Тарси

Глава 1.

Я тогда был ужасно расстроен, поскольку это была не просто ссора, а ссора окончательная. Юлька расставила все точки над и, заявив со всей определенностью, что я ей не подхожу ни по одному из требуемых параметров, и вообще, ей нравится другой. Она такая — может отрубить раз и навсегда. Признаться, я ничего подобного не ожидал.

Это был удар такой же сильный, как и неожиданный. Должен признать, я был к ней неравнодушен. Очень неравнодушен. Тем сложнее было удержать себя в руках, точнее, делать вид, что держу.

Настроение у меня было преотвратнейшим. Весь белый свет стал мне не мил, а из всех желаний осталось только одно — пойти и немедленно напиться. И не следовал я ему лишь потому, что это была капитуляция — полное и безоговорочное признание своего поражения. Я скрипел зубами, натянуто улыбался и старался не показать, насколько же мне в данный момент плохо.

Второй мыслью было — немедленно найти равноценную замену, а то и лучше. Хотя, лучше чем Юлька не найдешь (так мне тогда казалось).

Тем не менее, пройти под ручку с красавицей по центральному бульвару, было привлекательной идеей. Да так, чтобы Юльке непременно об этом рассказали, и она поняла, кого потеряла.

Но злая проза жизни любит посылать разочарования одно за другим. В иное время красавицы стайками вьются, а когда они нужны, не найдешь ни одной. Те что есть — непременно заняты, а те что не заняты... Они, конечно, тоже красавицы, но сравнения с Юлькой не выдерживают. Приглашать же на свидание кого попало, это издевательство над здравым смыслом, так можно добиться только одного: посочувствуют не Юльке, а мне? А мне это надо? И так нелегко.

Учеба в голову не шла совершенно. Хорошо еще, что сессия заканчивалась, и я кое-как на автомате сдал два предмета, в основном пользуясь былыми заслугами и тем, что успел усвоить за год. Оставался еще один экзамен и несколько мелких задолжностей.

Несколько выручали тренировки. Правда, и здесь не обошлось без накладок: Я вкладывал в учебные поединки все что накопилось на душе. Спарринг партнеры стали меня откровенно избегать, а тренер стал смотреть с подозрением и посоветовал ограничиться работой с тренажерами.

— А если не уймешься, поставлю тебя в пару с "Грызли", — таков был его однозначный вердикт.

"Грызли" — это серьезно. Это вовсе не медведь, как можно было бы подумать, хотя внешне весьма похож. Попробуйте посоревноваться со ста пятидесятикилограммовой горой мышц. "Грызли" может помять двух таких противников, как я. Он на спор пробивает кулаком нетолстую кирпичную стену и держит удар в корпус силой более чем в сто килограммов. К счастью, у него на удивление ровный характер. Зачем ему дзюдо, ума не приложу.

Как я уже сказал, "Грызли" — парень добродушный, но если в спарринге увлечется, то может быть по-настоящему опасен. Поэтому предупреждение тренера слегка охладило мой воинственный пыл: парочка переломов вряд ли сможет улучшить мое настроение.

Но если воинственный пыл охладел, то настроение и не думало улучшаться. Не знаю, во что бы все это вылилось в результате. Скорее всего, чувства перегорели бы, и все двинулось бы дальше по накатанной, но все пошло немного не так. Очередной поворотной вехой на пути оказался мой сосед по комнате Сашка Локтев. Кто бы мог подумать. Четыре года мы прожили с Сашкой и Ромкой в одной комнате институтской общаги, я думал, что знаю о них все.

Сашка — субтильный очкарик, пытающийся спланировать все свои действия на год вперед. Подобного я от него никак не ожидал.

— Как ты думаешь, у меня есть музыкальные способности? — поинтересовался он.

Я так углубился в свои мыли, что не сразу понял, о чем он спрашивает.

— Так есть или нет? — дернул Сашка меня за рукав.

