Похищение Гвалафнира

Артем Тихомиров

Похищение Гвалафнира

1

Взгляните на Мигонию. Перед вами самый прекрасный город из всех, которые когда-либо существовали и будут существовать. Путешественник застывает с открытым ртом, едва только увидит его великолепные проспекты, улицы, набережные и площади. Он говорит себе: "Не может этого быть, это мне снится", — и в следующий момент на него обрушивается лавина впечатлений. И вот, через каких-то полчаса, измученный и потрясенный, он понимает, что ошибки быть не может — Мигония и вправду столица мира. Нет большой беды в том, что остальной мир этого не знает, главное другое — нигде вам не найти такой красоты и величия, такого вкуса, такого изящества и всего прочего, что положено иметь, по выражению одного менестреля, "блистающему пупу земли".

Ну вот. Пройдитесь вместе с тем потрясенным путешественником по центру Мигонии, загляните на бульвар Фиалок, посетите Ярмарку Десяти Чудес и Двор Пяти Волшебниц, потом заскочите, если вы аристократ в один из престижных клубов, или в одну из тысяч таверн, если ваша родословная не дотягивает до высоких требований "Гордости Короля" или "Бледного Замка". А если вы, к примеру, чародей, то для вас немедленно распахнутся двери "Черной Розы", где собираются представители волшебной элиты. И я, Браул Невергор, иногда заскакиваю туда, чтобы выкурить трубку, выпить кубок вина и поболтать с коллегами о том о сем. Нет, я там бываю не слишком часто, я не завсегдатай по той простой причине, что больше люблю тишину и уединение собственной лаборатории, а если я не торчу в лаборатории, то валяюсь на диване или погружаюсь в кресло-качалку и покачиваюсь, болтая ногой.

Моя домоправительница — матушка уверена, что без нее я погибну в своем доме уже через пару минут — постоянно пилит меня и в глаза называет лентяем. Она считает, я не приношу пользы обществу и являюсь несомненным злокачественным образованием на его белом здоровом теле. По ее мнению, если мне дать лопату в руки и отправить чистить улицы от навоза после очередного кавалерийского парада, все только выиграют.

К моему сожалению, так думает не только домоправительница, или как назвал подобную породу женщин один остряк, домомучительница, но и другие. Например, моя матушка, волшебница Эльфрида, и не менее уважаемое мною создание по имени Гермиона. Гермиону я знаю с детства, наши семейства дружат и, более того, связаны родственными узами, так что эта девушка мне вроде как сестра, только не знаю, какая именно. Гермиона учится волшебству у своей тетушки Шеневьеры и немало преуспевает в этой нелегкой профессии. Я могу судить об этом хотя бы по тому, как моя родительница отзывается о юном гении, а она не привыкла отзываться о ком-то хорошо без серьезных на то оснований.

Кстати, а вот и я — собираюсь выползти из своей лаборатории на слабых конечностях. Я похож на привидение, и тому есть причина. Всю ночь я пытался воспроизвести одно хитрое заклинание, почерпнутое из книги, одолженной мне моим приятелем Гузо Морфейном. Я пытался. Очень пытался. Я был тверд и несгибаем и придерживался принципа "Лучше умереть, чем отступить", пока не понял, что раньше, чем мое тело успеет остыть, рухнет особняк. Пережив несколько взрывов и едва не перевернув локальный пространственно-временной континуум, примерно в шесть утра я понял, что пора заканчивать. Я не сдался, просто решил отложить мероприятие до тех пор, пока не восстановлю силы и мозги мои не вернутся на свое место. Не сомневаюсь, стоит мне отдохнуть, как решение проблемы радостно постучится в мою дверь.

Оно постучалось, причем использовало не только руки, но и ноги. Я открыл дверь в мою святая святых и увидел, что это не решение, а домомучительница — загораживает проход и взирает на меня, словно на беглого преступника, который, спасаясь от стражи, умудрился свистнуть у нее деньги, выданные хозяином на важные домовые расходы.

