Диктатор. Общий файл

1.

Наконец осуществил свою давнюю мечту — выбрался в Брест. С вокзала — сразу в Крепость...

Иногда мне кажется, что место запоминает людей и события — всех и всё, что оно видело... Или нет, не всё — только то, что действительно важно. То, что останется тогда, когда маленький огонек личной человеческой памяти угаснет. Я чувствовал что-то подобное в Смоленске, в Кривцово близ Орла, на Прохоровке... Но нигде, наверное, это ощущение не было таким реальным, как здесь, в Бресте. Я вдруг понял: то самое, звучащее в фильмах и стихах "я — крепость, я — крепость" — больше чем позывной и даже больше чем символ героизма. У крепости был голос. Почему, собственно, был? Есть. Он слышен тем, кто хочет услышать. И традиционная, кочующая из буклета в буклет и почти ставшая штампом фраза "красные камни Бреста" — не просто ассоциация и уж точно — не просто констатация факта. Не хочется говорить книжным языком, но других слов, боюсь, не найду: здесь все ощущения — красного цвета. И черного, как копоть. И белого, как отблеск стали. А все три вместе — гибель. По кромке сознания проскальзывает мысль: красный-черный-белый — цвета нацистского флага. Нет, на самом деле я во всяческую мистику не верю, но что-то в этом есть, честное слово!

В начале, пока я бродил вместе от экскурсионной группой, мне казалось, что вот-вот из той вон арки выбегут поднявшиеся в последнюю свою атаку пограничники, а вон там, у пролома, я увижу двух бойцов пулеметного расчета... Но вот я остался один. Да, я всегда стремлюсь остаться наедине с местом, люди мешают, сам не знаю почему, мешают — и всё тут. И здесь, у этой вот стены, вместе с мыслью об удивительной энергетике крепости, явилась мне вполне реалистичная фигура того, кто, в отличие от меня, в мистическое верил. Да, наверное, всего лишь тень, очертаниями напоминающая человеческую фигуру в плаще и фуражке с нелепо высокой тульей. Но продрало до самого спинного мозга.

Я двинулся дальше — почему-то не хотелось задерживаться на этом месте. Свернул под арку и тут меня повело... Никогда в жизни не падал в обморок, а тут свернуло так, что хоть кричи... вот только не получается кричать... и народу вокруг — никого.

Очнулся в постели, по ощущениям — словно в одно рыло литр спирта выкушалал и теперь расплачиваюсь за свою жадность. Огляделся вокруг. Комнатка ничё так — просторная, светлая... почему-то подумалось о музее, а не о жилой комнате, пусть даже и гостиничной. Кровать, правда, старомодная, напоминающая нарядный гробик, но вполне удобная; да и обстановка вся, что называется, под ретро. Ч-черт, правда, что ли, гостиница? Ну и как я, спрашивается, сюда?.. В дальнем углу, боком к кровати, — здоровенное зеркало, рядом с ним — шкаф... Ага, не там ли моя одёжка? Приведем себя в надлежащий вид, а потом уж будем дальше думу думати. Встал, босиком прошлепал к шкафу, мимоходом посмотрел в зеркало и... Если цензурно и без малоинформативных междометий — лучше бы я этого не делал. Из зеркала, из этого вот куска амальгамированного стекла в тяжелой деревянной раме, на меня смотрел самый большой ублюдок во всей мировой истории. Адольф Гитлер.

Сказать, что я был в шоке — все равно что ничего не сказать. Это бред! Просто очень реалистичный бред. Наверное, я в крепости сильно головой ударился... Не помню как, видимо когда сознание потерял. Вот меня и плющит со страшной силой. Я зверски ущипнул себя за бедро — мерзкая рожа в зеркале никуда не делась. Чертовщина какая-то! Пошел в ванную... та-ак, стоп машина, а откуда я знаю, что за этой дверью ванная? Нет, ну точно. Вот и ванночка стоит королевских размеров, старомодная такая, на золотых львячьих лапках. В шкафчике над раковиной нашел опасную бритву, вытащил её и хотел было порезать палец, надо же как-то, в конце концов, в себя приходить. Но в этот момент рука сама собою разжалась, роняя бритву, а в голове дико заистерило: ай-ай-ай, как нехорошо резать бритвой великого фюрера германского рейха, стоящего на пороге великих свершений! Меня аж затрясло — настолько сильной была истерика.

