Воспоминания о революционной работе

Истпарт В.К.П.(б)

23/IV-28 года

ВОСПОМИНАНИЯ

Тов. СЕЛЕЗНЁВА И.Т. (Власова А.С.)

В начале 1900 г.г. у нас в Полазне, откуда я родом, никаких революционных организаций не было. Но я, как многие рабочие, слышал о существовании этих революционных организаций и стремился с ними связаться. Это мне удалось, только когда я попал на военную службу зимой 1903-4 года.

Почему у меня было тяготение к революционным организациям? Это понятно, так как я простой рабочий уралец — прокатчик. Работать я начал с 14-ти лет, и тут интересно будет отметить, что когда я начал работать истопником, то поленья дров, которые я бросал в топку, были длиннее меня.

С одной стороны работа с малых лет, с другой стороны остатки старого крепостнического духа, когда рабочий считался за пол-человека, когда полиция, урядники и наши старшины были и царём, и богом — всё это давало себя чувствовать, [колотило], возмущало. Помню, был такой случай, который до сих пор сохранился в моей памяти, следовательно, он сыграл некоторую роль. Как и все уральцы, мой отец имел маленький домик и усадьбу. И вот в одно время, когда он не работал, заболел, заводоуправление решило эту усадьбу у него отобрать. По этому поводу я ездил сюда в Окружной суд, в Пермь и обратился в консультацию адвокатскую для бедных, куда меня направили. Потом оказалось, что эта консультация, адвокат, с которым мне пришлось иметь дело, был доверенным юрисконсультом Абамелек-Лазарева, помещика, которому принадлежала [Полазня]. И дело кончилось тем, что отцу через силу пришлось идти работать, чтобы сохранить усадьбу.

Можно отметить, что у нас в Полазне не было организации, но народ имел уже бунтарское настроение, которому не было иного выхода, как в драках. Культурной работы как таковой там не велось, библиотека была в плохом положении. Там имелись журнал "Паломник" и приложение к нему, разные церковные журналы с божеским уклоном. Были все предпосылки для создания организации, только не знали, как приступить к ней, не было связей с существующими организациями.

Осенью 1903 года я был призван на военную службу и отправлен в Орёл, в Перми мы остановились только на пункте. До 1903 года, как я уже отмечал, никаких революционных организаций у нас в Полазне не было, были только разговоры, что такие организации существуют, но связаться с [11] ними не могли. В Перми в то время была организация, но мы её не могли нащупать.

Я связался с революционными организациями уже в Орле, встретился там с Андреем Бахаревым, который знал Патлых по Перми и имел с ним связь. Я помню первую революционную книжку, которую мы тогда читали, это было нелегальное издание "Пауки и мухи", я помню её до сих пор, т.к. мы её прочитали взасос.

В Орле стояли два полка, я служил в 142-м пехотном Звенигородском, и там же был Можайский полк, в котором был Патлых. В военной организации работали в то время эсеры и эсдеки, устраивали летом в 1904 г. и зимой в 1905 г. массовки, на которые в начале приходило солдат человек 7-10, а уже в конце набиралось больше сотни. Это было во время японской войны. Выступали и эсеры, и эсдеки, причём каждый из них доказывал необходимость революционной борьбы, и в свою очередь эсеры доказывали, что лучше вести борьбу по эсеровски, а эсдеки — по эсдековски. И те, и другие зазывали в свою лавочку солдат. Происходило разслоение, часть солдат более тяготели к эсерам, крестьяне, например, тот-же Бахарев, отец его имел кондитерскую, был мелкий буржуа, но часть солдат примыкали к эсдекам. Однако, резкого разделения между большевиками и меньшевиками мы не улавливали, программа тогда была ещё одна, а до тонкостей тактических мы не доходили. Таким образом велась работа в военной организации. Приходило много запасных, поступающих в полки, с ними мы вели работу, которой они очень поддавались, потому что их отрывали от обычного дела, и в виду того, что им нужно было отправляться сейчас-же на фронт. В 1905 году имелось настроение после январского расстрела в Ленинграде (9-го января), который, между прочим, сильно на нас отразился, и солдаты говорили: "Что-же это рабочие и интеллигенция революционная ждут, чего они не начинают? Мы — де вас поддержим". Насколько поддержали бы, другое дело, но настроение было таково. Таким образом, мы настроили более или менее революционно этих запасных. Мы предполагали сделать выступление, но у нас были опасения, т.к. учебные команды и кадровые части, которые не отправлялись на фронт, были настроены не революционно, а запасным не выдавали оружия на руки, пока не отправят на фронт. Это было осложнение, но всё таки кончилось дело тем, что просто устроили дебош, придравшись, что была плохая пища, был выворочен котёл в лагерях и устроен вообще дебош. Мы с Бахаревым были особенно заметны, и ребята нам сказали, что нам нужно отсюда уезжать, иначе нас [11об] отправят на передовые позиции или отдадут под суд, а это не имеет смысла.

