ЦВЕТ СИРЕНИ
(Салли Кристо-Спенсер омега/Тобиас Мариус бета)
Когда твоя жизнь кажется беспросветной и надеяться совершенно не на что, иногда всё же случается чудо, и во тьме блеснёт лучик солнца. Именно это и случилось с последним потомком известного рода омегой Салли в день помолвки с глубоко ненавистным альфой. Чудо принёс любимый аромат цветущей сирени, и он привёл к нему бету, спасшего от одиночества и подарившего надежду. Если бы только Салли знал, каким боком к нему повернётся этот подарок судьбы... Загадки прошлого собственной семьи, пристальное внимание чужих, новые друзья, приобретения и потери. И всё это на фоне неуклонно меняющегося мира, надевшего новую лживую маску.
НАДЕЖДА
21.08.1937 г. от нач. ВХ.
Салли стоял перед большим зеркалом в роскошной золочёной раме и мрачно разглядывал себя. Из зазеркалья так же мрачно на него смотрел невысокий хрупкий темноволосый омега с бледным, слегка заострённым лицом, тонковатыми для омеги искусанными губами, глазами настолько светлыми, что распознать их цвет было невозможно, и в старомодном бальном костюме. Салли терпеть не мог свой наряд, хотя он был несомненно красив и сидел на нём как вторая кожа. Тёмно-синий жилет с серебристым шитьём — у папы просто золотые руки! — белоснежная шёлковая рубашка с кружевными манжетами и высоким жёстким воротником-стойкой, перехваченным синим же шёлковым пышным шейным платком так туго, что иногда было неудобно, чёрные штаны до середины икры и выглядывающие из-под них шёлковые чулки, выгодно подчёркивающие омежий зад и стройные ноги. Туфли на довольно высоком каблуке с пряжками давно стали привычным дополнением ещё с дебюта, но Салли предпочитал простые сапоги на плоской подошве — более устойчивы и бегать в них удобнее, когда за тобой гонится очередной дурно пахнущий ухажёр. Но особенно Салли ненавидел корсет, в который папа Орри его затягивал на каждый выход и выезд. Этот проклятый корсет немилосердно давил на живот и рёбра и заставлял держать спину прямо в те минуты, когда хотелось забиться за портьеру и свернуться клубочком, как в своей постели под одеялом. Салли несколько раз робко просил родителя заказать ему наряд по современной моде — более практичный и не предусматривающий корсеты, но Орри только суропил брови и решительно отказывал раз за разом.
— Эту непристойность? Тебе? Потомку Спенсеров? Никогда ты не наденешь это убожество! Мы, Спенсеры, всегда придерживались традиций, и я не потерплю такой стыдобищи на своём ребёнке! Ты не альфа и даже не бета! Омега должен выглядеть достойно и целомудренно!
Салли вздыхал и молча покорялся, хотя во многом был с папой согласен. Современные наряды для омег выглядели излишне открытыми, но по-прежнему казались привлекательнее — за практичность и более разнообразные расцветки. Если в таком тебя зажмут в укромном уголке, то привести себя в порядок можно быстро, и никто ничего не заметит. Не то что с его костюмом, который будто был создан для того, чтобы сразу стало ясно — провёл омега время в уборной, как сказал, или стоял раком под очередным кобелём, которому вдруг приспичило. С причёской папа тоже провозился лишний час, укладывая ровно подстриженную чёлку и подвитые локоны в императорском стиле. Сам Салли с удовольствием обошёлся бы без завивки — просто расчесал волосы и стянул их в хвост на затылке, как обычно делал дома, но и тут папа был неумолим, распекая современные стрижки, укорачивающие волосы омег до плеч, а то и выше. Открыто сожалел, что всё больше уходит в прошлое искусство плетения кос и косичек, что современная омежья молодёжь совершенно не думает о себе, своей репутации и будущих детях... Он мог рассуждать об этом не один час. По этой же причине он не отпускал Салли на молодёжные омежьи посиделки, опасаясь, что юноша нахватается там всякой грязи и привычек, которые не к лицу будущему мужу и родителю. Из-за этого Салли часто был вынужден скучать среди взрослых, склоняясь над вышиванием, вместо того, чтобы запереться в своей комнате с интересной книгой или свежей газетой, тайком стащенными из-под носа отца.
