Раненый мир - Книга Презрителя

Первый роман серии: Книга Холмов.

Жанр: эпическое боевое фентези, магия, драма, социальный/сатирический роман.

Зловещая тайна, как непроглядная тень, лежит над Долиной Презрителя. В этой тайне сплелось воедино слишком многое: воля Богов, заговор Низвергов, секреты древних орденов. Лисы не хотят раскрывать тайну низверга — но придется.

Хаммерфельд и его армия вступает в бой за Долину, и Анна не ведает, что ей уготовано сражаться в этом бою. Одна ночь растянется на ворох жизней и судеб, которые подхватил и перемешал поток времён.

Насколько предопределен ход нашей жизни, где кроется свобода нашего выбора? На это ответит "Книга Презрителя".

1. Белый шум

2. Король Мэннивея

3. Тени прошлого

4. Презритель

5. Огонь и вода

6. Пешка и свин

7. Древо и сталь

8. Кровь и Чистота

9. Постирный день

10. Белый волк

11. Сталь и вороново крыло

12. Заговор Низвергов

Белый шум

Глава первая, где Лисы получают живое подтверждение поговорке "Не все в жизни то, чем кажется".

И все это под аккомпанемент воплей, недовольств и жалоб десятков промокших крестьян.

— Вот оно! Вали его! Вали! — орал лысый мужичонка с крыши броневагона. Бывший лучник-мародер вымок под дождем, но едва не прыгал от нетерпения. Его палец указывал на чудовище, которое катилось вниз по мокрому травянистому склону прямо на толпу. Хотя крестьяне, сгрудившиеся у повозок, и без криков заметили монстра. А заметив, тут же устроили сущий бедлам.

— Ааааа! Сожрет! Спасайся! — многие из беженцев путешествовали пешком, так что теперь полезли, отпихивая друг друга, в открытые повозки, и суматошно заколотили в закрытые.

Чудище было похоже на бурый ком копошащихся лапок и хвостов, словно десятки куниц сцепились в упругий меховой шар. Он подпрыгивал на выступающих камнях, а падая в кусты, густо растущие на склоне, отталкивался лапами или быстро перебегал-перепрыгивал, чтобы продолжить стремительный спуск. Только веточки, камушки да комки грязи летели во все стороны из-под быстрых лап.

Лисы впервые видели такую странную тварь и понятия не имели, на что она способна. Анна живо представила, как меховой шар из когтей и клыков накрывает человека мельтешащей волной и за секунды раздирает его в кровавые ошметки. В густеющих сумерках, сквозь пелену дождя, люди не сразу заметили, что на гребне склона появилось еще две темных, бесформенных фигуры. И тоже ринулись меховыми шарами вниз, только один был серый и крупный, как волчий, а второй темно-рыжий словно беличий! Что ж за диковинные звери?..

— Еще два!! — истошно завизжал кто-то, перекрывая моросящий шелест.

— Наверх, братцы! Внутрь! Пущай прячут нас! А ну, впусти! — люди орали, толкались и колотили в дверь броневагона. Два лихих молодца уже взмахнули на крышу и втаскивали своих мамок.

У Лисов было жесткое правило: внутрь, к уязвимым Винсенту, Алейне и Келу чужих не пускать. Пырнут ножом и поминай как звали. Не то, чтобы жрецы и маг были в рукопашную совсем уж легкой добычей, но когда ты прильнул к бойнице и управляешь тенью или призываешь тиски травы, собственную спину защищать несподручно. Поэтому при наличии броневагона тактика ханты была простой — чудотворцы внутри, под защитой стен, остальные снаружи, наносят добро и причиняют милосердие. А сегодня и подавно: Винсент полностью истощен, Алейна не только отдала все до капли, но и черпнула сверх отмеренных ей сил, чтобы вырастить ягоды лисьего суда... В общем, толку от обоих сейчас вовсе нет, но потому и никак нельзя впускать к ним непроверенных людей. Кел, правда, из уязвимого сделался неуязвимым, но после всего пережитого он забрался к себе на койку и наконец уснул.