Мы с тов. Бахаревым решили дезертировать, нам достали штатскую одежду (большую роль в этом деле играла одна эсеровка, зубной врач; между прочим, у эсеров было больше денег, и они нам помогали, потому что этот Бахарев часто у неё бывал). Мы переоделись в квартире одного рабочего, где оставили своё военное обмундирование.

Я забыл ещё вот что отметить, что кроме массовок проходила подготовительная работа, часть нас, человек 12-15, посещали кружки, где мы проходили первые шаги по политграмоте, занимался с нами Александр, сын столяра у них на квартире. Старик столяр был также революционный. Собирались мы ещё у одной шляпочницы, которая также занималась с нами, но надо сказать, знала слабовато. Занимался с нами Валерьян, сын мелкой помещицы орловской, он был эсдек, студент, высланный из Москвы на подножный корм.

Дали нам с Бахаревым паспорта, причём у меня была "железка" — что такое значит "железка", об"яснять не нужно. Помню, у меня был паспорт на имя Алексея Петровича, а фамилию я сейчас забыл, сын потомственного почётного гражданина, приблизительно моих лет, паспорт был действительный, такой человек существовал. У Бахарева также была "железка", паспорт был хороший.

Сели мы на железную дорогу не в самом Орле, а на следующей станции куда нас отвезли на лошадях, т.к. была слежка. После нас собрались уехать ещё несколько человек, и, как я узнал потом, уехало еще четверо, из них один пермяк (фамилии не помню), рабочий. В начале дороги, когда мы поехали, произошёл казус, который чуть было не свёл на нет всю нашу затею. Произошло это так: сели мы в вагон, народу было немного, в одном из купэ сидят два господина, у них было два больших красивых чемодана, оба мужчины были прилично одеты, сидели и разговаривали. Мы устали, изнервничались и, когда наступила ночь, мы решили, что надо спать, я влез на вторую полку в следующем купэ от этих господ, а Бахарев лёг на верхнюю полку в другом купэ. Рано утром я слышу шум и разговоры, прислушиваюсь, оказывается — этих господ ограбили, утащили оба чемодана и ещё что-то. Заявили жандармам на станции, которым и говорят, что два подозрительных молодых человека в новой одежде заходили вечером, осмотрели всё купе и исчезли, наверное, они и утащили. Я лежу и всё слышу и думаю: может произойти недоразумение. Я притворился, будто сплю, когда они пошли осматривать вагон, и слышу, говорят, что нет, один здесь, но [12] решили, что это вероятно для отвода глаз, т.к. другого нет. А тот спит себе на третьей полке, они сразу его и не увидали. Растрясли меня, я проснулся, спрашиваю — в чём дело. Ваш паспорт, я вытаскиваю — они смотрят, читают: сын потомственного почётного гражданина. "Вы куда едете?" Отвечаю: "Да до Самары, а потом в Нижний, отец послал". "А где тот, с кем вы были вчера?" Я говорю: "Здесь же где-нибудь". "Извольте разыскать, где он". Пошёл я с ними по вагону, а он на верхней полке лежит, увидали — отстали.