"Заткнись, падла, тебя ещё в мозгах не хватало, хватит и рожи!" — мысленно рявкнул я на Адика — в том, что это был он, я не сомневался ни минуты. А вы как думали?

Ах ты с... сволочь, на пороге великих свершений он! — теперь уже и я был в бешенстве, какого отродясь за собою не замечал. Хрен тебе, а не Барбароссу! Вот вернусь сейчас в спальню, возьму из ящика стола "Вальтер" — а я ведь точно знаю, где у тебя, тварь, пистолет лежит! — и вынесу тебе мозги, сволочь нацистская, заодно и проверю, бред это или реальность.

Не знаю, орал ли на Гитлера кто-нибудь ещё с такой силой... может, и орал, когда он еще не был "великим фюрером"... но уж точно — не мысленно. Да и подзабыл, наверное, "великий", как оно бывает, — скукожился и заткнулся. Вот и ладненько.

Я перевёл дух — и вдруг четко осознал, что я не у себя, в две тысячи десятом, а в том самом — грозовом — сорок первом, и до проклятого дня 22 июня остаётся ровно неделя... и что всё уже готово к нападению. Память Адольфа была для меня открытой книгой. Малоприятно, конечно, но в данных обстоятельствах такой вот бонус не лишний. Фюрер в моем сознании, поделившись своей памятью, других признаков жизни не подавал, и я, устроившись поудобнее на кровати принялся размышлять: а что же дальше. А что же дальше-то? Вышибить фюреру мозги — самый простой вариант. Да и мозги у него... вроде как — мои. Жалко, знаете ли. А не могут ли эти мозги додуматься до чего-нибудь поинтереснее?..

Где-то на отшибе сознания робко поскрёбся Адольф — напомнил, что пора забирать со стула за дверью утренние газеты. Да уж, вот что значит фриц, ну просто до мозга костей фриц, — порядок, пунктуальность, аккуратность превыше всего, хоть тебя недавно, можно сказать, только что, обложил русскими матюками подселенец в твоем сознании!

Я накинул халат и прошлёпал к двери — оказывается, эта сволочь привыкла читать газеты в постели... сибарит, мать его. Забрал газеты и залез в кровать... в принципе, не самая плохая привычка. Как выяснилось, я очень даже понимал по-немецки, то есть газету читал без усилий, достаточно бегло. Любопытства ради попробовал что-нибудь написать. И вот тут-то выяснилось интересное: по-русски я писал своим почерком, а по-немецки — Адольфовым. Еще выяснилось, что Адик неплохо шпрехал по-французски и по-английски — так что на двоих с ним мы знали четыре языка. Ништяк!

Попутно с изучением моих новых возможностей открылось, что я отлично помню не только прошлое Гитлера, но и идеально воспроизвожу все, что когда-либо попадалось мне на глаза в прошлом, включая статьи из "Науки и жизни", пролистанной мною в трехлетнем возрасте. Живём! Судьба, сыграв со мной злую шутку, решила, помимо мерзкого нрава, продемонстрировать мне свою щедрость — и подкинула не самый печальный из возможных вариантов. Адик! Слышь, Адик, а тебе со мной конкретно повезло. По крайней мере, можешь не беспокоиться, что Германия окажется в... на задворках Европы, короче. Мой природный оптимизм всё ж таки начал брать верх над Адиковой германской меланхолией, и настроение стало заметно менее мерзким. Мурлыкая про себя 'если завтра война, если враг нападёт...', я начал придирчиво осматривать гардероб Алоизыча. В чем тут не стыдно перед людьми показаться. А, ладно, какие, к чертям собачьим, тут люди — нацисты одни. Нет, ну, может быть, не все такие уж правоверные нацисты, но ведь момент такой, что им выгоднее прикидываться. А я что, под волчьи шкуры полезу овец искать. Щаз! То есть — ни в коем случае не сейчас. А потом — как карта ляжет. Карта Европы.

2.

