Максимовна и гуманоиды

аlex3105weimar

МАКСИМОВНА И ГУМАНОИДЫ

Я помню, случилось эта история как раз в канун праздника Покрова Пресвятой Богородицы. Купила Максимовна у столяра Мирона, промышлявшего столярным делом, хороший струганый сосновый гроб. Возможно, старуха, разочаровавшись в стремительном переходе социализма к дикому капитализму, собралась на тот свет, чтобы не видеть вселенского бедлама, спустившегося на великую Россию, а может и какие другие причины побудили ее подготовить себе деревянный футляр для хранения тела. Загодя купив себе "одноместную квартиру", она видимо думала, что цены на гробы стремительно пойдут вверх вместе со стоимостью бензина, а никчемная человеческая жизнь российских стариков и старушек в одно мгновение обвалит всю демографию страны. Запихнув "футляр" на чердак, она с умилением и осознанием выполненного долга стала с нетерпением ожидать своей кончины, мечтая о приятных минутах упокоения.

В тот же вечер Максимовна, сев перед своим окном, вдруг и увидела то, что в корне перевернуло остаток ее жизни, заставив забыть о своей покупке на долгие-долгие годы.

С приходом темноты, когда вся молодежь по особенным национальным особенностям собиралась в деревенском клубе, на огород к Максимовне пожаловали таинственные незнакомцы. Как ей показалось, что-то похожее на эмалированный тазик, мерцая разноцветными огнями, с шипением спустилось аккурат посреди неубранной капусты.

Бабка, видя в окно непрошеных гостей, и, приняв их за воров, достала из-под печи ухват и перешла к решительной обороне. Поскрипывая половицами, она скрытно вышла из дома через запасной выход и, как подобает бывшей партизанке, замерла в ожидании удобного момента.

"Молодежь балует!" — подумала она, ничего не подозревая о визите на свой огород внеземного разума.

Никто из деревенской молодежи, гуляющей в клубе, на этот природный феномен внимания не обратил. Всем казалось, что Максимовна на старости просто спятила и, не дожидаясь Нового года, поставила на своем огороде елку, украшенную разноцветной гирляндой. Тем временем, старуха с каждой минутой подбиралась к нарушителям ее спокойствия все ближе и ближе, пока расстояние не сократилось до продуктивного броска. И вот она уже было хотела заорать на чужаков, как вдруг увидела двух мужиков в серебристой одежде. Их огромные бездонные глаза слегка горели желто-зеленым оттенком, словно у кошки Мурки, которая жила с Максимовной, избавляя старуху от одиночества и назойливых мышей. Говорили они между собой на каком-то непонятном иностранном языке, напоминающим щебетание скворцов в теплые дни апреля.

Затаившись, словно охотник, за копной сена, вооруженная ухватом старуха замерла в ожидании удобного момента для внезапной атаки. Гости тем временем, как ни в чем небывало ходили вокруг своего "блюда" и каким-то странным приборчиком тыкали в различные места, стараясь найти неполадку своего инопланетного блюда. Приборчик то пищал, то чирикал, то начинал светиться голубым огоньком и тогда головастики погружались в ремонт, на мгновение, забыв о том, что они не у себя на родине, а на планете Земля. Кивая своими головами, похожими на дыни, они начинали копошиться возле "тазика", лязгая какими-то железками, стараясь реанимировать свой агрегат, который просто банально столкнулся с линией электропередач и заглох.

Все было бы ничего, и Максимовна так бы и осталась стоять, наблюдая за пришельцами, но случилось то, что заставило старуху, как в молодые годы броситься в атаку. После ремонта своего "блюда" один из пришельцев вдруг сорвал большой капустный кочан, который старуха лелеяла целое лето. В этот миг сердце бабки, не выдержав, екнуло и от раздирающей ее душу жадности за свою похищенную добрину, она бросилась на незнакомцев с криком:

— А, а, а, а. За Родину, за товарища Сталина! Бей супостатов!

