил на столе помятые и замасленные газетные листы.

— ...Бийск за свободный труд...» интересно... Действительно, очень интересно! — Бормотал Григорий, разбирая расплывающиеся буквы. — Семьдесят три и пять десятых процента за анархистов-коммунистов... Это что же получается? Ванька Новосёлов Бийск взял и там выбора организовал?

— Дык, а я те, что говорю, — встрял в его рассуждения Мамонов. — Мож, и нам того?

— Чего того?

— Ну, этого того, ну это самое... ну, тоже выборà, — от волнения Силантий заплетал языком больше обычного. — Не сумлевайся, в Змеиногорске тоже все анархистов поддержут, тем боле, что предревкома наш мужик, хоть об этом пока не догадывается. Гы-ы...

— Неплохо бы подробностей узнать, — протянул Григорий. — Как Ваньке удалось Бийск взять, да в таком важном городе выбора провернуть. Ещё и по всему Алтаю раструбить.

— Это, ты загнул! Змеиногорск, ить ещё не весь Алтай...

— А ты, Силантий, подумай, где Бийск, а где Змеиногорск. Между ними никак не меньше трёх сотен вёрст. Если газета сюда попала, то наверняка она и в Барнауле есть и в Кузнецке, и в Камне1... Ну, хитёр Ванька...

— Так, Гришан, как тебе моя мысля? — Силантию не терпелось получить одобрение.

— Дело стоящее, конечно. Но надо обдумать. Тут ведь как? Пока мы сидим тут как мыши под веником, красным не до нас. А стоит шуму подняться, так сюда враз Гайлит со своей дивизией нагрянет.

— А как тогда Бийск?

— Кто его знает... Загадка... — Рогов вдруг впал в задумчивость.

— Ну! Чего молчишь? — торопил его Мамонов.

— Не нукай, не запряг! Наверное, возьму завтра кого-нибудь из волчихинских и пройдусь до Бийска. Сам посмотрю, что к чему.

— Вернее, того... на поезде будет. За пару дней вы, этого... тока до Рубцовкой доберетесь. А там того... ещё день и в Бийске. Всего за неделю-то и обернётесь. А пешим порядком того... больше двух недель.

— А куда торопиться? Сейчас ещё только февраль начался. Завтре или через день выйдем, на Златоуст2 будем в Бийске. На Николу возвернёмся. Если повезёт... Поездом, оно конечно, хорошо и быстро, но нарваться можно на облаву, особенно в Барнауле. Наверняка, там, на вокзале всех подряд трясут. А местные фараоны могут меня вспомнить. Меня же там, в арестантском доме полгода держали.

— Так не надоть этого... до самого Барнаула, надоть того... до Власихи! Вообще не надо вам в город этого-того... заходить, мост то через Обь в стороне.

— И сколько вёрст крюк получится? Вёрст двадцать с гаком? Тут мы точно целый день потерям. Эх, ты, этого-того...

Собраться в дорогу не сложно. Сухарей да сала кинули в сидора, бумаги, что у Мамонтова нашли, тоже решили с собой прихватить. В тех бумагах так прямо и написано, что подателю сего документа Мамонтову Е.М. оказывать всяческое содействие и препятствий не чинить.

...

(Омск. Сибревком)

Первый председатель Сибревкома Смирнов Иван Никитич, сидел в своём кабинете. На столе перед ним расстелен мятый и оборванный газетный лист. Председатель никак не мог понять, как анархистам удалось провести такую наглую и такую дерзкую провокацию. Куда смотрели Бийские чекисты? Где были Барнаульские товарищи? Или это уже не товарищи? Может этот Аристов решился сыграть свою игру? Но зачем? Он поднял черную трубку телефонного аппарата, стоявшую у него прямо на столе.

— Барышня, Смирнов на проводе. С Алтайским губисполкомом соедините...

...

— Всеволод Василич? Смирнов это...

...

— Да и тебе не хворать. Вопрос архисрочный! Ты, товарищ Аристов, Бийскую газету уже видел?

...

Как какую? Ты хочешь сказать, что знать ничего не знаешь, и ведать не ведаешь? И это ты мне — старому зубру конспирации?

...

«Серп и Молот» газетка уездного исполкома Бийска, номер от 31 января сего года... Не приходила? Ты когда с Бийскими коммунистами разговаривал последний раз? У меня что-то связи с ними нет.

...

Чего? Какой ещё Сорокинский мятеж? — уже орал в трубку глава Сибревкома. Какой ещё Астафьев? Почему в Сибревком не доложил? Прошляпили вы там у себя в Барнауле настоящую диверсию и за это вас можно очень даже и к стенке. Это поопаснее кулацких мятежей и всякой колчаковской сволочи !

...

Это я не про кулацкий мятеж сейчас! Дурья твоя башка! — всё больше расходился Смирнов. — Я про Бийские выборы. Короче! Приказываю. Всех причастных арестовать, допросить, выборы публично аннулировать и объявить незаконными и контрреволюционными. За сопротивление — расстреливать.

Смирнов зачитал в трубку результаты выборов в городской Совет Бийска и, обругав Аристова саботажником и бездельником, бросил трубку.

— А может плюнуть на всё? — пронеслась в голове его мысль. — Всё равно через неделю на моё место прибудет Чуцкаев. Вот пусть он и разбирается со всей этой контрой. Всё равно через месяц съезд партии, а пока он не пройдёт, никто ничего делать не будет...

Тут еще эти Ишимские кулаки... Чёрт бы их побрал совсем... Тоже ведь объявили себя представителями народа. Эти проще, они выборы провести не догадались. Зато Транссиб перерезали. Поэтому нужно давить всех их поголовно.

В сердцах Смирнов сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев.

— Косарева, Гайлита и Павлунского ко мне. Срочно! — крикнул он секретарю.

...

— Я повторяю, — нервничал, топорща усы, главный чекист Сибири Иван Павлунский, — и ещё повторю... Снять чекистов с фронта борьбы с кулацко-бандтским элементом Ишимкого края не-воз-мож-но! Пусть Алтайские товарищи справляются сами.

— Так не справляются, в рот им ноги, — кричал в ответ Смирнов. Он схватил со стола злосчастную газету и ткнул её в лицо Павлунского. — Вот и товарищ Косарев подтвердит, что без помощи чекистов и Красной армии партийные кадры там бессильны.

— Ты, Иван Никитич, не прав, — подал голос Косарев. Нельзя считать партийные органы нашей революционной коммунистической партии бессильными. Всё-таки именно эР-эС-Дэ-эР-Пе, большевики, подчеркнул он голосом, скинули в октябре министров-капиталистов, организовали победу над деникиными и колчаками, но приходится признать, что без вооружённой силы, партия может значительно меньше. Может, уважаемый Ян Петрович ещё раз подумает и всё-таки выделит для Алтайской губернии хотя бы полк.

— Наша славная двадцать шестая стрелковая дивизия имеет в составе три бригады, — Гайлит сосредоточенно поправил пенсне и на мгновение задумался. — Да, три бригады по два полка и три артдивизиона. Дивизионы можно не считать. Каждый полк занимает стратегически важные населённые пункты. — Гайлит мотнул головой в сторону висевшей на стене огромной карты Западной Сибири.

— Так Петроградский стоит в Тюмени, Карельский — в Кургане, Владимирский движется по направлению к Ялуторовску, все остальные также расположены в соответствие с утверждённым Сибревкомом распорядком. Лично мне не хотелось бы, как я уже докладывал, передавать куда-либо ни одного красноармейца, но если потребуется, подчинюсь любому приказанию уважаемого собрания. — Он закончил и опустился на место.

— Ещё хочу заметить, что разбираться с партийно-агитационной работой вверенные мне части не имеют возможности. Не для этого они созданы, и кадров у них таких не имеется.

— Спасибо, Ян Петрович, — тон латыша, подействовало на председателя Сибревкома успокаивающе. — Кажется, я придумал, как мы поступим. Вы из каждого полка выделите по батальону, получится такой сводный полк, придадите один артдивизион, так, на всякий случай и займётесь привычной уже вам работой. Будете усмирять кулаков и подкулачников Причумышского края. А чекисты Аристова и Ворожцова, как знатоки местных кадров выдвинутся в Бийск и наведут порядок.

— Иван Никитич, — Косарев поднял руку, привлекая внимание. — С этой газетёнкой, что делать будем?

— Своевременный вопрос! — Смирнов кивнул. — Прикажите своим кадрам изымать все экземпляры. Желательно собирать их в отдельную пачку, чтобы понимать, сколько и куда попало. Но, думаю, что половина уже разошлась на самокрутки. Поэтому просто сжечь, а распространителей расстреливать за разложение Красной Армии.

...

(Барнаул. ГубЧК)

Утром того же дня в Барнауле было морозно. Не успел председатель Алтайской губЧК снять с плеч черный форменный полушубок, как в дверь его кабинета влетел запыхавшийся Ворожцов.

— Ты только глянь, Христофор Петрович, что бойцы нашли сегодня у себя в казарме, — глаза его сверкали гневом. — Нет, с этим надо что-то делать. Хорошо, что мои хлопцы — народ проверенный и в боях закалённый, никто на эту филькину грамоту не клюнет. Но эти гниды кулацкие наверняка по всем полкам такие «послания» раскидали. Мало мы их в прошлом году стреляли!

— Стой, Матвей, не части, — Щербак старался сохранять спокойствие. — Дай хоть глянуть, что эти бандиты пишут.

Ко всем солдатам, крестьянам и рабочим!

ТОВАРИЩИ СОЛДАТЫ!

Год назад мы прогнали с нашей Алтайской земли, как бешеного пса, адмирала Колчака со всем его иноземным войском. Думали мы с вами, что теперь будет наша рабоче-крестьянская власть. Но думы наши не сбылись! Мы ошиблись! За сладкими посулами коммунистов скрывался коварный и безжалостный враг. Больше года не утихает братоубийственная война на Алтайской земле. Больше года продолжает литься кровь детей рабочих и крестьян. Тысячи убитых и искалеченных, тысячи вдов и сирот, голод и холод — вот результаты этой бойни. За что вы воюете? Что вы защищаете? За какие грехи вы сжигаете наши дома, убиваете наших детей?

Комиссары вам говорят, что воюете вы за счастье народа, против кулаков-мироедов и белых бандитов. Это наглая ложь! Знайте же, товарищи! Большевистское правительство кинуло вас в наши края только за тем, чтобы отобрать плоды нашего труда. В это время в ваших родных краях, такие же солдаты как и вы отбирают хлеб у ваших детей, насилуют ваших жён и матерей.

Когда-то нас с вами бросали под германские пулемёты за интересы помещиков и капиталистов. Теперь коммунисты делают тоже самое в своих интересах, стараясь справиться с волной народного гнева. Волна эта поднимается по всей России всё выше! На Тамбовщине бьёт красных Александр Антонов, на Украине — Нестор Махно, в Тобольской губернии — Василий Желтовский. В уездном Бийске независимые выборы показали, что большевиков поддерживает жалкие 15% населения. Кончилось терпение народа. Настала пора повернуть штыки против людоедской власти Ленина и Троцкого.

Мы, крестьяне-пахари, призываем вас к борьбе за права человека и гражданина свободной Сибири, за вашу и нашу свободу! Наша задача — уничтожить коммунизм, заливающий родину-мать кровью, обращающий вольного землероба в раба.

Довольно пролито братской крови. Возвращайтесь по домам, наводите порядок в своих деревнях и сёлах, на заводах и фабриках. Этим вы поможете и себе, и нам. Трудна борьба, но мы будем сражаться. Наше дело правое, победа будет за нами!»

— Сильно! — минуту помолчав, выдал Щербак. — Сознаюсь, что в какой-то момент мне захотелось тебя пристрелить...

— Меня-то за что? — удивился Ворожцов.

— Как карателя и палача трудового народа. — хмыкнул Щербак. — Это всего мгновение, ты не боись. Нам бы такую прокламацию кто написал. А то у нас всё одно и то же «белобандиты, кулаки и подкулачники, колчаки с эсерами, семёновы с японцами...», уже в зубах навязла. А с этим, — Щербак припечатал листовку ладонью, — будем разбираться.

— Я дал команду перетряхнуть у бойцов личные вещи, — сообщил Ворожцов. — Что ещё можно сделать?

— Проведи беседу с командирами взводов твоего батальона. Пусть расскажут о настроении подчинённых. Может ты тоже уже классное чутьё потерял? Не видишь, кого пригрел у себя на груди.

— Нет, товарищ командир, — в голосе Ворожцова послышалась обида. — Не могут мои бойцы такие листовки распространять. Крови на них бандитской дюже много. Мои чекисты драться будут как волки, до последней капли.

— Этого ты знать не можешь, не провидец чай... — усмешка скользнула по лицу Щербака. — Я сказал — провести обыск и разъяснительную беседу. Значит надо сделать. Это приказ! Кстати, в этой цедуле Бийск упоминается. Какие-то выборы... Ты, Матвей Иваныч, об этом что-нибудь слышал?

— Ничего не слышал, Христофор Петрович, — пожал плечами Ворожцов. — Я со особым отрядом только вчера из Белоярского вернулся. Третьего дня как головку Сорокинских повстанцев поймали. Позавчера ревтрибунал провели, тогда же и расстреляли. Жалко, что Новосёлов ушёл, и Рогов где-то скрывается. А про Бийск ничего не знаю. Там же вроде всегда тихо было...

— Откуда тогда в листовке про Бийск вдруг выскочило? Думаешь бандитское враньё? — Щербак направился к телефонному аппарату. — Но ты же сам сейчас сказал, что Новосёлов с отрядом ушёл, что Гришка Рогов неизвестно где прячется. Это противники серьёзные. Текст листовки тоже говорит, что сочиняли её не офицерики, не эсеришки недобитые, не простые уголовники. Больше всего похоже на анархические воззвания Рогова. Помнишь, весну прошлогоднюю?

Сейчас позвоним в Бийск и всё узнаем. Ты, Матвей Иваныч, пока свободен. Займись поисками источника «подмётных писем». Найти надо обязательно, как в отдельный батальон ВЧК попадают такие подрывные материалы. Найдёшь, можешь сразу расстреливать. Нечего с откровенными врагами церемонится.

После ухода Ворожцова, Щербак сел за стол и ещё раз внимательно прочитал листовку. Аккуратно сложил её и спрятал в стол. После этого придвинул к себе тяжёлую чёрную коробку телефонного аппарата.

Первый звонок — начальнику Бийской ЧК Фрейлиху. Соединение установить не удалось. Второй и третий звонки также были неудачными. Ни с парторгом, ни с начальником милиции соединиться не удалось. Только после этого он попросил набрать номер председателя ревкома — Правды Михаила Степановича.

— Доброго дня, товарищ предревкома! — по должности, как положено к старшему по чину обратился Щербак к главе Бийска. — Губернское руководство в лице товарища Астахова поручило мне узнать, как дела в вашем Бийске. Хотелось бы услышать коротко, но ёмко, так сказать...

...

— Всё в порядке? Точно? А то слухи ходят про какие-то странные выборы...

...

— Значит приглашаете? На бронепоезде? Всё и в самом деле так серьёзно?

...

— Товарищ Правда? Михаил Петрович! Алё?! Алё!... Девушка! еще раз с тем же номером соедините!... Как нет связи? Только что... — Щербак с досады шваркнул трубку на рычаги так, что она подскочила.

— Похоже, что Бийский предревкома прав. Сильный отряд надо отправлять, что-то там странное творится. Стоял, вроде, в депо бронепоезд, надо спросить, да батальон туда послать и вечером он уже в Бийске будет. На БЕПО и радиостанция есть. А смотрится это чудо инженерной мысли, ух... Страху нагоним на всех бийчан, кто бы они ни были, и какие бы там выборы не проводили.

...

БЕПО №9 «Революционер», собранный на Сормовском заводе попал в депо Барнаульской станции совершенно случайно. При его передислокации из-под Читы в Самару, на перегоне между Тайгой и Новониколаевском что-то случилось с цилиндрами паровоза. Ближайшим свободным депо оказалось Барнаульское, куда и пришлось командировать бронепоезд. Сейчас бронированный монстр из двух бронеплощадок с трёхдюймовкой и двенадцатью пулемётами на каждой готов продолжить следование в пункт назначения. Командир БЕПО Николай Гоманов ждал только приказа. Поэтому сообщение нàрочного от Алтайского ревкома не стало для него неожиданностью. А вот направление на Бийск, да ещё и с ротой чекистов, вызвало некоторое недоумение. Гоманову казалось, что целей для его любимого детища в Сибири уже не осталось.

