Твое... величество! Обновление

* * *

Мария о чужом любопытстве не думала. Она посмотрела на янтарное ожерелье — и с отвращением бросила его на столик.

— Скользкая гадина!

— Вернер? — Анна посмотрела на мать. Мария не удержалась, и поцеловала дочку в нос.

— Да.

— Жаль. Он мне понравился.

— Самое ядовитое зверье всегда привлекательно. Так и за добычей бегать не приходится.

— У вас интересные познания о животных, дорогая супруга. Жаль, что я раньше не знал о них.

Сказано это было негромко, но увесисто. Мария устало посмотрела на Иоанна.

— Диана, ваше величество и только Диана. Вот пусть она вам и рассказывает про птичек и пчелок.

— Я и так знаю, — не понял Иоанн. Ну да, шуточки про размножение тут пока не в ходу. Здесь вообще сильно стесняться не принято, а процесс размножения можно за каждым углом увидеть. Животных тут хватает.

Мария вспомнила свое путешествие по дворцу, и едва не покраснела. М-да, вот так век живи и все равно что-то новенькое узнаешь.

— Мама? — напомнила о себе Анна.

— Детка, а ты очень расстроишься, если мы с папой найдем тебе другого мужа?

Мы?! С папой?!

Да ради таких слов Анна бы на что угодно согласилась!!! Мама и папа вместе!!! Вот как в старые времена!!! Это же — счастье?

— Мам, а вы точно хорошего найдете?

— Самого лучшего, — согласился Иоанн, присаживаясь рядом на кровать. Та скрипнула, но выдержала, хорошие тут кровати делают. — Мама права, редкостно гадостный мальчишка. Раньше такого не было, а вот сейчас... словно сорняк лезет.

— Да, — кивнула Мария.

А то — нет? Он уже и корону примерил, и Анну похоронил, и Марию, и сам правит. Понятно, не сразу, лет десять-пятнадцать ему понадобится, чтобы укрепиться. А еще...

— Дорогой супруг, вы не хотите быть поосторожнее? Вдвойне?

Иоанну два раза намекать было не нужно. Доверчивые и лопоушистые короли на тронах не сидят. Они лежат, аккуратно и в уютных гробиках.

— Буду. А вы, дорогая супруга?

— А я при чем? Разве что Дианочку удавят, фыркнула Мария. — Я уже интереса не представляю... вот не думала, что поблагодарить вас придется.

Иоанн помрачнел. Видимо, представил себе Дианочку, да не в кровати и не на троне, а вот просто... случись — что? И кто страной править будет?

Эрсоны. Виталис и его клан... так и династия сменится. Или Диана потерпит рядом с собой Анну?

Наоборот тоже не будет, Анна никогда не простит женщину, ставшую соперницей ее матери. Иоанн почувствовал себя идиотом, и предсказуемо разозлился.

— Вот что, ваше величество! Помолвку я эту расторгну. Скажем, что Анна пока болеет...

— Нет, — холодно оборвала Мария.

— НЕТ!?

— Не надо говорить, что моя дочь больна. Судя по тому, как смотрел сегодня Вернер, он поймет, что это ложь. Лучше намекните, что есть другой жених.

Иоанн задумчиво кивнул. Может, так оно и правильно.

Сплетни — дело такое, и не докажешь потом, что так придумали, чтобы плохого человека отвадить. Так и будут болезни ждать да попрекать.

А вот если сказать, что конкурент есть...

— И кто же?

Мария пожала плечами.

— Совершенно не интересно. Вы умный, дорогой супруг, придумайте что-нибудь сами... есть же семейства, которые вам не нравятся? Почему жених должен обязательно быть принцем? Скажите, что в связи со сложившейся ситуацией, хотите, чтобы мужем дочери стал эрландец, что передумали отпускать мою Анечку в другую страну — что такого? Спорить готова, дедушка Вернера подумает, что вы решили сами воспитать себе преемника, и начнется что-то приятное!

Оскал Марии не сошел бы за дружелюбную улыбку даже в темноте. Хорошо хоть, клыки не полезли.

Иоанн оскалился в ответ не менее дружелюбно.

