|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Глава 12 Бенезия и Сарен. Пробуждение и начало выздоровления (от лица Карин Чаквас)
Почему я решила, что первым моим хирургическим пациентом должен стать именно Спектр Сарен Артериус — турианец, успевший стать легендой Корпуса, я и сама бы сейчас не смогла объяснить внятно даже самой себе. Вряд ли потому, что как мужчина, турианец был телесно более примитивен и потому я врач-травматолог и хирург была уверена, что осуществлю необходимое этому пациенту хирургическое вмешательство быстрее и, может быть — менее травматично.
Работая скальпелем, я об этом не задумывалась. Просто действовала. Сейчас, во время операции меня это мало интересовало, хотя какая-то часть сознания всё же прорабатывала такой вопрос, используя всю доступную мне на этот момент времени информацию.
Сарен, если следовать логике известной мне ситуации, первым попал под влияние Жнеца-Наблюдателя. И пробыл под его влиянием гораздо дольше, чем Бенезия.
Наверное, я потому и приняла решение оперировать турианца первым, а азари — второй. Да и Шепард, как помнила я, неоднократно отметил, пусть и не всегда явно и словесно, что турианцу досталось больше и его положение... тяжелее, что ли. Впрочем, как я помнила, старпом не настаивал на том, что его точка зрения является самой правильной.
Для меня, как для военного медика, вырезать из тела разумного органика имплантаты было легче и даже, в какой-то мере теперь привычнее, чем заниматься рутинным сращиванием переломов, устранением как растяжений, так и прочих телесных неприятностей.
На экранах, располагавшихся на кронштейнах над операционным полем, светились, сведённые в масштабные графические карты-схемы, данные малых автоматических и полуавтоматических медицинских сканеров, помогавшие мне ориентироваться в мешанине микросхем, усеявших кости скелета турианца. Рутинные движения, отработанная методика. Главное — не пропустить ненужный или вредный имплантат, не оставить его в теле пациента.
Я работала, изредка поглядываяна индикаторы состояния Спектра. Знала, что Шепард уже улетел к месту новых раскопок, результат которых был сейчас пока что неизвестен.
Прибытие фрегата на Иден-Прайм в этот раз было предельно нестандартным: никто, как понимала теперь я, из обитателей "Нормандии", даже Спектр Совета Цитадели Найлус Крайк, не предполагали, что землянам придётся стрелять по настоящему, реальному Жнецу. Мне было хорошо известно, что члены экипажа фрегата до сих пор активно обсуждают происшедшее столкновение. Что и говорить-то особо, событие было как раз таким, что люди привычно именуют "из ряда вон выходящим".
Эти огромные корабли вообще-то считались легендами, в которые, как водится, мало кто из современных разумных органиков верил достаточно серьёзно и глубоко. Легенда, между тем, оказалась... более чем материальной.
Если бы не быстрота реагирования экипажа фрегата, если бы не хорошо и полно осуществлённая заретрансляторная приборная и аппаратная разведка ситуации на Иден-Прайме... Я сейчас не поручилась бы за то, что очень многие нормандовцы выжили. Жнец вполне смог бы успеть ответить на атаку фрегата из своего главного калибра, а он, согласно данным объективного аппаратного контроля, в том числе — видеозаписи — у него был такой, что лучше под него фрегату-разведчику не попадать ни в какой мыслимой ситуации.
Жнец оказался большим специалистом по подчинению своей воле разумных органиков. Да, я помнила, что батарианцы, к примеру, почти массово применяли чипирование разумных органиков, попавших к ним в плен и становившихся чаще всего рабами четырёхглазых. А Жнец... Как оказалось, он применил к Сарену больше чем чипирование, насовав в тело турианца столько имплантатов, что просмотрев данные медсканеров, я была вынуждена поверить: и при самом плохом раскладе Сарен Артериус, как покорный слуга "креветки", был практически неуязвим для большинства видов вооружений, которыми сегодня обладали разумные органики. Разве что его смогло бы остановить своим зарядом крупнокалиберное артиллерийское орудие. Вроде того же фрегатского "Таникса". Что-либо помельче — вряд ли возымело необходимый результат: костяк турианца был сплошь покрыт этими имплантатами, в своей совокупности резко повышавшими способность Сарена выжить под самым страшным обстрелом.
Я снова задумалась об изменениях в теле Джона. У него самого появились непонятные имплантаты, которыми тот спокойно пользовался. Да и его ментальные способности вызывали интерес.
Спектр-турианец — в рабстве у Жнеца-Наблюдателя. Я о таком варианте реальной ситуации раньше и помыслить-то не могла. А теперь мне приходилось не только видеть этого турианца, но и оперировать его. Жнец, кстати, тоже никуда не делся — вот он, тихо и, пока что, спокойно лежит на поверхности Иден-Прайма.
Горка извлечённых из тела Сарена имплантатов, укладываемых на сверкавший белой эмалью медицинский поддон рядом с операционным пространством, росла, а я старалась ограничить своё поле зрения только пределами "операционной зоны", хотя мысленно изредка возвращалась к пониманию того, что огромное количество имплантатов не пошло на пользу пациенту, побывавшему, как оказалось и до момента окончательного подчинения Жнецу во многих серьёзных стычках.
