Эсташ Доже и его дьявол

Посвящается Фифи.

Ведь грех человека зависит от его свободной воли. Черт не может изменить решения свободной воли человека, т.к. это противоречило бы свободе того. Значит, черт не может быть здесь виноват. Кроме того, в книге "О церковных догматах" говорится: "Не все наши злые помыслы исходят от черта. Они часто рождаются из движений нашей собственной воли"

Молот ведьм

Не знаешь, верно, что ночами

в сердцах бессонных зреет крик, —

ведь все неправедны меж нами:

младенец, дева и старик.

Чернеют вещи возле них,

дрожащих, как пред часом казни,

их руки белые в боязни

по жизни, как в дремучей блазни,

блуждают, будто две борзых.

Былое где-то предстоит,

а в будущем лежат скелеты.

И кто-то у ворот стучит.

Ни взор, ни слух не различит

единой утренней приметы,

и даже петел не кричит.

Ночь — как великий дом. И вот

их — страхом раненные — руки

рвут дверь за дверью в смертной муке,

им ходов предстают излуки —

нет и не будет им ворот.

И так, о Боже, что ни ночь —

всегда кому-то спать невмочь.

Идут, вотще Тебя взыскуя.

Чу! Как слепцы, во тьму глухую

они ступают.

Как в петлях лестничных, тоскуя,

к Тебе взывают!

Они в булыжник черный лица прячут.

Ты, верно, слышишь их? Они ведь плачут.

Часослов

Глава 1

Оргия в Руасси

Сначала никто не хотел делать привал: погода была неважная, холодная, дождливая, а убогая хижина совершенно не прельщала охотников, которых ждал замок — с натопленными комнатами, красивой резной мебелью, мягкими коврами, вышколенными слугами и, главное, стайкой веселых девиц, которых собрал для них гостеприимный хозяин. Но герцог де Фуа очень уж настаивал: он непременно хочет показать им Лазара, Лазар — настоящее сокровище, у него, помимо всего прочего, всегда есть отличное винцо. Бог знает, как он его делает и что добавляет, небось, какие-нибудь колдовские штучки, но это чистая амброзия, как попробуете, господа, не захотите пить ничего другого, даже из королевских погребов.

Лазаром звали человека, который жил в хижине. На род его занятий указывал разбитый вокруг лекарственный огородик. Весна только началась, травы едва показались из-под земли, но Эсташ углядел несколько сухих прошлогодних зонтиков болиголова. Он ожидал увидеть обычного шарлатана, обретающегося при знатном доме, — составителя гороскопов, лекарственных снадобий и любовных зелий. Такие шарлатаны обычно одеваются в какие-нибудь эффектные лохмотья и гремят амулетами — по их мнению, зловещими, но в действительности просто отвратительными, вроде мумифицированных вороньих голов и крысиных скелетиков. Поди, такую вонищу развел со своими алхимическими "опытами", что пришлось отселить его из замка в лес. А еще все подобные типы более или менее безумны или талантливо изображают безумие.

Но Лазар оказался вполне приличным на вид человеком с мягкими, предупредительными манерами, из-за которых его можно было принять за лакея в порядочном доме, только ливреи не хватало. Вместо ливреи на нем был темный костюм, поношенный, но аккуратный, даже белый воротник имелся. Волосы длиной до плеч мышиного цвета, лицо гладко выбритое и совершенно заурядное, от такого отвернешься — и моментально забудешь, как он выглядел. Возраст неопределенный, то ли чахлик средних лет, то ли крепкий старик. Кажется, он был мучительно застенчив — все время прятал глаза, будто что-то украл, и видно было, что он непрерывно борется с собой, чтобы не отвернуться от своего господина и его гостей, что было бы, конечно, непростительным нарушением правил вежливости.