— Наверх лезьте! — прикрикнула Анна, втаскивая за шиворот мелкого лавочника, который сам, наверное, весил меньше, чем его короб с товарами, обмотанный двумя слоями ткани, да кучей наверченных узелков, низверг знает с чем. Все это еще и промокшее.

Первый меховой шар достиг дороги. Дмитриус ждал его, махнул молотом навстречу и врезался точнёхонько в клубок куньих тел — но склочный шар рывком свернулся, съежился в одну-единственную куницу, и удар прошелся прямо под ее лапами! Куница юрко шмыгнула по летящему по дуге молоту, вспрыгнула Стальному на голову и сиганула с него прямо в толпу. Что ж это за зверь такой?!

Анна спрыгнула с крыши и рванулась наперерез быстрой маленькой тени.

— Разойдись! — крикнула она, но беженцы и без того с воплями рвались во все стороны от неведомой смертоносной твари, которая... твою мать, пропала. Как сквозь землю провалилась! Девушка озиралась, вокруг мелькали рожи, руки-ноги упавших наземь и поднимающихся людей; мешки, сундуки, котомки и бочки; спереди и сзади ржали лошади, все кричали и причитали. Да чтоб вас, как же мешает эта крикливая толпа! Каждый второй крестьянин и лавочник, а пуще того, их бабы да дети почитают своим долгом внести посильную лепту в общую сумятицу визгов-писков-причитаний.

Ричард к тому моменту натянул тетиву и вытянул из запасного тула хлопушку, стрелу с крупной матерчатой головой вместо железного жала. Ее так и не пришлось использовать в бою с убойцами, но вот нежданно подвернулась оказия. Мазнув рукой так быстро, что даже Анна не уследила, лучник послал гром-стрелу в крупный "волчий" клубок. Размытая полоска врезалась в меховой шар, раздался мощный, оглушительный хлопок, от которого даже в двух десятков шагов зазвенело в ушах. Шар схлопнулся в дряблую кучку пушистых серых комков, в пестрое и прореженное дырами меховое одеяло — оно безвольно проехалось несколько метров вниз по склону и застряло в ветвях торчащего куста. Оглушилась зверюга! И валяется как старое драное одеяло, вся в листьях и веточках.

Рейнджер немедля послал вторую гром-стрелу в рыжий склок, доскакавший уже почти у дороги — но оказалось, что прыгучие существа умеют делать выводы. Потому что меховой шар в нужный момент раздался вширь, превращаясь в бублик. Хлопушка свистнула сквозь широкую дыру, врезалась в склон позади странного создания, катящегося вниз, и бухнула там, не причинив ему вреда. Оказавшись на дороге, рыжий бублик прокатился подпрыгивающим колесом, а затем упал наземь сбоку от лошадей, впряженных в крестьянскую телегу. И быстро, перебирая десятками лап, юркнул под них.

Лошади шугнулись, хотя до этого не проявляли особых беспокойств. Разумеется, сидящие в повозке заорали благим матом и повскакали, словно и не жители ничейных поселений, которые родились и выросли в прямой близости к Холмам! Будто впервые необычную тварь встретили, тьфу ты, паникеры. Затем повозку ощутимо тряхнуло, и гривастые заржали в полный голос.

Анна подбежала и встала, как вкопанная. На нее смотрели три лошади. Там, где пару секунд назад было две. Теперь упряжь перекорежило, крайние кобылы с изумлением косили на центровую, кое-как втиснувшуюся меж ними, выскочив почти буквально из-под земли. Была она такая же каурая, но отличалась от настоящих лошадок множеством деталей, которые сходу и не осознаешь, но все вместе они громогласно шепчут в оба уха: "Не настоящая".

— Тпру! Кривоногия! — фальцетом воскликнул возница, отдергивая руки от поводьев, будто они были заразные, и только потрясая кнутом. Явно имелось ввиду: "Попустись, нечисть проклятая, изыди!!" но крестьянин обалдел, позабыл все слова и зацепился языком за универсальное:

— Тпру!! Тпрууу!!!