Несколько мгновений мы смотрели друг на друга, как братья-близнецы, повстречавшиеся на улице после двадцати лет разлуки.

— Вы дымитесь, — заметила Гарния, согнав с лица брезгливую гримасу.

Уважения к своему молодому господину у нее было не так много, но оно еще теплилось в ее суровом теле.

Гарния не ошиблась. Я дымился, то есть, дымились мои торчащие дыбом волосы.

— Я не вмешивалась, хотя вы не давали мне спать, — сказала домомучительница. — И не только мне...

— У наших дверей стоит разъяренная толпа? — спросил я, пошатываясь. Я был не в той форме, чтобы умасливать жаждущих крови соседей.

— Нет, — огорченно констатировала Гарния. — Не стоит. Но рано или поздно это случится. Если вы не прекратите свои занятия...

— Я — чародей, — фыркнул я, вытирая нос грязным платком. — Я не могу не заниматься тем, чем занимаюсь. Если вы не согласны с этим мнение, проконсультируйтесь с моей матушкой. Графиня Невергор объяснит вам историю моего рода и выдаст патентованное заключение, что все Невергоры были волшебниками. И точка.

Гарния посторонилась, неохотно пропуская меня вперед. Будь я ее отпрыском, она бы мне давно всыпала. Будь я ее сыном, я бы с утра пораньше убирался в конюшнях Первого Мигонского Кавалерийского Полка. Так что я везунчик.

Отчаянно жалея, что не может всучить в мои ослабевшие руки лопату, Гарния засопела.

— И все-таки, вам надо...

Догадаться нетрудно. Возможно, она имела в виду "пожалеть себя", но решила не опускаться до таких вольностей и портить себе реноме. Домомучительницей была, домомучительницей и останется. Из Гарнии вышел бы отличный диктатор, на пятерку с плюсом, я думаю.

— Нравится вам это или нет, я буду продолжать вести мой образ жизни и дальше. И пусть хоть весь квартал провалится в тартарары, как выражаются низшие классы, мне все равно. На алтарь Искусства любой волшебник положит все, что у него есть. Это называется самопожертвование!

Гарния вылупила глаза. Мой образ, сформировавшийся в ее голове, образ лентяя, повесы и безмозглого слизняка, никак не хотел сочетаться с тем торжественным словом, какое я только что сказал. Мне нравилось ставить тираншу в тупик. Никто не скажет, что сын графини Невергор, которая когда-то была (в семнадцать лет) Волшебницей Года, что не умеет держать удар.

Вы спросите, почему я не избавлюсь от Гарнии? У меня нет однозначного ответа. Гарния — часть моей жизни, она как мозоль, с которой трудно бороться. Ты просто привыкаешь к ней и время от времени, чтобы уменьшить муки, прикладываешь пластырь. Так же и с этим чудовищем в образе женщины средних лет. Наше вялотекущее противостояние продолжается и продолжается, и будет продолжаться, видимо, долго, пока одного из нас не разобьет паралич или не переедет конный экипаж. И потом, не надо забывать о моей матушке. Если она узнает, что я превратил Гарнию в крысу, собаку или песчаную акулу, она жутко расстроится. Тогда Браул Невергор и вовсе упадает в ее глаза, а когда он это сделает, боюсь, костей ему будет уже не собрать.

Я взбирался по лестнице, полный достоинства, и старался держать спину прямо, что было нелегко. Мои члены ослабели до угрожающей степени.

Гарния прокашлялась за моей спиной. Годы выдубили ее глотку, а необходимость орать сначала на своих детей, а потом на племянников, отпрысков младшей сестры, сделали ее подобием трубы. И вот это трубой она гаркнула мне вослед:

— Завтрак подавать?

Мне точно арбалетным болтом промеж лопаток зафинтилили.

— Позже, — ответил я, — значительно позже. Принесите выпить чего-нибудь освежающего. А потом я лягу спать. Если кто-нибудь придет во время моего сна, вы обязаны сказать, что сегодня ночью я вызвал демона, и он меня сожрал, поэтому я никого не принимаю.