Орри про газеты ничего не знал и раз за разом подсовывал сыну очередной омежий роман или книги по ведению домашнего хозяйства. Да, это полезно, но только если омега был решительно настроен прожить свою жизнь, покорно подчиняясь мужу и его тирании, но Салли хотел другого. Он хотел свободы, о которой десять лет назад объявили революционеры, свергнув монархию и провозгласив всеобщее равенство. Хотел повидать мир — огромный и разный, о котором писали в романах для альф и бет. Хотел сам себе выбрать мужа по вкусу, а не гадать, кого из этих смердящих кобелей выберет для него отец. Адам, только не Грэг Барнс!!! Он ещё на предыдущем рауте недвусмысленно намекал, что Салли уже недолго бегать осталось, и сладкая омежья попка наконец узнает, что такое кол. Салли содрогался от одной только мысли, что его лишит невинности именно этот альфа — наглый, развязный, пахнущий так отвратительно, что омега с трудом сдерживал тошноту, когда его заставляли с ним танцевать. Папа понимающе кивал, стоило Салли бросить ему жалобный взгляд, но раз за разом повторял одно и то же:
— Терпи. Это всё, что нам остаётся.
Салли искренне не понимал, почему с такой готовностью отдаются своим кавалерам его ровесники. Не раз он заставал их во время животных случек по тихим углам, стоило только взрослым отвернуться или зазеваться. Салли был противен сам запах секса — запах омежьей смазки, пота и живородящего семени. Он не понимал желания своих молодых сородичей поскорее выскочить замуж. И за кого?! За того, кому совершенно безразлично, с кого стягивать штаны? Только для того, чтобы на очередном балу выгуливать новые наряды и хвастаться очередной побрякушкой, которую муж подарил, расщедрившись? Сам Салли, согласно старым традициям Семьи, золотых и серебряных украшений не носил, даже его мочки были не проколоты. Первым настоящим украшением должно было стать помолвочное кольцо. Папа всегда твердил, что не побрякушки украшают омегу, а первозданная красота и чистота. Орри и сам всегда тщательно следил, чтобы украшающих его драгоценностей не было слишком много, и Салли старательно перенимал его принципы подбора, не желая превращаться в праздничную ель, на которую всё больше походили его юные сородичи. Возможно, именно потому, что он так сильно выделялся среди созревающей молодёжи, за ним и табунились женихи с самого дебюта. Хорошо ещё, что новая власть законом закрепила брачный возраст для омеги — не моложе восемнадцати лет — а то он бы уже жил в чужом доме, с мерзким сердцу и уму мужем и даже нянчил первенца. Орри родил своего первого ребёнка, альфу Дориана, уже в шестнадцать, немало натерпелся от мужа, и только какая-то благодать, ниспосланная Флоренсом, помогала ему сохранять себя стройным и красивым несмотря на возраст и заботы.
Вспомнив о родителе, Салли снова тяжело вздохнул. И как только папа столько лет прожил с отцом, ни разу не попытавшись сбежать? Сам Салли на его месте так бы и поступил! Арчибальд Кристо нестерпимо вонял, был груб, несдержан, не гнушался рукоприкладством, имел мужа по первой же прихоти, совершенно не стесняясь собственных детей и прислуги, да и по борделям ходил регулярно. Орри, залечивая потом очередные синяки под слёзы младшего сына, только качал головой.
— Это всё, что нам остаётся, — говорил он.
Глядя на всё это, Салли всё больше впадал в отчаяние. В отцовских газетах писали о безграничных возможностях, которые открывались перед омегами, а его продолжают держать дома, как будто ничего не изменилось. А Салли хотел вырваться из тесноты и духоты провинциального Руднева, поехать в большой город и поступить куда-нибудь учиться, чтобы стать свободным и независимым. В идеале это должен быть колледж изящных искусств в Камартанге, чтобы сохранить и привнести в новую жизнь всё самое лучшее, что было в прошлом. Однако для этого требовалось свидетельство об образовании из настоящего учебного учреждения, а родители даже на частную школу для омег не потратились — Орри сам обучал младшего сына дома. И домашнее образование отнюдь не способствовало выработке супружеской и сыновней покорности, а заставляло задумываться над тем, что происходит вокруг. И от этого Салли было ещё горше.