Череп Сарена был неоднократно грубо прооперирован, челюсть держалась на штифтах и пластинах и придавала Спектру устрашающий вид. Вполне возможно, Сарен потому и не любил снимать шлем своего скафандра, а если и снимал, то только при возникновении особой необходимости.
Удаляя ненужные имплантаты, я поглядывала на лицо пациента, размышляя о том, стоит ли заниматься ещё и челюстно-лицевой хирургией, приводить, проще говоря, внешний вид головы Спектра в более-менее нормальное состояние. Пока что я приняла решение сконцентрироваться на оставлении в теле турианца минимума абсолютно необходимых и вполне обычных для большинства нынешних органиков имплантатов, а потом уже — решать проблемы с лицом и головой Артериуса.
Хорошо у неё была возможность перезапуска их. Что я и проделала. Закончив удаление имплантатов, я провела обычный комплекс необходимых процедур, обеспечивающих скорейшее заживление ран и погрузила турианца в глубокий медикаментозный сон, чтобы пациент не мог проснуться раньше, чем через несколько часов. При необходимости теперь можно было увеличить продолжительность сна в любых разумных пределах, а значит — освобождалось достаточно времени для работы с азари.
Прикрыв полностью обнажённое тело турианца пологом, закреплённым на лёгком проволочном каркасе, я отошла от койки, на которой лежал Спектр и неспешно приблизилась к койке, на которой лежала матриарх Бенезия.
Взглянув на показатели мониторов, висевших над её ложем, я убедилась, что при падении Жнеца на землю Иден-Прайма азари действительно получила множественные повреждения.
В своём отчёте члены группы высадки указали, что Бенезия Т'Сони, по всей вероятности, не успела сесть в кресло и, к тому же её платье не образовывало, в отличие от скафандра, достаточно жёсткий каркас. Так что проблем с телесной целостностью у азари было предостаточно. Возраст у Бенезии к тому же был далеко не юный, заживление, как предполагала я, предварительно осматривая тело пациентки, будет долгим и тяжёлым. Левое предплечье и правую голень Бенезии Шепард ещё на Жнеце успел одеть в комплект шин, смазал раны в нескольких местах толстым слоем панацелина и медигеля. Провёл необходимые первичные медицинские манипуляции, чем, конечно, очень облегчил профессиональному врачу последующую работу с пострадавшей азари.
Окончив осмотр, я осторожно разрезала чёрно-белое платье, сняла его, постаравшись, насколько возможно, сохранить целостность. Конечно, потом придётся эти разрезы сшивать, но пока... азари вполне может воспользоваться женскими человеческими платьями. Техники, инженеры корабля — женщины и девушки — помогут. В этом врач фрегата была убеждена. Бельё — тоже пострадало, но — в меньшей степени. Сняв его, я освободила голову азари от ритуально-церемониальной шапки и приступила к выполнению обычных предоперационных манипуляций.
Шепард в отчёте указал, что она лежала "сломанным манекеном". Просмотрев малыми сканерами тело матриарха, я убедилась в правильности вывода, сделанного десантником-спецназовцем: у Бенезии, кроме переломов и растяжений с ушибами, были и другие телесные проблемы, появившиеся в связи с падением пусть и с небольшой, но всё же с высоты.
Хорошо ещё, что Шепард самостоятельно поработал над психосферой бывших пленников Жнеца. А может, всё же — рабов? Сейчас я не хотела отвечать на этот вопрос даже самой себе. Надо было как можно быстрее начать разбираться с травмами, которых у азари-матриарха было немало.
Никогда раньше я не подумала бы, что спецназовец, офицер, армеец будет способен столь профессионально, безопасно, а главное — предельно результативно реанимировать не тело разумного органика, а его суть, его душу. Занимаясь обычными манипуляциями, я вспоминала, как работал с азари и турианцем старпом, в который раз убеждалась, что если бы не его помощь, вряд ли бы она сейчас спокойно и свободно выполняла свою часть работы, приводя в порядок тела обоих пострадавших разумных.
Мне вспомнилось часто встреченное на нескольких сайтах в Экстранете слово "хаски", обозначавшее тела, лишённые разума и души. Конечно, как это часто бывает, специалисты и простые, неостепенённые комментаторы не сходились во мнениях о том, что именно следует понимать под хасками. Не помогали ни экскурсы в историю, ни логические выкладки с использованием часто притянутых "за живое" аргументов и доказательств.
Я вспоминала и с некоторым изумлением отмечала, что ей совершенно неожиданно удалось увидеть настоящих хасков. Именно хасками были и Сарен Артериус и Бенезия Т'Сони. Хасками, покорными воле и желаниям пилота этого гигантского (по меркам большинства рас современной Галактики) корабля.
Хаски. Если бы не Шепард, рискнувший собой, то и азари и турианец остались бы в таком состоянии очень надолго, если не навсегда.