Весь день ушёл на подготовку к экспедиции. Так как двигался БЕПО на ремонт, то ни боезапаса, ни должного пехотного сопровождения, кроме командира, паровозной бригады из пяти человек и отделения охраны, на его борту не имелось. Пока притащили цинки с патронами, пока прицепили платформы с углем, пока разместили на борту всё необходимое в бою, солнце начало клониться к закату. Базу3 решили не брать. Рота чекистов легко разместилась на бронеплощадках

Около четырёх часов пополудни, лязгая буферами, паровоз-овечка коротко просвистел и загрохотал на стыках рельс серым стальным чудовищем. Город провожал их спокойно. Через час наступили ранние зимние сумерки, а когда миновали Троицкое, окончательно стемнело.

Несмотря на наличие парового отопления в стальных коробках холодно. Ветер быстро выдувал тепло, а с металлических плит свисала изморозь. Бойцам особого отряда губЧК во главе с Матвеем Ворожцовым не привыкать к холоду. При свете электрических лампочек мужики травили байки, курили вонючую махру и не ждали никаких сюрпризов, ощущая себя в полной безопасности.

Через четыре часа, когда все уже ждали огней Бийского вокзала, машинист поезда увидел на путях коренастую фигуру в тулупе до пят. Какая-то баба махала над головой масляным фонарём из стороны в сторону. Машинист дёрнул ручку тормозных кранов, и колодки давлением воздуха из резервуаров прижались к колёсам. От падения при такой резкой остановке машиниста спасло только то, что он крепко держался за поручень, но лбом о перемычку он приложился знатно. Под грохот и звон ведер и ящиков на пол посыпались бойцы на бронеплощадках. этот грохот тут же перекрыт чудовищным по силе взрывом. Резко накренились стены и потолок бронированных вагонов, резко качнувшись, погасли лампы под потолком. По листам дюймовой брони застучал горох пулемётной очереди. Казалось ещё чуть, и всё полетит кувырком, но крен, не успев миновать центра тяжести, отбросил бронеплощадки в обратное положение. С жутким стуком вагоны опустились на стальные полосы рельс. Ещё мгновение и серая туша замерла неподвижно. Баба с путей исчезла, будто её никогда тут и не было.

Не выдержала только сцепка, соединяющая паровозный тендер и бронеплощадки. Паровоз завалился на бок, окутав окрестности облаком белого пара из разбитой системы отопления.

Крутился потолок, гнулись стены, пахло горелым мясом — откуда, почему? И гудел не переставая паровоз:

— О-у-у-у, в-з-з-з, о-е-е-е-и сш-ш-ш-ш.

Как и положено командиру, Гоманов отреагировал первым. Оттолкнув упавшего на него заместителя, он поднялся и начал отдавать приказы.

— Фонари зажечь! Пулемётчики, по местам! Огонь открывать по готовности. Задать жару бандитам!

Постепенно тусклый дрожащий свет масляных фонарей вынудил тьму отступить в дальние углы железной коробки, открывая перед глазами картину погрома. К счастью, ни убитых, ни раненых не было. Не считать же за ранение синяки и шишки. Через пять минут чахоточный кашель пулемётных очередей выплёвывал свинец густым веером, засыпая все окрестные кусты смертельными градинами. Били пулеметы, били вагоны пулеметами, пулеметы были горячие как кровь… Шум и треск разрывал уши бойцов сидящих в вагонах. Казалось, что от этого шума можно сойти с ума, особенного от резкого визга гильз сыпавшихся вокруг дюжины пулемётов.

Темно-багровый мрак трепещущими сгустками заполнял внутренности железных ящиков. От висков колючим треугольником — тупым концом вниз шла и оседала у сердца коробящая тело жаркая, зябкая дрожь. Всем бойцам хотелось быстрее покинуть это надежное, но страшное место.

В Барнаул ушла радиограмма с просьбой о срочной помощи. Ответа Гоманов ждать не стал.

Теперь у команды бронепоезда выбора не осталось. Оставаться на ночь в холодных промерзающих насквозь броневагонах — верная гибель. Только прорыв в Бийск, до которого, судя по карте, не больше десяти вёрст.

Под прикрытием плотного пулемётного огня часть чекистов залегает под насыпью. На их счастье у партизан только один пулемёт и совсем мало патронов. Поэтому очереди из кустов внезапно оборвались. На степь опустилась вязкая как патока тишина.

Часа через три рота добралась по шпалам до северной окраины Бийска. Ни в одном окошке не видно ни огонька. Ясно одно — Бийск во власти контры. Каковы силы, кто командир, чем эта сволочь вооружена — неизвестно. Без разведки соваться в центр Гоманов посчитал глупостью и решил встать в Чемровке, выставив усиленные караулы.

...

Грохот взрыва, подорвавшего паровоз бронепоезда, был прекрасно слышен в центре Бийска. Там, прямо в здании ревкома собрался штаб отряда Новосёлова.

— Шо, Мыкола Петрович, — повернулся к председателю уездного исполкома Вязилкин, — чуешь, як бронепоезд подорвался. Гарно наши хлопцы сработали. Дуже гарно. Жаль только весь аммонал пришлось на этот дело извести. С другой стороны, тащить меньше. Конягам легше.

Счас я парней в Чемровку отправлю, они всё узнают. Кто, сколько и зачем к к нам в гости пожаловал.

Правда сидел мрачнее тучи. Он прекрасно понимал, что теперь если попадёт в руки ЧК, то долго не проживёт. За сдачу уездного города, а особенно за потерю бронепоезда его расстреляют у ближайшей стенки.

Утром роту чекистов порубали сонных. Так как этих ребят партизаны любили как собака палку, то и агитировать их за анархизм не стали.

Поняв, что теперь следует ждать серьёзных сил, Новосёлов приказал срочно собираться и уходить в тайгу. Всем умеющим держаться в седле, предложили присоединиться к войску Новосёлова.

— Придётся тебе, товарищ предревкома вместе с твоими дружками к нам присоединяться. Твоё начальство тебя не пожалеет... Ты и сам прекрасно знашь. — Прямо заявил Правде Новосёлов. — Да не боись. За нами не пропадёшь.

Утром, получив донесение разведки, Новосёлов решил, что с чекистами можно и посчитаться. Ещё по темноте на северную окраину города выдвинулся отряд, выросший до трёх сотен сабель. Выставленные чекистами караулы появление партизан не проспали, но силы были слишком неравны. Ворожцов пытался бежать в степь, но был пойман и расстрелян, как враг трудового крестьянства. Чекисты оказали упорное сопротивление, поэтомувсех пустили в распыл. Потери Новосёлова составили два десятка убитых и около трёх десятков раненых.

18. МОСКВА НЕ СРАЗУ ГРАБИЛАСЬ

— Тыдык — тыдык, тыдык-тыдык, — Колёса размеренно стучат на стыках рельс. Военно-грузовой поезд движется из Самары в Москву. Можно было бы заснуть под этот ритм дальних дорог, но мотает вагоны на давно неремонтированных путях так, что легко можно удариться головой, к тому же, в поезде жутко холодно. Кондуктор топит по самому минимуму. С огромным трудом удалось в Нижнем с боем вырвать немного угля и дров. Хорошо, что до прибытия осталось недолго.

В вагоне начальника поезда возвращается экспедиция Московского сельскохозяйственного института под руководством профессора социологии Питирима Сорокина. Профессором его называют по привычке. Новая коммунистическая власть зачем-то упразднила все научные звания и степени. Теперь он по должности он просто — преподаватель. Только что миновали Рязань. Как же мучительно долго тянется время в холоде. Мёрзнут пальцы, хоть и не снимает бывший профессор старую профессорскую шинелку. Слава богу, скоро уже Москва.

Экспедиция получилась совсем не радостная. Разруха, царящая в богатом когда-то Поволжье, ужасает. Настроение у группы преподавателей и студентов по этой причине подавленное. До поездки всем казалось, что это только в пролетарской столице царят мрак и запустение. Оказалось, что в Самаре ещё хуже — заводы, мельницы, крупорушки стоят, торговля, как и по всей стране скатилась к полулегальному «чёрному рынку». Хлебный паек и топливо стали самыми острыми вопросами дня. Чтобы занять голову и скоротать тягости оставшегося пути Питирим Александрович решил написать письмо старинному другу Николаю Кондратьеву4.

«... Друг мой, Николенька, пишу тебе, с дороги, чтобы скоротать тягучее как смола время дороги. Наша экспедиция в Центральное Поволжье приоткрыла нам грядущую катастрофу всероссийского масштаба. Деревня, куда от голодухи бежало городское население, находится на грани жизни и смерти. Избы стоят покинутые, без крыш, с пустыми глазницами окон и дверей. Соломенные крыши давным-давно сняты и съедены. Не слышно в деревнях ни лая собак, ни мычания коров. Животные — будь то коровы, лошади, овцы, козы, собаки или кошки съедены тоже. Мертвая тишина стоит над занесенными снегом улицами...»5, — письмо не предполагалось отправлять по почте, поэтому Сорокин не боялся писать правду.

...

Тем временем в Кремле.

— Транссиб перерезан? Нет движения поездов уже неделю? Это чёгт знает, что! — Ленин метался как зверь в клетке, лохматя остатки рыжеватых волос на плешивой голове. — Феликс Эдмундович, от вас как от наркома внутренних дел и главы ВЧК, я т `ебую, нет, я п `иказываю восстановить поставки п `одовольствия из Сибири в срочнейшем порядке! Да-с! Именно в срочней-шем! — от волнения Ильич картавил сильнее, чем обычно.

— Владимир Ильич, дорогой мой, — Дзержинский спокойным и даже ласковым тоном пытался успокоить холерический ленинский темперамент. — Боюсь, что срочно может не получиться. Между Омском и Челябинском уже больше недели бесчинствуют кулацкие банды. Они даже пытались захватить и удержать ряд городов, но тут мы показали этому отребью почём фунт лиха. Сейчас в Челябинске и Омске собраны 26, 28, и 29 дивизии пятой армии. За прошедшую неделю нами очищены от повстанцев Ишим и Ялуторовск. Ими пока удерживается Петропавловск, Обдорск и Сургут, но эти города не препятствуют движению поездов. Беда только в том, что нет движения поездов между городами так как разрушены целые участки полотна, взорваны мосты, водокачки и ремонтные депо.

— Феликс Эдмундович! Что вы цацкаетесь с этими бандитами! Почему привлечены только три дивизии? — Ленин, похоже, начал успокаиваться. Он привычным жестом сунул большие пальцы в проёмы жилета и подошёл к огромной во всю стену карте России. — Пятой армией у нас командует Матиясевич?

— Точно так, Владимир Ильич. В Омске он с апреля прошлого года. Только напомню вам, что мне Матиясевич не подчиняется. Это вотчина Льва Давыдовича, а он, сами знаете, очень ревниво относится к покушению на свои полномочия — Дзержинский спрятал в усы усмешку.

— Хорошо! Т `оцким займёмся позже. Он замечательный организатор, возможно даже великий полководец, но иногда позволяет себе прямо какой-то бонапартизм! Он же у нас ещё и наркомпуть6! Я с ним лично переговорю, чтобы активнее привлекал РККА к подавлению всяческих восстаний. Он в Москве? — Ленин успокаивался так же быстро, как загорался.

— Да, вернулся третьего дня из Самары. — Дзержинский с осуждением качнул козлиной бородкой. — Он всё на своём «Ноевом Ковчеге» разъезжает... Доведет наркомвоенмора любовь к роскоши до цугундера.

— Имеет право, — Ленин остановился, покачиваясь на носках. — Народ ему доверил один из важнейших постов... Даже не один, а целых два. Да-с.

— Владимир Ильич, — Дзержинский решил, что время для серьёзного разговора подошло. — Беда ещё в том, что не только Тоболькая губерния полыхает. Кулаки продолжают бесчинствовать и на Тамбовщине, в Чувашии, в Якутии. На Украине Фрунзе никак не может додавить Махно... И самое важное! Сибревком сообщил, что неделю назад бандиты, пользуясь отсутствием войск, захватили крупный уездный город Бийск в Алтайской губернии.

— Феликс Эдмундович, дорогой, на фоне Украины и Тамбовщины, временную потерю одного города даже и уездного вы называете важным... — Ленин подошёл почти вплотную к Дзержинскому, наклонился к нему всем корпусом и даже приложил ладонь к уху. — Я весь внимание!

— По сообщениям с места, бандиты в этот раз не стали никого грабить, не проводили реквизицию и мобилизацию. Они организовали хоть и не самые демократические выборы, но всеобщие, прямые и равные. Самое для нас печальное, эти политиканы доморощенные догадались опубликовать результаты выборов на одной из Бийских типографий и распространить по всему Алтаю. Оттуда они растекаются по всей Сибири. Хорошо, у нас мужик в большинстве неграмотен.

Дзержинский закончил и пристально взглянул на председателя СНК7 — Это даже важнее чем Махновская анархическая агитация.

— Нет! Какая безмегная подлость! На что только не идут контреволюционеры, чтобы отвратить от нас симпатии населения. Сколько голосов набрали большевики? Или они вообще не участвовали? Не должны были участвовать! — Ленин снова начал распаляться. — Только бойкот! Только затягивание процедур...

— Увы только пятнадцать процентов, а Бийские товарищи участвовали в процедуре. Они вместе с бандитами ходили по домам и фиксировали результаты своими подписями. Предревкома Бийска печатью и подписью заверил результаты подсчётов, и всё это снято на фотографические карточки.

— Какая всё-таки подлость! — Ленин в гневе хлопнул себя по бёдрам. — Никакого стыда и никакой совести, это в сто раз хуже политической проституции... Что сделано для ликвидации?

— Сибревком дал команду губернским властям освободить город. Барнаульский ревком послал бронепоезд с чекистами.

— Надеюсь, что всех виновников расстреляли?

— Бронепоезд на подступах к городу подорван бандитами... Рота чекистов уничтожена превосходящими силами. Пока город в руках врага.

— Феликс Эдмудович, похоже, вы пгавы... Это и в самом деле важно, — Ленин прищурил и так вечно прищуренные маленькие глазки. — Сообщите, голубчик, това `ищу Т `оцкому, что я жду его ровно в шесть пополудни у себя. Я пока подумаю, что нам делать с этой новой напастью.

...

На следующий день 8 февраля 1921 года на заседании Политбюро Центрального Комитета партии, Ленин зачитал проект приказа по временной остановке демобилизации Красной Армии и создании новых фронтов — Украинского, Сибирского и Алтайского.

— ...Сконцентрировать все имеющиеся силы и тремя одновременными ударами разбить бандитские шайки. Товарищей Фрунзе, Смирнова и Гайлита назначить начальниками фронтов и ответственными за проведение компании по ликвидации кулацких восстаний. Товарищу Троцкому поручалось обеспечить всем необходимым новые фронты, а также транспортировку сил и средств к месту назначения.

В заключении Ленин сделал шаг вперёд и провозгласил в привычной манере экзальтированного стряпчего

— Революция в опасности! Мы не можем позволить сельской буржуазии задушить пролетарскую революцию в тисках голода. Промедление в подавлении восстаний — смерти подобно! — последние слова потонули в гуле аплодисментов.

Проект был одобрен единогласно.

Уже через неделю в Чемровке Алтайской железной дороги выгружался 226 Петроградский пролетарский стрелковый полк усиленный артбатареей и кавалерийской сотней. С первым полком выехал и начальник дивизии 26 дивизии Ян Гайлит. Командир полка Семёнов благоразумно выслал кавотделение для разведки. Бойцы вернулись с неожиданным известием. Оказалось, что бандиты Новосёлова покинули Бийск ещё третьего дня. С Новосёловым ушли и прежние большевистские власти. И Бийский исполком во главе с председателем со странной фамилией — Правда, и милиция, и комячейка вместе с главным чекистом Бийска Фрейлихом. В городе действует выбранный из местных жителей временный Совет во главе с почётным гражданином Бийска, бывшим купцом второй гильдии Копыловым Антонием Петровичем.

— Правда Михаил Степанович хороший человек, — объяснял побег комячейки Копылов, — но быть расстрелянным без вины он не хотел, да и вы не хотите. Это мне в мои семьдесят два года помирать не страшно, ибо жил я праведно и верую, что унаследую царствие божие. А городское хозяйство требует надзору да пригляду каждый день. Потому и взвалил на свои немощные плечи сию заботу.

