Ехавшие верхом анципиталы не застали людей врасплох. У них было даже несколько минут, чтобы приготовиться к атаке. Не то, чтобы это имело какие-то значение. Фагоры пронеслись над их жалкими баррикадами, пригнувшись на своих прыгающих кайдавах. Они неслись по улицам, сея смерть и ужас на пути своего рода, неослабевающего врага человеческой расы.

Отцу Ускаал удалось сбить одного из фагоров с седла. Сталлун тяжело рухнул на старые булыжники, шлепнувшись, как кукла, со своими странными нечеловеческими суставами. Но фагоры — выносливые существа, более сильные и долговечные, чем люди.Без всякого выражения он вскочил на ноги и поднял свой меч. Он стоял перед отцом Ускаал, мужчиной, который лучше привык ловить лосося в бурлящих горных потоках, чем орудовать дубиной. Фагор бросился в атаку и пронзил его своим изогнутым мечом. Деревянный нагрудник вообще не был защитой. Огромной силой своих плеч фагор подбросил отца высоко в воздух. Он был мертв ещё до того, как снова упал на землю.

* * *

Ускаал видела, как это произошло, находясь в тайном месте внутри груды рухнувшей каменной кладки, остатков древней башни. Именно сюда её и еще нескольких детей деревни отправили прятаться. Мать Ускаал была одной из выживших после нападения фагоров, но вряд ли она была довольна этим. Её и других уцелевших поймали и заковали в длинную цепь, чтобы увести в рабство в одной из обширных пещерных систем, которые фагоры занимали в высоких горах Кузинт.

Так закончилось детство Ускаал. Осиротевшая и обездоленная, она бродила вместе с немногими выжившими по горным тропинкам и скалистым долинам, пока они не добрались до дороги, соединявшей город Панновал с королевством Олдорандо. Будучи поддаными Панновала, беженцы намеревались повернуть на север, думая, что смогут найти милосердие в святом городе. Но путешественники, идущие в противоположном направлении, сообщили, что Панновал мало процветает под властью жестоких фанатиков-Берущих. И поэтому они вместо этого отправились на юг. Это оказалось роковой ошибкой. Уже очень скоро жалкий отряд был вырезан разбойниками, лишь одной девочке удалось убежать и дойти до ближайшего селения.

Так Ускаал оказалась в олдорандской деревне Чард, где жила в задней части старого крытого фургона, точнее выживала, нанимаясь на работу в местные семьи каждый день. Родной дом Ускаал был настоящим каменным домом прочной конструкции, со слоем соломы на крыше и даже настоящими окнами, пусть и затянутыми пузырями йелков. Все жилища в деревне, защищенные скалами от суровых горных ветров, были похожи друг на друга, и в них царил достаток.

Но здесь всё было совсем не так, как знала Ускаал. Чард был местом убожества, просто грязным участком земли, где деревянные юрты с покрытием из лоскутной кожи угрюмо сидели на корточках, хотя люди тут вели оседлый образ жизни и не переезжали на другое место в течение уже сотен малых лет. Их просто не интересовала идея постоянного жилья. Они жили так, как жили их предки в далеком незапамятном прошлом, и их потомки будут делать то же самое. Идеи прогресса никогда не посещали их головы.

* * *

Жители Чарда с подозрением относились к чужакам. Они приняли Ускаал в свою деревню, потому что она была маленькой и голодной и выглядела как одна из них, смуглая и остролицая, хотя и говорила по-олонецки со странным акцентом. Но это не означало, что они должны были быть добры к ней, и они заставляли её усердно работать, чтобы прокормиться. Ей платили за труд едой, а её тут всегда было недостаточно. Её живот был впалым под рябью выступающих ребер. Её глаза были тусклыми, и она говорила тихо и хрипло, и то только тогда, когда речь была необходима. В основном она была молчалива и совершенно одинока.

* * *

Однажды в деревне была свадьба. Молодой парень по имени Пито женился на девушке из другого племени. Невеста была одета в красную мантию-чарфрул, её волосы были уложены в форме конуса, склеенные древесной смолой так, что её голова выглядела так, словно на ней была крошечная версия одной из их юрт. Её несли вверх по холму на плетеном тюфяке, за ней следовала толпа распевающих женщин. Они опустили её перед священной скалой их народа. Жених уже был там, взволнованный и отчасти напуганный.

Свадебные регалии напомнили Ускаал о цветах её деревни, о прекрасных платьях, которые носила её мать, об одеяле, под котором она спала на своем соломенном тюфяке у очага. В зависти и горе она последовала за свадебной процессией вверх по склону, кутаясь в свои грязные лохмотья. Казалось, никто не обращал на неё особого внимания. Но именно в то время, когда шаманы танцевали вокруг свадебной пары, распространяя ароматные дымовые круги вероника, кто-то увидел, что за ними наблюдают. Дальше по склону, неподвижно сидя на кайдавах, стояла группа фагоров.

