Раб

ЧАСТЬ 1

— Марк, соберись, похоже, по нашу душу!

Он с трудом поднял отекшие веки и тут же болезненно сощурился: полуденное солнце било прямо в воспаленные глаза и мир вокруг плавился и растекался.

К помосту, где были выставлены на продажу военнопленные, сквозь жиденькую группу зевак пробирались двое — высокая женщина в черном и худощавый юноша, почти мальчик. Сощуренные глаза женщины оценивающе окинули светловолосого жилистого Алекса, задержались на мускулистом Даке, скользнули равнодушно по повисшему на плечах друзей Марку...

— Да Марк же! — прошипел Дак. — Держись, надо выбираться отсюда!

Скучавший торговец оживился, заговорил громко, стремясь привлечь внимание покупателей:

— Ну что, вдовушка, по мужикам соскучилась, поглазеть пришла?

Не обращая на него внимания, женщина внимательно рассматривала остальных пленных. Вид у тех был еще жальче.

— Прикупи себе солдатика! — продолжал балагурить торговец. — Он и днем поработает, и по ночам замерзнуть не даст!

Еще не договорив, он понял, что перебрал: юноша, темнея лицом, шагнул из-за спины женщины, худая рука сжалась на рукояти короткого меча. Торговец, попятившись, обвел взглядом хмурые лица — война прошла здесь слишком недавно, чтобы шуточки вроде этих имели успех и понимание.

— Ты, пес... — прошипел юноша. Загорелая рука женщины легла на его стиснутую руку.

— Сколько стоит рыжий? — спросила женщина спокойно. Торговец опешил. Он и не думал, чтоб эти крестьяне оказались покупателями.

— А?

В ровном низком голосе женщины прорезалась металлическая насмешка:

— Ты или оглох или всегда думаешь той штукой, что у тебя между ног болтается? Сколько стоит рыжий и белобрысый рядом с ним?

— Марк! — умоляюще зашипел Алекс, Дак перехватил раненого покрепче. Марк откинул голову — в цветном тумане перед ним плыло лицо юноши с широкими напряженными глазами — тот смотрел прямо на него.

Торговец тяжело взобрался на помост, по-хозяйски похлопывая пленных по плечам и груди.

— Глянь-ка, какие молодцы! Они же солдаты — выносливы, что твои волы! Выпрямитесь, парни! Не подведите меня! Покажитесь своей хозяйке. Она женщина добрая, и если будете хорошо работать, будет вас хорошо кормить...

Крестьянка тяжело вздохнула и спросила — очень отчетливо и громко, словно говорила с глухим или придурковатым:

— Сколько стоят?

— Сколько? — глаза торговца жадно забегали по ее лицу — он боялся и продешевить и спугнуть ее непомерной ценой. За весь базарный день у него купили всего одного пленного.

— Ну? — нетерпеливо спросила женщина. Торговец выпалил цену. Брови женщины взлетели, она повернулась так круто, так что метнулись края ее черной шали.

— Да ты смеешься надо мной!

Торговец мгновенно слетел с помоста, едва не вцепившись в рукав крестьянки, но вовремя вспомнил о ее вспыльчивом спутнике.

— Эй, хозяйка, мы договоримся!

После долгого ожесточенного торга, в котором активно участвовали оживившиеся зеваки, они разошлись, уверенные оба, что отстояли свою цену.

— Ну, вы двое! — сказал торговец, распутывая веревки. — Вот ваша хозяйка!

— Идите к телеге, — скомандовала женщина. Друзья мешкали, переступая с ноги на ногу. Юноша, до того молча стоявший рядом, коснулся ее локтя, тихо сказал что-то. Та оглянулась, гневно рассмеялась:

— Да ты рехнулся! Он годится только на корм собакам!

— Ма-арк! — с отчаяньем простонал Алекс. — Очнись!

Он вновь проморгался и неожиданно четко увидел лицо женщины, ее взгляд... взгляд опытной придирчивой хозяйки, подбирающей рабочий скот и обнаружившей в нем скрытый подвох. Юноша продолжал шептать что-то — настойчиво, убеждающе. Женщина качала головой. Парень сказал громче: 'Гвенда, я...', — и хватанув воздуха, неожиданно закашлялся, согнувшись пополам. Женщина, поджав губы, с мгновение смотрела на него, потом резко обернулась к торговцу:

— Эту падаль ты тоже продаешь? Или в нагрузку даешь?