Вряд ли сейчас в Галактике нашлись бы специалисты, способные вернуть Артериуса и Бенезию в нормальное состояние. То, что сделал Шепард, я была склонна оценивать не иначе, как воплощённое чудо, которому она стала непосредственной свидетельницей. За несколько дней с момента появления нового старпома на борту фрегата-прототипа произошло столько важных событий, сколько я не могла упомнить за всю свою богатую и разнообразную — не только медицинскую — практику.
Шепард, как понимала я, был сориентирован прежде всего на непрерывную работу, причём работу качественную и эффективную. Он, вполне возможно, не умел отдыхать, не умел расслабляться. В какой-то мере такая настройка была обусловлена его специальностью — десантник и спецназовец. Может быть и тем, что Шепард был сиротой.
Как глава медслужбы фрегата, я, конечно же, просмотрела личное дело старпома, покопалась в спецбазах ВКС Альянса, но там, к огромному сожалению, было мало профильной информации, способной пролить свет на многие обстоятельства начального периода жизни Джона Шепарда.
Я знала об Акузе, знала о том, что на Земле у Шепарда осталась любимая девушка. Её звали Дэйна, она была довольно известной профессиональной спортсменкой. Так что в личном плане Джон, вполне возможно, как я полагала, не был одинок, но... уже сейчас, приближаясь по протоколу к середине списка необходимых манипуляций, я вспомнила, как Шепард тепло отнёсся к ней, почти единственной женщине — старшему офицеру на корабле.
Он словно бы наследовал своего теперешнего командира — Дэвида Андерсона, при этом он не механически копировал отношение к ней, главному врачу корабля со стороны "первого после бога на борту", он относился к ней по-своему, так, что я не смогла найти и тени заданности или "двойного дна".
Вполне возможно, Джон Шепард немного влюбился в неё. Как влюбился в неё Дэвид. Шепард, безусловно, как я была уверена, обратил внимание на то, что только её Андерсон почти всегда называет по имени, а не по фамилии или по званию. И не только потому, что она — майор, а командир корабля — каперанг. Не только. Но и потому, что Дэвид любит её, Карин Чаквас. Любит, конечно же, взрослой, ровной и глубокой любовью. Зрелой любовью.
Шепард, конечно же, любил меня по-своему. Он относился ко мне как к матери, которую никогда толком-то и не смог узнать — в личном деле капитана чётко указывалось, что сиротой он стал в младенчестве. То ли от него мать отказалась, то ли ещё как-то сложилась ситуация, что Джон остался один, но сейчас ясно было одно: Джон умел любить. Умел любить, умел дарить любовь, умел не требовать за свою любовь, за своё прекрасное отношение к другим разумным — и не только к людям, ничего для себя самого.
И ещё я отметила, что Джон не навязывает свою любовь никому из разумных. Никому. Он не делит, не разделяет людей и инопланетян, тех самых ксеносов, которых сначала человечество напридумывало себе во множестве форм и расцветок, а столкнувшись реально с почти полутора десятками инопланетных рас, надо прямо сказать — перепугалось до лёгкого заикания.
Джон одинаково готов помочь и человеку, и азари, и турианцу. И, вне всяких сомнений, разумному органику любой другой расы. Он просто любит разумных органиков в том числе и потому, что понимает, знает, разумеет: жизнь у них нелёгкая и подарить им немного любви, участия, хорошего отношения — совсем несложно.
Наверное, руководствуясь правом любви, правом дарить свою любовь и умея не требовать ничего взамен за свою любовь, Джон смог помочь и Бенезии и Сарену так, как им не помогли бы и профессиональные медики и профессиональные учёные. Те же саларианцы, например.
Джон не делает из своей любви обязанности, он просто дарит свою любовь, помогает разумным органикам жить. Не только действием — самим своим присутствием. Он уделил и азари, и турианцу столько времени, сколько потребовалось для того, чтобы сохранить их не как биологические объекты, как тела, а как личности, как сути, как души.
Это, то, что смог сделать Джон Шепард в её, Карин Чаквас, присутствии... вряд ли смогли бы сделать лучшие врачи Земли или Цитадели. А он это сделал и улетел. Улетел, почти не восстановившись после такой затратной для души и для тела процедуры. Неудивительно, что я, врач корабля считала необходимым его появление и пребывание в медотсеке после окончания работ на этих странных раскопках.
Шепард любит свою Дэйну. Любит — я это не просто вижу, я это чувствую. И для Джона нет проблемы в том, что Дэйна фактически — его первая любовь, а по общеизвестному для очень многих землян неписаному правилу, такая любовь редко перерастает во что-то большое. Сколько дней я знаю и наблюдаю, чего уж там утаивать, за Джоном, столько времени она понимает: Шепард не привязывает Дэйну к себе, он даёт ей полную, любую возможность жить своей собственной жизнью, иметь свой круг знакомых, друзей, в том числе и очень близких друзей, вполне способных стать однажды главными друзьями для этой девушки. Какая разница — многожёнство или многомужество? Человечество достаточно мудро, чтобы понять: то, что не убивает душу — делает человека сильнее. И физически, и духовно.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
