Две души

Пролог.

Человек не живет вечно. А в мире вечной войны человеческая жизнь очень коротка. Карина знала, что рано или поздно она погибнет. В день, когда она ступила на порог Схоластика Псайкана пятилетней девочкой, она верила — её жизнь принадлежит Императору и в её жизни будет только война. В день, когда в системе Каурава разразился междоусобный конфликт между гвардией, экклезиархией и космодесантом — девушка-псайкер утратила веру. А пару десятков лет спустя она предала Империум, предпочтя своё дитя и его отца-предателя службе в свите инквизитора. И вот через полтора столетия после её предательства выстрел из болтера прервал её затянувшуюся жизнь. Её душа отправилась в путешествие по волнам варпа. Она ожидала оказаться во владениях Темного Принца, которому служила большую часть своей жизни, но вокруг была молчаливая пустота. Карина усилием воли создала образ своего тела — так было проще контролировать происходящее — и отправилась в долгое путешествие в пустоту.

Маленькая девочка шла из школы домой, не замечая ничего вокруг и размазывая слезы по щекам. Сегодня одноклассники особенно обидно дразнились и она не смогла ответить на вопрос учительницы, хоть и знала ответ. А они только громче смеялись над ней. Ноги сами несли её домой. Она шагнула на дорогу, не заметив поворачивающей машины. Она даже не успела почувствовать боли.

Карина не знала, как долго она шла по незримой дороге в пустоте, ощущая только, что её куда-то тянет. Но варп вздрогнул вокруг неё и совсем рядом появилась душа маленькой девочки. Карина вгляделась: нет, не демон. И даже еще живая. Но судя по следам крови, просочившимся даже в нереальность, это ненадолго.

— Кто ты, дитя? — спросила женщина у девочки.

— Я? Ой... Где я? Кто вы? — девочка явно растерялась.

— Ты в загробном мире. Но твое тело еще живо. Если ты здесь задержишься — то умрешь окончательно, — Карина почти не соврала ребенку, — Так кто ты?

— Меня зовут Гермиона Грейнджер, мисс, — ответила девочка, — И я очень не хочу умирать, я хочу к маме и папе! Вы можете отправить меня туда?

Карина размышляла недолго. В пустоте ей однозначно не нравилось, а тянуло её именно к этой девочке. Женщина сочла это волей Темного Принца и ответила.

— Могу, но мне придется пойти с тобой.

— Пойти со мной? Это как?

— Я всегда буду рядом с тобой, в твоем сознании. Ты псайкер, я вижу это по твоей душе, только поэтому ты все еще жива. Я смогу научить тебя использовать твои силы осознанно.

— Псайкер? А что это значит?

— Ведьма, колдунья, волшебница — суть не изменится от названия.

— Ты научишь меня колдовать? — девочка чуть не запрыгала от радости.

— Научу, если ты согласишься, — улыбнулась Карина радости любопытного ребенка.

— О, я согласна! Только пойдем обратно, тут страшно.

Карина взяла девочку за руку и прижала к себе, ловя истончающуюся связь с телом. Две души скользнули по связи, проваливаясь в темноту. Где-то далеко-далеко в самой обычной больнице восстановилось после клинической смерти сердцебиение Гермионы Грейнджер.

Глава 1.

Через несколько недель лечения Гермиона вернулась с родителями домой и только когда девочка осталась одна в своей комнате, Карина заговорила с ней вновь. За это время она успела просмотреть память девочки и уже знала о хозяйке своего нового тела почти все.

— Привет, Гермиона.

— П-привет, — девочка слегка напугалась.

— Я же говорила, что буду всегда с тобой, — улыбка Карины отозвалась теплом в мыслях девочки.

— А, это вы! Кстати, а как вас зовут?

— Карина. И не надо говорить вслух, пожалуйста. Думай свои ответы. Тебя сочтут сумасшедшей, если ты будешь вслух разговаривать с невидимым и неслышимым собеседником.

— Хорошо, миссис Карина, — девочка чуть озадаченно посмотрела в окно, словно надеясь увидеть там Карину.

— Так вот, первый урок: любое колдовство начинается с желания. Чтобы наколдовать что-то необходимо желать этого и верить, что ты сможешь. Это не всё необходимое, но это основа основ. Желание и вера. И вот тебе первое задание. У тебя на столе лежит карандаш. Попробуй поднять его в воздух.

Гермиона неуверенно посмотрела на карандаш. Тот вызывающе лежал на столе, не двигаясь.

— Поднимись, — сказала девочка карандашу. Карандаш не шевельнулся.

— Желание и вера, — тихо повторила Карина, — Смотри, — она телекинезом медленно подняла карандаш сантиметров на десять вверх и так же медленно его опустила, — Теперь ты видишь, что это возможно. Попробуй сама.

Девочка задумалась. Все её эмоции были для Карины как на ладони: неуверенность, удивление, и невероятно сильное желание научиться. Вот она собралась, пристально посмотрела на карандаш. Карина ощущала, что девочка очень-очень хочет — но не поднять карандаш, а научиться поднимать карандаш.