Однако вино у Лазара было действительно бесподобное. Густое, черное, настоянное на травах и специях, оно с первого же глотка согревало и кружило головы, а еще странным образом обостряло все телесные ощущения, делая их необыкновенно приятными. Забыв о ненастной погоде, охотники разлеглись прямо на земле возле хижины. Накрапывающий дождик приятно холодил разгоряченные лица, а прошлогодняя листва показалась им дивно мягкой и ароматной. Граф де Гиш притянул к себе графа де Руасси, младшего брата герцога де Фуа, положил его голову к себе на плечо и перебирал его шелковистые волосы (маленький граф не носил парика). Эсташ завистливо вздохнул. Он бы тоже к кому-нибудь прижался, но дело представлялось безнадежным: винцо действовало на всех, однако остальные охотники явно мечтали о девках, ждущих в замке.

Лазар принялся разделывать добычу. Он делал это удивительно споро, почти без помощи ножа. Скоро на вертеле над костром шкворчала зайчатина, и от ее аромата у охотников, опьяненных колдовским вином, просто ум заходил за разум. Никогда в жизни они не испытывали такого голода, и никакого блюда им не хотелось так, как куска поджаренного над костром зайца.

Тут-то и появился священник.

— Его светлость герцог де Фуа? — вопросил он, приподнявшись в стременах (святой отец был верхом на муле).

— Я перед вами, — герцог поднялся на ноги, крайне недовольный: подумать только, сбежал подальше от попов в Руасси-ан-Бри, так ведь даже в лесу отыскали, окаянное племя. Остальные из тех же соображений остались лежать в вольготных позах, не спеша приветствовать духовное лицо.

— Превосходно, — священник спешился и осмотрелся, задержавшись взглядом на костре и зайчатине: на дворе была Страстная Пятница. Герцог де Фуа вызывающе улыбнулся. — В замке мне сказали, что я непременно найду вашу светлость тут. Я прибыл по поручению господина кардинала расследовать ужасные происшествия, которые множатся на ваших землях, и осмелюсь рассчитывать на ваше благородное содействие.

— Расследуйте что хотите, — сквозь зубы ответил герцог, — но какого содействия вы ждете от меня? Какое мое дело? Хотел бы оправдать надежды на мое благородство, но тратить время на такой вздор — увольте.

— Мой господин, — прошептал Лазар, прокравшись за спину герцога, — это ведь человек кардинала, вы сами слышали. Осмелюсь советовать моему господину проявить немного любезности. Вам ведь не составит труда...

— Мне не составит труда тебя повесить, — перебил герцог, — если будешь и дальше лезть с непрошенными советами. Пшел вон!

Но граф де Гиш дипломатично вмешался:

— Добро пожаловать, отец мой. Прошу, окажите нам честь. Расследование подождет, что бы вы там ни расследовали. Ваш путь, полагаю, был неблизким и слишком утомительным, чтобы сразу приступать к трудам. Составьте нам компанию. Не смущайтесь, мы не собираемся есть дичь сейчас, о, конечно, только на Пасху: она как раз настоится в собственном соку и станет гораздо вкуснее, в чем вы, полагаю, убедитесь сами, ежели ваше расследование затянется.

Священник слегка хмурился, слушая эту любезную речь, в которой, конечно же, ни единое слово не вызвало его доверия. Но ссориться с этой нечестивой компанией было неразумно. Конечно, он представлял тут самого Мазарини, но Мазарини в Париже, а отец Лактанс — один, в этой глуши, с заданием, выполнить которое затруднительно без содействия здешнего владетельного сеньора, каковым, как это ни прискорбно, являлся этот спесивый и безмозглый щенок, герцог де Фуа. Поэтому он решил заключить перемирие и, напустив на себя любезный и светский вид, подсел к охотникам. От вина он, впрочем, отказался, спросив ключевой воды.

Герцог де Фуа был в бешенстве, предчувствуя, что ему не только не удастся попробовать зайчатины, но и все остальные удовольствия, столь любовно запланированные и подготовленные, придется теперь отложить. Мало того, что не судьба закусить куропаткой с вертела, так еще и тех куропаточек, которые ожидают в замке, предстоит распустить по домам, так и не отведав ни одной. Что за наказание! Черт принес этого попа! Остальные думали о том же, и над полянкой повисло напряженное молчание.