Выскочив из-за сарая, она застала непрошеных гостей врасплох. В таком собственническом порыве Максимовна подхватила одного из инопланетян прямо на свой ухват, и слегка приподняла его, словно это был не мужик инопланетных кровей, а чугунок с куриной мешанкой. Его дынеобразная голова как раз пришлась по размеру ухвата, и он повис, поднятый недюжинной бабкиной силой, высоко над землей. Болтая своими хилыми тонкими ножками, он что-то жалобно защебетал на внеземном языке и поглядел на разъяренную старуху глазами полными страха. Второй, бросив на землю сорванный кочан, выхватил бластер и...

Голубая молния проскочила от него к ухвату. Живое синие пламя, словно пружинка, обвила деревянный черенок и, разбрасывая искры, переломила его в нескольких местах. Гуманоид шмякнулся наземь прямо на свой инопланетный зад. Максимовна, на какое-то мгновение парализованная неземным оружием, выпучила глаза и окаменела среди огорода, словно чучело.

Тем временем "тазик" беззвучно взмыл ввысь и уже через секунду растворился в небе, не оставив и следа.

Старуха, скованная невиданной силой, до самого утра простояла среди своей капустной гряды, пока оцепенение не покинуло ее тело, и она не пришла в себя.

Уже утром, отойдя от шока, и обследуя свои потрепанные внеземным разумом владения, Максимовна обнаружила на остатках сгоревшего ухвата небольшой серебряный предмет с филигранной цепочкой. Видимо в тот самый момент, когда она подцепила непрошеного гостя, цепочка зацепилась за "вилки" ухвата и незаметно сползла с шеи пришельца.

На вид предмет напоминал блестящую плоскую каплю в обрамлении замысловатых вензелей, в которую был вмонтирован огромный лучезарный камень похожий на бриллиант. Кристалл таинственно переливался всеми цветами радуги, и манил к себе душу Максимовны своей необычайной красотой. Он завораживал глубиной похожей на космос и одновременно пугал, заставляя адреналин бродить в горячей крови ветерана уже звездной войны.

Подняв с земли обгоревшие вилки ухвата, Максимовна свирепо посмотрела в утреннее небо, и грозно помахала улетевшим пришельцам остатками бытовой утвари. Крепко по-русски, выругавшись матом, она обратила свой гнев в сторону далекую от земной цивилизации. В тот же день, рассмотрев доставшееся ей даром украшение, она, как настоящая баба надела его на шею, совсем не подозревая, какие проблемы ждут ее уже в ближайшее время.

Вот именно с этого блестящего кулона и начались в нашей деревне невиданные перемены, которые вошли не только в историю села Убогое, но и в историю всей нашей необьятной страны бывших советов.

На пятый день после прилета гуманоидов, у бабки вдруг страшно заболел зуб. Боль день и ночь донимала старуху, изводя ее своими острыми приступами. Правда, от всех бабкиных зубов на тот момент оставался всего лишь один обломанный клык, но в тот миг ей казалось, что у нее болит не просто этот зуб — болит вся челюсть. Подвязав рот платком, она измученная болезнью, пришкандыбала в деревенский фельдшерский пункт, опираясь на свой еловый посох.

— Что вас привело, Максимовна? — спросила молоденькая фельдшерка, которую все в деревне звали Светка-Пипетка.

Светка-Пипетка была в деревне девкой ходовой. Упругие ноги, большой бюст и конопатое лицо с курносым носиком привлекали взоры местных женихов некогда процветающего местного колхоза. Те, почуяв ее природное созревание, словно "щуки на нересте" ходили вокруг фельдшерского пункта в надежде завладеть сердцем и плотью новой медички.

— Жуб болит! А ты бы мне, Шветка, фыдрала бы яго! Жамучил ён меня, окаянный, шпасу нет! — прошепелявила старуха, снимая свою повязку, которой обматывала челюсть.

Светлана, с видом знатока стоматологии, заглянула в рот старухе и тут же обомлела, вылупив на Максимовну свои голубые глазенки.