— А? О чем ты?

— О способностях. Ты слушаешь, или где?

— О каких способностях?

— О своих. Есть ли у меня призвание к музыке?

— С чего вдруг такие странные мысли? Ты не находишь, что слишком поздно задался этим вопросом?

Четыре года учиться в техническом ВУЗе, чтобы потом озадачится подобным вопросом, весьма странно.

— Да, наверное, ты прав. Хотя..., — Сашка задумался, и ответил совсем невпопад, как мне сначала показалось. — Ты Людку Макееву помнишь?

— Это которую?

— Ну, как же, невысокая брюнетка, училась на год старше нас. Сейчас печатается сразу в нескольких популярных журналах.

— А, это она подписывается странным псевдонимом "Малек"?

— Странным или нет, а только все ее публикации расходятся влет.

— Бывает. Техника вообще ближе нам, мужикам, — обсуждать успехи Людмилы Макеевой у меня не было никакого желания.

— Ну да, мужикам ближе, — согласился Сашка. — А Илья Стальной?

— А что Илья?

— Ты с ним не знаком?

— Наслышан. И что?

Собирался учиться на филолога, но неожиданно изменил свое решение. Сейчас он работает поваром в одном из лучших парижских ресторанов. Говорят, он весьма доволен своим выбором.

— И что?

— И то. Это все тарси, — ответил Сашка.

— Что тарси?

— Паша, не тупи.

Паша — это я. Павел Николаевич Скоробогатов. Вопреки фамилии, я совсем не богат. Впрочем, двадцать три года, быть может, это недостаточно скоро? Но и родители мои небогаты, а им уже около пятидесяти. Получается, фамилия никак не может предрекать будущее. И все же, Скоробогатов звучит приятнее, чем, скажем, Скоробеден.

— Это все Тарси! — Сашка принялся темпераментно размахивать руками. — Это они посоветовали Людочке и Илье сменить род деятельности!

— Да с чего ты взял?

— Знаю, — уверенно заявил Санек.

— Ну а ты здесь причем?

Сашка смутился и потупился:

— Ну, я, значит, тоже заявку отослал. Чем я хуже других?

— Ты ходил в представительство Тарси? — удивился я.

— А я тебе о чем уже битых полчаса толкую?

— Пойми тебя. То про Илью рассказываешь, то про Людмилу "Малька".

— Это ж я для примера! Ведь сбывается же!

— Да что сбывается-то? Ну, угадали они несколько раз, и что с того?

— Как ты не понимаешь, они не угадывают, они определяют предрасположенность.

— Ага, выбирают за тебя, кем тебе быть.

— И вовсе не выбирают, а лишь советуют. И потом, если предрасположенность есть, то она есть.

— Почему же тогда не всем о ней говорят?

— Не знаю, — пожал плечами Сашка. — Может, у кого-то ее нет, этой самой предрасположенности.

— Скажешь тоже. Она у всех есть. Не может быть человека, вообще ни к чему не расположенного.

— Тогда не знаю. Им виднее.

С тарси было слишком много непонятного. Точнее, непонятным было все, начиная с причины их появления на Земле. Кто-то утверждал, что они нас изучают, или даже ставят эксперименты. Кто-то яростно доказывал, что они намерены облагодетельствовать все человечество, в пример приводились медицинские технологии, переданные людям. Сами тарси не стремились к увеличению круга общения и редко покидали свои представительства. Что касается медицинских технологий, то неизвестно, сколько в их передаче было от желания облагодетельствовать.

Это была плата. Плата за лояльность правительств и возможность находиться на Земле. Золото, престиж, власть. Все это важно, но когда платой выступает десяток другой лет жизни, когда предлагаются лекарства от ранее неизлечимых болезней... У кого, скажите мне, поднимется рука отказаться? Тем более что соседи могут согласиться и получить все, что им предлагается.