Доехали мы до Самары, куда была дана явка. Управление [Самаро-Златоустовской жел.] дороги, которое нам было нужно. Повидались на станции. Арцыбашев Василий Петрович, которому нужно было передать письмо, как мне сказали в Орле, походил на Маркса. Оказывается, и кличка его, как потом я узнал, была "Маркс", чем он не мало гордился.

Портреты Маркса я видал и, зайдя в бухгалтерию дороги, я безошибочно направился к нему, т.к. Арцыбашев был действительно очень похож на Маркса — громадная шевелюра, грива чёрная с проседью, борода пышная, как копна. [Он говорит, здесь вам делать нечего, поезжайте дальше, не нужно тогда нас близко было, что-ли, не знаю.]

Из Самары тогда распределяли по Приволжью и на Урал, здесь был распределительный пункт.

Арцыбашев после разговора дал мне явку в Казань, Бахарев явки не взял, т.к. у него была эсеровская явка из Орла в Н.Новгород.

Из Самары мы с Бахаревым раз"ехались, он уехал в Нижний [на пароходе], а я [на следующем пароходе] в Казань. С тех пор Бахарева я уже не видал и потом только узнал вдолге, что он был замешан в каком-то террористическом выступлении в Нижнем и был повешен. Насколько это правильно, не знаю.

Дальше — Казань. Не помню, какая явка была, но устроился я на квартиру к одному переплётчику-старику со старухой. Нужно было укрепить работу на фабриках Алафузова, и товарищи предложили устроится мне на Алафузовскую фабрику для того, чтобы там развернуть организацию. И я поступил отделение, где шили бельё. Шил на машине рубашки и кальсоны солдатские. Народу там было много, Алафузовская фабрика была большая. Имея непосредственное общение с рабочими и работницами, с первых же дней я начал нащупывать и довольно быстро нашёл несколько человек революционно настроенных. Создался кружок, при помощи связи с работницами, с которыми я работал, я завязал связь с другими отделениями, там работали и казанские ребята. Кличек там было мало, и местные казанские ребята они мало имели кличек, а просто звали Иван Петрович, Василий Иванович и т.п. по имени и отчеству.

В то же время происходили у нас массовки, проводились они за Ягодной Слободой, иногда на острове. Народу ходило довольно много. Выступал на массовках "Назар" ("Пулемёт") и местные ребята, потом несколько студентов. Это было в 1905 году летом. В это время были [12об] сходки и собрания в университете. Мы, рабочие, часто ходили туда на эти сходки студенческие. Эти сходки проходили очень бурно, т.к. были тогда "белоподкладочники", таким образом выступали не только эсеры и эсдеки, но выступали и монархисты. Помню выступал Британик — студент, определённый черносотенец, вроде Пуришкевича, причём выступал часто и очень красиво и умело говорил. Кроме этого полемизировали с нами и эсеры. Там излагались программа всех политических партий, то, что рабочие не знали. Они ходили туда, знакомились с изложением всех партийных программ и тактических положений.

Один раз нас там в университете окружили войска и полиция, началась процежка, выявление нежелательных элементов, мы ушли обходным путём, перелезли через заплот, каменную стену и ушли. Стреляли, но убитых как будто не было.

Работа на Алафузовской фабрике у меня ширилась, знало меня довольно много народу уже, я был повышен и по квалификации — я шил патронташи, а это было повышением квалификации. Но в один прекрасный, а может быть и не прекрасный день, когда я шёл с какого-то совещания домой на квартиру, где я жил, меня за два-три квартала встретили рабочие. Они стояли в нескольких пунктах, чтобы не пропустить меня и сказать, что на моей квартире сидят жандармы. Там было всё перевёрнуто, кое-что нашли и ждали только меня. Так как меня предупредили, я на квартиру не пошёл и после этого я пребывал на нелегальном положении некоторое время в Казани, а после этого меня направили обратно в Самару.