Там, в глубине ее ротовой полости, словно у ребенка, вскрыв десны, лезли молодые белые жемчужины зубов. Такого феномена ни в нашей деревне, ни во всей стране и даже мире еще не было. "Пипетка", удивленная этим небывалым явлением, тут же, схватив телефон, бросилась звонить в районную больницу, сообщая главврачу о сенсации мирового масштаба.

— Что ты там уфидела!? — спросила старуха, глядя на неадекватную реакцию молодой медички, которая, как ей показалось, поймала птицу счастья за ту часть туловища, которую в народе нарекли жопой, — Нявошь у меня там, какой рак?

— У вас, Максимовна, не рак! У вас зубы новые лезут, словно грибы в нашем бору после дождя!

— Ты что, милая, умом тронулась? Мне уше шкоро дефятый дещяток, какие на хрен могут быть жубы!? — прошипела старуха и покрутила своим заскорузлым пальцем около виска, — Я думала, ты лекарь, а ты из гофна пуля! Мошешь только нашим мальцам можги офмырять, да дурить таких как я убогих!

Обидевшись, старуха покинула фельдшерский пункт и поковыляла домой, опираясь на свой посох. Не доходя до сельпо, она как-то незаметно для себя, со злостью швырнула свою палку за забор столяру деду Мирону и пробубнила себе под нос:

— Как мой "конь" штал нелофок, словно хто подменил окаянного!

Максимовна даже не почувствовала, что шаг и поступь после посещения медицинского пункта стали более уверенными. Ноги по-старчески уже так не заплетались, а будто сами шли, как когда-то лет двадцать назад.

Как всегда, сельские бабы уже с самого утра собрались в сельпо, сообщая друг другу о том, что произошло в деревне за сутки. Это был как деревенский информационный центр, где можно было узнать все — и кто с кем гуляет, кто кому изменяет, и сколько было выпито самогона и съедено огурцов на поминках у конюха Семена.

Желая навестить деревенских подруг, Максимовна с повязанной физиономией вошла в сельпо, держась за щеку...

— Ой, бабы, гляньте, Максимовна пожаловала собственной пэрсоной! Да свежа, как будто молоком рожу свою моить по утрам! — опираясь на палку, сказала баба Клава, по кличке "Телескоп".

— Ты, Клафка, хайло бы свое прикрыла! Жуб болит, аж фсе рыло мне штянуло! — сказала Максимовна и, покачивая бедрами, подошла к своим закадычным подругам.

— А "коня", "коня" свого ты куда задевала, старая ты перхоть? — спросила Канониха, поставив руки на бедра.

— Ай, бабы, так неловок стал окаянный, будто кто подменил! Я к Пипетке уже ш утра пришкондыбала. Гофорю ей, жуб болит, тяни яго, змия кудлатого! А она мне — бабушка Мария, у вас жубов полон рот, какой тянуть? Видно, дефка на парнях, совсем умом тронулась! В ее глазьях рябит всякая хрянофина! — сказала Максимовна и, немного постояв, стянула с головы натянутый под челюсть платок.

— Ой, бабы, и чтой-то деиться, что мной такое? Впрямь шото-то в роте шевелетси! — сказала она и закрыла свой рот ладонью.

Клавка подковыляла к Максимовне и, любопытно глядя ей в рот, сказала:

— Ты, Максимовна, мялицу-то свою разуй, глянуть хочу, ти есть там у тебя какие жубы, аль нет их там. Аль, ты, дурой тута прикидываешься?

Максимовна открыла рот и на все сельпо заголосила, словно на приеме врача:

— А, а, а, а!

Клавка с умным видом, сквозь толстые стекла очков, заглянула в рот и, положив на грудь свои руки, только и прошептала:

— Батюшки гошподние, что это такое!?

После чего ее ноги подкосились, и она медленно завалилась на пол без чувств, с грохотом завалив стоящие на витрине оцинкованные ведра.

— Гляньте, бабы, Клавка замлела! Караул!!! Може ей с сердцем плохо!? — крикнула сухощавая Канониха и, встав на колени перед бабой Клавой, стала делать ей искусственное дыхание, брызгая на лицо минеральную воду.