Железную дорогу после подрыва никто не ремонтировал, поэтому подорванный паровоз так и чернел чугунной тушей на насыпи, лишь слегка припорошенный снежком. Бронеплощадки БЕПО стояли, грозно уперев бесполезный ствол пушки куда-то в горизонт. Толку от него не было. Бойцы, уходя, сняли прицелы и орудийные замки. Теперь пушка просто служили украшением пейзажа в стиле «милитари».

...

8 февраля поезд из Семипалатинска с грузом реквизированного зерна притормозил на минуту в пригороде Барнаула на станции Власиха. Григорий вместе с Бастрыкиным и Русаковым ещё в Рубцовке нанялись кочегарами на этот поезд и благополучно прибыли в Барнаул, не привлекая ничьего внимания. Вовремя торможения они бросили лопаты у топки паровоза и на ходу попрыгали прямо на насыпь. Долго еще в зимнем утреннем воздухе преследовал их безутешный вопль машиниста, оставшегося вдвоём с помощником в противостоянии с котлом паровоза.

— Не хорошо! — горевал по этому поводу Бастрыкин. — Подвели мы мужиков.

— Да брось, Колян, — усмехался старый его приятель и бывший сосед Русаков. — Тут до депо осталось езды с полчаса не больше. Я однажды ещё до войны ездил, хорошо эти места запомнил.

Гришан не встревал в беседу. Он высматривал дорогу, по которой им удобнее всего оказаться на мосту через Обь.

— Грига, а давай на сортировку заглянем, — предложил Русаков. — Может опять повезёт и возьмут нас кочегарами.

— Далеко тут сортировочная?

— Вёрст пять не боле. Точно не скажу, не ходил.

Григорию тоже не хотелось месить снег, наматывая вёрсты по зимней целине, поэтому долго его уговаривать не пришлось.

Через час они действительно оказались на территории товарно-грузовой сортировочной станции. Внезапно громкий окрик: — Стоять! Предъявите документы! — Пригвоздил мужиков к месту. Ещё через мгновение они бросились наутёк, пригибаясь и ожидая выстрелов в спину. Светить бумагами раньше времени им совсем не хотелось. Фамилии и Мамонтова и Рогова широко известны на всём Алтае. Бежали так быстро, как могли. Хорошо, что на ногах сапоги, а не валенки, — бежать ловчее. Поворот за угол, мешком через забор, прыжок на крышу какого-то низкого строения, опять через забор, нырок в распахнутые высокие ворота. Нога цепляет какой-то ящик, и тело Григория плашмя падает на вымощенный кирпичом пол. За него запинается Степан, за Степана Николай и вот уже все трое барахтаются, запутавшись в длиннополых солдатских шинелях.

На счастье в помещении мастерской никого нет. Наши путешественники кое-как отползают в щель между рядами оборудования и, тяжело дыша, пытаются сообразить, что делать дальше. У ворот раздаются возбуждённые голоса.

— Где начальник мастерской? — слышен армейский металл в голосе.

— Не могу знать, ваше бла... товарищ комиссар.

— А ты кто такой? Что тут делаешь.

— Помощник мастера я, Седых Иван.

— Поезд, что вчера губком заказывал в каком состоянии, не знаешь?

— Ни как нет!

— Срочно найди мне начальника мастерской. Поезд должен быть сегодня к обеду готов. Завтра утром нам надо быть в Бийске кровь из носу! Это приказ Сибревкома. Если через четыре часа поезд не будет подан на погрузку, пусть твой начальник пеняет на себя. Под трибунал пойдёт! И ты вместе с ним.

— Мужики! — шёпотом пробормотал Русаков, обращаясь к товарищам, — кажись нам опять везёт! Сегодня наймёмся кочегарами, а завтра уже утром будем в Бийске. Там главное, чтобы не поймали.

Они полежали среди каких-то ящиков и тюков ещё немного. Дождались, когда голоса стихли, и только после этого выбрались на свет. Яркий солнечный свет отражался от сугробов и слепил глаза. Потребовалось какое-то время, чтобы зрение сумело приспособиться к новому состоянию.

— Эй, а вы кто такие! — опять началась старая песня. Только голос принадлежал тому, кто называл себя помощником мастера.

— Да... Ты мужик, не серчай! Ить, это... Мы помочь тебе хочем, — первым пришёл в себя Бастрыкин. — Ить мы, что хотим то... Нам бы в Бийск как-то попасть надоть. Баба моя там, говорят, с каким-то купчиной спуталась, надо разобраться.

— Некогда мне тут с вами разбираться, — машинист паровоза был страшно недоволен. — Петрович мой запил, а я без него теперь должён поезд составлять.

— Нет, мужик, ты мне скажи, — тупо продолжал домогаться Бастрыкин, в то время как его спутники, молча стояли в стороне. — Должён я бабу свою проучить? Ведь негоже мужней бабе с чужими мужиками путаться, правильно я говорю?

— Обязан просто! — раздражённо попытался отмахнуться местный. — Отстань от меня, мне тут трибунал карячится, а тут ты с бабой твоей...

— Я же тебе помочь хочу, дурья твоя голова. Мы знашь какие кочегары? У-у-у! Как зачнём втроём лопатами махать. Только шум стоит.

— Ладно, договорились, подходите к выезду с территории часа через три.

— Не, так не пойдёт! У нас часов нема. Поэтому мы с тобой тута побудем. Что скажешь, — враз сделаем. Ты только не стесняйся, задачу ставь понятную. Мы ж мужики простые, скажешь кидать, будем кидать, скажешь не кидать, не будем кидать... — мужики дружно заржали.

В результате такого торга уже вечером, вместе с первым батальоном 226 Пролетарского полка, друзья ехали в сторону Бийска. Лопатами они и махали отлично.

...

Валентина Антоновна Копылова8 девятого февраля не обнаружила в доме муки. Она точно помнила, что неделю назад, когда к ней приходили видные мужчины по поводу политический предпочтений, мука в кладовой была. Целый мешок стоял прямо около двери. Продукт по нынешним голодным временам очень ценный. По мешку муки работники народного университета получили от ревкома к новому году. Председатель ревкома Михаил Правда, хоть и происходил из сельских хохлов, но к культуре относился с большим уважением. Помогал и с топливом, и с ремонтом, и с продовольствием.

И вот подарок исчез! Бедная женщина сама не своя от такой поистине катастрофической утраты. Валентина Антоновна вернулась в горницу и села на большой сундук. Всё, что можно продать, продано, оставалось одно — искусство скульптуры. Но кому нужны в голодном Бийске её работы? Горькие мысли теснились в голове, но готовить завтрак всё равно как-то надо.

— Леночка, деточка, — позвала она дочку. — Сходи, будь добра к Прибытковым, попроси у них муки сколько дадут. Нашу, похоже, какие-то жулики присвоили.

— Мамочка, извини, это не жулики. — Леночка потупила огромные глазищи. — Это я. Отдала вчера Михаилу Степанычу, когда он уходил. Ты бы тоже отдала, я знаю.

— Ладно, малышка, может ты и права. — Вздохнула Валентина Антоновна. — Что легко пришло, легко и ушло. Всё равно за мукой к Прибытковым сходи.

...

Жена главного врача городской больницы Прибыткова, Виктория Викторовна тоже в этот день пребывала в расстроенных чувствах. Глава семейства Григорий Алексеевич отсутствовал. Как уехал ещё на Крещение в губернию выбивать лекарства для больницы, так и не было от него ни слуху, ни духу. В свои шесть десятков лет Виктория Викторовна чувствовала себя в целом не плохо, но уже дров для печи наколоть не могла. Григорий оставил запас поленьев, но как раз сегодня он подошёл к концу.

Когда к ней постучалась Леночка Сенгалевич, старушка страшно обрадовалась — ей теперь не надо искать, кто бы нарубил дров.

Леночка с усилием поставила на колоду средней величины чурбак, с азартом схватилась за тяжёлый топор, неловко кинула его вниз. Лезвие топора увязло в теле чурбака и не поддавалось слабым девичьим рукам.

Вдруг из-за забора послышался сочным мужской баритон:

— Кака ладна дивчина! Какой у неё топор тяжёлый, да как она им ловко орудует. Любо дорого посмотреть. — Степан Русаков, проходя мимо двора Прибытковых, не смог удержаться от подшучивания.

— Дяденька, вы бы, чем надсмехаться, помогли бы лучше. — Стрельнув лукавым глазом, не осталась в долгу Леночка. — Смеяться над бедной девушкой каждый может.

— Со всем нашим удовольствием, — с готовностью подмигл Русаков. — Это мы мигом.

Не прошло и получаса, как вдоль стены сарая выросла ровная поленница, а наш герой приглашён в горницу на чашку чаю с сухарями.

— Виктория Викторовна, а осталось у вас ваше фирменное варенье из крыжовника? — обратилась к Виктории Викторовне Леночка. —глядите, сколько Степаныч вам дров наколол. Георгию Алексеевичу теперь до конца зимы не надо будет с ними мучиться.

— Ле-е-еночка, не стоит беспокоиться, — тянул смущённо Русаков. — Право, нам же мужикам это только в удовольствие. Вот погрелся таким макаром, сейчас горячего глотну и хорошо.

— Нет уж, Степан Степаныч, — с деланным возмущением присоединяется к Леночке страушка. — Вы уж проявите уважение, отведайте моего варенья.

С этими словами Виктория Викторовна подвигает гостю блюдечко с голубой каёмочкой. Тот аккуратно двумя пальцами берёт ложечку и зачерпывает самым кончиком. Степан смакует прищурив глаза, причмокивает, изображая лицом верх наслаждения и рассыпается в похвалах.

— Степаныч, просто здорово, что вы мне попались сегодня, — Леночка вспоминает поручение маменьки. — Поможете мне муку домой отнести?

Естественно, Русаков не мог, да и не хотел отказывать молодой симпатичной девушке, от которой так чудно пахло девической свежестью.

По дороге девушка рассказала про все те чудеса, что произошли в городе за последние две недели. И про странные выборы, и про взрыв бронепоезда, и про бегство странных бандитов вместе с коммунистами.

— Представляете, Степан Степанович! — девушка делала круглые глаза и всплёскивала руками в больших рукавицах. — Они обошли все дома в городе! Все! А потом про всё это напечатали в газете «Серп и молот» и всем раздали. А вы, наверное, красный командир из отряда, что сегодня прибыл?

— Милая Леночка, я хоть и прибыл на этом поезде, но не то, что не командир, я вообще к Красной Армии никакого отношения не имею. Кочегары мы на паровозе... Леночка, а не знаете ли вы, куда отряд отправился?

Точно не знаю, только краем уха слышала, что разговор шёл у них про Улалу. Говорили, что там легко среди гор затеряться, что зимовий там много, что-то ещё говорили, но я не прислушивалась.

Степану очень хотелось продолжить такое приятное знакомство, но известие о следах «банды» Новосёлова надо срочно сообщить своим. Дотащив полмешка муки до соседнего домика, Русаков быстро попрощался с Леночкой и её матерью и побежал к условленному месту встречи.

— Мужики! — горячился Русаков. — Если мы прямо сейчас форсированным маршем рванём, то есть шанс, что около Маймы мы Новосёлова догоним. Ему большим войском явно труднее передвигаться.

— Может, и догоним, а может, и нет, — Бастрыкин вдумчиво затягивается махорочным дымом. — Ты, Стёп, не знаешь даже, туда они пошли или просто в том направлении. Мало ли что какая-то девка услышала. Думаю пару дней в Бийске пожить. Осмотреться, с народом покалякать, все сплетни собрать. Тогда будет понятно, что нам дальше делать и как новую жизнь зачинать. Больно уж мне не хочется на Китайщину перебираться...

— Я думаю, Николай прав, — подвёл итог Григорий. — Встретим мы наших друзей днём раньше или днём позже — нет никакой разницы. А в сборе сведений польза очевидная. Самое главное мы уже узнали. Большевики и на самом деле испугались настоящих народных выборов. Значит надоть их везде проводить и рассказывать о них всем встречным и поперечным. Они же как говорят? Мол, весь народ за них, а мешают только кулаки, колчаки, да японцы. А выборы то показывают, что врут они, как сивые мерины.

Сейчас они обманом мобилизуют опять мужиков, бросят их против других таких же, скажут — кулаки и бандиты, а тут мы им наши рассказы о том, кто настоящий вор и бандит. Отличный материал получится для рас-про-паган-диро-ва-ния, тьфу, язык сломаешь, пока выговоришь.

Пять дней спустя мужики стучались в двери Ивана Рогова. В Улале власть была в руках Новосёлова.

...

(Москва. Кремль)

— Товарищ Т`оцкий, будьте любезны подойти ко мне прямо сейчас... — Ленин аккуратно положил трубку на рычаги аппарата и вышел из-за стола.

— Владимир Ильич, к вашим услугам, — Троцкий буквально ворвался в кабинет председателя совнаркома. Заметно, что события последних лет подорвали его силы. Он постарел, лицо бледно-желтое, на голове пробилась сильная седина, ясно, что сивку укатали крутые горки. — Только умоляю вас, давайте не будем разводить пустопорожние беседы, времени в обрез. Сейчас как раз жду звонка от товарища Фрунзе...

— Лев Давыдович, дорогой, — Ленин сегодня сама доброта и мягкость. — Я тут понял, наконец, как вы били пгавы, когда год назад предложили пойти на уступки деревенской буржуазии.

Польщённый Троцкий откинул полы чёрной кожанки и присел к столу.

— Лев Давыдович, удалось ли открыть движение по Транссибу?

— Пока нет, но всё движется хорошо. Бандитские отряды вдоль магистрали рассеяны, во всех населённых пунктах в полосе десяти вёрст от дороги поставлены комендатуры из верных революции товарищей, движение составов товарищ Смирнов обещает запустить не сегодня завтра. Бандиты ещё удерживают некоторые населённые пункты, но дни их сочтены . Плохо только то, что пока не схвачен никто из эсеровского руководства восстания.

— Как обстоят дела в Бийске? — Ленин всем корпусом наклонился в сторону собеседника.

— Бийск взят без единого выстрела. Банда ушла днём раньше. При этом ушли и прежние городские власти.

— Это понятно, мы бы их повесили, за такую политическую слепоту. Они это знают, вот и сбежали, под-ле-цы. — Ильич с досадой разделил последнее слово по слогам.

— Я думаю, здесь дело не только в слепоте, Владимир Ильич. — Троцкий усмехнулся. — Здесь витает дух откровенного предательства. Мы тут с Феликсом Эдмундовичем и его сотрудниками покопали немного и знаете, что обнаружили? Один из родственников главы Бийского ревкома оказывается при царе был известным на Полтавщине купцом.

— Б ` осьте, Лев Давидович, смешно, ей-богу, — Ленин замахал обеими руками на Троцкого. — Можно подумать, ваши родители из бедноты. Что с Махно? Можно будет ожидать таких же успехов в поставках хлеба из Малороссии?

— С анархистами пока сладить не получается. Кроме того, что Нестор наш Иванович на удивление хороший полководец, так ещё и вновь мобилизованные красноармейцы сочувствуют его идеям крестьянского социализма и против него воевать не хотят. Помогают только расстрелы перед строем. Но при этом иной раз после таких расстрелов комиссаров находят застреленными в спину.

— Вот! Лев Давидович, тут я набросал кое-какие тезисы, идейки кое-какие, которые точно выбью эту карту из рук всех анархистов. — Ленин довольно потёр ладошки.

Смот ` ите, Лев Давидович! Вы были правы, надо отказаться от продовольственной диктатуры, заменить продгазвё ` стку твёгдым налогом! Это дело самое важное для нас... дать к ` естьянину возможность известной свободы в местном обороте, перевести разверстку на налог. Это конечно отступление от марксизма, но без этого нам не устоять. Сметёт нас этот коллективный пахом. Придётся сделать это сейчас. Этого мало! Надо идти ещё дальше. Одновгеменно, разрешить свободную торговлю. Да-с, батенька! В ограниченных пределах, конечно. У крестьянина появляется выбор, либо быть расстрелянным в подвалах ЧК, либо продавать излишки урожая.

— Но Владимир Ильич, это уже подрыв корней политической власти пролетариата! Ведь так у нас появится слой богатых крестьян, которым надо будет вкладывать деньги в оборот. Мы же так вернёмся к тому, от чего ушли.