Разумеется, не обошлось без попыток получить и иные технологии. Только официальных обращений насчитывались десятки. Но, думаю, это далеко не все. Сколько таких попыток осталось неизвестными широкому кругу общественности, остается только гадать. В дело шли и лесть, и шантаж, и попытки вести сепаратные переговоры. Но ответ был категорическим — кроме медицинских технологий ничего.

Что в обмен? Разрешение разместить на Земле свои представительства и возможность свободного доступа в эти представительства любого желающего. Разумеется, не все было так просто. Заявку на посещение следовало подавать заранее, и лишь получив пропуск, можно было побывать у тарси лично.

Иногда ожидали месяц, порой заявки не получали ответа несколько лет. Во всем этом не было никакой системы. Не обошлось и без хитрецов, пожелавших воспользоваться своим служебным положением и попытаться решить свой личный вопрос без очереди. Вот только хитрецы перехитрили самих себя. Их выслушивали, но ответ на их просьбы был один: Ничем не можем помочь.

Впрочем, это еще не значит, что помогали всем тем, кто пришел по записи. Случалось, что и помогали, но происходило такое очень редко. Чаще можно было получить совет или ответ на вопрос. Но и это происходило далеко не всегда.

Тарси помогали или нет, давали совет, или воздерживались от этого, но никогда не объясняли причину согласия или отказа.

Надо ли говорить о том, что недовольных таким положением дел было очень много. Лишь сообщение об очередном чудесном лекарстве, произведенном с помощью технологий, предоставленных тарси, несколько охлаждало горячие головы.

Были и те, кого никакие увещевания не заставляли мириться с тарси. Радикалы требовали закрытия всех представительств тарси и предлагали им убраться из солнечной системы. Но таких было немного. У большинства людей таинственные пришельцы вызывали интерес. У кого-то искренний, у кого-то настороженный.

Не обошлось и без спецслужб. Кому интересоваться всем таинственным, как ни им? Работы по сбору информации о таинственных благодетелях велись постоянно. Правда, посещениям представительств спецслужбы не препятствовали — это было бы прямым нарушением договоренностей.

Десятки тысяч людей осаждали представительства тарси с лозунгами зачастую противоположными. Миллионы людей воспользовались возможностью лично получить аудиенцию. Но я никак не предполагал, что среди этих миллионов окажется и мой приятель Сашка.

— И долго тебе пришлось ждать пропуск? — поинтересовался я.

— Три месяца.

— Три месяца?! И ты молчал?

Не ожидал я такого от Сашки, о всех своих планах он любит рассказывать подробно и заранее.

— Думал, может, ничего и не получится. Некоторые годами ждут.

— Рассказывай, как все прошло, — не каждый день случается послушать от своего приятеля о таких вещах.

— Ну как. Прислали мне карточку пропуска, там был указан день и час. Пришел, меня пропустили.

— А дальше?

— Проводили в приемную. Там секретарь, или секретарша, как их различить, понятия не имею.

— Различать потом будешь, рассказывай, что дальше было.

— В общем, секретарь поинтересовался причиной моего визита.

— А ты разве не указывал причину, когда заявку на пропуск подавал?

— Нет. Лишь написал, что причина личного характера. Здесь же попросили причину уточнить. Я сказал, что хотел бы узнать о своей предрасположенности. Секретарь направил меня в одну из комнат, там меня встретил дугой тарси, с полчаса расспрашивал меня, время от времени смотрел на монитор. Я уже думал, что он ничего не скажет относительно моего вопроса. Но он ответил. У Вас, говорит, яркая предрасположенность к творческой деятельности. Предпочтительно в области музыки. Вот я и думаю теперь: Я ведь музыку действительно люблю, в детстве даже хотел записаться в музыкальную школу. Не сложилось.

Это верно, Сашок часто негромко мурлыкал какую-нибудь мелодию. А об музыкальной школе я узнал впервые, не рассказывал он об этом.