— Гермиона, чтобы поднять карандаш ты должна хотеть поднять его, а не научиться поднимать. Чувствуешь разницу? — прервала Карина сосредоточенность девочки. Гермиона кивнула самой себе и попыталась разложить по полочкам испытываемые эмоции.

— Так. Я очень хочу поднять карандаш. Я очень хочу поднять карандаш, — проговаривала девочка про себя, уставившись на неподвижную письменную принадлежность, — Да поднимись ты уже! — возмутилась она через пару минут. Карандаш резко взлетел к потолку.

— Ой! — девочка вздрогнула, а карандаш со стуком упал на стол.

— Молодец. А теперь попробуй еще раз, — похвалила девочку Карина.

Гермиона сначала хотела похвастаться родителям своими новыми умениями, но Карина отговорила её. Сделать это оказалось на удивление просто: воспоминаний самой Карины о том, как в свои пять лет она случайно воспользовалась своей силой при родителях — и из любимой доченьки-лапочки моментально превратилась в "проклятое псайкерское отродье, портящее нам жизнь" хватило за глаза. Друзей у Гермионы не было, и потерять еще и родителей она очень боялась.

Когда родители собрались в город по магазинам, Карина сначала попыталась уговорить Гермиону попроситься с ними, а когда уговорить не вышло — девочка стеснялась своей внешности из-за дразнилок одноклассников — просто перехватила контроль над телом к немалому возмущению Гермионы и отправилась по магазинам с родителями девочки сама.

Родители Гермионы, узнав, что их милая доченька хочет новое платье и прическу, обрадовались. Их общая мысль "Ну наконец-то наша девочка думает о платьях, а не о книгах" была настолько яркой, что Карина заметила её даже не пытаясь считать что-то и поделилась этим с Гермионой.

— Видишь, как твои родители радуются и хотят тебя приодеть? И чего ты упрямилась?

— Я не хочу! Выпусти меня! — возмущалась девочка, но безрезультатно.

Вомущалась Гермиона ровно до того, как увидела свое новое отражение в зеркале.

— Слушай, это правда я? — насторожено подумала девочка, пытаясь скрыть восхищение переменившимся обликом.

— Правда, — восхищение малышки Карину явно забавляло.

— А как... эм... — Гермиона пыталась сформулировать мысль, но получалось плохо. Девочка не совсем понимала, что же именно её интересует: как Карина просто переодев и причесав её тело сделала её такой красавицей, почему у неё самой так не получалось, действительно ли её "просто переодели и причесали" и множество других вопросов отбивали друг у друга право быть заданным первыми.

— Я при жизни была женщиной. И прожила более полутора столетий. В обществе, в котором я жила, было принято выглядеть как можно более красиво, а я предпочитала одеваться еще и практично — в вечной войне нет места мешающим движению нарядам. У меня есть немалый опыт приведения внешности в порядок. И нет, я не колдовала. Это было бы заметно тебе, особенно когда ты наблюдаешь изнутри, — ответила ей Карина на все вопросы разом.

— Понятно... — протянула Гермиона, — А научишь меня так же? Ни у меня, ни у мамы никак не получалось уложить мои волосы.

— А зачем? — задала Карина провокационный вопрос, — Я ведь всегда буду рядом.

— Тогда научу, — ответила женщина, и скрыла завершение мысли от Гермионы: "А то мало ли, экзорцист толковый найдется, и что, ребенку снова с жутью на голове ходить?"

Так они и жили: большую часть времени Гермиона действовала сама, Карина же ей просто советовала. Но иногда женщина считала необходимым вмешаться и перехватить контроль. Гермиона поначалу очень обижалась на это, но потом поняла, что это уберегает её от многих глупых поступков.

Глава 2. Странное письмо.

Гермиона любила лето. Никаких одноклассников, можно спокойно сидеть дома и читать, практиковаться в магии, или гулять и вести мысленные разговоры с Кариной. Гермиона не могла сказать, когда именно стала доверять ей больше, чем матери, но всё непонятное сначала спрашивала у Карины. Поначалу женщина охотно отвечала девочке на любые вопросы, но вскоре родители Гермионы заволновались и начали искать причину перемен в любимой дочке: почему это она перестала засыпать родителей вопросами, почему стремится уединиться и запереться в своей комнате, и чем там занимается — они пару раз заглядывали к Гермионе и видели, что девочка не читает, а просто смотрит в окно или на какой-нибудь предмет. И теперь, если Карина считала, что родители вполне могут ответить любознательной девочке — она посылала её к ним. А вот если родительский ответ не устраивал Карину — а такое бывало, когда женщина видела недоговоренность или просто незнание — тогда она отвечала Гермионе сама.

Особенно тяжело пришлось Карине, когда у одиннадцатилетней Гермионы началось созревание. Успокоив напуганного видом крови ребенка, женщина вдруг сообразила, что если Гермиона придет к матери с такими вопросами спокойной — это будет ненормально. В способность малышки убедительно сыграть свою утреннюю панику Карина не особенно верила, а потому разговор вести пришлось ей самостоятельно. И слушая рассказ о том, откуда берутся дети, перенасыщенный эвфемизмами, призванными уберечь детскую психику, Карина с трудом удерживала испуганно-заинтересованное выражение на детском личике и вспоминала, как именно сама объясняла сыну эту сторону жизни.