— Салли, сколько можно прихорашиваться?!! Мы же опоздаем!!!
В комнату, поправляя манжеты, стремительно ворвался Орри. Затянутый в корсет, безупречно причёсанный и одетый. Отцу льстило, что его муж — последний отпрыск очень известного дворянского рода Спенсеров, и он охотно поощрял пристрастие супруга к старинообразию. О деловой одежде для альф и бет Орри отзывался более благосклонно, считая, что ничто не должно отвлекать от важных дел, но к сыну придирался по любой мелочи, осуждая и пресекая его попытки перешить что-то на современный манер.
— Папа... может, я всё же сниму корсет?..
— Ещё чего?!! — возмутился Орри, уперев руки в боки, и украшенные крохотными рубинами изящные подвески в его ушах заколыхались. — Не хватало ещё, чтобы ты сутулиться опять начал!
— Но в нём же неудобно...
— Терпи. Так положено, значит, будешь терпеть. Я же терплю.
— Но, пап... — жалобно начал Салли.
— Не папкай! Ты готов? — Орри сбавил тон и придирчиво оглядел сына. Поморщился. — Опять губы искусал... — Орри достал из поясной сумочки жестяную баночку с бальзамом и мазнул по губам сына. — И прекрати их постоянно облизывать — шелушатся же! И это просто неприлично.
— Я не нарочно... оно само...
— Сдерживаться надо. Я же сдерживаюсь.
— Не хочу сдерживаться, — буркнул Салли. — Хочу остаться дома.
— Понимаю, — смягчился Орри, — но ехать надо. И не забудь потом вернуть отцовскую газету на место, а то он уже её хватился.
Салли замер.
— Какую газету?
— "Столичный вестник". И не надо делать такие удивлённые глаза. Я уже давно знаю, что ты у отца не только газеты таскаешь. Похвально, конечно, но если попадёшься...
— Я с десяти лет это делаю и ещё ни разу не попался!
— Всё когда-нибудь бывает в первый раз. Не забудь про газету — там была какая-то очень важная статья, которую твой отец хочет сохранить.
— Случайно не про возможную войну с Валленсией?
Орри усмехнулся, и в его глазах вспыхнула искорка гордости.
— Уже сообразил? Молодец. Да, её. Если война начнётся, то наши заводы получат большой государственный заказ. Твой отец и Барнсы не собираются упускать такую выгоду.
Салли снова вздохнул, разглядывая пурпурный бархатный жилет Орри без вышивки, с аккуратным заострённым "хвостом", прикрывающим тыл, украшенный только крупными перламутровыми пуговицами и золотой цепочкой, тянущейся в кармашек для часов. Безупречно, как и всегда.
— Папа... а почему вы не хотите отпускать меня в большой город учиться? Разве это плохо? Великий Холод давно миновал, времена меняются... Да и Симон бы за мной присматривал...
— Он слишком занят для этого, а кого попало к тебе на весь день приставлять нельзя. Времена, может, и меняются, но люди остаются всё те же. А ты особенный, Салли. Не такой, как все. — Орри бережно погладил подбородок сына. — И я не просто так к тебе придираюсь. Я не могу позволить, чтобы тебя обесчестил какой-нибудь негодяй до законного брака.
— Можно подумать, что законный брак будет чем-то отличаться от этого! — не выдержал Салли и отвернулся.
Орри молча опустил глаза в паркетный пол, застеленный дорогим ковром. Между его безупречных бровей залегла болезненная складка.
— Можно подумать, будет легче, если детей мне заделает очередной вонючка, а не приблуда с улицы! Не понимаю, как ты до сих пор с отцом живёшь?!
— Скрипя зубами, — тихо ответил Орри, и его ухоженные руки сжались в кулаки. — Да, ты прав, это тяжело, но нам ничего другого не остаётся. И даже если бы я захотел — идти нам некуда, а у твоего отца длинные руки. Мы с тобой одни остались, Салли, а жить как-то надо.