— Да что ты, хозяйка! — оскорбился торговец. — Это его сейчас солнышком припекло, а так-то он какой жилистый... Монета — и он твой.

Женщина фыркнула:

— Монета? Да ты мне еще приплатить должен, что я тебя от расходов на могильщика избавляю! Он же больной, что, я не вижу? Поди, еще и заразный!

Дак покрепче перехватил командира, чтобы стоял прямее, Алекс молился, как никогда в жизни — всем богам, каких он только мог припомнить. Только бы крестьянка не потеряла терпение! Но торговец рядился недолго — не сегодня-завтра этот доходяга и впрямь окочурится, а с мертвого и вовсе выгоды никакой. Сделав кислую мину, он согласился на ее цену.

— Ладно уж, бери, хозяйка, сердце у меня больно доброе, всё себе в убыток...

Пленные осторожно уложили командира на мешки в нагруженной телеге. Сели сзади, парень сковал их пропущенной через ось цепью. Взяв вожжи, их новая хозяйка оглянулась. Губы ее скривились:

— Ох, и дурачок ты, Ник! Он даже до дому не дотянет!

Путь к новому дому и впрямь оказался долог. Проплывали мимо поля и перелески, солнце палило нещадно. Женщина смотрела перед собой, изредка понукая медлительных волов, но Ник то и дело бросал на больного беспокойные взгляды. Он даже прикрыл его от жары пустым мешком. Пару раз парень молча передавал им фляжку с водой; Алекс осторожно смачивал сухие губы командира — вода стекала по подбородку, словно Марк уже умер.

Первыми дом почуяли животные. Две громадные овчарки, бежавшие рядом с телегой, неожиданно залаяли, волы подняли головы, втягивая воздух. Чуть позже и люди услышали звуки и запахи близкого жилья. Телега остановилась у высокой изгороди. Навстречу с лаем выбежали еще собаки, и пленные с опаской подбирали ноги.

— Удачная поездка? — коренастый мужчина поддерживал тяжелые ворота, пока они проезжали внутрь.

— Как для кого, — женщина слезла с телеги, выпрямила усталую спину. — Мука, материя, два работника и один труп.

— Труп?!

— Он ведь еще не умер, хозяйка! — возразил с горячностью обычно осмотрительный Алекс.

— Ну так сдохнет к утру, — равнодушно отозвалась женщина. — Магда, мешки в сарай. Маккин, похоже, вол захромал на левую. Нет, не эта, задняя...

После обычных хлопот Гвендолин вошла к себе в дом. Потянулась снять с головы платок, но рука замерла на полпути.

— Это еще что? — спросила она резко. — Кто вам разрешил положить его на кровать?

Рабы молча переминались с ноги на ногу. Ее юный деверь поспешил выйти вперед.

— Это я приказал, Гвен! Я могу поспать и на полу...

— Еще не хватало! Чтобы ты опять свалился? Какая разница, где сдохнет этот кусок мяса — на полу или на кровати?

— Гвендолин... ну пусть он хоть умрет по-человечески.

Она открыла рот, но, сдержавшись, пожала плечами:

— Что ж, это твоя причуда! Жаль одеял только, — и резко повернулась к глазевшим на нее пленным. Все ее движения были такими порывистыми, стремительными, словно все, что она делала, было делом неотложной важности.

— А теперь слушайте меня! Спать будете в сарае. На ночь вас будут приковывать. Вы, конечно, можете попытаться сбежать, но овчарки у нас хорошие, они еще ни разу не сбились со следа. Кроме того, ваш приятель тогда останется у меня, и я могу сделать с ним все, что захочу. Мне некогда усмирять непокорных рабов. Работа тяжелая, но не тяжелее нашей. Разносолов не обещаю, но голодать не будете. А теперь Ник покажет вам ручей, и вы хорошенько вымоетесь. Тряпки бросите в костер у ворот. Нам не нужна зараза.

— Гвен, — позвал Ник, кивая на кровать.