— Догогой Лев Давидович! Хе-хе-хе! — Ленин рассмеялся и даже слегка похлопал по плечу Троцкого. — Это временная мера, которая позволит нам справиться с волной крестьянских восстаний, позволит получить передышку, подкормить народ.

Но тянуть нельзя! На съезде надо будет обязательно получить одобрение и провести прямым декретом ВЦИК.

Над двуглавыми орлами Кремлёвских башен низко стелились серые февральские тучи. Порывистый ветер рвал их на клочья, как будто надеялся на скорую победу Мировой революции.

19. ЕСТЬ ПО ЧУЙСКОМУ ТРАКТУ ДОРОГА

(Улус Оралго Алтайская Сечь атамана Кайгородова)

Плечистый и коренастый, с волевым по-монгольски скуластым лицом, есаул Кайгородов расхаживает по избе, в ставке своего алтайско-казачьего войска. Сегодня к нему привели двух китайских купцов из Кобдо. Мужики говорят, что именно эти шонжени9 принесли добрую весть из монгольской столицы. Мол, войско белого ламы, а по-русски говоря, барона Романа фон Унгерн-Штеренберга выбило китайских солдат из ставки Богдыхана.

До атамана горно-алтайского казачества с середины февраля стали доходить интересные слухи. Самым важным поначалу ему показалась эта самая весть о взятии столицы Монголии Урги. Китайские купцы болтали, что барон во главе монгольско-бурятского войска разбил китайцев и освободил Богдыхана. Что конкретно там произошло, и чем закончилось, купцы рассказывали совсем непонятно. На сказочные представления накладывалось плохое знание русского, да и до них эта новость дошла не из первых рук.

Вторая новость поначалу не показалась Кайгородову такой уж важной. Она пришла с Бийской газетой «Серп и молот». В уездном центре какие-то анархисты провели городские выборы. Кайгородов не мог отделаться от мысли, что это его старые знакомые — Новосёлов и Вязилкин. Со второго прочтения идея выборов пришлась по душе атаману. Он, конечно, не допускал мысли делиться властью с кем-то ещё, но узаконить таким народным волеизъявлением можно любую власть , чтобы потом козырять — «За меня весь народ!». Тогда точно никто не сможет обозвать Кайгородова самозванцем. Появилась мысль провести нечто подобное в долинах Чуи, Катуни и Бухтармы. А если ещё и с Унгерном объединиться, — размечтался атаман, — то можно оттяпать весь Алтай да ещё и с Урянхайским краем и кусок приграничной Монголии и Китая. Пока в Москве и Пекине будут затылки чесать, мы с Унгерном тут горное царство установим. Он будет императором Монголии, а я буду царь Алтайский — усмехнулся своим идеям Кайгородов.

Вдохновлённый такими радужными мечтами, он открыл старый буфет, достал зеленоватую четверть и плеснул себе в кружку мутной жидкости. Резко выдохнул через левое плечо и одним глотком осушил посуду. Спирт ожёг горло. Атаман крякнул громко и с довольной усмешкой занюхал корочкой чёрнушки. Аккуратно отрезал прозрачный ломтик солёного сала, положил на тонкий кусочек хлеба, круто его посолил и со смаком отправил в рот немудрёную закуску. Его лицо зарумянилось, глаз заблестел, а кончики его роскошных усов устремились вверх.

— Никита! — Зычным басом крикнул есаул. — Никита, где тебя черти носят, сучий потрох?

— Чего изволите, ваше благородие? — денщик с заспанным помятым лицом встал, оправляя гимнастёрку, перед светлы очи командующего Алтайской Сечью10.

— Проспишь ты Царствие Небесное, Никитка, — буркнул Кайгородов. — Давай, быстро позови мне Юлича11. Да не стой столбом, дурень. Одна нога здесь, другая там!

...

— Твоё высокоблагородие, Владимир, свет, Юльевич, — Кайгородов любил немного пошутить над бывшими офицерами. — Слышал две последние новости? Про то, что Унгерн китайчат из Урги выпер, думаю, что знаешь.

— Так точно, господин есаул, знаю. — Не принял шутки Сокольницкий. — А вторая какая? Уж не про восстание ли в Тобольской губернии?

— Про Ишим и Павлодар это не новость уже. Они там уже с месяц колобродят. Энтих крестьянских партизан красные успокоят. Тут никаких сомнений нет. Сил у тамошних мужиков много, да только каждая деревня сама по себе... Я про другое сейчас. Читал Бийскую газетку «Серп и молот»? Как там анархисты ловко выборы провели, а?

— Что-то слышал, но значения не придал. — Пожал плечами бывший подполковник. — Чем это нам может помочь? Поясни, есаул, уж снизойди.

— Хоть ты, твоё благородие, умный, но дурак! — усмехнулся Кайгородов. — Сам подумай! Ведь это сразу делает того, кого народ выберет не просто абы кем, не хреном с горы, а представителем всего народа. Смекай! Ведь, если помнишь, первого царя из династии Романовых тоже выбирали, хоть и Земским собором. Можно тогда делать всё! И не от собственной воли, а по воле народа. Чуешь? В бога сейчас мало кто верит, да и у нас на Алтае богов много. Даже у алтай-кижи и древний Ульген, и новый Бурхан12

— Может вы и правы, Александр Петрович, но не люблю я все эти заигрывания с народом. Выборы все эти, советы, депутаты... Мне кажется, в нашем случае это ни чем не поможет. А вот с бароном Унгерном связаться было бы не плохо. Он в Урге власть взял, мы с вами в Кобдо узкоглазых прищучим. Объединимся и получим степное царство от Зайсана13 до Керулена14. Это, мне кажется, гораздо реальнее, чем с большевиками русский Алтай делить.

— Может ты и прав, — Кайгородов достал ещё один стакан, набулькал в него самогону и подвинул в сторону Сокольницкого. — Только мне ещё одна штука покоя не даёт. Вся моя родня по матушке из сёока Тастар. Это по Чарышу, знаешь такую речку на Северном Алтае?

— Конечно знаю, это же часть Колыванско-Кузнецкой казачьей линии.

— Ну, так вот. Говорят, что красные там что-то совсем озверели. Инородческое население, как и казаков начали истреблять под корень.

— Казаков это понятно. Жидовские морды расказачиванием уже два года занимаются, всё крови нашей напиться не могут. А зачем им инородцев резать непонятно.

— Всё-таки ты дурак, хоть и полковник! — Кайгородов занюхал самогон хлебом и стукнул стаканом по столу. — Ведь что казак, что алтаец люди вольные, сами себе хозяева, да ещё и с оружием. Это тебе не мужик лапотный! Думаю, что надо нам, пока красные с тобольскими крестьянами возятся, рейд до Бийска провести. Нагнать страху на коммунию, чтобы знали, что нельзя слабых обижать. Заодно и выборы провести. Пригодится нам это или нет, не понятно, но хуже точно не будет.

...

На Трифона к вечеру небо скрылось за туманными слоями облаков, обещая на завтра солнечную погоду. На ярко-синем фоне февральского морозного неба — белые остроконечные вершины Курайского хребта. Из Кош-Агача по Чуйскому тракту на север выдвинулся полк атамана Кайгородова. В полку полторы тысячи сабель и пулемётная команда с десятком пулемётов. Через неделю атаман хочет быть в Онгудае, там можно будет встретить зимующих алтайцев-чуйцев рода Иркит. У них тут зимовья и охотничьи угодья. Можно будет купить баранов, чтобы достать спрятанное в пещерах над Урсулом золото. Пару пудов не жалко для хорошего дела. Всё равно пропадёт, если красные разобьют. Смысла хранить золото Кайгородов больше не видел.

...

(Бийск. Григорий Рогов)

— Руки вверх! — свирепый голос прозвучал прямо над ухом Гришана, который слегка задремал на привокзальном складе Бийска. — Встать! Разлёгся тут, понимаешь! И документ предъяви, а то мне что-то рожа твоя подозрительно знакомая.

Бородатый гигант в куцей не по росту рыжеватой шинели замахнулся прикладом, чтобы ускорить подъём бродяги. Григорий завозил ногами, чувствуя, что они затекли в неудобной позе, и встать быстро у него не выходит. Николая и Степана задержались. Где-то они, то ли заблудились, то ли попали под чекистскую облаву. Сопротивляться в этих условиях показалось неразумным. — Может, обойдётся, — подумал Рогов и встал, оправил полушубок и поднял руки над головой.

— В чём дело, мужики? — поднял он взгляд на бородача.

— Ты давай ходулями шевели, а не вопросы задавай, — продолжал ворчать красноармеец. В комендатуре разберутся. Приказано всех подозрительных туда сгонять.

— А просто, как русский человек, русскому человеку сказать уже никак не можно? — Григорий начал шарить по карманам в поисках бумаги Мамонтова. — Да твою же мать! — Сказал он, вспомнив, что бумаги остались в сидоре на паровозе

— Ты давай, не лайся тут! Приказа комендантского не слыхал что ли? — выпучил глаза бородач. — Приказано всем жителям города в обязательном порядке пройти регистрацию в комендатуре Бийска. Уклонившихся от регистрации, предать ревтрибуналу. Ты и есть уклонившийся, так что можешь мне зубы не заговаривать. Двигайся, давай шибчей!

Рогов ещё раз отряхнул полушубок, запачканный угольной пылью, — ну, веди, брат, куда тут у вас уклонистов сгоняют.

Комендатуру с пунктом сбора арестованных Янис Гайлит расположил в здании женской гимназии, что рядом с Успенским собором. В кабинете директора заседал трибунал, в актовом зале и классных комнатах ждали арестованные, а прямо во дворе приговоры приводили в исполнение. Тела расстрелянных не убирали, а просто оттаскивали к забору и складывали штабелем.

Когда-то одно из красивейших зданий города, сейчас гимназия представляла собой жалкое зрелище. Выбитые стёкла, окна, заколоченные досками крест-накрест, покосившийся купол над центральным входом, чёрные отметины последнего пожара над окнами второго этажа. В здании буржуйкой отапливалось только помещение заседателей, арестованные вынуждены согреваться теплотой собственного дыхания.

— Моисей Фёдорыч! — первое, что услышал Григорий из классной комнаты, куда его втолкнул провожатый. Это знакомый голос Николая Бастрыкина. — А мы всё со Степаном гадали, приведут тебя сейчас, али только завтра.

— Так вы оба тут? — Протиснулся к мужикам Рогов. — А я вас на складе заждался. Вот пришлось провожатых нанимать. Правда, без прикладом по спине не обошлось, зато мы снова вместе.

— Горазд ты шутковать, Моисей Фёдорыч, — невесело усмехнулся Русаков. Мы ещё к обеду должны были вернуться, но человечку хорошему помогли, а она нам, а апосля нарвались на патруль. Повязали нас как гусей лапчатых. Э-эх... Вот ждём таперича, когда в распыл...

— Не плач, Стёпа, раньше времени! — подбодрил приятеля Рогов. — Живы будем — не помрём. Мы же не Бийские граждане, а даже совсем наоборот.

Так они балагурили, храбрясь друг перед другом. Между тем из классной комнаты выводили по пять человек для разбирательств.

Наши знакомцы попали в третью пятёрку, а когда шли по коридору под конвоем услышали знакомый сиплый голос:

— Мужики, а что это вы тут делаете? Чего вас под стражу взяли? Кто уголь будет в топку бросать? — голос рыжеусого машиниста с каждым словом набирал обороты.

— Да мы бы и рады... — замямлил Русаков. — Но тут, товарищ, такое дело... Арестовали нас сегодня утром и в каталажку кинули. Вишь, Петрович, под конвоем ведут... Сей момент на расстрел...

— Может у нас последняя в жизни минутка осталась, — подключился к товарищу Бастрыкин, а ты на нас лаешься. Не хорошо так, Петрович, не по-людски.

Конвойному надоело ждать, пока арестанты наговорятся. Он больно ткнул Русакова дулом винтовки в спину. — Двигай, дядя, хватит тут зубы заговаривать.

— Постой, мил человек, — Рогов схватил конвоира за рукав шинели. — Ты разве не слышал, что железная дорога говорит?

— Петрович, скажи ты этому неграмотному, что для паровозу кочегары нужны. — Он повернулся к машинисту.

А и скажу! — уже перейдя на крик, вопил машинист. — Не мне же, механику второго класса, уголёк в топку кидать. Пошли, мужики, со мной! — Он ухватил Рогова и Русакова за рукава и потащил в кабинет, где заседал трибунал. Конвоир пожал плечами и двинулся следом.

Через пять минут судьба снова повернулась к нашим друзьям светлой стороной. Комиссар 226 полка, услышав, что мужики не из Бийска, не стал долго рассуждать, махнул рукой машинисту и занялся следующей партией.

На улице, отойдя от трибунала на полверсты, Петрович повернулся к мужикам:

— С вас, парни, спирту четверть причитается. Мне же только один кочегар на тендере нужен, а я за вас троих поручился. Хорошо ещё, что среди этих,— он качнул головой в сторону, — никто не разбирается в паровозных премудростях.

— Извиняй, дядька, — с явным раскаянием в голосе, ответил Рогов. — Нет у нас ни спирту, ни самогону... Даже денег ни царских, ни ленинских, ни даже керенских... — он развёл руками.

— Ладно, вижу, парни вы честные, — вздохнул машинист. — Отдадите когда сможете. А сейчас быстрее на станцию. Нам ещё машину к перегону подготовить требуется. Мишка конечно подтапливает, но паровоз он, как лошадь, ухода требует. Как придём, быстренько его почистим и двинем. Завтра сюда ещё полк доставить требуется. Говорят супротив самого Кайгородова пойдут.

Русаков и Бастрыкин договорились, что будут работать посменно до Барнаула, а Гришан, немного подумав, решил остаться в окрестностях Бийска.

— Вы, ребя, шуруйте домой в Беспаловский. А я попробую Новосёлова догнать. Раз он в Улалу двинул, то всяко там задержится дня на три. Вот я его там и догоню. Надо и про завтрашнюю новость рассказать. Пусть мужики готовы будут тикать сверкая пятками до самого Китая.

К ночи приморозило. Чёрное огнедышащее тело паровоза стояло на первом пути готовое двинуться сквозь снег и мороз. В его дыхании слышна сдерживаемая мощь и сила. Громадные механизмы, со множеством движущихся частей, лязгая, поскрипывая и клацая, дышат какой-то нечеловеческой опасностью. Петрович в чистом кителе забирается в будку, смотрит на манометр. Давление — 15 атмосфер. Можно ехать. Помощник уже заправил топку углем и закрыл дверцы шуровки. Вода подкачена до отметки, сифон открыт, реверс переведён на «ход вперед», отпущен главный тормоз… Отпущен мальчик15. Открыт регулятор пара — У — Уу-у-у-у!!! — Разносится протяжный вопль. — Ш-ш-ш-ш-с-с-с-с... Сменяет его шипение и свист. Перрон погружается в белое облако, из которого через мгновение выплывает, лязгая тягами и рычагами, чёрное тулово с прожектором на дымовой коробке.

Григорий, обнявшись на прощанье с друзьями, отправился в темноту февральской ночи, надеясь найти в Усть-Катуньской деревушке место для ночлега.

...

(Посёлок Майма. Григорий Рогов)

Через три дня на закате усталый и голодный Гришан подходил к старинному русскому селу — Майме. Всё-таки пешком ходить по снегу тяжелее, чем по травке летом. Последнюю ночь он провёл в деревушке крещёных алтайцев Суртайке. Хозяйка избы, где он заночевал, подтвердила, что он движется точно по следу Новосёлова.

— Мужиков триста, может поболе, все верховые, да с санями тяжёлыми. Одеты справно, с ружьями да с шашками. — Рассказывала круглолицая с обветренными скулами и широкими чёрными бровями женщина. — У нас не останавливались, слава богу, наверное, прямиком до Маймы пошли.

Григорий уже приноровился к большим переходам, да и с погодой ему везло. Дни выдались хоть и морозные, но солнечные. В воздухе уже явственно ощущался запах близкой весны.

В Майме он встал на ночь в старой избушке, где хозяйствовала пожилая, как ему показалось, вдовая солдатка. Сказала, что звать её Лукерьей, что мужа забрали ещё в 1914, и с тех пор от него ни одной весточки не было. Деток, числом четверо душ, забрал сыпняк в прошлую ещё зиму. Осталась Лукерья одна одинёшенька.

Григорий в ответ тоже посетовал на тяжёлое военное лихолетье, на то, что сам потерял и жену и пятерых детей, а под разговор, попросил вытопить баню. Сил уже не было терпеть дорожную грязь.