— Так и сделаем, дорогая жена. Так и сделаем...

— А когда у вас будет шесть деток от Дианочки, или там... восемь, переиграете потихоньку. Анна — принцесса от двух древних королевских домов, она не останется без предложений.

Намек Иоанн тоже понял.

Мария — породистая, и ее дети тоже. А он подобрал... даже не дворнягу, те-то и умные бывают, и красивые, а так... вот и пусть теперь мучается.

Хлопнул дверью, да и вышел.

Мария подмигнула дочери.

— Ну что, зайка? Справились?

— Мама, — Анна решила ковать железо, пока горячо. — А папа точно...

— Разведется? — Мария дождалась кивка от дочери, и вздохнула. Да, видела она то же самое в своем мире. Видела... ненавидела!

Так же смотрели на нее и родные дети, когда она за шкирку выкинула супруга из своей жизни. Понятно, детям-то хочется и маму рядом, и папу, только вот.... Нельзя прощать предательство. И терпеть его нельзя рядом с собой, потому что однажды ты, такая сильная сейчас, упадешь на колени. И понадобится тебе чья-то рука, чтобы опереться, чтобы встать, а вместо этого тебя ударят в спину. Жестоко. По-подлому, когда ты не будешь этого ждать.

Предавший один раз — предаст каждый раз. И ты просто не поднимешься, и утянешь за собой тех, кого любишь, кто может рассчитывать только на тебя.

Сейчас Мария показала зубы, которых не было у ее предшественницы, и Иоанн заинтересовался. Но ТУ Марию он тоже травил, и давил, и во многом довел до смерти... предлагаете его пожалеть?

Не надо.

Он не пожалеет. Особенно, когда появится очередная Диана — Лиана — Марианна...

— Маленькая, я не стану тебе врать. Скорее всего, мы разведемся. Сейчас нас сплотила внешняя опасность, но стоит ее убрать, и папа опять помчится за Дианочкиными сись... красотами. А я его за это не прощу.

— Потому что у тебя такого нет? — Анна показала на корсаж Марии, который по объемам и правда был скромнее Дианочкиного. Намного скромнее.

Мария фыркнула.

Было же у нее! И побольше, чем у Дианы! И относилась она к этому спокойно, и сейчас ей нравится то, что есть.

— Зайка, главное не тут, — Мария показала, где именно, — а то, что внутри. Можно выщипать волосы и шесть раз перекраситься, набить корсаж ватой или наоборот, расплющить все имеющееся, люди придумали много хитростей. Но любить должны тебя, а не оболочку, иначе это как жениться на свадебном платье, а невесту по дороге потерять.

Анна захихикала, представляя себе такую картину.

— А как же! Я не говорю, что не надо за собой ухаживать, или надо распуститься, сидеть на попе, лопать пирожки, мрачно приговаривая: меня полюбят за мою душу, или вот, быть, как эрра Розабелла. Понимаешь? Так ведь и волосы можно не мыть, и блохи заведутся, и вши...

— Да.

— Платье должно быть чистым и ухоженным. Но главное это все равно — ты. У Дианочки нет ничего, кроме платья, а твой папа именно на него клюнул. Настолько, что я ему стала неинтересна, как человек. Он меня променял на картинку, на пустоту, и этого я не прощу.

— А Предотец приказал прощать.

Мария состроила серьезную гримаску.

— Прощаю тебя, чадо! Умри с миром. Нет?

— Ма-ам!

— Тогда не умирай. Иди с миром, но в... туда! Короче, именно туда!

— МАМА!

— Ну что тебе?! — Мария внаглую принялась щекотать малявку.

— Мама, ну правда... я же уже взрослая!

— А если взрослая — запомни. Простить — не означает посадить себе на голову, дать сорок два вторых шанса или еще раз повернуться спиной к предателю. Простить — это не держать зла. Только вот прежнего уже тоже не получится. Все. Не склеится.

И принялась вдвое активнее щекотать Анну.

О том, что их разговор нагло подслушивали, не знали ни Анна, ни Мария. Может, королева и поняла бы, но была слишком занята дочкой. Да и тема неприятная...