— Не бойся, не удушу я его, как бы мне этого не хотелось! — проворчала она. Выражение ее лица нисколько не изменилось, когда Гвендолин склонилась над полумертвым пленным. Передвинула поближе свечи, морщась от запаха больного грязного тела. Просунула руку под ветхую тряпку, бывшую когда-то рубахой, нащупала неровно бьющееся сердце. К ее удивлению, его удары оказались сильными. С сомнением вгляделась в изможденное заросшее лицо раба. Выживет? Придется повозиться...

Позвала, слегка повысив голос:

— Кэри!

Та явно ожидала за порогом, потому что появилась мгновенно, да еще и принесла с собой все необходимое.

— Давай помогай, — Гвен приподняла больного за плечи.

Вернувшиеся с Ником рабы застали женщин за лечением. Впервые разглядев, во что превратилось тело их командира, Дак тяжело сглотнул. В глазах Алекса был ужас.

— За что его пороли? — не поднимая головы, хозяйка немилосердно, но тщательно промывала раны.

— Он... гордый, — пробормотал Дак, морщась, словно ему самому было больно.

Гвен глянула коротко.

— Гордый дурак! Ник, распорядись дать хлеба и молока. И проследи, чтоб их приковали и спустили на ночь собак.

...Оставшись одни, друзья переглянулись.

— Ну и ну, — пробормотал Дак. — Неужто эта баба всем здесь заправляет?

— Если она вылечит Марка... — сказал Алекс. Они поняли друг друга — им придется ждать выздоровления командира.

Или его смерти.

* * *

Гвен выпрямилась, разгибая уставшую поясницу. Они сделали, что могли, и хотя растревоженные раны заставили больного метаться на постели в лихорадке, теперь они были чистыми и смазанными целебными мазями. Теперь дело остается только за ним самим.

Зевая, она отослала Кэри. Поглядела на своего деверя. Сидя на кровати, Ник не сводил глаз с пылающего лица раба.

— Иди на мою постель, — устало сказала Гвен.

— Я лягу тут.

— Перестань. Сам ведь только поправился. Сегодня я прекрасно высплюсь на полу... тем более, спать уже осталось недолго.

— Я не хотел причинять тебе лишних хлопот.

— Знаю. Уж больно ты жалостлив, Ник.

Ник бросил еще один взгляд на лицо раба.

— Жалостлив?..

Слишком уставшая, чтобы обратить внимание на его интонацию, Гвен вымыла руки, сполоснула лицо и некоторое время вглядывалась в окно: темнота, сгустившаяся перед рассветом, сторожа на воротах, чуткие псы...

Ник уже спал. Обхватив себя за плечи, Гвендолин долго смотрела на него. Вопреки всему тому, что видела она сама, и о чем говорила Кэри, ей страстно хотелось верить, что Ник выздоровеет. Сердце протестовало, но разум знал — и потому она разрешила ему купить эту игрушку...

— Вот только попробуй у меня сдохнуть! — гневно сказала она метавшемуся в бреду человеку.

* * *

Они нетерпеливо уставились на вошедшего Ника. Тот разомкнул цепи, быстро улыбнулся.

— Жив, хотя и плох. Пошли работать.

— Можно нам на него посмотреть? — спросил Алекс. Ник подумал и качнул головой.

— Ни к чему. Он без сознания. И Гвен это не понравится. Хорошо хоть она согласилась оставить его в доме.

— Она что, главная у вас? — с сомнением спросил Дак.

В грустных серых глазах Ника блеснул огонек.

— Она главная, — сухо сказал он. — И лучше вам ее не сердить, у нее и без того много хлопот.

По крайней мере, этот парень готов перегрызть глотку за свою хозяйку... Пленные вышли вслед за Ником в росное утро. Поселок уже проснулся. Несколько больших семейных домов, кое-где подправленных и обновленных. Женщины и дети останавливались и провожали их долгими взглядами. Старухи возились с готовкой. Взрослых мужчин было мало — да и то калеки, выброшенные войной за ненадобностью. Псы, лежащие у изгороди, следили за чужаками настороженными желтыми глазами.

— Гляди! — Дак пихнул друга, подбородком указав на мечи, прислоненные к стойке у ворот, но Алекс, рассеянно проводя рукой по светлым растрепанным волосам, глазел на несущих воду девушек. Девицы посверкивали в их сторону быстрыми любопытными взглядами и негромко пересмеивались.

