Пойдешь-не воротишься

Ианааҳә, абга ашьапы иқәԥеит.

Сара стәаны саанхеит — аҵла агәылшьап.

"Қьырала дтәам..." ҳәа рҳәоит сара сзы.

Мое знание черкесского малость заржавело, поэтому пусть меня простят за возможные ошибки или путаницу в диалектах. Не корысти ради и не для обмана слушателей...

В общем-то, все так и было.

Что еще можно ожидать на склоне горы Собер-Баш вечером 30 апреля? Говорят, что возможно и худшее, и я с этим соглашусь, например, бешенство. Это из реальных бед, которые можно пощупать, показать другим, и из мозга вирус извлечь. Возможно менее осязаемое, из-за тонкой перегородки между нашим миром и иными. В этот день и эту ночь на склонах горы Собер-Баш собираются удды, то бишь ведьмы. иногда перевоплощаясь в животных. Это как бы ночь встречи ведьм и ночь отчета перед злыми силами, что ведьмы уже сделали. и что надо еще сотворить. А силы Зла вознаграждают ведьму или порицают. Отчетная эпопея плавно переходит в ночь веселья, танцев, пения, угощения, а поутру ведьмы расходятся по домам. Или разлетаются-уже не помню такие детали. Может, и зря, но такой уж я родился и так жил свою жизнь, не всегда внимательным к окружающим. Ну, собственно, как и все остальные. Ведь слышал же про то, что черкесы в это время не идут к этой горе, и даже почему, но не обратил внимание. Хотя слышал и о том, что разумные и осторожные сидят в эту ночь по домам и даже окна плотно затворяют, чтобы "Подарок" ведьм не попал в дом, а преисполненные молодой удали и глупости пытают судьбу: "А что, если?" Я оказался с ни теми, ни с другими.

Вечером обустроил место для ночлега, поужинал. Ложиться не спешил, сидел на пеньке и всматривался в сумерки,

Отчего-то было совсем тихо, наверное, дневные животные уже попрятались, а ночные еще не занялись своим делами, вот и некому шуметь, кроме ручья и ветра. Из сгущавшейся темноты выкатился рыжий комочек, развернулся и оказался кошкой, рыжей с белым "галстуком" на груди. Я позвал: "Кис-кис!", кошка подошла ко мне, ткнулась в мою ладонь, потерлась об ногу... Меня многие собаки и кошки побаиваются. Сначала я думал, что пахну как-то зловеще для них, хотя еще говорили, что животные побаиваются высоких людей. ощущая угрозу от них. Ладно, пусть будет так. А кошка, в отличие от многих своих сородичей, не боялась. Устроилась у меня на коленях, съела кусочек копченого сала и мурчала. Тогда аналога я бы не подобрал, потом сказал бы-как заведенный трактор. Возможно, тогда тракторы тоже были, где-то в Америке, средь небоскребов, "Титаников" и прочих чудес света, но не в бассейне Кубани. Так что я сидел на пне, гладил мурчащую рыжую кошку и не заметил, как кошка превратилась в небольшую лису. Но, даже увидев это, я не испугался и не насторожился, а продолжил гладить животное. На руках оставалась лисья шерсть, ведь лисы весною линяют, но что мне до того! Смотрел в янтарные глаза животного, почесывал ее левой рукой за ушком, а правой поглаживал вдоль хребта. И сколько прошло времени-не знаю. Но явно настало утро и солнышко осветило верхушки деревьев. Лисы уже не было, и кошки тоже. а что осталось? Немного лисьей шерсти и засохшая кровь на моей правой руке. Оглядел это место— буквально две царапины. Такое бывает, когда кошка или собака прихватит тебя зубами, ласкаясь. Хотя может и без прокуса кожи. Спал ли я? Да кто его знает, по идее-спал, раз время прошло, а я не помню, что делал. Кстати, лисьей шерсти куда больше рядом, в одном месте на земле, как если бы лиса и я там сидели или лежали. Ранки я протер спиртом, шерсть отряхнул. Ночь прошла, надо готовить завтрак, да и идти отсюда. Все, что должно было случиться-уже случилось.