* * *

— Са ва...

— Айни син...

Томас Ремеш, охотник, прислушивался с интересом.

Ишь ты, шагренцы! Интересно, чего они тут делают? Аж целым десятком, да из непростых... что он — не видит, что ли? Одежду они нацепили местную, а вот зубы....

Когда год за годом мажешь их черной краской, специальной, стойкой, поневоле она въедается. И оттереть ее до конца не удается.

А еще сами движения.

Охотник отлично понимал, КТО может так двигаться. Мягко, плавно, стакан на голову поставь — капля не прольется. И наблюдал...

Жаль, по-шагренски он не понимает особо... разве что про Многоликого что-то упомянули. Это-то он знает, да толку?

Мало ли, чего им там от Бога понадобилось? Может, просто помянули в бога душу мать?

Сидят, жуют чего-то... надо бы сейчас посмотреть еще, а потом, как спать лягут, утащить у них какую вещичку, да к градоправителю. Пусть розыск объявит.

Чтобы по его родному Картену эта наволочь шлялась? Да не бывать такому!

Памятны Томасу были их набеги, во времена оны шагренцы семью его деда вырезали, никто в рыбацком поселке не уцелел, деду повезло просто. Уходил к родным в соседнюю деревню, вот и спасся. С тех пор на море смотреть не мог, в лес ушел, охотой занялся, а шагренцев ненавидел люто.

Вот Томас это и унаследовал. Да и что бы иное было, когда тебе день за днем толкуют, что шагренцы — зло. Кто ж их не возненавидит?

Вот и сидел Томас спокойно и тихо. Даже не шевелился на дереве, потому и заметил, как мимо прошел... а ведь это тоже человек. Дозорный...

Это кто ж такие пожаловали, что дозор выставляют?

Ей-ей, не сойти ему с дерева, это воины. Настоящие.

С такими связываться, поди, он и сам погибнет, а делать-то что?

Томас сильно пожалел, что нельзя почесать затылок. Но — шум... почти никакой, а все же шуметь будет, так что тихо, еще тише... и так вон, шаги замедлил, тварь. Чует чего?

Томас вжался в бугристую кору, почти распластался по дереву, даже дышал через раз.

Радовался...

Он охотник, так что перед выходом в лес, еще на опушке сильно натерся пахучей травой, чтобы отбить человеческий запах. А то ж! Зверь — он чуткий, сторОжкий, ветер переменится, дунет — и спугнет. А Томасу нужно...

Вот, видимо запах растений и чувствует шагренец, но сейчас темно, может и не понять, откуда. У них-то там такого не растет... фууууу...

Уходит, гад!

Спускаться с удобного дерева,. С которого он и наблюдал за шагренцами, Томас не спешил. Посидит он еще часок, ничего с ним не случится.

Сидел, смотрел, как укладываются шагренцы, как остается только один из них, чтобы следить за костром и обходить дозором поляну... так-то надо бы двоих, но вымотались все, и Рэн разрешил оставить только одного часового. Ну кто их может найти в этом глухом лесу?

Мысль об охотнике, да еще таком, который будет иметь к шагренцам личный счет, ему даже и в голову не пришла. А Томас ждал.

Потом, в самый темный ночной час, потихоньку спустился с дерева, и направился в город. Может, и ушел бы, но часовой, на свою беду, оказался слишком бдительным.

На горло Томаса легла удавка, натянулась...

Может, не будь парень охотником, и сложилось бы все иначе. Но Томас по лесу ходил с детства, и учился у мастеров своего дела, и знал многое...

Мужчина резко отклонился назад, и они с шагренцем упали вместе. Все же Томаса и ростом и весом Предотец не обидел, так что шагренца он свалил.

Тот продолжал затягивать удавку, но — не повезло. Ударился сильно, что называется дух вышибло, и Томас смог сорвать шнур со своего горла. И прямо так, лежа, ударил локтем назад. Куда придется, что есть силы, попал, шагренец резко выдохнул — и получил новый удар. Уже ножом, который словно сам скользнул Томасу в руку Да так и было, чего там — ножны на предплечье, только кистью шевельнуть, и рукоять сама в ладонь укладывается. Лес.