Им показали, как жать пшеницу и вязать снопы. Дак, привычный к деревенской работе, втянулся сразу, Алексу пришлось попотеть, прежде чем он сумел приноровиться. Поражала сосредоточенность, с которой работают крестьяне: казалось, им отпущено очень мало времени и завтра уже не наступит. Изредка разгибаясь, они видели неподалеку хозяйку Гвендолин. В просторной подпоясанной рубахе, с волосами, спрятанными под черным платком, она задавала темп всей работе.

На обед им дали хлеб и козьего сыра, но для пленных и это было райской пищей. Тем более, что и остальные ели то же самое.

— Ну что, дружище? — ухмылялся Дак вечером, наблюдая, как Алекс со стоном потирает спину. — Это тебе не мечом махать, а?

Хотя усталость порой валила их с ног, свежий воздух, простая сытная пища, здоровый сон делали свое дело — к их дочерна загорелым телам постепенно возвращались сила и выносливость. Жители деревни, поначалу обходившие рабов стороной, мало-помалу обвыкали, уже здоровались и останавливались поговорить. Ребятишки теперь не порскали воробьями от малейшего их движения и азартно играли вырезанными Даком деревянными безделушками. А Алекс все чаще встречал улыбчивый взгляд одной черноглазой и черноволосой красотки. Вечерами к сараю, где их держали, собирались мужчины — бывшим солдатам, пусть и воевавшим по разные стороны, было о чем поговорить и что вспомнить... Хотя рабов по-прежнему приковывали на ночь, а псы, в отличие от своих хозяев, настороженности не теряли, пленные все чаще ощущали себя просто членами общины...

* * *

...Он открывал глаза, но мир вокруг оказывался таким болезненным и утомительным, а в темноте были забытье и покой... Но кто-то раз за разом грубо и жестко выдергивал его из темного омута, причиняя неимоверную боль и не давая погрузиться в глубину окончательно.

...Женщина сидела у очага. Она была ему знакома — откуда? Он не знал и не видел ее раньше. Точно почувствовав его взгляд, женщина вскинула голову, уставилась на него узкими — черными? — глазами. Гибко поднялась, подошла, всматриваясь. Тяжело втягивая воздух через полуоткрытый сухой рот, он смотрел на нее снизу. Худое скуластое лицо, жесткий рот, острый нос — и некрасивые, неженские, неприятные глаза. Глаза, которые слишком много видели — и оттого невзлюбили этот мир.

— Очухался? — спросила удивленно.

Марк попытался отозваться, но лишь закашлялся, вздрагивая от боли.

— Живой, — сделала вывод женщина. Приподняла его голову, путаясь пальцами в отросших волосах. Учась заново, он сделал несколько глотков воды. Кадык тяжело ходил по худой шее.

— Смотри на меня!

Повинуясь ее резкому приказу, он вновь поднял веки. Женщина уставилась на него с требовательной ожесточенностью.

— Слушай меня! Ты не умрешь. Ты не смеешь умереть, иначе — клянусь! — я пойду за тобой в страну мертвых и верну назад твою трусливую душу! Боги знают почему, но ты нужен Нику — а, значит, и мне тоже! А теперь — спи!

Шершавая ладонь скользнула по его лицу. Неприятные глаза, подумал он. Не черные, как ему показалось вначале — болотно-зеленые. Глаза ведьмы. Гневная ведьма...

Ведьма сказала ему, что он не умрет.

* * *

Гвендолин помешивала похлебку и слушала, как ее деверь кормит больного.

— Ешь, вот так... нет, не торопись, я сам тебе подам...

Она подула на ложку, попробовала. Покосилась. Опираясь на подушку и подставленное плечо Ника, раб медленно пережевывал и без того жидкую похлебку. Сползшее одеяло открывало его худое тело. Были бы кости... Ее беспокоило, что мальчик так привязался к пленному. Конечно, у Ника всегда было доброе сердце, но... Она встретилась взглядом с запавшими глазами мужчины и обожгла язык. С тех пор как раб пришел в себя, он и двух слов не сказал, но зато непрерывно следил за ними своими темными, круглыми — птичьими — глазами. Он раздражал ее. Скорей бы поправился, и можно было выгнать его в поле. Если только ему позволит работать его в двух местах переломанная нога...