Анна шагнула к лошади, медленно положила руку ей на гриву, сдерживая пламя внутри перчатки, чтоб не обжечь.

— Ф-фыр? — неуверенно сказала лже-лошадка в тщетной попытке произвести убедительное впечатление. Уши торчали вбок, а не вверх, грива была слишком гладко расчесана и чистенькая, глаза слишком выпученные, зубы невероятно мелкие, губа вздута, словно подбитая. Да и морда шире и короче, чем порядочному коню положено. — Фыр?

— Неа, — отрицательно покачала головой воительница. — Не фыр.

Она вспомнила, как друды реагировали на гривастых. В Холмах не водилось диких лошадей, а оседланные бывали редко. Поэтому местное существо не сумело сходу как следует скопировать одну из них.

Лошадка сникла, форма ее резко пошла рябью, лоснящейся волной стекла вниз, как живая шкура-лужа. Анна ждала чего-то подобного, уже поняла, что перед ней существо, легко меняющее форму. Ухватила за край и дернула на себя, но шкура в месте ухвата вдруг сделалась такой тонкой и масляной, что легко выскользнула даже из крепко сжатой перчатки и ускользнула в темноту.

— Ах ты выворотка оборзевшая, — с досадой воскликнула Анна, на ходу изобретя подходящее ругательство. — Люди, кончайте галдеть, в ушах звенит! Видите, неопасное оно! НЕОПАСНОЕ!

Большинство стоящих поблизости беженцев смолкли и уставились на Вороницу.

— Превращается во всякое-разное, но видите, лошадью заделаться у него не вышло. Не такое уж умелое. Поэтому хватит причитать, давайте искать.

Беженцы поумерили волнения и только озирались друг на друга, потому что и вправду: два меховых шара из трех вроде как проникли в толпу, но никто не хватался за горло и не испускал дух. Никого не раздирали в клочья снаружи (или изнутри), и даже не кусали за ноги. В общем, пока что каждый из промокших под дождем поселян оставался цел... Вот только поселянами они больше не были. Перестали быть, когда пришлось бежать с родной земли.

— Может и не опасное, — согласился Ричард, все еще водя натянутым луком из стороны в сторону, выискивая, не появится ли подозрительная крадущаяся шкура или, например, ходячее ведро, в которое стоит всадить стрелу. — Но если оно сразу жрать никого не бросилось, не значит, что потом украдкой на привале не обглодает.

Женщины забеспокоились, и кажется, не про сожрет. Вдруг отрастит десять рук и повадится их распускать? А в мужа в темноте превратится, что тогда?

— Или заполночь придушит, внутрь заползет и в мертвенную плоть вселится! — с интересом воскликнул лавочник, который обнял здоровенный короб и за ним спрятался, только возбужденно блестели сверху глаза. — Иначе зачемь посередь людской массы упряталось?!

"Иначе" он говорил с ударением на первый слог, как, в общем-то и все поселенцы ничейных земель; "зачемь" и "посередь" тоже вышли друг за другом прямо из народа. А вот "людская масса" и "мертвенная плоть", напротив, выдавали в лавочнике наличие словарного запаса. Что, интересно, он там продавал? Впрочем, сейчас не до выяснений.

А дождь все шелестел, отовсюду ругались, чихали да жаловались на жизнь сбившиеся в повозках и на дороге люди, хотя многие укрывались предусмотрительно взятыми просмолёнными полотнищами или кутались в плащи.

— Эй, журавель, иди к мамке под подол, — сказала дородная женщина с целым выводком уже прыщавых детей, которые держали здоровенный полог, и вправду похожий на юбку. Она обращалась к дяденьке, одиноко торчащему под дождем с одним лишь узлом на палке, словно вся его жизнь уместилась в небольшой узелок. — Залазь. Вместе теплее.

— Холмич я, почтенная, — замялся тот, — не обижу лохмотьями честных поселян?

Он так сказал "поселян", будто "высокородных". Но холмичи и вправду считались людьми второго сорта в сравнении с крестьянами свободных поселений. Кто по доброй воле пойдет жить в Холмы? Да и одет дяденька был явно беднее, хоть все же не в лохмотья.