Кстати, о том, что лисы переносят бешенство -я не подумал. Потом вспомнил, сначала обмер, но время развития болезни прошло. Водобоязни не было и нет, никого кусать не хочется, слюна из рта не капает-значит, бешенство прошло мимо.

Чего я подался на Собер-Баш? Даже спустя время— не скажу. Видимо, в таком возрасте все регулярно совершают легкие или не очень безумства.

А тогда сев мы закончили, Пасху отпраздновали, на нее ни Мишка Черепов, ни я друг друга не убили. Вот я и совершил легкое безумство, которое не всякий таким назовет-пошел на эту гору и провел там среду и четверг. Ну не с социалистами двинул

на маевку же! Тогда меня батюшка мог и чем-то по голове огреть, вроде сапожной лапы или полена, ну, если я отвлекусь и не увижу, как он замахивается. Силенок у меня уже года два больше, чем в нем было. Но мне предстояло осенью идти на службу, а там могло всякое произойти, пострашнее уддов на горе. Тем более, в следующем году разразилась война, как по мне, так обстрел тяжелой артиллерии пострашнее семи ведьм окажется. Тем более, что ведьм я и не видел, а вот и немецкие, и австрийские тяжелые пушки по мне стреляли. И вряд ли кто из наших казаков тогда об этом имел представление, а вот о том, что жизнь казачья мирное время может быстро закончится, да и в военное тоже-оно имелось. Скачешь на лихом коне, а твой Гнедко чего-то испугается, встанет на дыбы, и ждет тебя падение на спину. Или у него же нога не удержится на склоне и свалится набок-а тебе от него подарочек— перелом ляжки, и с тех по звать тебя будут "Хромой Сенька или Лешка". Потом чуток повежливее, но все равно "хромой". И прочее, вроде змеи, общественного бугая или кишечной хвори. Мама. с тех пор, как старший брат так свалился и не встал, на меня с болью смотрела, когда я в седле оказывался. Вот и тогда, когда домой вернулся, то маме рассказывал, что до недальней станицы я ехал по приличной дороге и коня не гнал, потом у знакомых коня оставил и на гору шел уже на своих ногах. И трава была не мокрая и склоны тоже.

Она же завела: зачем ты туда подался?

А я в ответ:

-А что, лучше вышло, если бы я в шинке напился и кому-то салазки на сторону свернул, или к куреню Череповых пошел, Танюшке ручкой помахал, ее мужу сказал что-то едкое и обидное, спел матерную частушку про все их семейство?

Мама тогда меня перекрестила, и губы ее шевелились, но слышно не было, что говорила.

Потом сказала ясне6:

— Нет, сынок. То. что ты бы Мишке, его отцу и младшему брату натолкал-их-то не жалко, семейство жабское, а вот Танюша сейчас на сносях, еще бы ребенка вкинула от страха за вас обоих. Ни она, ни ее дочка этого не заслужили.

-А откуда ты знаешь, что дочка будет, а не сын?

— У нас, баб, есть свои бабские тайны, и по ним выходит, что, если с ней в прошлом году Мишка обвенчался, то должна быть дочка, А

если бы Иван Черепов нам не отказал, голова его колодою, то ждали бы мы казака этим летом. Сплошной урон от Ивановой дурости-и нам, и войску Кубанскому!

Вообще да, есть какие-то тайны в этом всем. Потому что приятелю моему Сене Мозговому, когда его отец женить собрался на Маше Поповой, то мать его отцу сказала, что на ней жениться не можно. из неродих она, и кончится все это плохо, если она с Сеней в церковь пойдет и поп Никита их обвенчает. Отец Сени сначала напирал, но потом поверил и для Сени другую девку подобрал. а Маша Попова стала Машей Куделиной, да родами померла. Сеня потом говорил, что отец его в сильном потрясении был: "волос долог ,да ум короток", как часто казаки говорили, а не послушал бы ее. так сколько бы бед на семейство накликал.