— Я не хочу так жить! Я учиться хочу! Мир увидеть!
— Вряд ли ты найдёшь в большом мире что-то другое. Мир всегда был несправедлив к нам, начиная со времён Великого Холода. И даже революция ничего не изменит, помяни моё слово.
— Но ведь объявлено равноправие...
— Всего лишь объявлено. Пройдёт ещё немало времени прежде, чем слова станут делом. Старые предрассудки и учение Церкви — всё это против нас. Пока нас будут продолжать считать падшими порочными созданиями, ничего не изменится. — Орри глубоко вдохнул, выдохнул, разжал кулаки и взял сына под локоть. — Ладно, идём, а то Оттисы обидятся, если мы опоздаем.
— Не хочу ехать. Там снова Грэг приставать начнёт. Меня когда-нибудь стошнит прямо на него!
Орри мягко приобнял сына. Он уже не был строгим придирчивым родителем, а стал понимающим и ласковым, каким Салли привык видеть его в отрыве от светских вечеров и выездов.
— Понимаю, милый, но надо терпеть. Потому я и затягиваю тебя в корсет — чтобы ты научился терпеть. Это всё, что нам сейчас остаётся.
Салли сидел в конном экипаже и с тоской смотрел по сторонам, снова погрузившись в нелёгкие думы.
Их городок всегда считался глухой западной провинцией, но сначала недалеко от него нашли богатые залежи руды, начались разработки, с началом индустриализации построили несколько мощных заводов, потом и первую железную дорогу, а перед революцией республиканцев здешние коммерсанты вроде его отца и их предприятия резко пошли в гору. Маленький Руднев начал преобразовываться и расти на глазах. Он ещё хранил в себе черты старины — высокий шпиль центральной ратуши, старый храм, походы в который нагоняли на Салли только раздражение и тоску, небольшие кирпичные дома, торговые лавки, редкие особняки богачей, окружённые небольшими садиками, узкие кривые улочки и две широкие центральные улицы, на пересечении которых располагалась широкая площадь с фонтаном, из которого местное население когда-то брало воду для своих нужд. Сейчас, когда городские власти озаботились перестройкой, газовые фонари возле важных мест начали заменять электрическими, строили настоящий водопровод и закладывали электростанцию, чтобы город мог беспрепятственно расти и дальше. Булыжным мостовым тоже недолго осталось жить — Салли прочитал в одной газете, что в больших городах улицы всё чаще мостят не брусчаткой, а каким-то асфальтом, который гораздо удобнее и практичнее.
Салли не слишком любил ездить по мостовой даже в подрессоренной коляске. Ему было гораздо интереснее скакать по ней верхом на лошади, слушая, как железные подковы цокают по серому камню. Верховой езде его тоже обучал папа, поскольку это было частью его собственного воспитания, как потомственного дворянина. Лошадь у Салли тоже была своя — славная кобылка Каури, и омега каждый день ухаживал за ней сам, не доверяя конюху. Каури была одной из отдушин, которая как-то скрашивала тёплую, сытую, но совершенно беспросветную жизнь, как и любящий заботливый папа. Может, болтовня ни о чём, наряды и побрякушки так же вносят смысл в жизнь других омег? Ведь если тебя вообще ничего в этой жизни не интересует, то и жить-то не захочется.
Всё вокруг менялось, но только не вековой уклад жизни. Салли отчаянно завидовал старшим братьям-альфам, которые уже давно выросли и покинули отчий дом. Дориан пошёл по военной стезе и как раз сейчас был где-то на южной границе — Орри чутко ловил все последние новости и молил первопредка-альфу Адама и Светлейшего, чтобы те сохранили его первенца от пули и булата. Симон выучился в частной школе, потом получил диплом на одной из кафедр столичного университета, стал правой рукой отца и жил где-то в Камартанге, возглавляя представительство компании "Кристо и сын". Оба брата вольны были жить так, как хотят, и Салли не раз проклинал Флоренса, что тот позволил ему родиться жалким презренным омегой.