Гарния заворчала, не хуже демона, и сунула нос в мою лабораторию. Там все было вверх дном. Убираться в ней домомучительница терпеть не могла (ибо опасалась чар и все прочего), но мне доставляло особое удовольствие отдавать ей такие приказы. Доползя до вершины лестницы, я повернулся и уцепился за перила.

— Да, а когда я буду почивать, приберитесь в лаборатории. Там я немного намусорил.

Если бы грозовые тучи могли поджимать губы, они выглядели бы точь-в-точь как домомучительница.

— Слушаюсь, ваше сиятельство.

Это "сиятельство" в ее исполнении очень смахивало на какую-то непристойность. Ответив максимально возможной в моем положении лучезарной улыбкой, я открыл дверь, ведущую в дом, шагнул, запнулся о порог и рухнул.

Огорошенный, я решил сначала, что свалились напольные часы в гостиной, но позже пришел к выводу, что этот кошмарный звук издали мои собственные, родные кости.

Не успело эхо от моего столкновения с полом замереть под крышей особняка, как до моих ушей донесся устрашающий глухой и зловещий звук. Наверное, так смеются страшные кобольды во глубине своих железных руд. Но в моем, насколько я знаю, доме не было кобольда. Оставалось сделать единственный вывод: это смеялась домомучительница.

2

Удалившись в свои покои, я увидел, что одежда моя после ночи волшебства пришла почти в полную негодность. Единственный выход — хмыкнуть и пожать плечами, констатируя, что на алтарь Искусства одежду приходится класть в первую очередь. Я хмыкнул и пожал плечами.

Умывшись, причесавшись на скорую руку, я стащил с себя лохмотья, надел халат и свалился на диван в ожидании чего-нибудь освежающего. Освежающее появилось вскоре, вместе с домомучительницей и подносом. Гарния возвышалась, точно осадная башня. Огонь и стрелы готовы были извергнуться из ее бойниц.

— Вам почта, — сообщила она, глядя на меня, распростертого на диване в позе умирающего поэта. — Будете читать?

— Оставьте на столике, — слабым голосом отозвался Браул Невергор. Хотя он и не был поэтом, но умирающим себя вполне чувствовал.

Гарния не сводила с меня своего плотоядного взгляда, явно что-то задумав. От таких взглядов у меня мурашки бегут по спине, да не то что бегут, там у них настоящий ипподром, они топают копытами, стремясь перещеголять друг дружку, а иногда и ржут, вставая на дыбы.

Я сделал вид, что умер, и прикрыл глаза — но не полностью. Видел, как демон в образе женщины ставит стакан сока на столик, а рядом кладет корреспонденцию. И все так же пожирает меня глазами. Пытка длилась и длилась. К скачкам мурашек добавился зуд в теле, и я не выдержал.

Гарния меня опередила. Ее голос грохнул подобно со всей силы закрытой двери.

— У меня к вам просьба, точнее, вопрос.

— Да?

— Мои племянники. Им негде жить.

— Негде жить? Разве они не живут с Мориллой, вашей младшей сестрой, их матерью? Или судьба жестоко разлучила их?

— Да.

— Что да?

— Разлучила. Морилла с мужем уехали к родственникам на юг, почти на месяц, они не смогли взять детей с собой, и теперь им некуда деваться. Дома, конечно, малыши не в состоянии быть одни, а я не в состоянии отлучиться.

— Отлучитесь, — разрешил я. — Со мной будет все в порядке.

— Сомневаюсь. — Гарния не думала улыбаться. — Мой долг оставаться здесь, и я буду исполнять его, пока сил хватит.

Этого я и боялся. Мой высокий лоб покрылся бисеринками пота.

— Я прошу разрешения пожить несчастным детишкам в этом доме какое-то время.

— Месяц? Имеете в виду месяц?

Я пожалел, что не умер пять минут назад, и схватился за стакан с соком.

— Около того, ваше сиятельство.

