Ответ

Земля, по которой она бежала, была красной и сильно отличалась от садов, которые она знала в Утвере. Растения, которые она называла сорняками, разрослись до гигантских размеров и правили здесь. Их форма и образ жизни были ей чужды. Сама земля была покрыта наслоениями грибковых наростов, аскомицетов, питающихся бактериями в зловонной почве, которые, в свою очередь, поглощали серу и нитраты, выброшенные соседним вулканом. Споровые тела поднимались на три фута и более над землёй, взрываясь с мягким пшшшшш и удушливым облаком спор, в то время как чёрные стебли травы и бамбука переплетались своими мясистыми корневищами с сетями белых нитей гиф, укореняясь в самой почве и преобладая в некоторых местах.

Она голодала среди странной растительности. Правой рукой она держала фузею прикладом вверх, как костыль. Левой рукой она срывала семена с колосьев или собирала грибы с древесной гниющей ткани и осторожно жевала, предпочитая ту сторону рта, где были целы коренные зубы, перебирая языком каждый кусочек и выплёвывая самые кислые и горькие. Она постепенно училась самостоятельно себя кормить и чувствовала, что теперь ей будет чуть сложнее упасть. Между жёсткими наростами гриба были широкие участки чёрного песка, по которым можно было ходить даже с такими ранами, как у неё. Хотя в мышцах на внутренней стороне её ног почти не осталось сил, колени оставались прямыми, и если она спотыкалась, то обычно могла подняться с первой или второй попытки.

Она могла есть и двигаться, но ей было трудно находить безопасные места для сна в дикой природе. Членистоногие и крупные насекомые были повсюду. Жуки размером с её ладонь ползали по земле, а рои общественных муравьёв делили землю на территории, которые они защищали с помощью жалящих брызг кислоты и ядовитых жвал. Она была слишком слаба, чтобы карабкаться, поэтому она находила какую-нибудь дупло и забиралась в него как можно глубже, погружаясь в полусонное состояние и полагаясь на свой инстинкт, который должен был спасти её от хищников. Она бы последовала немыслимо древнему человеческому обычаю и разожгла бы костёр для защиты, но не было ничего, что она могла бы сжечь, не высушивая несколько дней, и почти не было ничего, на что она могла бы взобраться, даже если бы у неё были силы, — только твёрдые, как железо, стволы бамбука или гниющая плесень. Поэтому ей было трудно спать, и она дремала урывками, пока шла.

Бодрствуя или засыпая, она постоянно слышала чужие мысли. Большинство их были далёкими отголосками, просто воплями животных о боли и страхе, и они были слишком слабы, чтобы с уверенностью определить расстояние или направление. Голод и внимание охотящихся поблизости зверей были более резкими и интенсивными, и она время от времени меняла курс, чтобы избежать их.

Группа Возлюбленных, гнавшихся за ней, была постоянным отдалённым присутствием, подавляющим и заглушающим второстепенные сигналы. Она знала, что они могут услышать страх или внимание, находясь далеко за пределами её восприимчивости, и старалась держать свой разум как можно более пустым, чтобы они её не заметили. Не было причин, по которым они должны были обнаружить её сейчас. Она была скрыта от них местными мыслями жизни, не оставляла следов, и они были далеко позади.

Каждый раз, когда она просыпалась, она вспоминала последние дни в Утвере и пыталась подсчитать, сколько времени прошло с момента её побега. Она знала, что произошло тогда, но всякий раз, когда она мысленно возвращалась к событиям своего побега, она сильно пугалась и иногда падала. А иногда её память уходила ещё дальше, в те дни, когда ещё не пришли Возлюблённые. Она вспомнила свою комнату и лицо сестры (но не думай, не грусти, звери не грустят, а ты послушное животное) и с острой тоской — удобства своей самой обычной кровати. Когда она возвращалась к этим старым воспоминаниям, её восприятие сбивалось с толку из-за различий между милыми воспоминаниями прошлого и настоящим, и ей приходилось останавливаться и стоять неподвижно минуту или две, прежде чем снова прийти в движение.

Она могла бы сбежать, если бы земля оставалась прежней, но по мере того, как она шла вперёд, она менялась. Грибы и бамбук всё больше и больше заменялись красными наземными кораллами — большими мясистыми морщинистыми каменными луковицами с глубокими корнями и капиллярными каналами, которые питали их организмы питательными веществами и строительными минералами. Коралл не излучал телепатических сигналов, почти не скрывал её присутствие и, что ещё хуже, по нему нельзя было взобраться. Она столкнулась с его стенами, и ей пришлось экстраполировать то немногое, что она могла увидеть о его способе роста и размножения, чтобы найти путь сквозь него. Когда она заходила в тупик, ей приходилось поворачивать назад, возвращаться и снова поворачивать, чтобы найти путь, и она не могла избежать многокилометровых петель. На пятый или шестой раз, когда она сбилась с пути, она поняла, что оказалась в ловушке. Она устало брела обратно через лабиринт из красных камней и поняла, что преследователи теперь впереди неё. Их мысленный шум разносился по каменным пустошам в неподвижном воздухе, настойчивый и неприятный. Они были ещё далеко, но приближались и фокусировались на ней, и их намерения менялись с движения и охоты на захват.