А в лесу всякое случается, беззаботные охотники не выживают.

Шагренец выгнулся, Томас извернулся, зажимая ему рот ладонью, и ударил еще раз. И еще...

Вот так!

За деда! За его семью... мало вам еще, твари!!!

Чернозубый обмяк, но Томас нанес еще пару ударов, прислушался.

Тихо.

Никто не идет, он слышал. Да и дрались они достаточно тихо, никто не орал, не вопил... охотник и не привык тратить силы даже на ругательства, а шагренец... будь Коу Ито не чернозубым, он бы может, и закричал. А так...

Чернозубые — элита. Мастера тайного боя, шпионы и диверсанты. Их и учили драться молча, Коу даже и не сообразил сразу закричать, привлечь внимание, действовал, как учили: увидел врага — убей! А потом уж и кричать стало нечем.

Томас думал недолго.

Следы замести все равно не получится, а значит, и стараться ни к чему. Надо просто выиграть время. А еще...

Если уж так получилось...

Томас примерился, достал свой охотничий нож, который висел у него на поясе — уже не такой, как на предплечье, а большой, хоть вскрыть тушу, хоть освежевать, и привычно отсек шагренцу голову. Не в один прием, конечно, пришлось чуточку повозиться. Но... голову тащить проще, чем всю тушку.

Так что голова, и чего у него тут? Куртка?

Оружие?

Сойдет!

Томас завернул голову противника в его же куртку, сунул туда же родовые кинжалы шагренца, которые тот даже и не доставал, еще не хватало священное оружие о каждого смерда пачкать, и направился в город. Если он поторопится, то сможет уйти на болота, а туда за ним и свои-то не сунутся не то, что шагренцы. Томас тут постоянно ходит, знает, где топь, где тропинка, а эти...

Да пусть преследуют!

Пусть сунутся!

Приятного аппетита пиявкам!

* * *

Эрр Ихорас был занят любимым делом. Считал деньги.

Ладно-ладно, проверял счета управляющего. Сапожник без сапог?

А глава казначейства совершенно не имел времени, чтобы заниматься своим хозяйством, королевского ему хватало целиком и полностью.

В бумагах казначейства был полный порядок, никто не воровал и не пытался даже. А вот в собственных...

Его что — опять обворовали? Попытались, точно, вот, явно же... ну кто сказал идиоту, что дрова могут столько стоить? Их что — из Шагрена везли

Повесить, что ли, мерзавца?

Появление в своем кабинете шута он воспринял почти с радостью.

— Эрр Демьен?

— Можно просто Рене или Колючка, — махнул рукой шут. — Поговорим?

— Слушаю, — отложил дела в сторону Алесио.

Рене долго не думал, и сразу перешел к делу.

— Мне стало известно, что государь ищет жениха для дочери.

— Вот как? А принц Вернер?

— Его высочество Вернер очень не нравится его величеству своей неуемной тягой к трону.

— Допустим. При чем тут я?

Лицо Колючки стало откровенно ехидным.

— Эрр Ихорас, а вы полагаете, Фардания это безропотно снесет?

— Думаю, нет. Согласен, торговые отношения, это моя проблема, но я бы и так обратил на нее внимание.

Рене только глаза закатил.

— Эрр Ихорас, глава королевских телохранителей, конечно, делает, что ему сказано. А именно, перлюстрирует письма, и приставил к посольству своих пионов. Полагаю, они уже все по головам сосчитаны и описаны.

— Допустим? — Алесио пока не понимал, куда клонит шут.

— У меня есть свои люди. Но по ряду причин мне не хотелось бы... лишней известности.

— А чего хотелось бы?

— Если мои люди что-то узнают, я могу попросить вашего содействия?

Алесио подумал несколько минут.

Колючка был не подлым. Вот чего в нем не было, так это желания кого-то подставить, Алесио за ним достаточно давно наблюдал. Шут был жестоким, циничным, насмешливым и ядовитым, от него доставалось всем и сразу, и очень часто — за дело. Иногда Алесио думал, откуда Демьен знает о том или ином грешке... теперь сообразил.