Тем летом отец завел со мной разговор, что пора мне жениться и род наш продолжить, дескать, понятно, что не вышло у вас с Танюшкой жить в любви и браке, но любовь приходит и после венца, а не всегда до него развивается и так далее, что в таких случаях говорят.

-Это тебя, батя, кто из отцов девок на выданье на разговор сподвиг?

-А хоть бы и кто сподвиг! Тебе никто не силует жениться на первой встречной женского полу, хоть это будет телушка или ведьма с горы Собер-Баш! Нехорошо это парню, вроде тебя, шататься и искать приключений, пора уже свое семейное гнездо вить. И невестка матери поможет по дому, и дите успеет до службы образоваться, хотя и родят его, уже когда ты в полку будешь! Вообще врать не стану, говорили со мной и Иван Лепехин и еще один девкин отец, не стоит ли за тебя их дочек сговорить. Иван со мной в полку служил, и мы друг другу много доброго сделали, потому я ему и сказал, что ничего против того, чтобы с Лепехиными породниться, я не вижу, и Глаша твоя королевной выглядает. Я Пашу спрошу, что он на это скажет. А насильно женить -это мне еще отец мой запретил. Дед мой его спрашивать не стал и чуть ли не силой к церкви притолкал. И ничего из этого хорошего не вышло, два года сплошного ужаса. Потом отец уже сам мою мать выбрал и жили они душа в душу. Потому и от меня потребовал, чтобы я по-дедовски не действовал, когда дети в возраст войдут. Второму-то я отказал сразу, зачем мне невестка из такого рода, а тебе гулящая жена? Пусть их в жены берут те, кто не знает про их славу.

-Это ты, батя, про Подустов говоришь?

-Про них. про них.

В итоге я снова сказал, что вообще жениться не собираюсь и на Глаше Лепехиной тоже.

Отец меня обозвал однодворцем, плюнул и пошел по своим делам. С однодворцем у него интересно получилось. Семейство наше действительно из однодворцев происходило, из Орловской губернии. Были это служилые люди по отечеству, им царь выделял землю на границах, чтобы там селились, одной рукой за плуг держались, а второй за саблю, границу берегли от всяких там татар, ногаев и прочих Вот во времена царя Петра Великого им перебор устроили и поставили перед выбором— можно и дальше служить царю и дворянами зваться (дворянами до того звались не все),но при том дома и семьи не выдать, а можно и пониже быть, но на цареву службу меньше отвлекаться. Вот и получились однодворцы, вчера еще мелкопоместные помещики, а сегодня уже не такие, но лично свободные, а у некоторых, хоть и немногих, даже свои крепостные были. Гордость их в поговорку вошла, про собачью бровь, и себя они выше бывших барских крестьян почитали, даже тогда, когда царь Александр их всех освободил. А потом часть их них, в том числе и мой предок, записались в кубанские казаки. Отец говорил, что и Донское войско ими пополняли. Так вот и вернулись эти однодворцы к прежней службе на границе против магометан, иногда против тех же самых.

И второй смысл в этом слове был, что я так могу и оказаться бобылем, одним во двое. И гордыня будет вместо жены.

И Иван Лепехин как-то со мной про то самое переговорил. Я и ответил, что после Танюшки мне никто не мил, и никого я не хочу, даже царской дочки, если Император отчего-то за меня ее захочет отдать. Если бы я Танюшу уже забыл или не любил, то ваша Глаша и хороша была. Но рана на душе еще не зарубцевалась.

Иван горько вздохнул и на том разговор оборвал.

Про себя я думал, что, раз такое со мной случилось, то нужно подождать до окончания службы. А тогда меня либо попустит и увижу я другую девку и к ней душа потянется. Ну или смирюсь и с нелюбимой жить буду. Как раз в это время многое меняться стало, и такая власть, как в старину у родителей над детьми, уже стала уходить в прошлое. Не всегда, не сразу, но уже все и везде за них отец с матерью не решали.