— Топи, служивый, не беспокойся, дрова ещё у меня в хозяйстве имеются.

...

Григорий сидел на полатях, облокотившись о колени. Со лба, по носу, по усам, по опущенным вниз пальцам стекали крупные капли грязного пота. Запах прелого мокрого дерева, берёзовых веников и сухих трав дурманил голову. Григорий протянул руку, зачерпнул ковшиком воды и плеснул на камни. Тусклый свет керосиновой лампы померк в облаке пара. Когда пар немного разредился, сквозь марево он увидел светлое пятно женского тела. Лукерья бесшумно вошла в парилку и сейчас стояла перед мужиком абсолютно нагая. Такой худой бабы Григорию видеть ещё не приходилось. Она была так худа, что можно было легко пересчитать все ребра на груди. Тем более, что помешать этому не могли и поникшие титьки. Левой рукой она прикрывала лоно, а в правой держала распаренный веник.

— Что смотришь, будто бабы никогда не видал? — Усмехнулась она. — Да! Вот така я блядь! Стосковалась я по мужниной ласке, и не тебе меня судить. Давай, я лучше тебя веничком попарю. Ложись, Гриша, на живот...

...

Разбудил Григория грохот далёкого взрыва, настолько сильного, что с потолка посыпалась побелка. Он опрометью вскочил и как ошпаренный заскакал на одной ноге по горнице, никак не попадая ногой в штанину исподних. За окном чернела зимняя ночь. Который час определить совершенно не возможно. Лукерья сначала ойкнула испуганно, потом подтянуло одеяло до шеи, уставившись на «пляску», но быстро пришла в себя. А немного погодя уже не могла сдержать смеха.

— Что смеёшься, дурная баба? — Рассердился Григорий. — Помогла бы лучше. Уходить мне надо, неровён час, красные нагрянуть. И мне тогда не поздоровится, и тебе.

— Так ты ещё и трусоват? — Ещё больше развеселилась Лукерья. — А говорил Егорьевский кавалер... Спокойно, Гриша! Никто тебя здесь не знает. Сейчас чаю заварим, — она не опуская одеяла выглянула в окно, — поснедаем чем бог послал, и пойдёшь себе дальше. А рвануло то в Улале, это вёрст десять с гаком.

Григорий в ответ только зло сплюнул, но остановился. Уже спокойно натянул подштанники, галифе, гимнастёрку, подпоясался солдатским ремнём. Потом накрутил на ноги высохшие за ночь портянки, натянул сапоги, потопал ими по полу, прилаживая ноги, и вышёл на двор.

Через час попрощавшись с гостеприимной вдовушкой и оставив ей последнюю четвертушку каравая, Григорий зашагал в сторону волостного центра, надеясь узнать у брата все последние новости.

Не встретив на улице ни единой живой души, Григорий постучался в ворота Ивана Рогова. А ещё немного погодя братья уже сидели в горнице всё за тем же самым деревянным столом. На столе возвышается, сверкая латунью, новый самовар. Рядом плошки с вареньем из смородины, малины и черники. В отдельной миске белеет каймак. Полинка уже успела испечь утренний каравай. По всей избе витает сладкий аромат хлеба, мёда и смородинового листа. Петька занят вознёй с кошкой и котятами. Все при деле. Хорошо живёт младший Рогов.

— Новосёлов с Вязилкиным, почти неделю были в Улале — Иван с шумом прихлёбывает чай. — Мутили тут народ с каким-то опросом. Но не срослось у них. Нету в Улале типографии.

— Это ничего, листы лишь бы сохранили, а типографию я им найду, — Григорий не разделяет настроя брата. — Говоришь, что вчера только снялись? И куда отправились, не слыхал?

— Рассказывали в подпитии, что имеют они цель все крупные волостные центры обойти и везде такие опросы провести. Поэтому сейчас движутся к Шебалино. Должны бы сегодня к вечеру в Усть-Семе быть. Если ты сейчас рванёшь, то завтра там и застанешь, им же в Усть-Семе день то надо будет остановиться, чтобы хоть лошадкам отдых дать. Лошадки они ж не люди, без отдыху работать не могут...

— Тут утром что-то рвануло... — Вспомнил Григорий. — Не слышал, что это за шутиха? Может, красные уже в Улале? Я, правда, пока к тебе шёл, никого не встретил.

— Ванька Новосёлов, когда у меня гостил, что-то такое говорил, — немного помолчав отвечал Иван. — Сур-прыс, вот! Сурпрыс, говорил, оставит для краснюков. Вот, думаю, что этот сурпрыс, наверное, и сработал. Теперь остаётся ждать мести чекистов.

— Эх, мне бы коника... — вздохнул Григорий. — Но не на что купить, и не на что сменять. А за Новосёловым целый полк отряжён и вчера вышел из Бийска. Нельзя ему больше задерживаться. Три тысячи сабель против его пяти сотен, это как медведь против собаки. Не сдюжит Ванька и хорошую идею загубит. Чёрт! Мне бы лошадку.

— Григорий, чёрт с тобой! — решается Иван. — Бери моего Воронка. Дело, наверное, действительно важное, но только, ради бога, береги. Не загоняй, корми, чисти... Если прямо сейчас решишь ехать, то средней рысью до Карлушки, там первый привал сделай. Потом можешь с рыси на галоп перейти, только недолго. До Манжерка. В Манжерке покормишь. Овса я тебе тоже дам. Дальше сам посмотришь, как конь идти будет. Часов за шесть до Усть-Семы дойдёшь. Лишь бы волки не напали. От них не отобьёшься. Эти твари в нынешнюю зиму к человечине привыкли. Ни огня, ни палок не боятся. Гонят хоть пешего, хоть конного. Если днём не так страшно, вот ночью, стаей окружат, и кранты...

— Ванька! Ты настоящий брат! — перебил поток поучений Григорий. — Клянусь, сделаю всё, что смогу, чтобы Воронка твоего соблюсти. Чем хошь клянусь!

Уже в полдень Григорий добрался до старого тубаларского зимовья Соузги. Воронок нёс Григория, не чувствуя усталости. В Соузге местные охотники сообщили, что в районе Чемала и Элекмонара видели какой-то вооружённый отряд. Был слушок, что какое-то алтайское партизанское воинство расположилось в районе Каракольских озёр на месте древней столицы Джунгарского царства. Григорий решил не отвлекаться на посторонние темы, но взял на заметку.

Уже вечером этого же дня в глубокой темноте справой стороны тракта показались тёмные силуэты изб Усть-Семы. Григорий спрыгнул с Воронка, взял его под уздцы и отправляется в посёлок пешим. В первом же дворе услышал до боли знакомые голоса, но сразу имён вспомнить не смог. Мужики, весело матерясь, были заняты заготовкой дров. С уханьем садили колуном по чурбакам, раскидывая их на поленья. Звенела двуручная пила, распуская бревно на чурбаки. Работа нетяжёлая, но приятная, не даром царь-батюшка Николай Александрович любил дровишки поколоть.

— Здравы будьте, мужики, бог в помощь, — крикнул зычно Григорий подойдя к заплоту из жердей. — Не из Новосёловских ребят будете?

— И тебе не хворать, — отвечает самый низкорослый казак. — А Иван Панфилыч и в самом деле наш атаман. Ты его знашь что ль?

— Ещё как, — усмехнулся Григорий, — отвезти к нему сможешь?

— Постой, паря, что-то мне твой голос знаком, — вдруг встрял в разговор худощавый высокий парень с родимым пятном над губой. — Да и личность мне твоя знакомая. Ну-ка, сними-ка папаху, будь такой добрый.

— А так не узнаёте, архаровцы? — Рогов стянул с головы папаху, подставляя голову свежему февральскому ветру. — Вы ж в отряде Белокобыльского Максимки числились?

— Вот так дело! Это же сам батька Гришан! — закричал высокий. — Восстал из мёртвых! Не уж-то ты, батька? Сам? Ну, теперь краснопузым точно конец.

Все толпившиеся во дворе мужики сгрудились у плетня. Всем хотелось пожать руку народному заступнику, легендарному партизанскому командиру Григорию Рогову.

20. С НАШИМ АТАМАНОМ НЕ ПРИХОДИТСЯ ТУЖИТЬ

(Окрестности села Элекмонар)

Почти по-весеннему светит солнце. Жуланчики16, снегири и свиристели облепили кусты прошлогодней рябины. Голодно в конце зимы в горах. Зато сердце полнится надеждой на приход новой весны, на то, что зима вот-вот закончится, что снова вокруг забурлит за пенится зелень урмана. Отряд Новосёлова почти миновал Эликманар17, когда Вязилкин услышал из кустов негромкий свист.

— Эй, свистун, ты кто? — шёпотом спросил он, склонившись с седла к большому сугробу нависшему над тропой, бегущей вдоль тракта со стороны Эликманара.

— Моя тот, кто твоя нужен, — раздался шёпот из-за сугроба. — Иди сюда. Там моя твоя говорить будет.

Вязилкин махнул рукой, привлекая внимание Новосёлова. Тот повернул голову в его сторону. Потом он спрыгнул с коня и увидел перед собой невысокого щуплого алтайца в лёгком летнем полушубке. Тот сидел на корточках, глядя снизу вверх на Вязилкина.

— Садися тут... Моя узнать... Твоя с Новосёлом нам помогать осенью. Моя может вам помогать... — по-русски алтаец говорил плохо, Ивану пришлось приложить некоторые усилия, чтобы его понять.

— И как ты, батыр, хочешь нам помогать? — усмехнулся Вязилкин.

— Смеяться не надо, — поднял глаза старик, — ты моя послушай, моя есть, чем помочь. Скажи сначала твоя капитана, чтобы остановился. Они и ты пусть со мной пойдут. Вас один кижи18 видеть хочет. Много важного сказать хочет.

— Тогда жди, я в голову колонны метнусь. Командир наш там сейчас. Не обещаю, но просьбу твою передам. — С этими словами Иван пустил коня в намёт и, вздымая копытами снежную пыль, рванул вдоль Катуни.

— Командир, — обратился он уже через минуту к Новосёлову, — тут какой-то алтаец, говорит, что нам остановиться срочно нужно. Ещё говорит, что с нами какой-то важный человек говорить хочет.

— Думаю, что задерживаться нам не стоит. Гайлит может оставить в Улале батальон для экзекуций, а всей массой рвануть за нами. — Новосёлов на минуту задумался, теребя длинный ус. — О! Идея! Мы всем нашим войском свернём в распадок Элекмонара и поднимемся на дневной переход. Ночь переночуем у костров. Мороз сейчас не такой собачий, перетерпим. И от красных спрячемся, и с алтайцами покалякать сможем без лишней суеты.

Через час все пять сотен анархистской армии уже поднимались вдоль журчащего среди округлых синих сугробов Элекмонара. Сам посёлок остался на противоположном берегу и был риск, что кто-то из его жителей сможет донести красноармейцам. К тому же чуткие кадырчы19 громким лаем оповестили всю округу о незваных гостях. Одна надежда, пронесутся красные конники по Чуйскому тракту по Семе на Чергу и Мыюту, а не свернут на Чемальский тракт, который упирается в непроходимые бомы20 Еланды.

К вечеру отряд поднялся до тубаларского улуса Четкир. Коней пустили на тебенёвку21, копытить сухую траву из под снега. Кроме травы отсыпали в торбы овса из запасов. На одной прошлогодней траве коняшка далеко не пойдёт.

В Элекмонар послали взвод бойцов с бывшим парторгом Бийского ревкома во главе. Шацкий Георгий Саввич принял самое активное участие в «плебисците», что устроил Новосёлов в Бийске. Ему по душе пришлась идея по-настоящему народной советской власти. Понимал он и то, что большевики такого позволить не могут, поэтому добра от них не ждал. В Элекмонаре Шацкий собрал общий сход и по-простому, по человечески попросил у мужиков не рассказывать, что мимо них проходил отряд партизан.

— Обещаем вам, товарищи крестьяне, что поможем решить ваши проблемы с местными калмыками, — Шацкий вдруг вспомнил, что у местных русских поселенцев были неурядицы по пахотным угодьям с тубалараским сёоком выше по течению речки Элекмо-нарки. — Мужики, мы за справедливость, прежде всего, а цвет знамени нас не волнует.

— За справедливость, говоришь? — Василий Лебедев председатель поселкового совета вышел на шаг вперёд. — Все ноне за справедливость. Видали мы и Сатунина, и Кайгородова, и много кого ещё за последние лета. Все обещали справедливость и просили хлеба, лошадок и прочей помощи. Мы, конечно, давали... А куды против оружия деваться? Вот у вас тоже винтовки с шашками...

— А мы у вас ни хлеба, ни другого провианта не просим, — возмутился Шацкий. — Завтра здесь будет проходить полк Красной Армии, им нужен Кайгородов. Мы вас просим только не говорить, что нас видели. Это всё! Но если вы боитесь, то давайте я с десятком бойцов у вас погощу и сам поговорю с красными.

— Умеешь ты уговаривать, — нахмурился Лебедев, понимая, что супротив десятка вооружённых бойцов с вилами и топорами не попрёшь. — Только давай ты коней спрячешь, да в крестьянские зипуны своих ухорезов переоденешь.

Новосёлов правильно рассчитал, что парторг уездного ревкома его не подведёт.

Пять сотен бойцов в маленьком Четкире разместиться не могли, поэтому Новосёлов решил ночевать в поле у костров. К тому же так меньше вероятность быть захваченными врасплох.

Партизаны разбились на компании, приволокли из тайги сухие валежины, сложили из них нодьи и занялись приготовлением простого походного хавчика. Нодья кроме того, что долго горит и даёт направленное тепло, хороша ещё и тем, что малозаметна. Только дым может выдать такой костёр, но в темноте горной ночи дым виден плохо. Партизаны в ожидании вечеряли прихлёбывая кулеш из котелков, глотали обжигающий взвар. Утолив голод, затягивали потихоньку протяжную песню.

Новосёлов, Вязилкин и Правда тоже сидели напротив нодьи и подтягивали «Чёрного ворона».

Вдруг по сугробу скользнули быстрые тени и в костровую яму мягко соскочили две приземистые фигуры. Оказавшись рядом с костром, гости повернулись лицом к огню. Долгополые бурые шубы делали мужиков похожими на медведей, но скуластые улыбающиеся лица говорили о добрых намерениях.

— Дякшилар, дякши дядарба! Кандый дюрер? — Вежливо обратились они к сидящим. — Доброй охоты, уважаемые! Как ваше здоровье?

— Быйан болзын! — ответил Правда, хорошо понимавший по-алтайски и даже знавший несколько распространённых фраз — Спасибо на добром слове, но давайте всё-таки по-русски. Вы же по-русски понимаете, а у нас ваше наречие мало употребительно.

— Дякши! — согласно кивнул старший из двух гостей. На морщинистом лице его светилась улыбка — Хорошо, будем по-русски, тем более я в Петербурге учился, спутнику моему переведу всё, что требуется. Рад приветствовать таких славных батыров на земле будущей Каракорумской республики.

— Ух ты! Аж в самом Петербурге? — не сдержал удивления Новосёлов. — Как же тебя беднягу с родных гор да в такую дыру занесло? К слову, я — командир этого войска. Новосёлов моя фамилия. Звать можно Иван Панфилович. Ты кто таков будешь? Как тебя величать? И товарища назови. — Он поднялся с бревна, сделал шаг в сторону гостей и протянул руку в приветствии.

— Я председатель совета коренных народов Ойротии, Кузнецкой и Минусинской земель и Урянхая тоже, а зовут меня Эркэ Гуркэ Чорос или Гуркин Григорий сын Ивана, это если по крещению. А этот молодой и отважный воин Акча из рода Мамак. Он плохо по-русски понимает, но зато стреляет хорошо.

— Слышал я про тебя, Григорий Иванович, слышал, — пожал руку Гуркину и Николай Степанович Правда. — Ты, кажись, единственный алтайский художник? А как докатился до политики? И что ты там про «курурум» какой-то говорил?

— Как говориться, если ты не займёшься политикой, то политика займётся тобой. — Усмехнулся Гуркин. — Я предлагаю перейти от приветствий к обсуждению текущего момента. Про Каракорум я обязательно вам расскажу.

— Так мы с тобой старые знакомцы! — Новосёлов вспомнил, как в ноябре они уже встретили странную компанию алтайцев, сбежавших от чекистов. Он ухватил Гуркина за рукав шубы и повлёк в сторону аила. — Вот и снова нам с тобой встретиться довелось. Как я тебе и обещал. Судьба, знать, у нас такая.