Как раз на сегодня в имперской канцелярии намечен большой шабаш... в смысле — сбор всех командующих группами армий и самих армий, участвующих в нападении на СССР. Эх, бомбу бы туда да помощнее... или пояс шахида на Адика! Я явственно представил себе рожи военной элиты Рейха, когда фюрер со словами "За Родину! За Сталина!" привёл бы в действие этот пояс. Гитлеру мысль не понравилась, хотя он и не знал, что такое пояс шахида, но понял — ничего хорошего. Я мстительно улыбнулся и показал Алоизычу пяток особо тошнотворных картинок с результатами применения этого нехитрого оружия, чем поверг его в ужас — шахидом Адольф не хотел стать ни за какие идеи. Похоже, теперь Гитлер держал меня за психа и был готов хоть сейчас сдаться в плен товарищу Сталину. Вот, Алоизыч, не жил ты в коммуналке... а теперь привыкай. И к подселению, и к неудобному соседу. А твои генералы отныне — ценный ресурс, переводить который на фарш недостойно истинного арийца.

Оглядев себя в зеркале, я поморщился — нужно что-то делать с внешностью; дурацкие усики и чёлка раздражали... либо сбрить их на хрен, либо отрастить нормальные. Адик понял, что сегодня его взрывать не будут и скромно напомнил про завтрак. Мать-перемать, он же ВЕГЕТЕРИАНЕЦ! Ну что я теперь буду делать с этим долбодятлом? Посоветовавшись немного с фюрером (всё ж таки тушка — это наше совместное имущество и портить его резкой сменой рациона я не собирался) остановились на рыбе и печени. Оказывается, лучший друг немецкой молодёжи и кумир домохозяек уважал печень и трескал её даже будучи вегетарианцем. Ну вот, кажется, и договорились: если Адик будет паинькой и проведёт совещание как будет нужно, то вечером угостимся рыбкой по моему фирменному рецепту.

Наскоро позавтракал, с трудом проглотив пяток ложек овсянки и поклевав печени, а потом затребовал у адъютанта все документы по Барбароссе и разведданные по СССР. Буду готовиться к совещанию. Устроившись поудобнее, погрузился в чтение. Я читал очень быстро, и с непривычки у фюрера стали уставать глаза — не выдерживал он моего темпа чтения. Ничего, привыкай, Адик, приободрил я фюрера. Он благоразумно отмолчался.

Разведка у немцев была как слоёный пирог: слой бисквита — слой дерьма. Если по расположению частей РККА в приграничной зоне всё было представлено шикарно, а карты были едва ли не лучше, чем в советском генштабе, то в части стратегической разведки немцы облажались по полной программе. Промышленный потенциал СССР был существенно занижен, сведения о новых видах вооружений фрагментарны и неполноценны, но через всю документацию красной нитью проходило: враг будет разбит, победа будет за нами. Короче, Мехлис с его шедеврами пропоганды нервно курит в сторонке. Оказывается, шапкозакидательство — это особенность не только русского менталитета. Да, с таким подходом только с Польшей да с лягушатниками воевать. Какого чёрта этот придурок полез на СССР? Ни одного рационального довода я от Адика так и не услышал, детский лепет о превентивном нападении и лебенсрауме. Дурак ты, Адик, и кончишь плохо... если, конечно, не поможешь мне сообразить, как твой вожделенный план "Барбаросса" отменить. А уж как сделать, чтобы Германия никогда не воевала с СССР, и как вынести англов — это моя забота.

Время убегало, как песок сквозь пальцы; я почти физически ощущал каждую секунду... секунду, на протяжении которой реальность оставалась неизменной. И каждая прошедшая секунда приближала роковой день, сломавший десятки миллионов судеб и отнявший миллионы жизней.

Иду на совещание. В последний момент я изменил регламент Адольфа, и вместо двух совещаний получилось одно, вышколенный адъютант шустро подыскал новое помещение, где с комфортом могли расположиться почти четыре десятка человек — командующие группами армий, армиями и их начальники штабов. Все ждут фюрера.

Вхожу в залу и глохну от дикого "хайль!" Приветствую собравшихся и прохожу к креслу во главе стола. По-хозяйски осматриваю подчиненных — уверенные в себе матерые волки, лица гладко выбритые, холеные. Это потом они будут писать о "генерале зиме", "неправильной тактике русских", о том как фюрер им постоянно мешал выиграть войну, кто-то попав в плен и вовсе займется антифашистской пропагандой, ну а кто-то сдастся амерам и... А пока это самоуверенные, довольные собой индюки — ещё не пощипанные судьбою и русской армией. Вон тому в июле оторвет руку и он долго проваляется в госпитале, а вон те двое попадут в плен под Сталинградом...

Один за другим генералы отчитывались в готовности порвать РККА на кусочки и завершить войну — один раньше другого... кто меньше?

Я слушал их, чувствуя, как во мне закручивается стальная пружина холодной ярости.