И в то год после успения Богородицы я отпросился у отца и снова поехал в горы, и ноги приведи меня снова на ту гору. Отец ворчал, но отпустил

Работы еще хватало, но уже мое отсутствие не опасно было, только он настоял, чтобы я взял коня поплоше, хотя бы Рыжего. Убегать от кого-то галопом уже не надо, а старый уже Рыжий мелкой трусцой довезет, куда надо, и обратно вернет.

Рыжий-так Рыжий.

Вот я и двинулся. И душа хотела в горы, хотя кто знает, к чему, да и таким образом я от воскресного похода в церковь уклонялся. Я к тому времени к вере охладел и ходил туда больше по необходимости. Да и, идя в церковь, можно было бы с Танюшкой встретиться и растравит сердечную рану. А на лесной поляне она вряд ли гулять будет. А ничего другого я не боялся. может, по молодой глупости, может, и действительно, ничего в Закубанье мне не страшно было.

И в тот раз пристроил Рыжего к знакомым, и пошел в нужную сторону и даже в пути немного попробовал ходить как пластуны. Было у них умение ходить так, чтобы следы показывали, что человек шел в противоположном направлении, чем на самом деле. Я вообще в пластуны не рвался, мне самому хотелось в батарейцы попасть, но, если бы попал в пластунскую бригаду, то мама бы сильно успокоилась, что со мной, как с Максимом не случится. Мы с нею еще не знали, что будет будущим летом, поэтому думали о не самом страшном. Вообще в пластунах служить было почетно, даже тем, кто строевого коня купить не мог,тем более, что это раньше в пластуны брали дядек, кому уже за тридцать, из кого нетерплячка уже вышла, и они могли полдня сидеть в засаде и себя не выдать неосторожным движением или шорохом. Сейчас можно было уже сразу, в одну из двух пластунских бригад. Ну, а в военное время явно должны быть и второочередные пластунские батальоны из таких вот дядечек.

_____

В то время наши казаки войны с Австрией или Германией не ждали, а вот с Турцией-может быть. Тем более, в 12-13 году туркам славно всыпали и отобрали почти все земли в Европе. И казаки ожидали, что пока турки зализывают раны и пытаются обрести хоть тень прежней силы, самое время Константинополь вернуть. Над этими ожиданиями потом много шутили, как над тем, что хотят над святой Софией крест поставить, так и над имперскими устремлениями простого народа, но сермяжная правда в том была. Империя торговала хлебом, который вывозила через порты Азовского и Черного морей, поэтому отдавать ключи от этой части жизни туркам было нехорошо. В четырнадцатом году еще не воюющая Турция проход через Босфор перекрыла, чем нанесла много бед, и не только вывозу хлеба и нефти. но и тому, что вроде как не должно сильно помешать. А вот поди ж ты-в те года строили Владивостокскую крепость и туда пароходы возили морем-окияном цемент в бочках. Как только Босфор закрыли-строительство упало и ногами дрыгать стало. Железные дороги-то не пропали, только они с перевозками цемента не справлялись. Деньги на строительство есть, цемент есть. а строить Владивосток нельзя.

Для ночлега я выбрал другое место, нежели в первый раз, там даже водопад был недалеко. Хоть сажень всего, а водопад. Но купаться в нем-это больно холодно, а заводей ниже него, где вода прогревается-не было. Так что я вторую половину дня провел за созерцанием того, что на глаза попадалось. Спугнул зайца, послушал птиц, поел ежевики, попавшаяся мне груша-дичка совсем несъедобная оказалась, и я ее выплюнул, не глотая. Праздность почиталась грехом, но иногда она нужна, чтобы душа отчего-то отдохнула. Отец тут бы хмыкнул и сказал что-то ты-де еще так не уставал, как в наше время это было, ну и все такое прочее. Он, как и многие другие, считал, что уставать можно только после работы руками и ногами, а, скажем, писание бумаг может натрудить только почечуй, а все остальное в праздности и останется. Как же! Но этого, по сам не увидишь, то не почувствуешь. А вообще можно и ничего не делать, просто ждать и чувствовать себя уставшим от ожидания.