— Да, прав ты был, Иван Панфилович, — усмехнулся Гуркин. — Мы тогда чуть не погибли, хорошо, что в тайге встретили мальчиков Сыгыра. Арча один из них. Они, конечно, не ангелы, и в крови они по шею, но воевать научились.

— Что не ангелы, это даже хорошо, мы тоже не святые и крови на нас столько, что не отмыться. Важно, что поняли мы некоторые простые в общем-то вещи. Стараемся больше кровь не лить и жизни никого без крайней надобности не лишать.

Шестиугольный бревенчатый аил отапливался большим костром в центре. Снега в нём не было. Зато пол засыпан чистым речным песком. Вдоль стен стояли топчаны и сундуки с нехитрым пастушеским имуществом. Хозяева благоразумно согласились погостить у соседей, оставив собственное жилище для высоких гостей.

Новосёлов, Правда, Гуркин и Арча расселись вокруг костра на деревянных топчанах и закурили. Струйки табачного дыма рисовали в тёплом воздухе замысловатые узоры.

— Иван Панфилович, — Гуркин положил руку на плечо Новосёлову. — У тебя под рукой пять сотен сабель, я правильно посчитал?

— Когда успел... — удивился такой проницательности Новосёлов. — Вы же в темноте пришли, мы уже рассупонились, тут хрен посчитаешь.

— У скал и деревьев тоже есть глаза и уши, — хитро прищурился алтаец. — Разведка у нас работает. Охотничья почта передала о вас вести, когда вы только из Улалы выходили. Поэтому нам считать и не нужно. Значит у вас пять сотен и у нас три сотни. Приличное войско получается. А под рукой такого славного батыра, как Новосёл, мы сможем обороняться в горах хоть до лета. Летом же в России наступят такие события, что Москве будет совсем не до наших гор.

— Оно может и так, — Новосёлов вернул Гуркину похлопывание. — Восемьсот бойцов, со знанием местности, с отличной разведкой и неплохим вооружением это сила. Есть только одна беда, практически не разрешимая. Патроны для винтовок и пулемётов брать негде. Особенно если сидеть в обороне. Зато у нас есть оружие гораздо более мощное, чем ружья, пушки да пулемёты.

— Что ты имеешь в виду? — Гуркин заинтересовался.

— Что имею, то и введу... шутка, если кто не понял, — усмехнулся Новосёлов. — Ты про то, как мы Бийск из красного в чёрный превратили, слыхал?

— Читал в «Серпе и молоте», не очень понял, для чего вам это нужно. Позже расскажешь. Я тебе сейчас нашу мысль попытаюсь донести.

Легенда племени народа теле гласит, что когда-то может тысячу, а может больше, лет тому назад в этих местах стоял великий город. Назывался он Каракорум и был столицей великого Зунгарского государства, что простиралось от Тибета до Оби и от Алтая до Байкала. Но прошли времена величия и подступили орды жестоких завоевателей с востока, севера и запада. Великий хан ойротов Оруг Тэмур отступил в столицу. Он надеялся провести время среди труднопроходимых гор, собрать ойротские рода и через год разбить неприятеля. Судьба же сыграла с ним и с жителями города злую шутку. Предводитель халха-орды Мандухай-Сайн-Хатун сумел преодолеть горы и реки и совсем уже спустился по Катунь-реке до Каракорума. Тут Небесная Дева Окон Тенгри пришла на помощь своим детям, подняла долину Каракола, а город исчез под синими водами одного из Каракольских озёр. Так остался великий город ойратского народа только в этой древней легенде. Так это было или иначе сейчас уже никто сказать не может, но только рассказывают пастухи что в ясную безоблачную ночь можно разглядеть сквозь воду самого большого озера смутные очертания стен и башен.

Где-то здесь мы и хотим возродить столицу нового алтайского государства, объединяющего племена и рода ойратов, русских, кузнецких и минусинских татар, урянхаев и казаков кузнецко-колыванской и бухтарминской линий. — Закончил рассказ Гуркин.

— Ну вы размахнулись! — с иронией в голосе откликнулся Новосёлов. — Ничего у вас не выйдет.

— Почему это? — Гуркин верит в силу национальной идеи.

-Хм-м, — Новосёлов невесело хмыкнул. — Потому это. Давай посмотрим без прикрас и легенд. Как оно есть на самом деле. Какие шансы за то, что страна сможет существовать?

— Давай посмотрим. — Гуркин уверен. Зимовка совместно с батырами Сыгыра вселила в него уверенность в то, что всё получится. — Самое главное — у всех народов населяющих наши горы есть горячее желание жить свободной жизнью.

— Желание это мало.

— Все народы Алтая — отважные воины. У каждого племени найдутся славные батыры готовые отдать жизнь за свободу родного края.

— Это ещё ни разу не спасало ни один народ. Хотя звучит сильно.

— Важно ещё то, что у нас много труднодоступных мест, а значит легко уходить от преследования. Ещё у нас мало, что можно взять. Поэтому любой противник будет сомневаться, стоит ли тратить силы только за тем, чтобы завладеть тайгой и горами.

— Вот это уже здравая мысль! — кивнул Новосёлов. — Если удастся показать, что захват будет стоить дорого, по сравнению с тем, что те же красные или китайцы получат, тогда может быть что-то и получится. Вот только я сильно сомневаюсь, что согласятся казаки жить с, как они вас называют, калмыками. Да ещё и служить под их началом.

— Я думал над этим вопросом. Знаешь, кто мне решение подсказал? Сырык! Он мудрый воин. Не думай, что он способен только с безоружными воевать.

— Да бог с ним! Говори не томи, какое решение? — Новосёлов даже привстал от любопытства.

— Совсем простое! Надо чтобы казаки в нашей стране были главными по обороне. Раз они от рождения созданы для войны, то пускай и отвечают за этот важную и необходимую часть жизни.

— Ну, даже и не знаю. — Опять засомневался Новосёлов. — Всё-таки казаки народ чудной. Помнишь, как они с красными в прошлом лете воевали? Самое большее, на что их хватало, это собственную волость пограбить. Местных коммуняк перерезать. Чуть до серьёзного столкновения дело доходило, они и лапки кверху. Я бы оборону бывшим белякам-колчаковцам поручил. Были же на государевой службе и алтайские офицерики?

— Значит ещё подумаем, — внезапно Гуркин прервал разговор, прислушиваясь к звукам доносившимся с улицы.

Двери аила внезапно распахнулись, впуская в душное помещение волну морозного свежего воздуха.

— Здорово, орлы горные да таёжные! — голос батьки Гришана Новосёлов узнал сразу. — Сидите тут, мозги прокоптили совсем, наверное. Дыму то, дыму.

Он, наконец, вышел из сумрака на свет костра, едва освещавшего лица «вождей». Холодный воздух добавил силы огню, и яркие языки пламени резко осветили аил. На брёвнах стен заплясали причудливые тени.

— Гляди-ка! Сам Григорий Фёдорович к нам на огонёк пожаловал, — Новосёлов поднялся на встречу и раскинул руки для дружеских объятий. — Ты какими судьбами на нас вышел? Мы вроде бы хорошо спрятались. Мужики в Элекмонаре тоже под надзором остались. Да и обещали никому не говорить.

— Так они и не говорили! — хохотнул Григорий. — Я просто с Саввичем в этом самом Элекмонаре нос к носу... На память ещё не жалуюсь, враз его и узнал. Он меня тоже не забыл. Ну и дальше понятно.

У меня для вас мысля есть о-о-очень ценная, только я бы для начала в глотку чего-нибудь закинул. Последние сухари у Саввича и догрыз. Думал, быстро вас догоню, но часа четыре гнался. Оголодал чой-то.

— Батька! — возмутился Новосёлов. — Так не пойдёт, успеешь ты пожрать. Сей же час скомандую, чтоб кулешу принесли и самогону. А ты давай рассказывай, что удумал.

...

(Окрестности села Шебалино. Атаман Кайгородов)

Февральская позёмка бросала острые крупицы снега прямо в лица несущихся галопом казаков. На густые брови надвинуты лохматые папахи. Морозный воздух вышибает слезу из глаз. Но и радостно на душе казака нестись так во весь опор на встречу судьбе.

Многоголосое — А-а-а-а-а-а! разносится по узкой пойме Семы и отражается от снежных сопок сжавших этот коридор по дороге к Шебалино.

— Сотня! — сквозь свист ветра доносится смазанная команда есаула. — Шашки-и-и! Вон! Руби краснопузых! — Сотник от себя добавил не по уставу.

Лёгкий шелест стального жала, скользящего из ножен. Рука с шашкой ушла в замах за плечо. Казак приподнялся в стременах. Встречный всадник ощерил пасть в зверском крике в досягаемости, шашка упадёт ему на правое плечо и пойдёт кровавая потеха. Но красный боец резко осаживает коня, разворачивает и, с маху вонзив шпоры под бока, несётся прочь. Азарт погони заставляет казака нестись за ним следом. И тут справа откуда-то из-за крайних изб на встречу несётся свинцовая метель пулемётных очередей. Она мешается с метелью снежной. Лошади и всадники телами ловят пули вперемежку со снежными хлопьями. Фланговая пулемётная засада — страшная штука. Лёд реки всё гуще окрашивается розовым.

Первые ряды атакующей казачьей лавы скошены подчистую. Смяты и замыкающие лаву урядники и трубачи. Сжаты свинцовым серпом. Всадники, следующие за ними, не успевшие вкусить смертоносного азарта погони, разворачиваются для отхода, но пулемёты собирают обильную жатву и среди них. Близко, слишком близко посёлок к речному ледяному руслу.

Наконец всё, что осталось от конного войско атамана Кайгородова опрометью несётся вверх по льду Семы, стараясь как можно быстрее выйти из-под огня. Потери чудовищны.

Эскадроны красных бросаются в погоню, теперь уже азартом смертного боя охвачены они. Полк «Красных орлов» преследует кайгородовцев, стараясь порубить как можно больше. Кони тоже охвачены азартом преследования. Хватают зубами убегающего противника за ноги, а лошадей за крупы. Клочьями летит по сторонам пена с разгорячённых конских тел. Тела раненых и убитых падают на лёд или зацепившись за стремя тянутся за обезумевшей лошадью.

Через час всё кончено. Из полутора тысяч сабель, что вышли из Кош-Агача, большая часть погибла в этой смертельной атаке, часть вместе с самим атаманом попала в плен к красным, и только трём или четырём сотням удалось уйти в урочище Туюка.

Янис Гайлит лично участвовал в разгроме. Рубить, конечно, не рубил. Но это по его плану была организована пулемётная засада, после того, как разведка сообщила, что утром Кайгородов выйдет из Елани, чтобы к обеду быть в Шебалино. Разведка доложила, что в Кош-Агаче, Онгудае, Кызыл-Таше и прочим мелким посёлкам по Чуйскому тракту им проведены «свободные выборы». Поэтому Гайлит был обрадован, что знаменитый атаман Алтайской Сечи попался ему в руки целым и почти невредимым.

Вот только удовольствия откровенной беседы Кайгородов комдиву не доставил.

— Вы же меня всё равно шлёпнете. — Развязно заявил высокому начальству пленный есаул. — Так чего же мне перед вами спину гнуть, да развлекать вас рассказами. Всё равно скоро придут сюда китайцы и вырежут вас всех и русских, и алтайцев, и казахов. Слыхал, начальник, что китаёзы уже стотысячное войско в Цаган-Нуре размещают? Нет? Вот твоя хвалёная разведка способна только с партизанами воевать.

— Посмотрим, как ты заговоришь после ночи в арестантской избе. Не околеешь, так глядишь и разговорчивее будешь. — Гайлит изобразил на лице полное спокойствие. — Уведите арестованного.

На самом деле сообщение о огромной китайской армии не на шутку встревожило краскома. Про сто тысяч атаман, ясно дело, соврал, но даже в десять раз меньше — это тоже очень серьёзно. Похоже, серьёзная опасность нависла над многострадальной Российской республикой. Китайское наступление со стороны Алтая грозит потерей хлебных районов страны. Кроме того может быть утрачен Бийска, а Барнаул, Кузнецк и Новониколаевска окажутся под ударом. Это серьёзная угроза потери участка «Транссиба» и возобновлении гражданской войны в Сибири. Об этом надо в Москву сообщать как можно скорее.

— Аркадий, пойдём-ка друг мой, поговорить надо, — Гайлит приобнял за плечи комиссара дивизии Аркадия Данилова. — Кайгородова давай подержим в сарае до утра, может он ещё что дельное вспомнит. Расстрелять мы его всегда успеем. А нам с тобой важную вещь обсудить требуется. И зови командира «Красных орлов».

— Давай, Янис Петрович, почему бы и не поговорить, — не стал уклоняться комиссар. — Атаман от нас никуда не денется. Можно и завтра шлёпнуть, а можно и послезавтра.

...

На кратком военном совете решено прекратить дальнейшее движение на юг. Для Сибревкома составить депешу о полной и окончательной победе над кулацко-эсеровскими бандами и казачьей повстанческой армией Кайгородова. Про опасность вторжения китайских правительственных войск решили сообщить отдельной телеграммой. Для этого отдать приказ по дивизии о возвращении в Бийск.

В пустом обледенелом сарае ждали своей незавидной участи попавшие в плен казаки. Пленных немного, поэтому согреть воздух дыханием они не могли. Почти все они изранены. Тяжёлые метались в горячечном бреду, издавая громкие стоны.

Есаул посидел какое-то время, потом поднялся и подошёл к двери. В щели тянуло морозным воздухом.

— Эй! Служивый! — Кайгородов прислонился лбом к обледенелой двери сарая. — Служивый! Мне бы по нужде...

— Терпи, твоё благородие, до утра недолго осталось, — отвечает молодой насмешливый голос. — Всё одно, тебя в распыл пустют.

— Ну, мочи же нет терпеть! — Взмолился есаул. — Ну, будь же ты человеком! Совсем уже в своёй совдепии стыд и срам потеряли.

— Ссы в штаны, — продолжал издеваться караульный. — Теплее будет.

— А если я тебе одну тайну открою? — вдруг пришла в голову Кайгородова спасительная мысль.

— Каку ещё тайну? — в голосе красноармейца послышалось любопытство.

— Ты же хочешь хорошо жить?

— Кто ж этого не хочет... — Только деньги можешь даже не предлагать. Не стоют эти бумажки в наше время ничего.

— Да не про деньги речь, служивый, — Кайгородов понял, что у него появился шанс. — Я могу рассказать тебе, где золото спрятано. Мне терять уже нечего, а ты не в эту зиму, так в следующую придёшь на Туекту и заберёшь, сколько нужно. Там много.

— А как я узнаю, где там на Туекте копать?

— Дык, я же тебе расскажу! Чудак человек! Но только после того, как ты меня по ссать выведешь, и пообещаешь выводить сколько потребуется.

— Нет! Так не пойдёт. Ты мне наплетёшь с три короба, я через год приеду, а там и не будет нифига!

— Мужик, ну я ж не много прошу! Ты же ничего не теряешь, — Кайгородов всё сильнее затягивал паутину соблазна. — Тебе надо всего-то вывести меня до ближайшего сугроба и обратно привести.

Так они препирались ещё какое-то время, пока второго караульного не осенила светлая мысль.

— Ладно тебе Петруха, своди его до ветру. Может последний раз в жизни человек поссыт. — Захохотал он. — Всё равно же он тебя не попортит. У тебя, вона, ружо, а у него руки то связаны...

— Эй, есаул, а твово золота то, на всю нашу команду хватит? — Петруху вопрос золота всё-таки заинтересовал.

— Хватит-хватит, ещё и останется, — Кайгородов почувствовал слабину. Там у меня пудов десять и в цацках, и в монете. Давай, выводи уже, мочи нет терпеть.

— Брешешь, поди, про десять пудов то?

— Если не проверишь, так ведь и не узнаешь. — Ну, мужик, ну выпусти, ну...

Снаружи раздался громкий шёпот. Команда караульных советовалась меж собой.

— Надо рискнуть, Петь! — Старший сиплым голосом агитировал за авантюру. — Когда ещё судьба такой фарт выкинет. С таким богатством мы легко через Китай пробьёмся. До моря дойдём, там на пароход и весь мир будет наш! Такие деньжищи сами в руки...

— А если наврёт этот бандюган? Ты на его личину посмотри, ведь истинный душегуб. Обманет, зарежет и глазом не моргнёт.