— И что теперь? Неужели хочешь учебу бросить? Тебе год всего доучиться осталось.

— Не знаю, — Сашка печально вздохнул. — Может, как-то получится совмещать.

— Ну-ну. Ты мне вот что скажи: Это твое желание, или желание тарси?

— Наверное, мое, — подумав, отозвался Сашок. — Думаю, у меня всегда было подспудное желание заниматься музыкой, только я никогда не воспринимал его всерьез, старался отбросить, загнать внутрь.

— А теперь, значит, воспринял? Да что изменилось то? Неужели ты изменился только оттого, что тебе напомнили о твоем собственном желании?

— Почему изменился? Я это я. А музыка? В общем, иногда полезно услышать о чем-то со стороны.

— А если бы тебе сказали, что твоя судьба — быть геологом? Бросил бы все и подался бы в горы, искать полезные ископаемые?

— Но не посоветовали же.

— А если бы?

Сашка на минуту замолчал, явно представляя себя в роли геолога.

— Нет. Геологом вряд ли, не мое это. Не манит.

— Значит, все-таки совпало? Что ж, я рад за тебя. Говорят, не всегда совпадает.

— А вот и нет. Совпадает в большинстве случаев, просто не все хотят прислушаться к совету, некоторые так и продолжают игнорировать свое предназначение. А зря.

— То есть ты абсолютно уверен, что достигнешь высот на музыкальном поприще?

— Да нет же, я не о том. Предназначение — еще не гарантия успеха. Просто оно — твое. Вот как тебе объяснить? Например, один предмет ты учишь с удовольствием, а другой потому, что надо учить. Если что-то делаешь с удовольствием, это и есть твое предназначение.

— То есть, если я с удовольствием ем, то это и есть мое предназначение?

— Если это единственная цель твоей жизни, то да.

Вот так раз, это Санек загнул, отбрил по полной программе. Впрочем, какой вопрос, такой и ответ. Если не желаете ничего, кроме как потреблять пищу, зовитесь, сударь, хомяком. А ели зваться хомяком не желаете, то стоит решить, что же Вам еще в этой жизни интересно.

— Ладно, допустим, с едой я погорячился. О женщинах тоже умолчу, чтобы ты не назвал меня кроликом.

Сашка многозначительно хмыкнул, видимо, сравнение висело у него на языке.

— Тогда стоит определиться с тем, что же это такое, предназначение.

— Я тебе об этом и толкую — любимое дело, которое тебе в удовольствие, а людям на пользу, — начал рассуждать Сашка.

— Ну а если, например, все захотят стать министрами? Откуда столько постов взять?

— Не захотят. А если захотят, лишь потому, что не знают своего истинного предназначения. Предназначение — это не только желание, а еще и гарантия того, что при должном усердии ты сможешь делать свое дело лучше всех. Я, например, могу тебя заверить в том, что из меня никогда ни при каких условиях не поучится чемпиона по прыжкам с шестом. Зачем же мне этого хотеть? Получится одно расстройство. Оттого все беды, что люди стремятся совсем не к тому, в чем их предназначение.

— Да ты, брат, философ.

Не предполагал я такого развития разговора.

— Философ? Вряд ли. Да и нет здесь ничего особенного, это надо просто понять. Вот Людочка "Малек". Что ее ждало, не подайся она в журналисты? Заняла бы чужое место, перекладывала бы на работе бумажки с места на место, через десять лет стала бы ворчливой грымзой, от вечной неудовлетворенности жизнью пилила бы мужа и жаловалась подругам на все что придется.

Я рассмеялся, представив Людочку в образе старой грымзы.

— Зря смеешься, — добавил Сашка, — так бы все и было. Самое интересное в том, что ей и в голову не пришло бы, что причина ее неудовлетворенности вовсе не в устаревшей бытовой технике, и не слишком высокой зарплате мужа, а в том, что она не нашла свое предназначение.