— Вы сказали, отец мой, что приехали сюда расследовать некие ужасные события, — заговорил наконец Эсташ, чтобы начать хоть какую беседу. — Что же это?

— О, сударь, разве вы не знаете? — отец Лактанс перекрестился. — В Руасси-ан-Бри происходят чудовищные, зверские убийства. Здешние крестьяне и путешественники иногда пропадают бесследно, а иногда их останки находят в таком кошмарном виде, что страшно даже описывать. Они изуродованы, растерзаны и частично съедены. Вся округа живет в непреходящем страхе, и вот мольбы людей дошли до господина кардинала, и он прислал меня, дабы я выяснил, что за дела тут творятся.

Все в изумлении уставились на герцога, но тот лишь пренебрежительно пожал плечами — дескать, верьте больше, вам еще не то наплетут.

— Может быть, это просто дикие звери? — предположил Гиш. — Тут водятся волки?

— Конечно, — подтвердил герцог, — тут их чертова прорва. Иногда я всю ночь не могу заснуть по их милости, особенно при полной луне, когда они как с ума сходят.

— Этой зимой мы трижды устраивали на них большую охоту, — прибавил своим ясным, еще не сломавшимся голосом граф де Руасси. — Кажется, перебили всех, но проходит время — и опять этот жуткий вой. Должно быть, есть в этих лесах что-то такое, что их привлекает.

— Судя по тому, что они творят, их привлекает хороший стол, — усмехнулся герцог. — Крестьяне этих мест ценятся среди гурманов, вроде как канкальские устрицы, страсбургские паштеты или бордоский кларет.

— Сударь, — вдруг услышал Эсташ шепот над ухом, — не оборачивайтесь, просто послушайте. Умоляю, помогите мне. Спрячьте это у себя.

Эсташ все-таки слегка повернул голову и увидел Лазара. Почти вплотную он смог разглядеть одну действительно незаурядную черту в облике колдуна — у того были разноцветные глаза: правый — водянисто-серый, очень светлый, левый — темно-карий, красноватый. Лазар ловко и незаметно пропихнул под плащ Эсташа несколько книг.

— Сейчас святой отец попросит разрешения осмотреть мое жилище, — прошептал он. — Я уж знаю, как это бывает. Не в первый раз сюда приезжают расследовать эти убийства.

Эсташ спрятал книги в полупустую охотничью сумку.

Лазар как в воду глядел: устав от циничных шуток герцога и испытывая ту естественную неловкость, которая является уделом всякого человека, вторгшегося в теплую компанию и испортившего всем удовольствие, отец Лактанс решил заняться делом и попросил дозволения осмотреть хижину, каковое дозволение герцог, разумеется, дал. Священник исчез в хижине, а молодые люди, избавившись на время от его общества, дали волю своему возмущению. Бедный отец Лактанс, должно быть, зычно и непрерывно икал, обыскивая хижину, — столько забористых проклятий было призвано на его голову и столько прозвучало заявлений о противоестественных сношениях с самим святым отцом, его родителями, бабушками и дедушками. Помянули и Мазарини, приславшего сюда эту мартышку.

Но хоть душу и отвели, настроение у всех было испорчено, и всякое желание рассиживаться на привале пропало. Когда отец Лактанс выбрался из хижины (ничего, естественно, там не найдя), герцог кисло предложил проследовать в замок. Только Эсташ задержался: надо было вернуть Лазару его книги. Он достал их из ягдташа и просмотрел. Это были всевозможные травники, лапидарии и трактаты по астрологии. Ничего, имевшего отношения к убийствам, но священнику было, конечно, совсем необязательно их видеть.

— Вы очень добры, сударь, — застенчиво прошелестел Лазар, принимая назад свою скромную библиотеку. — Если позволите, я хотел бы в меру своих невеликих сил отблагодарить вас за вашу доброту. Скажите, чего бы вам сейчас хотелось, и я постараюсь исполнить ваше желание.

— Чего бы мне хотелось?.. — переспросил Эсташ слегка растерянно и наконец нашелся: — Ну, положим, еще пара глотков твоего винца — и мы в расчете.