— Караул, бабы, тащите Светку-Пипетку, пущай какой укол старухе сделает, помереть же может!

Бабы загудели, словно шмели, засуетились, и как по команде, упираясь на своих "коней", бросились за фельдшером. Они ругались, махали палками, словно лыжники на соревнованиях, но уверенно поползли в медпункт в надежде на спасение своей стародавней подруги.

Тут виновница приключившегося, Максимовна, вырвалась в лидеры. Походкой совершенно здоровой бабы, она сама того не замечая уверенно пошагала в фельдшерский пункт, обогнав подружек, словно те еще стояли на старте. Бабы, видя удаляющуюся спину Марии, от удивления даже открыли рты, да так и остались стоять, дожидаясь, когда Балалайкина зайдет на второй круг.

— Гляньте, гляньте, бабы, понеслась Максимовна, что реактивная! Нам за ней до самой смерти не угнаться, — сказала со вздохом Семеновна, — На кой черт нам в ту фельдшерскую переться? Подождем тут, в сельпо. А может, кто из наших мужиков за горилкой появится, так они на тракторе сгоняють?

От слов, сказанных Семеновной, на сердце старушек стало спокойней и они, развернувшись, не спеша вернулись назад в магазин. Там, на длинной ребристой батарее-трубе сидела живая Клавка. Канониха стояла напротив и махала на нее какой-то тряпкой, приводя закадычную подругу в чувство.

— Ты, Клавдия Германовна, какого черта в обморок падала? Всех баб в округе переполошила, — спрашивала она Клавку, — Вон, Максимовна твоя, так дунула, что и про костыли свои забыла.

— Я, Нинка, и впрямь видала, как у Машки жубья режуться!

— Дура ты, Клава, какие жубья в восемьдесят годов!? Это был обман твоего зрения. Вон, какие телескопы на нос напялила, а ни хрена не видишь! Мне бы такие, так я бы и Луне смогла жопу комара разглядеть.

— А вот и есть там жубы! А тебе, Канониха, авторитетно заявляю — жубы у Максимовны есть, да ещо какие!!! Во! Что у графа Дракулы!!!

Так и стала Максимовна из села Убогого объектом пристального изучения не только односельчанами и докторами, но и инопланетянами.

Именно с того дня морщины на ее лице стали разглаживаться, словно под утюгом. Седые волосы старухи стали приобретать приятный золотистый оттенок, как когда-то в молодые годы. Все эти метаморфозы настолько беспокоили старуху, что она боялась даже выйти из дома, чтобы не быть опознанной своими односельчанами.

На седьмой день седина исчезла вовсе, а рот заблистал белоснежной голливудской улыбкой. Глядя на себя в зеркало, старуха удивлялась новым переменам. Почти каждую ночь стали сниться Максимовне удивительные сны, которых она не видела уже лет пятьдесят, и это еще больше донимало старую женщину, разрывая ее сердце любовной страстью.

Как-то утром, после очередного эротического сна Максимовна, взглянув на себя в зеркало, ахнула. Там, напротив, в жалком и холодном куске стекла стояла красивая женщина лет двадцати пяти. Робко скинув с себя старую льняную самотканую рубаху и панталоны с начесом, Максимовна прямо обомлела. Бюст, словно наливное яблочко, возвышался на женской груди, придавая ей былую и неповторимую аппетитность. Кожа стала упругой, а ноги, несколько лет страдавшие подагрой, выправились так, что даже шишки на суставах рассосались, не оставив и следа от былой и мучительной болезни.

— Это кто ж такая!? — хотела спросить старуха, но в тот миг из ее рта вырвался на удивление чистейшей воды звук.

Собственный голос и обновленный вид испугал Балалайкину и она, закрывшись в хате, занавесила все окна старыми одеялами, чтобы никто из соседей не видел, как она превращается в молодуху.

— Стыд, то какой! Бабы глазам своим не поверють! — говорила она сама себе, метаясь по хате.