В Самаре я устроился на работу приказчиком в лавку Об-ва потребителей Самаро-Златоустовской дороги. Бухгалтер потребительского об-ва был наш, как его звали, я забыл, из него вылился потом довольно видный работник.

Работая приказчиком, я входил в организацию городского района. В этом городском районе находились тогда, и вообще и в других местах преобладая, элемент портных, шляпочниц, корсетниц и т.д. — народ, любящий очень много говорить. Они любили всё это обсуждать не логично, но перескакивая с предмета на предмет, а мы уральцы вообще отличаемся тем, что не любим много разговоров, а также и слушать любим то, что дельно. Я помню такую сценку — один хочет говорить и другой, и говорят в два-три голоса, наконец, начинают друг другу рот зажимать, чтобы только самому высказаться.

Из активных помню Розу (шляпочница), из неё потом вылился хороший работник, я встречал её в 1907 году. Кроме того, работал там [13] Арцыбашев — бухгалтер того потребительского об-ва, о котором я говорил, работал "Пастор" (сейчас в Москве видный работник), "Дьякон" (кличка), были рабочие с Жигулёвского завода, затем из пароходных мастерских: клички их я не помню. Там я пережил октябрьские дни 1905 года. В первый день об"явления свобод была большая манифестация. Между тем, у нас в организации сразу оценили, что это подвох. Массы однако решили всё-таки по своему, и произошла грандиознейшая манифестация — сперва собирались группами, а потом громадной массой, пошли к тюрьме. Там были войска. Оттуда манифестация повернула и пошла в город, и на Старой Дворянской, на углу не помню какой улицы, встретила казаков и полицию. У нас оружия почти не было, были какие-то револьверишки, произошло столкновение, и казаки начали стрелять. Поднялась паника, бросились в разные стороны, казаки начали стрелять поверх голов, а с нашими Смит-Вессонами какой толк? Толпа была рассеяна, была убита одна гимназистка; как обыкновенно попали те, которым бы и не следовало. Несколько человек были ранены или даже убиты, я не помню сейчас.

На следующий день массовка происходила за Самаркой. У власти была большая растерянность; приехал полицмейстер — была масса народу, а он был один. Мы взяли его в круг, и был разговор, что нужно его убить и начать революцию, но большинство было настроено иначе. Среди полиции была большая растерянность, потому что несмотря на то, что они легко нас разбили, они разрешили демонстративные похороны убитых. На эти похороны пришла масса народу.

Я работал в городских кружках, мы занимались агитационной работой и сами учились в кружках. Я жил на одной квартире. Однажды туда пришла полиция справляться обо мне; хозяин мне об этом сказал, что полиция справлялась, когда я бываю дома, чем занимаюсь. Затем через некоторое время они пришли в потребительское об-во к бухгалтеру (они не знали, что бухгалтер партийный), решили у него справится на мой счёт. Всё это указывало, что полиция что-то нащупывает, и мне приходилось думать о том, чтобы отсюда убраться. В это время с фронта возвращалась масса солдат. В Самаре происходили митинги в Народном доме, на которых участвовали солдаты с фронта, и там я встречал своих уральцев. Например, Чудинова из Нытвы, который меня узнал; оказалось, что он революционно настроен. Из выступлений мы видели, какие события происходили там, на Дальнем Востоке. [13об]

У нас была в Самаре осада Народного дома. Там было собрание, было много солдат, местных рабочих. Вопрос шёл о том, что после этого разгрома народ начал уяснять себе, что такое свобода, стал выдвигать вопрос, что нужно реагировать иначе, что нужно начать вооружённую борьбу. Началась в таком духе агитация, а так как те всё это воспринимали, то властям показалось, что мы заходим слишком далеко, и в один день этот Народный дом был окружён войсками. Начали требовать что бы мы выдали тех, кто говорил или просто сказали, кто говорил. Я плохо помню всё это, но помню, однако, что мы сидели в этом Народном доме, выбрались из него и какими-то переулками через чужие дворы, добрались до своего дома.