Выслушав монолог родителей, Карина заявила, что все поняла и увела Гермиону в комнату переодеться.

— О чем они вообще говорили? — озадаченно поинтересовалась Гермиона и очень обиделась, услышав смех Карины.

— Почему ты надо мной смеешься? — надула губки девочка.

— Я не над тобой смеюсь, а над твоей реакцией на родительские эвфемизмы.

— Это замена слова, которое не хотят употреблять, другим словом или выражением. Обычно другое слово не имеет с изначальным ничего общего, но в определенном контексте подразумевает именно изначальное. Так заменяют слова, считающиеся грубыми или непристойными. В данном случае твоя мама, не желая называть половые органы так, как они называются, сравнивает их с тычинкой и пестиком. И то, что ты в результате этой замены вообще не поняла, о чем речь, меня очень позабавило, потому что своему ребенку я объясняла иначе.

— В том обществе, где я жила до встречи с тобой, из секса и деторождения тайны делать было не принято, и показать ребенку наглядно, в результате чего получаются дети, не считалось зазорным. Если захочешь, я могу показать тебе это в своих воспоминаниях. Но в здешнем обществе, похоже, дети должны сами выяснять, что же такое мама имела ввиду под тычинкой и пестиком, — на последних словах Карина усмехнулась.

Чтобы отвлечься от этого странного разговора и своего стеснения, Гермиона отправилась вниз, проверить почту. Вот газета для папы, вот письмо для мамы, а вот странный конверт.

— Натуральный пергамент, — прокомментировала Карина, — Когда-то был телячьей шкуркой. И не жаль же кому-то...

— Фууу! — Воскликнула девочка, выронив все, что держала в руках. На возглас прибежала мама.

— Гермиона, что случилось?

— Оно в почте лежало! — невразумительно ответила девочка, указывая на пергаментный конверт.

Миссис Грейнджер подняла газету, письмо и конверт, рассмотрела его повнимательнее. На её лице появилось выражение крайнего удивления.

— Какая дурацкая шутка.

— А что там написано, мам?

— "Приглашение в школу Чародейства и Волшебства Хогвартс".

Гермиона замерла.

— Если это не шутка, то в этом Хогвартсе работают весьма оригинальные личности, — прокомментировала Карина, — пергамент, ну надо же... И зеленый текст. Не удивлюсь, если они там перьями и чернилами пишут. В моем мире так извращались только ради священных текстов, и то не каждых. Хотя телят не переводили, писали на человеческой коже. Человека как-то проще найти, чем теленка... — заговорилась женщина, и тут же вынуждена была перехватить контроль над телом, чтобы девочку не вырвало, — Упс. Прости.

Миссис Грейнджер поняла этот рвотный позыв по-своему.

— Да уж... Шутники пошли. На пергаменте пишут. Бумаги, что ли, нет?

— Мам, — подала голос Карина, — Давай я это письмо спрячу. А вдруг не шутка?

— Волшебства не существует, Гермиона. Ты же у меня такая умная девочка... — мама осеклась. Карина вытянула руку и конверт плавно поплыл к ней по воздуху. Девочка смущенно посмотрела на мать.

— Я иногда могу странные штуки. Только я боялась кому-то говорить. А тут это письмо... Мама, ты же правда все равно будешь меня любить? — к смущению прибавилась отчаянная надежда.

— Ох... Ну конечно же буду, маленькая моя, — мать крепко обняла дочь и прижала к себе, — Ну как ты могла подумать, что мы тебя разлюбим?

Карина вернула контроль над телом Гермионе и та уже вполне самостоятельно расплакалась от радости и возможности показать родителям свои умения.

Письмо читали всей семьей. И хотя в существовании магии после демонстрации родители не сомневались, письмо все равно выглядело глупой шуткой.

— Ждем вашу сову, — прочитал мистер Грейнджер, — Даже если это не шутка, откуда мы возьмем почтовую сову? Они же письмо доставили нормальным способом, хоть бы обратный адрес оставили.

— Да и где мы купим все, что надо для школы? Все эти котлы, учебники, палочку? — поддакнула ему жена.

— Странно все это, — резюмировала Гермиона, — Мам, пап. Давайте я письмо у себя подержу до осени. А там видно станет. Если не шутка — так они пришлют кого-нибудь, наверное. А если шутка — так пойду осенью в новую школу, как мы и хотели.

На том семья Грейнджеров и остановилась.

Глава 3. Минерва Макгонагалл.

К середине августа Грейнджеры про письмо и думать забыли, а зря. Ранним утром мирно завтракающая семья услышала стук в дверь.

— Пойду посмотрю, кто там, — вызвалась Гермиона и убежала открывать дверь. За дверью обнаружилась чопорного вида немолодая женщина в темно-зеленой мантии и остроконечной шляпе.