— Ха! Думаешь мы с тобой, или вон Саныч лучше на морду лица? — Старший опять заржал, правда, тоже шёпотом. — Если нет там ничего, то шлёпнем его при попытке к бегству и всех делов. А комиссару скажем, что погнались за сбежавшим, испугались, мол, что если упустим, он нас под трибунал, и всё такое.

— Думаю, тогда лучше будет есаула то с собой забрать. Без него мы точно ничего не найдём.

Наконец, дверь сарая приоткрылась.

— Выходь, твоё благородие, только быстро.

Кайгородов поёживаясь в бекеше вышел во двор. Ветер продолжал хлестать по лицу градинами жёсткого и острого снега.

— Порты ты мне стянешь? А может и хуй подержишь? — Начал было снова шутковать, но тут же получил прикладом по шее. — Это шутка, чудило! Руки мне тогда развяжите, ироды. Как мне с завязанными то руками?

Стоило Петрухе наклониться и немного ослабить веревки на руках есаула, как тот ловким движением завалился на снег, увлекая караульного за собой.

— Чёрт, скользко тут у вас, — сказал он и тут же припечатал крепким лбом Петрухе по носу. — Н-н-на, получай — пробормотал он и прикладом, выхваченной у караульного «Мосинки» заехал подбежавшему напарнику прямо в лицо. Удар так силён, что в тишине зимнего вечера отчётливо слышен треск ломаемых лицевых костей.

— Мужики, кто в силе, давайте этих в сарай, а сами тихо, но быстро ходу отсюда. — Кайгородов сунул голову к товарищам по несчастью. — Тяжёлых брать не будем, всё равно они до утра на морозе не протянут, а нас с ними на горбу завтра утром и поймают.

С полдюжины тёмных фигур в сумраке безлунной ночи бесшумно миновали старинное село Шебалино и аккуратно, след в след, двинулись по тропе протоптанной бабами, таскавшими из Семы воду для хозяйства.

Через два дня обмороженные, голодные и злые казаки во главе с атаманом вышли к окраине Чемала. Позади тяжелейший переход через заснеженный Семинский гребень. Боясь замёрзнуть насмерть мужики шли без долгих остановок, делая привалы лишь для того, чтобы дать мышцами небольшую передышку.

Громкий лай сбежавшейся своры кадырчей звучал музыкой в ушах спасшегося от гибели отряда. Кайгородов с запавшими глазами , дико блестящими из чёрных провалов глазниц начал изо всех сил тарабанить в первую же избу.

— Хозяева, открывайте быстрее! — он старался говорить как можно более нагло. — Ну, быстрее шевелитесь, что как мёртвые сидите там у себя в избе. Мы люди государевы, нам рассупониваться некогда!

Двери им открыл седой как лунь старик в наброшенном на домотканую рубаху старом армяке и огромных залатанных пимах.

— Ну чего вам надоть, охальники, государевы, блядь, люди, — начал старик грязно ругаться. Вот ужо соберутся батька Гришан с помощником своим Новосёлом, да выебут вас во все дыры.

— Ты, старик поосторожнее! — Осадил его Кайгородов. — Ты почто это Рогова с Новосёловым помянул? Один же убит, а второй неизвестно где... Ты дед, нас в избу то приглашай, не то мы сами войдём.

— Я то вас пущу, куды я денусь? Стар я уже с вами бузовать, — дед сделал шаг назад. — Это вам про Гришана не известно, а нам тут в Чемале давно уже всё известно.

— И что? Не уж то жив бандит?

— Сам ты бандит и царство твоё бандитское. Здесь он. В верховьях Элекмонара у алтайцев сидит. Лета ждёт, да силы копит. Вот придёт лето, соберут они войско калмыцкое, соединят силы с атаманом Кайгородовым и дадут вам, красным бандюганам, жару. С ними и казаки пойдут, и кержаки и рудокопы с заводов Колыванских... Весь Алтай поднимется. — Чем дальше, тем грознее расходился старый дед.

...

Еще через день Кайгородова встречали предводители крестьянско-инородческого воинства.

21. ПОЭЗИЯ РАБОЧЕГО УДАРА

В полумраке недавно построенного аила огонь костра освещал суровые мужские лица. Азиатские с низким переносьем и монгольской складкой в уголке века принадлежали Григорию Гуркину и старому Каначаку. Славянские, с пышными усами и бровями, прямыми носами и крепкими бритыми подбородками — Новосёлову и Рогову. Чёрная как смоль кучерявая бородища на скуластом лице — Александру Кайгородову.

Мужики уже давно сидят вокруг костра, передавая друг другу самодельные карты и схемы. С самого утра идёт большой совет. Всех собравшихся объединяет одно — желание жить и трудиться свободно на своей земле.

— Я, когда с латышом этим, как там его? Да, с Гайлитом, будь он неладен! разговаривал, — в который раз повторял Кайгородов, — захотел вдруг его припугнуть. Ага! Сказал, что и моих сил за мной множество и китайцы собирают войско в сотню тысяч штыков, чтоб со стороны Алтая вдарить по Сибири. Так показалось мне, что Гайлит этот в брехню поверил! Не про казаков, конечно. Казаков они уже давно за сурьёзну силу не держат. Бивали они нас многажды. А вот на счёт китаёз, верное дело, в Москву будет сообщать.

— Если в Москве поверят, то ещё войско пришлют, — предположил Новосёлов. — Нам тогда туго придётся.

— Не спеши Иван, — задумчиво протянул Григорий. — Забыл разве, что у них проблемы в Ишимском крае? Большевикам сейчас с китайцами сориться не резон. Слышал я, они год назад за Байкалом сколотили Дальневосточную республику, чтобы от япошек защититься. Сдаётся мне, что есть у нас шанс, особливо ежели мы им немного подмогнём.

— Вот уж не согласный я коммунякам помогать! — Недовольно проворчал Кайгородов, затянувшись махорочным дымом. — Сегодня ты им помогашь, а завтра они тебя в распыл. Знамо дело! Ты же, Григорий, на эти грабли наступал. Али забыл?

— Такое не забудешь, — Григорий помахал перед лицом ладонью, разгоняя облако дыма — приголубили они меня тогда крепко.

— Вот и я про то! Помогать большевикам, что себе верёвку на шею самому надевать. Нет! Я в таком деле не участник! — Кайгородов разошёлся не на шутку.

— Петрович! Ты совсем шуток не понимашь? — Попробовал урезонить казака Новосёлов. — Шутка у батьки така!

— Коли шутка, тада пущай... — Кайгородов пригладил чёрный чуб и склонился к огню за новым угольком. — Пускай тада рассказыват, как он помогать хочет. А мы уж обмозгуем.

А поможем мы им так, — Рогов упёрся локтями в колени. — Мы выкрадем кого-нибудь из большевистских начальников! И потребуем, чтобы вывели войска с территории Змеиногорского, Бийского, Кузнецкого, Минусинского уездов, а также земель алтай-кижи, кузнецких и минусинских татар и урянхайской земли.

— Ну, ты и размахнулся!

— А чего мелочиться! — Рогов усмехнулся в усы. — Как раз эти земли отделяют русскую Сибирь от китайцев с монгольцами.

— Точно! — Встрепенулся Кайгородов. — В Монголии сейчас Унгерн с теми же китайцами воюет. Я его знаю, вояка справный. И воюет хорошо, между прочим. Жаль, что с ним вам не по пути. Он царём хочет стать, хоть и монгольским. А вы царей не жалуете.

— Мы на Монголию не претендуем. Пускай там хоть царь-государь, хоть кесарь-амператор. Лишь бы с китайцами воевал.

Гуркин встал и начал мерить аил широкими шагами. Он явно разволновался. Его по-монгольски узкие глаза даже заблестели в полумраке.

— Григорий Иванович, тёзка, ты чего всполошился, — обернулся к нему Рогов. — Или мысля какая никак не родится?

— Ты ж, батька, мои мысли сейчас озвучил. Я с этой идеей ещё пару лет назад к белым подкатывал. Меня за них в камеру упекли. Красные тоже полгода тому, чуть не расстреляли. Всем русским надо чтобы все по их законам жили... Эх!

— Как видишь не всем! — Гришан весело подмигнул клюющему носом старику Каначаку. — Меня вот мудрый Каначак на путь поставил. Так всё после этого складно да ладно пошло. Дума моя такая. Каждый должен жить так, как считает правильным, а между собой надо просто договариваться. А беда случится — помогать друг другу. Без этого никак.

Тут вся компания шумно загомонила, кто-то достал бурдюк с аракой, разлили мутной белёсой жидкости по жестяным кружкам.

— Стойте! — Остановил зарождающееся веселье Новосёлов. — Араку пить это хорошо. И идеи батька выдал добрые! Но вот сомнения у меня большие. Где мы шишек большевистских наберём, чтобы их в заложники брать? В Барнауле, в Омске, али в самой Москве? Может самому Троцкому мешок на голову и в подпол?

Все дружно заржали, представив такую картину.

— А ещё я спросить хочу, — продолжал он же. — А в Москве кто-нибудь из нас бывал? А до Москвы ещё и доехать надо. Сейчас не империя, пассажирских вагонов не подают. А пешком телепать да три тысячи вёрст, это мы к морковкину заговению доберёмся.

— Вань, друг мой, ты забыл, что у нас есть бумага, которую мы у другого нашего друга позаимствовали! Помнишь Мамонтова мы в плен взяли? — Рогов рассмеялся весело и непринуждённо. — С этой бумагой нам будут оказывать содействие в любом городе России.

— Не забыл я ничего, — сердито буркнул Иван. — Ты думашь, что с той поры как мы Мефодича на свою сторону распропагандировали, в Барнауле не догадались, что с их товарищем что-то случилось? Совсем за дураков красных считать не надоть!

— Это понятно, тут ты прав. — Рогов вздохнул. Придётся Барнаул стороной обходить, в Барнауле Мамонтова, да и меня, и тебя любая собака знает.

— Хорошо, с проездом мы как-то справимся, — снова подал голос Новосёлов. — А в Москве как? Как на нужных людей выходить?

— Тут я могу помочь, — вступил в беседу Григорий Гуркин. — Я же в Академии художеств четыре года учился. Город знаю. Даже, наверное, кого-нибудь из однокурсников смогу встретить. В то время, я считался экзотической зверушкой. Многие со мной хотели познакомиться. Тогда меня это даже задевало, а сейчас может и помочь. Только Москва — город недешёвый. Деньги нужны. Тем более, нам надо будет с разными тёмными личностями связываться.

— Деньги — не проблема. — Поднялся из угла Кайгородов. — У меня при себе полпуда золотой царской монеты имеется. Это лучше любых нонешних бумажек. Главное, это не профукать их по дороге, да и там, в первопрестольной, жуликов до чёрта. Боюсь я, что любого из вас первый же бродяга вокруг пальца обведёт. Поэтому золото дам, но только при моём участии в этой авантюре.

— Вот команда и сложилась! — Рогов с довольным видом окинул всех сидящих вокруг костра. — Я возьму на себя общее руководство, Александр Петрович будет обеспечивать охрану и денежное довольствие, а Григорий Иванович — диспозицию и связи с местным населением. Вот не думал я, что в нашей Алтайской глуши найдётся человек из Московской богемы... Удивил...

...

(Бийск, станционные склады)

Караульная команда Бийских станционных складов только что заступила на дежурство. Впереди мужиков ждала долгая февральская ночь. НКПС — контора серьёзная, почти военная, нравы в ней строгие, проверки новых городских руководителей, что сменили достопамятного Николая Правду, частые и тщательные. Поэтому сторожа относились к делу со всей серьёзностью. Страшно попасть под трибунал. Конечно, волна революционного террора, что захватила город после анархистских выборов, сошла на нет. Расстрелы прекратились, но разносы и угрозы, щедро раздаваемые новым предревкома, назначенным аж из Омска, не позволяли излишне расслабляться. Расстрелять может и не расстреляют, но из охраны выпрут — к бабке не ходить. А тут и паёк, и обмундирование, и на пост выходишь с ружьём, да ещё и премию обещают, если удастся вора поймать и уворованное вернуть.

Начальник караула Петро Торопенко, уже развёл стрелков по постам в пределах складских подъездных путей и у всех входов и выходов с обнесённой колючей проволокой, территории складов. Теперь он сидел в караулке, слюнявя карандаш для заполнения книги учёта и приёма-передачи вверенного имущества. Письмо давалось ему с трудом, но какой-никакой грамотой он владел, поэтому и попал в начальники. Когда Петро заполнил первую страницу формуляра, в дверь караулки кто-то громко постучал. Петро удивлённо поднял глаза от документа. Хмыкнул, достал наган и крикнул:

— Кто там по ночам колобродит? Михал Сергеич? — появилась у Петро мысль о внезапной проверке. — Давай, входи, проверяй. У меня всё в полном ажуре. Бойцы в караулке сидят своей смены дожидаются.

— Спокойно, товарищ! — В приоткрытой двери, громко топая сапогами, появилось какое-то чудо-юдо безобразное. Из-за низко расположенной притолоки входящий низко наклонил голову, так что лохматая чёрная папаха закрыла лицо. — Нам бы только ночь переночевать, а утром мы дале двинем. Вокзал закрыт, к обывателям стучаться не хорошо. Поздно уже, не резон людей пугать. Вот мы с товарищами и подумали, что в караулке свой брат-служивый всегда окопного товарища выручит.

— Эй! Какой я тебе товарищ? — Торопенко приосанился и принял неприступный вид большой шишки. — Я есть начальник караула привокзальных складов. Ты кто таков?

— Фамилия моя Рогов, — ухмыльнулся усатый, — а по имени — Егорий, в честь Святого Егория, что змия копиём протыкат. Следую из Улалы в Новониколаевск.

— Уж не ты ли пропал прошлым летом? — забеспокоился Торопенко. — Говорят, этот Рогов страшный головорез, чисто хунхуз.

— Нас Роговых на Алтае много. Гришан вот из Жуланихи, а я с Улалы. Прадед мой туда пришёл ещё в обозе отца Макария. Это знашь как давно было?

— Да, я-то со Слобожанщины, из-под Харькова, ваших туземных дел не ведаю. А в Бийске ты что забыл?

— Я ж тебе русским языком говорю! — Григорий стянул с головы папаху и пятернёй пригладил сбившиеся вихры. — В Новониколаевск мне надоть. Брательник у меня там. Донесли добрые люди, что Колян, так братку кличут, Колька с тифом слёг. В прошлу зиму, когда Новониколаевск от тифа вымирал, Колька даже не кашлял, а в эту — слёг. Сказывали, что если срочно ему не помочь, то в ящик сыграет запросто. А у меня есть средство алтайское. Мне моя бабка целых полштофа оставила. Мумиё называется. От любой болезни помогат.

— Что, правда, вот от любой хвори помочь может? — вдруг оживился Торопенко. — А можешь мне чутка отсыпать? Тогда бы я тебя не только переночевать пустил, а даже помог бы завтра на поезд сесть до самого Новоноколаевска.

— Не знаю, не знаю, — с сомнением в голосе проворчал Григорий. — Я ить должён Коляна от тифа излечить... Хотя... Тебе, мил человек, для каких надобностев?

— Стыдно сказать, болесть я подцепил срамную. — Помолчав, признался Петро. — Девка гулящая за доброту мою и ласку меня и наградила. Сука!

— Все наши беды мужчинские через баб идуть, — многозначительно поднял палец Григорий. — Ладно, помощь мне твоя нужна, поэтому дам я тебе щепотку мумия этого. Давай посуду.

Петро вышел в поисках чего-нибудь похожего на аптечную ёмкость. Заворачивать волшебное зелье в бумагу ему показалось неправильным. Когда же вернулся в свой «кабинет», то обнаружил уже не одного Егора Рогова, а целых трёх могучих мужиков. Вернее двое могучие, а третий явно калмык.

— Давай посуду, — Григорий достал из-за голенища хищно блеснувший казачий засапожник с рукояткой из маральего рога.

— А ножик тебе на кой? — Забеспокоился Торопенко.

— Не журись, начальник, ножиком я тебе лекарство наскребу. Лечиться будешь.

Григорий аккуратно лезвием поддел немного чёрной густой массы из кожаного кисета и протянул Торопенко. Тот тут же подставил пустую жестяную табакерку, найденную в соседней комнате.

— Ну, вот, теперь вылечишься и будешь как новый, — Григорий спрятал нож на место. — Слушай, служивый, а механиком на завтрашнем паровозе кто? Мордатый, рыжий, с такущими усами? — он изобразил руками величину усов машиниста. — Я на его паровозе лопатой не один месяц уголёк кидал.