— Вино — это само собой, — заулыбался Лазар, — в замке вы найдете его сколько угодно. Но я хочу сделать что-то исключительно для вас. Нет, я должен сделать что-то для вас, так положено. Ну же, сударь? Есть у вас желание? Должно быть, не может не быть. — Внимательно вглядевшись в лицо Эсташа, он вдруг заключил: — Ага, вижу. Деньги — вот что вам так необходимо сейчас. Сядьте играть с моим господином герцогом, бароном де Пажоном и де Трессаном. Запомните, именно в таком составе. Пусть мой господин герцог будет напротив вас, барон — по левую руку, де Трессан — по правую. Тогда вы выиграете, и много.

Когда Эсташ простился с колдуном, его спутники уже ускакали. Даже священник на своем сонном муле, и тот пропал из виду. Дорога через лес шла всего одна, заблудиться было невозможно, но Эсташ не успокоился, пока не нагнал их всех. Очень уж неуютно было одному в тихом, сыром лесу.

Где, к тому же, находят трупы.

"Они изуродованы, растерзаны и частично съедены".

У Эсташа под одеждой волоски вдоль хребта поднялись дыбом. Его-то, положим, никто не растерзает и не съест даже частично: он верхом, он вооружен, он охотник. Он брал Ландреси, наконец, дрался с испанцами, какие еще волки, о чем вы? Но лошадь почему-то заметно нервничала, Эсташ никак не мог с ней справиться. Она то сама прибавляла аллюр, то вдруг останавливалась и упиралась, как осел. Когда над головой неожиданно раздался панический плач сойки, Эсташ едва не заорал от ужаса.

Допустим, вовсе необязательно быть магистром темных наук и обладателем многих тайн, чтобы определить, что человеку нужны деньги. Кому они не нужны? Но Эсташ Доже де Кавуа нуждался в них особенно отчаянно, тем отчаяннее, что для него не было никакой надежды их получить. Отец недавно заплатил его долги, но тут же разослал письма всем кредиторам, уведомляя, что отныне снимает с себя всю ответственность и более не даст ни су, так что если они хотят и дальше одалживать деньги его отпрыску, то пусть делают это на свой страх и риск. А он был хозяином своему слову, Франсуа Доже де Кавуа — в прошлом командир личной гвардии Ришелье и его верный телохранитель. После смерти благодетеля он отказался остаться на службе у Мазарини — не потому, что имел что-то против него (люди такого склада никогда не бывают против власти), но просто потому, что понимал: его должность больше не будет внушать такого трепета, а значит, и делать на ней нечего. Он водворился в своем пикардийском имении и быстро превратился в страшного деревенщину и скопидома. После этого стоит ли удивляться, что Эсташ при первой же возможности с восторгом променял такую веселую жизнь на поля Фландрии?

Он служил под началом маршала де Грамона и однажды спас жизнь его сыну, своему одногодке. Это случилось под тем самым Ландреси, когда граф де Гиш демонстрировал, по своему обыкновению, безрассудную храбрость, пока не допрыгался, причем в буквальном смысле — его едва не сбросили при штурме с крепостной стены, на которую он забрался первым. Пришлось Эсташу стать вторым и прикрыть золотого мальчика. После этого они подружились. Это было настоящее боевое братство, они даже говорили друг другу "ты".

Франсуа Доже сначала обрадовался дружбе сына с такой сиятельной персоной, но скоро охладел, видя, что Эсташ умудрился не извлечь из нее не только никакой пользы, но, напротив, один только вред. Граф де Гиш вовлекал его в свои знаменитые кутежи и обучил самым невообразимым порокам. Однажды отец жестоко избил Эсташа тростью, застукав с молодым красивым форейтором. Тут надо сказать, что Франсуа Доже был знаменит как непревзойденный стрелок из мушкета и вообще из всего, что стреляет, и старался поддерживать репутацию, даже выйдя в отставку. А для меткой стрельбы в первую очередь нужно что? — конечно, сильные, твердые руки. Для этого трость господина Доже де Кавуа имела свинцовые вставки, а его сын после случая с форейтором две недели ходил согнувшись и мочился кровью.