Её образ мыслей начал меняться. Защитное невежество расцвело в её сознании, как сонные цветы.

Почему она вообще оказалась здесь, так далеко от дома? Не важно.

Кто преследовал её? Что-то плохое. Но не думай о них, иначе ты поймёшь, что нет причин бежать и что ты должна быть со своими Возлюбленными.

В фузее, которая заменяла ей костыль, оставалось четыре заряда. Это было смертоносное оружие, несмотря на всю его примитивность. Она носила его с определённой целью. По какой-то причине. Не думай. Она взвела курок и пошла, прихрамывая, чуть быстрее.

Впереди виднелось нагромождение огромных камней. Между камнями было удобно спать, если там ничего не пряталось. Она осмотрела их и увидела пещеру, простиравшуюся вглубь между двумя камнями, на которых, как она теперь заметила, были следы пуль и признаки древней обработки. А неподалёку виднелись мёртвые деревья, фруктовые сады, поражённые белой гнилью, сморщенные чёрные ветви груш и мушмулы. Но не было времени разглядывать их или думать: она добралась до пещеры, хромая так быстро, как только могла, не осмеливаясь бежать, чтобы ноги снова не подкосились, но Возлюбленные были уже рядом, продираясь сквозь гнилые, покрытые пылью растения и взбираясь по склону. Семь ширококостных косматых мужчин, обнажённых, в два раза выше её, с медными кольцами, стягивающими их виски и деформирующими черепа, идиоты, пускающие слюни; и на каждом из них верхом отвратительный карлик с рыжей шерстью. Отвратительный. Отвратительно прекрасный. Возлюбленный. Её разум метался, стремясь к одобрению через послушание, но она уже вошла в пещеру или подвал и упрямо не думала.

Один из гномов крикнул ей: "Мы твои Возлюбленные! Мы твои Возлюбленные!"— эти слова они всегда произносили. Он спрыгнул со своего скакуна и бросился вперед, остановившись, когда она подняла фузею. Она отступила еще дальше. Как она и ожидала, остальные взобрались на скалы позади нее, в то время как первый отвлек ее внимание, но она была слишком быстра, и они не успели прыгнуть ей на шею. Она чувствовала, как они разочарованно наблюдают за ней, пока она пробиралась вглубь пещеры.

Было странно тихо. Её мысли текли так же медленно, как жук, тонущий в мёде. Снаружи доносилась приглушённая болтовня на языке, который не мог понять ни один человек, и мелькали мерзкие красные лица, но внутри было безопасно и уютно. И здесь было слишком любопытно, чтобы уходить, несмотря на чудесные вещи, которые ждали её снаружи. Она увидела, что это была не пещера, а какое-то древнее жилище. Её окружали плиты из камня, проросшие корнями, но руины не скрывали того факта, что когда-то здесь был дом, крепость и, наконец, могила. Люди, которые жили здесь, ушли. Их внуки бродили по песку снаружи, с паразитами на шеях и засохшим дерьмом на ногах, неся своих хозяев; их внучки ушли рожать Нелюдям новых рабов.

Один из них остался. Её протянутая рука очистила плиту и открыла затёртые, древние буквы.

Путешественник, вот что я скажу.

Остановись и прочитай эти руны.

Эта мрачная плита закрывает прекрасную женщину...

Один из гномов вошёл в пещеру. Она почувствовала его мысли, резкую жадность, собственническую, почти небрежную, как рука, ласкающая её. Она почувствовала его запах. Она смутно видела его. Но на самом деле она думала о чём-то другом.

...мой свет и моя единственная любовь.

Чего я желал, того желала и она.

Чего я избегал, того избегала и она.

Она была доброй, целомудренной, верной...

Как рот, усеянный пчелиными жалами, разум карлика был сосредоточен.

"Возлюблённые! Возлюблённые, возлюблённые, возлюблённые..."

Он бросился к ней. Но её пальцы и разум всё ещё были где-то в другом месте.

Она благородно шла и ласково говорила.

Путешественник, я закончил.

Иди.

Уйти?..

Выстрел из фузеи наполнил комнату громом и оглушил её. Заряд картечи, посланный почти наугад, всё же попал в цель. Коварный мозг разлетелся во все стороны. Острый разум погас. Она почувствовала, как реальность снова подстраивается под неё, когда субъективное пространство видений, которое Возлюбленный спроецировал, чтобы подавить её восприятие и память, отступило. Она всё ещё могла действовать, если подавляла чуждые мысли.

Они сменили направление атаки. Теперь их было сразу трое. И всё же всё было просто, очень просто отбиваться, пока можно было сохранить простоту.

Борьба с Возлюбленными почти никогда не была физической. Это была борьба за то, чтобы продолжать лгать самой себе, продолжать действовать, пока её тело контролируется не её основным разумом, а процессами, происходящими на подсознательном уровне и не зависящими от влияния паразитов. Это было удивительно легко, если научиться этому трюку. Лгать самой себе — древнее человеческое умение. Если бы она не была в этом очень хороша, то никогда бы не ушла от Возлюбленных.