Однажды Гарния привела эту банду малолетник дикарей сюда всего на один день, так после этого меня полгода преследовали наяву и во сне кровавые кошмары. Семеро головорезов устроили здесь такую оргию, что о ней я вряд ли могу поведать в приличном обществе, у меня просто лексикона не хватит, чтобы ее описать.

Логично, что сейчас, услышав "просьбу" Гарнии, я покрылся потоками ледяного пота. Моя восковая бледность стала еще более восковой и бледной.

— Мне кажется, в прошлый свой визит ваши племянники были несколько... шумны, — пропищал я.

— О, они изменись с тех пор, немного подросли.

Подобная рекомендация, по мнению Гарнии, должна была полностью обелить маленьких монстров в моих глазах. Нет, а может, правда, подумалось мне, все не так уж плохо. По дому будут бегать маленькие ножки и все такое.

Нет, неправда, отозвался мой другой внутренний голос. Эти ножки подросли. И они будут топать так, что ты позабудешь обо всем на свете.

— Они не доставят вам хлопот, — добавила Гарния. — Все будет тихо и спокойно. Вы и оглянуться не успеете, как эти милые создания вернутся домой.

Я уже видел, как эти милые создания играют в футбол моей головой.

— Что скажете, ваше сиятельство? — В эту реплику Гарния вложила столько сарказма, что я не посмел дать отрицательный ответ. Раунд остался за ней. Полный скорби и печали я кивнул. Меня сокрушили и раздавили, мои войска рассеяны, а знамя втоптано в кровавую грязь. Только так я могу описать свое состояние.

— Я очень рада, — сказала домомучительница. — Очень рада. Завтра вечером я приведу их сюда. Они разместятся на втором этаже.

Я сказал, что в свою очередь очень рад, хотя на душе у меня шипели василиски и подвывали грифоны. Внимательно поглядев на меня, не притворяюсь ли я, домомучительница отчалила, словно гигантский боевой галеон, с таким же величием и осознанием собственной силы.

Браул Невергор упал без сил. Не будь я так измучен ночными экспериментами, мое сопротивление было бы значительно яростнее, и неизвестно, кто вышел бы из сражения победителем. Гарния знала, в какой момент нанести свой удар.

Что ж, смиримся с судьбой.

Постойте, но ведь есть же выход! Есть! Я соберу вещички и сбегу, вот что я сделаю. Проберусь на корабль, желательно, пиратский и уйду в море, далеко-далеко, и там окунусь в пучину опасных приключений, чтобы позабыть горести, что мучили меня на суше. Чем не выход? И пусть племянники Гарнии разнесут особняк, хоть всю Мигонию, мне-то что?

Решено, сказал я себе, располагаясь на диване. Отдохну и приступлю к разработке плана побега. Это должен быть безупречный план, даже в чем-то коварный, такой, чтобы он огорошил противника и оставил в состоянии полной деморализации. Пока все вокруг будут хлопать глазами, я буду уже на палубе идущего на всех парусах корабля.

Тут мои вежды стали тяжелыми и сомкнулись. Чародей Браул Невергор отправился в королевство снов.

3

Я спал безмятежным сном младенца минут десять, и продолжил бы в том же духе, если бы мне на голову не свалилась Гермиона.

Вероятно, юная волшебница ворвалась в мою комнату, подобно снаряду из катапульты, иначе, чем объяснить то, что она трясет меня за плечи и смотрит пылающими глазами.

— Вставай, — сказали мне. — Вставай! Браул!

Голосок у нее бывает медоточивый, бывает звонкий, словно свисток уличного стражника, а бывает такой, что, услышав его, вы взмываете к небесам, предчувствуя самое плохое. Я не взмыл только по причине крайней немощи моего не выспавшегося организма.

— В чем дело, Гермиона? А?

Девица сурово посмотрела на меня и отскочила, чтобы вволю нажестикулироваться. Жесты обычно помогают ей обогатить сообщение эмоциями. Я тупо взирал на нее, ощущая себя недоваренной рыбой, которую зачем-то вытащили из котелка и швырнули на мороз.