— Какие мы теперь поселяне, — ответила женщина сжатым, каменным тоном, — беженцы мы...

Дмитриус, обрушивая целые мокрые оползни земли, и выворачивая своим весом то один, то другой куст, за которые хватался, всеж-таки добрался до оглушенной хлопушкой твари. Распахнув свое металлическое чрево так, чтобы стоящие внизу не видели, он скомкал драную шкуру и засунул внутрь. Во власть гремлинов.

А если, подумала Анна, шкура очнется и сожрет Ялвика с Ниялвиком? Кто ж знает, на что она способна, если ее собратья так быстро и легко меняют форму, цвет и даже текстуру своих тел. С другой стороны, гремлины не только чуткие да пугливые твари, осторожней которых поди сыщи. Они еще и мастера по всему вещественному, а особенно по всему металлическому. Возьмут и запечатают существо в доспех Дмитриуса, изнутри. То есть сделают прямо в груди железный короб, и попробуй оттуда вылези. Внутри Стального уже скрыт хорошо защищенный тайник, в котором помимо ценностей ханты хранится и сама его личность, "снежинка", вплавленная в металлическое тело. А теперь еще одна железная коробка появится, временно.

Подтверждая догадку девушки, изнутри ходячего доспеха заскрежетало.

— Ищем, ищем чудище, — сердито напомнил Ричард, возвышаясь надо всеми зловещей фигурой, темнеющей в пелене дождя. — Себя осмотрели, ближних проверили! У кого что необычно? Лишний мешок добавился или сума потяжелела? Тот руку поднимает вверх, а все остальные отступают в стороны!

Все стали выискивать. Можно девок хотя бы взглядом ощупать, по делу же. Да скарб чужой осмотреть, потыкать, помять, что там у них?

— Эй, чего щиплешься, щегол?

— Проверяю, красавица, вдруг ты не девица, а обмордень какой?

— Вот я тебе втемяшу под глаз, сам станешь обмордень!

— Лучше поцелуй!

— А может лишний человек появился? По головам своих пересчитать, чужих в сторону отставить, — продолжал распоряжаться рейнджер.

Мать с выводком вздрогнула, прыщавые дети, широко раскрыв глазищи, вперились в одинокого холмича с узелком. Тот торопливо развязал свое богатство и стал показывать хозяйке, мол, человечий я, не холмовая тварь, смотри, почтенная...

— Под повозками смотрите-шуруйте! — у следопыта ко всему был тщательный подход.

В сгустившихся сумерках, запорошенных шелестящим дождем, найти что-то странное было нелегко. Но в толпе промокших крестьян, мастеровых, да лавочников, в спешке бежавших с разных поселений, похватав чего смогли унести — наоборот, проще простого.

— Вот оно! — закричал вонючий риндан по кличке Зверь, шнырявший от телеги к телеге с видом уполномоченного дознавателя. Он схватил за плечи двоих совершенно одинаковых мальчишек лет шести. — В мальчонку превратился! Только какой из них настоящий?

— Ты сдурел, тварь волосатая?! — завизжала худенькая и маленькая женщина, отпихивая мародера мощным ударом обеих рук в грудь. — Мои это, мои!!

— Оба?!

— Два!

— Близнецы? — уточнил Дмитриус.

— Нет! Еще чего! — услышав незнакомое слово, мать заслонила дрожащих малолеток собой.

— Эээ, а кто тогда? — гулкнул сбитый с толку Стальной.

— Парняшки они! — к семейному заслону протиснулась жестикулирующая всклоченная бабка. — Парняшки. Парой на свет вылезли!

— Тьфу, — сморщился риндан, отступая, — проклятье духов на вашей семье. Не бывает одинаковых людей, то кукушка вам своего птенца в колыбель подсунула.

Из плотной толпы в два с половиной десятка однородцев, сидевшей и стоявшей вокруг трех повозок, особняком от всех, сверкнули глазами двое совершенно одинаковых молодца. В охотничьих куртках, но без луков и вообще без оружия, только с ножами. Вид у них был, впрочем, и без оружия опасный.