— Ты Петровича знаешь что ли? — удивился Торопенко. — Если кочегарил у него, то тогда и вопросов к тебе не имею. Завтра он и прибудет. Водой зальётся и в обратку до Барнаула рванёт.

— О! Так это самое то, что нам нужно!

...

(Новониколаевск. Привокзальный перрон)

Бывший ответсотрудник Новониколаевской милиции, бывший товарищ, Мурзин Иван Халилович уволен со службы по подозрению в казнокрадстве и взяточничестве. Омские чекисты во главе с каким-то жидком Евреиновым, прибывшие наводить порядок по жалобам армейцев осенью прошлого года, доказать ничего не могли, но на службе не задержали. Пришлось бывшему красному милиционеру окончательно возвращаться к привычной жизни разбойника по кличке Татарин, каким он и был до декабря 1919 года.

Татарин быстро сколотил банду из бывших милицейских чинов, точно таких же бандитов, уволенных по обвинению в дискредитации Советской власти. Банда активно промышляла и по Новониколаевским обывателям, и по продовольственным складам, коих в городе больше, чем где-либо ещё в Сибири. Не брезговали и крышеванием шулеров, карманников и проституток на вокзале.

Вот и сегодня Татарин стоял в дальнем углу пассажирского перрона, лузгал семечки, при этом внимательно наблюдая за только что остановившимся украшенным транспарантами и флагами поездом. Во всю ширину первого вагона красовался кумачовый плакат: «Привет Х съезду РКП(б) от пролетариев Дальнего Востока!».

Аккуратно мизинцем Татарин снимал с губы шелуху. Из-под сломанного козырька приказчицкого картуза он незаметно наблюдал за происходящим. На солнце стало даже припекать, и он распахнул нарядную светло-коричневую бекешу.

Ему даже в голову не могло прийти, что в этот самый момент за ним наблюдает Григорий Рогов. Григорий с товарищами прибыл в город в надежде поймать удачу и каким-то образом попасть на поезд. В странном гражданине, одетом неброско, но по нынешним временам добротно, Рогов неожиданно узнал начальника отдела по борьбе с бандитизмом, с которым год назад ему довелось тесно общаться на допросах. Это тот самый Мурзин, что не брезговал лично избивать подозреваемых. Именно он год назад отбил Григорию внутренности во время садистских допросов в Николаевском домзаке. Григорий удивился, что стоит товарищ начальник один, без определённого занятия. Вид делает отрешённый, только слишком уж пристально следит за прибывшим поездом.

Тем временем поезд окончательно остановился и из вагонов высыпал проезжий люд. Ехать в тесных, душных и прокуренных вагонах дело невесёлое. К тому же солнце светит по-весеннему. На сугробах, покрытых паровозной сажей чернеют проталины. В воздухе носится запах, тот самый «наркотик путешественника», что характерен для любой железной дороге. Смесь «ароматов» креозота, угарного газа и мазута на долгом пути уже изрядно надоела пассажирам. Из разукрашенного вагона на утоптанный снег перрона солидно вышли несколько человек. Встали кружком и, недолго думая, раскурили, у кого что было. Большинство тянуло привычные махорочные самокрутки, но были и те, кто с самого Владика смолил японские «Минори».

Вскоре над перроном рассыпалась переборами гармошка. Понеслась над невысоким деревянным вокзалом плясовая с лихим присвистом и смачным кхеканьем. В центре круга молодой ушастый парень, задрав нос выше головы и заложив левую руку за спину, выхаживал гоголем. Темп музыки постепенно нарастал. К первому танцору присоединился следующий. Теперь каждый красовался друг перед другом притопывая сапогами и прихлопывая ладонями по груди и пяткам. Вдруг под музыку кто-то выдал высоким теноромчастушку:

Эх, жёнка моя,

глазки маленькия,

Жопа толстенькая,

сама сладенькая

Густой хохот многих мужских глоток перекрыл шум вокзала. А частушечник снова выдаёт ядрёные куплеты:

Я и так, я и сяк

Я и ногу на косяк

Раз придумал поебить

Никому не перебить!

От толпы отделилась пара мужчин в кожаных тужурках. По случаю хорошей погоды забайкальские папахи с характерным жёлтым верхом мужики держали в руках.

— Булыга22! Сашка! — крикнул один из них. — Кончай скакать. Пошли лучше город посмотрим. Никогда, поди, в Новониколаевске не был? Напляшешься ещё, каки твои года. Поезд, говорят, целый час стоять будет.

Главный танцор перевёл дух, вышел с круга, поправил гимнастёрку, подтянул ремень и закричал в ответ:

— Андрей Иннокентьевич, да засиделся в этом вагоне! Размяться хочется.

— Вот и разомнёшься пешочком. Заодно и потолкуем. — Блинников достал из жилетного кармана большие часы на цепочке и щёлкнул крышкой. — Времени у нас достаточно. Генрих Христофорович говорил, что от вокзала до ревкома недалеко.

Странная разновозрастная троица направилась к зданию вокзала. Татарин, срисовавший и бока с прицепом23, и свёрток, обошёл здание и вошёл с другой стороны. Этот манёвр заинтересовал и Григория. Он тоже решил сменить диспозицию.

...

Андрей Иннокентьевич Блинников председатель Забайкальского нарревкома24 имел поручение от командующего НРА ДВР25 Генриха Эйхе к председателю Сибпродкома26 Роберту Эйхе, который приходился ему двоюродным братом. Просил Генрих передать брату какой-то довольно увесистый свёрток. Извинялся, что по неслужебному делу просит, но другой оказии не нашёл.

Блинников, Сноскарёв и Фадеев за долгую дорогу сошлись на почве любви к чтению. Все трое хорошо знали и русскую, и мировую литературу. Это позволяло им коротать долгие часы в пути за умными разговорами. Фадеев, несмотря на молодость, влился в их компанию легко. Читая с четырёх лет, он и сам баловался написанием коротких рассказов из жизни Дальнего Востока. Казаки и каторжане, золотоискатели и тигроловы, удэгейцы и хунхузы делали его творения настоящим справочником дальневосточной жизни.

— Товарищ! Постой минутку, товарищ! — крикнул Блинников, обращаясь к гражданину, только что вошедшему в вестибюль. Судя по приличной одежде, это военспец, а значит, должен быть в курсе, где и что расположено в этом городе.

— Слушаю вас, товарищи, — широко улыбнулся Татарин, изобразив на лице саму любезность. — Чем могу служить уважаемым делегатам съезда нашей партии?

— Нам нужен Новониколаевский ревком. Можете сказать, как туда попасть?

— Не только сказать могу, я даже провожу вас, дорогие товарищи, тем более что мне как раз там надо быть. — Татарин опять душевно улыбнулся.

— Здорово! — Воскликнул Фадеев-Булыга. — Может, мы и в столовую успеем заглянуть. Что-то проголодался я уже.

— Тебе, Сашка, всё бы жрать... — проворчал самый старший из компании Андрей Сноскарёв. — Оно конечно, того, дело молодое.

— Пообедать мы точно не успеем, там же сейчас везде очереди бешенные. Блинников тоже включился в беседу. — Ничего, вернёмся, вон у торговок пирожков купим.

— Товарищи, — поторопил их Мурзин-Татарин, если мы будем стоять и болтать, мы никуда вообще не успеем. Идёмте быстрее. Новониколаевск город хоть и не большой, но пятнадцать минут у нас на дорогу уйдёт. Не отставайте.

Ревком Новониколаевска размещался в Доме Инвалидов на углу Николаевского проспекта и улицы Межениновской, что совсем не далеко от вокзала.

— Сейчас мы по Сибирской поднимемся, через горсад срежем и, считай, пришли, — рассказывал, широко шагая, Мурзин.

Ещё через четверть часа одноэтаэжные домики Новониколаевских обывателей сменились соснами сада «Альгамбра». Сад окружён высокой оградой, но Мурзин отодвинул одну из штакетин и жестом пригласил спутников внутрь.

Ничего не подозревая Блинников, Ефремов и Сноскарёв полезли в дыру. Они уже считали проводника своим в доску. Однако стоило Сноскарёву сделать пару шагов от забора, как он почувствовал, как мощные тиски локтевого сгиба сжали его горло, а в ухо больно упёрся металл нагана.

— Всем стоять спокойно! — Негромко, но спокойно скомандовал Мурзин. — Молча, оружие, бабки, ксивы, котлы27 сюда кидайте. Сапоги тоже скидайте, мне они нужнее, а вам в Москве новые выпишут. — Он даже рассмеялся своей шутке.

— Товарищ, что собственно происходит? — не ожидавший такого поворота, Блинников удивлённо уставился на бандита. — У нас ни денег, ни оружия с собой нет... И по какому праву? — До него, наконец, дошло, что происходит банальное уличное ограбление. — Экая же ты сволочь!

— Но-но! Не сволочись, това-а-арищь! А то сей момент вашему това-а-арищу в Могилё... — Мурзин не договорил. Его тело внезапно начало оседать на снег. Палец не удержался на курке. Раздался выстрел, и левая сторона черепа Сноскарёва оказалась снесена начисто, запачкав кровью и, завалившегося вперёд, бандита, и стоящего позади него мужика с увесистым камнем в руке.

Все на какое-то мгновение застыли в немой сцене. Милицейский свисток разорвал тишину заснеженного городского сада и вернул всех участников к действительности. Ситуация получалась двойственная. Фадеев и Блинников понимали, что спаслись от смерти, но гибель их товарища требовала немедленного отмщения.

— Гражданин, вы тут как оказались? — неожиданно сурово обратился Блинников к спасителю. — Сейчас прибудет патруль, надо будет что-то рассказывать.

— Что тут рассказывать? — Проворчал Рогов, отталкивая от себя тело Мурзина. — Этого душегуба надо связать и милиции сдать. Вы же, товарищи, не просто так гуляете? Я вас с вокзала пасу.

Потом последовала недолгая перебранка с патрулём, пробежка до ревкома, возвращение на поезд. По дороге договорились, что в благодарность за спасение мужики помогут Рогову и его спутникам доехать до Москвы. Рогов займёт место Сноскарёва, а его спутники поработают в паровозной команде.

...

Размеренный стук колёс успокаивал. На столике в купе стояли четыре жестяных кружки с самогоном. На газетных листах лежали солёные огурцы, пироги с картошкой и капустой, тонко нарезанные ломтики розового сала. Трое мужиков, мрачно склонив головы, сидели вокруг стола и негромко выводили старинную песню.

Настанет пора — и проснётся народ,

Великий, могучий, свобо-одный!

Прощайте же, бра-атья, вы честно прошли

Свой доблестный пу-уть, благоро-о-о-одный!

— Что ж, давайте помянем, — сказал Блинников и поднял со стола кружку. — Помянем друга нашего, настоящего коммуниста Андрея Лукича Сноскарёва. Вот ведь, какая судьба у него сложилась... От жандармов в 1906 ушёл, ни царапины, под Ижевском роту на пулемёты поднял... Вокруг него бойцы, как снопы валились, а ему, хоть бы что. А прошлым годом? Помнишь, Александр, дело в Беклемишево28? Как по нам тогда наши же палить начали? Я, грешным делом, тогда подумал, что всё, крышка. Мне плечо прострелили, а Лукич — целёхонек. Кто ж знал? Хороший ты был боец, настоящий друг и верный идеям марксизма товарищ. Надеюсь, похоронят тебя Новониколаевские товарищи с почестями... Земля тебе пухом.

Все сидевшие вокруг стола, молча проглотили обжигающую вонючую жидкость, дружно перевели дух и уже в разнобой застучали кружками по столу. Тут же потянулись за пирогами. Заворочались, утирая усы. Громко забулькала самогонка из четвертной бутыли мутно-зелёного стекла.

— Григорий Иванович, а ты как оказался то в том проулке, куда нас этот бандюга заманил? — Повернулся Фадеев к сидевшему вплотную к нему Рогову. — Ведь не окажись тебя там, он бы нас всех троих положил. Никто бы потом и следов не нашёл.

— Знаю я эту сволочь лично. Гад он первостатейный. — Рассказывал Григорий в очередной раз историю своего чудесного появления в нужном месте, в нужное время. — На вокзале ещё заприметил, и дюже он мне не понравился. Я с ним знаком, с того времени, когда он ещё в милиции служил. Знать не знал, что его из органов выперли, но вид у него уж очень подозрительный. Чуйка у меня как у зверя, вот и решил проследить, когда он вас куда-то повёл. Жаль, далеко отстал, боялся, что он меня узнает. Поэтому и друга вашего, — он кивнул в сторону прикрытой горбушкой кружки, — не успел спасти.

— Да, Лукича мы потеряли, это плохо, — стукнул негромко кулаком по столу Блинников. — Но такова участь солдат революции. Каждый из нас готов жизнь отдать за народную власть!

Блинников замер на мгновение, а немного погодя тихо запел

— Смело, товарищи, в ногу!

Фадеев откинулся на стенку купе и подхватил знакомые слова

— Духом окрепнем в борьбе,

Рогов, который ещё с Германского фронта знал эту вдохновенную песню, присоединился своим простуженным баритоном.

— В царство свободы дорогу

Грудью проложим себе.

...

Ещё через пять дней, под обстрелами зелёных повстанцев на участке Западно-Сибирского восстания, голодные районы Поволжья и повальный бандитизм вдоль всей чугунки, поезд с делегатами ДВР и Сибири прибыл на Рязанский вокзал столицы.

Рогов, Кайгородов и Гуркин сердечно простились с новыми знакомцами. Григорию Блинников предложил даже занять место Сноскарёва в казарме делегатов, но тот, подумав, отказался. Отболтался тем, что ему надо в Тверь и в Москве он задерживаться не собирается.

Notes

[

←1

]

Камень-на-Оби — уездный город Алтайской губернии

[

←2

]

9 февраля — день Иоанна Златоуста

[

←3

]

база бронепоезда — вагоны с размещением вспомогательных служб и десантируемых подразделений.

[

←4

]

Кондратьев Н.Д. — видный советский экономист, первый директор Конъюнктурного института при Наркомате финансов Союза ССР, сотрудник и личный друг Питирима Сорокина

[

←5

]

подлинный текст письма Сорокина

[

←6

]

народный комиссар путей сообщения

[

←7

]

СНК — совет народных комиссаров (Совнарком) Правительство РСФСР

[

←8

]

Валентина Антоновна Сенгалевич (в девичестве Копылова) — преподаватель народного университета, основатель художественного музея Бийска, Общества охраны памятников культуры и старины, дочь известного сибирского купца Антона Копылова, построившего Народный дом, Драмтеатр и народную школу Бийска

[

←9

]

шонгжень [商人] (кит.) — торговец, коммерсант, купец

[

←10

]

Алтайской Сечью стали называть ставку Кайгородова после присоединения к его отряду отрядов Смольянинова, Шишкина, Ванягина и др.

[

←11

]

Сокольницкий Владимир Юльевич — бывший подполковник императорской армии, служил при штабе 2-го Степного Сибирского корпуса

[

←12

]

Белый бурхан — глава пантеона в бурханизме, этнической единобожной религии алтайцев, созданной в начале ХХ века

[

←13

]

Озеро в нынешней Восточно-Казахстанской области

[

←14

]

Река на восточной границе Монголии

[

←15

]

мальчик — малый паровозный тормоз

[

←16

]

алтайское название синицы черноголовки

[

←17

]

Эликманар местная транскрипция названия реки и урочища, давшим название современному Элекмонару

[

←18

]

кижи (алт.) — человек

[

←19

]

порода алтайских пастушьих собак

[

←20

]

скальные выступы доходящие до воды

[

←21

]

самостоятельная добыча лошадьми корма из-под снега

[

←22

]

Булыга — подпольный псевдоним А.А. Фадеева, делегата от армии ДВР на Х съезд РКП(б). В последствии известный советский писатель.

[

←23

]

бока с прицепом (жарг.) — часы на цепочке

[

←24

]

народный революционный комитет — органы местного управления на территории Забайкальского края

[

←25

]

Народно-Революционная Армия Дальне-Восточной Республики

[

←26

]

Сибирский продовольственный комитет

[

←27

]

котлы (жарг.) — часы

[

←28

]

Беклемишево — село в Забайкалье, где красным НРА ДВР пришлось столкнуться с упорным сопротивлением Ижевской дивизии генерала Молчанова