Поднявшись из кресла, я обвел генералов тяжелым, исподлобья взглядом.

— Господа генералы, вам в последнее время дурные сны не снятся?

Собравшиеся смотрели на меня с недоумением. Ну конечно! Не давая им времени на размышления, я продолжил:

— Головокружение от успехов — так это называется. Легкие победы на западе вскружили вам голову, и теперь вы обещаете своему фюреру повергнуть Россию за пять-шесть месяцев, а Паулюс — так вообще за четыре. А что вы вообще знаете о России за пределами досягаемости авиаразведки? Что вы знаете о новых заводах на Урале и за ним? Магнитогорск, Омск, Челябинск готовы произвести тысячи танков, самолётов — и об этом я узнаю за неделю до начала войны? — я, в свойственной Адику манере, нагнетал обстановку фраза за фразой, взвинчивал темп, наращивал громкость. — Что вы знаете об их новых танках, броню которых не может пробить ни одно противотанковое орудие вермахта, об этих монстрах, вооруженных стапятидесятидвухмиллиметровыми орудиями? Почему об этом сейчас рассказываю вам я, а не вы мне?! Что вы знаете о монолитном единстве русских, которые готовы защищать свою землю до последнего человека... не солдата, нет — человека! Наших солдат будут убивать старухи и десятилетние дети. Напав на Россию, мы получим тотальную войну — войну на уничтожение, войну, ценой которой могут стать пять... десять... пятнадцать миллионов арийских жизней! И что мы получим взамен? Выжженную обезлюдевшую пустыню с уничтоженными городами и заводами? Так почему же, планируя "Барбароссу", мы ничего этого не учитывали? Это вопрос к вам, Канарис. Почему Абвер кормил нас сладкими сказками о "колоссе на глиняных ногах"? Я вас спрашиваю, Канарис!

Изрядно побледневший Канарис по-прежнему молчал. То, что говорил фюрер, для него самого было шоком.

— Молчите? Ну так я отвечу за вас. Нападение на Россию выгодно только Англии. И всё это время вы, Канарис, намеренно занижали военно-промышленный потенциал России, толкая нас на Восток, втягивая в войну на два фронта. Вы английский агент. Вот почему вам нечего сказать! — я оглядел собравшихся, изобразив на лице эдакую торжественную скорбь.

— Генрих, пусть ваши люди основательно перетрясут это осиное гнездо, — обратился я к Гиммлеру. — И ещё: уберите эту английскую шлюху.

Вошедшие эсэсовцы живо подхватили бледную и безмолвную "жертву гитлеровских репрессий" и выволокли из комнаты. — В связи с вновь открывшимися обстоятельствами я отменяю план "Барбаросса".

3.

— В связи с вновь открывшимися обстоятельствами я отменяю план "Барбаросса". А что же делать с Россией? — я снова обвел взглядом "соратников", с радостью отметив на их лицах признаки замешательства; ага, значит, я на верном пути. — А с Россией мы будем укреплять экономические связи. Укреплять до такой степени, что Сталину даже в голову не придёт напасть на нас. Мы превратим Россию в свой надежный тыл! — а что, хороший заголовок для передовиц немецких газет. А вот то, что будет сказано дальше — пока под грифом "секретно". — Теперь наша главная цель — Англия. Мы должны окончательно решить вопрос с ней. И чем скорее, тем лучше. Сейчас она не может нанести существенного вреда рейху, но если мы будем медлить, то она станет непотопляемым авианосцем мировой плутократии. Тысячи стратегических бомбардировщиков будут взлетать с её аэродромов и нести смерть на мирные немецкие города. Эти мерзкие шакалы будут убивать беззащитных детей и стариков — они не смогут разбомбить Берлин или Мюнхен, но сотни городов поменьше будут стёрты с лица земли. Они не будут убивать солдат — они убьют их детей и родителей. Сотни тысяч мирных немцев могут заживо сгореть в своих домах! И наш долг, господа генералы, предотвратить это. Мы должны вымести этих выродков за пределы Европы! Только так мы обеспечим спокойствие рейха. Семнадцатого июня, в два часа пополудни, я жду от вас предложений по нейтрализации английской плутократии. Я верю в победу арийского гения над англосаксонским... англосионским коварством! Будьте дерзкими, господа! Забудьте о так называемых уроках мировой войны. Буря и Натиск — вот залог нашей победы! — оп-па, еще один лозунг для газет.