Её Возлюбленные. Они окружили старый дом, но не входили внутрь. Почему?.. Где-то в глубине души она знала ответ, но не позволяла себе думать об этом. Чуть позже она займётся этим, но не сейчас.

Они боятся её древнего оружия и будут ждать её, поняла она, не давая себе осознать, что поняла. Через день или десять дней она выйдет из дома, измученная голодом и жаждой, и тогда они её заберут.

Она подумала о том, чтобы перевернуть фузею и взять ствол в рот. Но зачем ей это делать, когда рядом её Возлюбленные?.. Поэтому она думала о других вещах. Она пыталась заглушить медленные изменения в своём восприятии, которые вызывало близкое присутствие Возлюбленных, но ценой того, что многие привычные процессы в её разуме и теле нарушались. Она не могла позволить себе любопытствовать или размышлять. Она даже не могла позволить себе скучать. Если бы каждая секунда была точно такой же, как предыдущая, то поражения можно было бы избежать ещё на одну секунду. Она боролась за каждую секунду. Время шло без меры и границ.

Раздался шум, не похожий ни на что, что она когда-либо слышала.

Она беспокойно пошевелилась, стеснённая своим укрытием, и попыталась отмахнуться от шума, посчитав его иллюзией. Но он раздался снова. Это было тиканье и жужжание, скорее механическое, чем животное, очень тихое, и, как она поняла, оно доносилось из реальности, а не из умов окружающих её Нелюдей. Она вздрогнула, и её сердце подпрыгнуло, а затем влияние на её разум ослабло, разрушая слой за слоем иллюзию и телепатический гипноз, пока её собственные мысли не всплыли на поверхность, задыхаясь и медленно. Она не могла понять, что произошло, но чувствовала, что её Возлюбленные, её возлюбленные/враги её враги были в ужасе, в панике, убегали. Она, пошатываясь, вышла из пещеры, намереваясь помочь им, несмотря ни на что, но их там уже не было, чтобы оседлать её. Перед ней было широкое открытое пространство, которое она пересекла, и гномы на своих скакунах уносились прочь, а по склону поднималась машина, похожая на паука, издавая шум, который она теперь слышала собственными ушами. Машина поднималась по склону к ней. Она смотрела, как она приближается, стоя с опущенными руками, слишком уставшая, чтобы поднять фузею или убежать. Гномы спрыгнули с шей своих медлительных скакунов и бросились в сторону. Огромные косматые мужчины постояли по очереди по четверть секунды, а затем бросились к машине с лицами, искажёнными запрограммированной безумной яростью, но она обошла их быстрее, чем они успели среагировать, и помчалась за красными фигурками.

Машина исчезла за стеной из коралла. Раздался пронзительный животный визг, а затем ещё один.

Было ли это на самом деле?..

Она огляделась, вспомнив, что нужно смотреть вверх. Они прыгали на тебя сверху. Но ничего, никого не было. Она села, и ноги подкосились быстрее, чем она ожидала. Она очнулась чуть позже, и в глаза ей бил резкий голубой свет, а металлические руки держали её нежно, как младенца. Непобеждённая сущность, планировавшая и сражавшаяся в её подсознании, заставила её поднять фузею и нажать на спусковой крючок. Железные шарики отлетели от корпуса машины перед ней, но та не вздрогнула и никак не отреагировала. Потом что-то зажужжало, и она погрузилась в сон.

________________________________________

Когда она снова проснулась, уже позже, она была в пути. Машина пела ей нежным, прерывистым потоком нот, похожим на бормотание и лепет ребёнка, обращающегося к матери. Ей было удобно. Она свернулась калачиком в колыбели, созданной двумя её передними конечностями, и её согревал поток воздуха, который выдыхала машина.

Неизвестные очертания скал и растений проносились мимо. Какой странной была жизнь...

Она попыталась обернуться, чтобы увидеть разрушенный дом, в котором пряталась, и в последний раз взглянула на него, далеко позади и далеко отсюда. Его заслонила оранжевая скала, но прежде чем он исчез из виду, она послала ему и тому, кто в нём покоился, последнюю молитву, поблагодарив за помощь и избавление.

________________________________________

Она снова заснула и снова проснулась. У неё затекли конечности, и она потянулась. Она была очень голодна. Машина накормила её густой жидкостью с маслянистым вкусом и снова заговорила или запела с ней, пока она пила. Она попыталась поцеловать её своим разумом, но это была лишь машина. Она пыталась говорить с ней, открывая рот, потому что некоторые звуки, которые она издавала, были в осмысленными, но каждое произнесённое ею слово лишь приводило к ещё более бессмысленным ответам или имитациям, похожим на расширяющиеся отголоски её собственных фраз, и в конце концов она сдалась. Когда она замолчала, машина окутала её ковром из толстых волокон, которые выдавила из себя, как паутину, и положила на влажный камень. Коврик был удобным, почти невесомым, но прочным. Она почувствовала, что съёживается от соприкосновения с землёй, и глубже зарылась в его клубок.