* * *

Как будто потребовалась реакция людей, чтобы подтолкнуть их к действию, фагоры внезапно бросились вниз по склону. Копыта их скакунов хрустели по усыпанной камнями земле. Люди в панике разбежались. Только несколько мужчин были вооружены луками, и они встали вокруг священной скалы.

Но было необычно, что эти конкретные фагоры — а их было всего четверо — не проявляли особой способности сражаться. Их оружие тоже не производило впечатления. У них были только короткие копья и костяные кинжалы. Только двое людей были убиты их копьями до того, как стрелы сбили фагоров с их лошадей.

Один из фагоров был убит на месте. Двое были ранены, из их ран сочилась желтоватая кровь. Свадебная толпа окружила их и затоптала насмерть. Но четвертый, рунт не намного крупнее Ускаал, сидел прямо в траве, не пострадав. Мужчины держали его в окружении своими клинками, но никто не стремился приблизиться к нему.

В конце концов они связали его, отвели в деревню, где привязали к столбу, пока старейшины решали, что с ним делать. Их указ гласил, что утром фагор будет сожжен заживо, как подношение богу Акха, прежде чем снова состоится свадебная церемония.

* * *

Когда толпа начала расходиться, кто-то схватил Ускаал за локоть. Это была грубая женщина по имени Итро, чье обширное хозяйство давало Ускаал большую часть её работы. Волосы женщины были жесткими, седеющими, медового оттенка, а глаза — как у жительницы низин. Но она говорила как местная, и, конечно, вела себя как местная. Она мало уважала Ускаал.

— Я видела, как ты вынюхивала что-то на свадьбе, — обвиняюще сказала она.

Ускаал покачала головой, пытаясь вырваться из крепкой хватки Итро.

— Да, ты, маленькая недотепа. Я видела тебя. Не твоё сучье дело, вот что это была за свадьба.

— Да, госпожа.

Итро толкнула её. Ускаал споткнулась на грязной земле.

— Иди прямо ко мне домой и приступай к своей работе, — сказала женщина. — Вот это твоё дело.

* * *

Огромная усталость навалилась на Ускаал. Весь день ей было холодно, ещё холоднее, чем обычно, и всё, чего она хотела, — это пойти и лечь под кожу. Но она никогда не могла отказаться от работы, и особенно от работы у такой семьи, как Итро, у которой было то, что здесь считалось богатством и влиянием. Их высокая юрта была украшена разноцветными вымпелами, которые развевались на ветру, и регалиями их клана, поднятыми высоко на высоких шестах.

Ускаал подошла к юрте Итро. Её дети увидели, что она идет, и начали дразнить её, как всегда, разыгрывая жестокие шутки, пока она пыталась заняться уборкой и починкой, таскала ведра с водой для котла, чистила и резала овощи для еды, которой они не хотели делиться.

И всё же, когда она вернулась в свой фургон в полутьме, в конце сумеречного дня, как раз перед полной темнотой, она не смогла заснуть. Пленный фагор был у неё на уме.

Она прокралась через деревню глубокой ночью и встала перед этим существом. Он сидел со связанными за спиной руками, прислонившись спиной к столбу, к которому был привязан. Мужчина, назначенный охранять его, спал, привалившись к остаткам ужина. Ускаал держала в руке нож, — её собственный нож, лезвие из кварца, которое она нашла на дороге, спотыкаясь на склоне горы после разрушения её деревни.

— Фагор, ты понимаешь мои слова?

Он медленно поднял на неё глаза.

— Да, — сказал он густым древним голосом, так не подходящим для человеческого языка. — Олонецкий я знаю.

Его твердый темный язык высунулся, затем поднялся в одну из ноздрей — совсем нечеловечески.

— Тогда моли о пощаде. Я собираюсь убить тебя этим клинком.

— Люди всегда убивают фагоров, — равнодушно сказал он.

Как и в случае большей части взаимодействия, которое имело место между двумя видами, его послание было неясно. Человеческие и анципитальные психические процессы были слишком разными для успешного прямого общения. Всегда требовалось значительное количество домыслов, которые далеко не всегда оказывались верными.

— Фагоры убили мою семью,— сказала Ускаал.

— Моя мать, мой брат, мой отец, — так же равнодушно ответил фагор. — Они не были воинами. Они охотились на иных в лесу. Теперь все мертвы. Вы, подлые сыны Фреира, убили их, убили просто так.

— Они сказали, что сожгут тебя завтра, — мстительно сообщила Ускаал. — Ты умрешь в ужасающей боли.

Теперь фагор явно был испуган. Он пошевелился, тщетно пытаясь избавиться от пут.

— Освободи меня. Ты сможешь.

— Освободить? — возмутилась Ускаал. — Я убью тебя!

— Привязь для всей моей крови исчезнет, если я сгорю, — неохотно пояснил фагор.

— О, они отлично приготовят тебя. Надеюсь, ты умрешь уже после того, как твои крошечные гениталии обуглятся.

— Перережь веревку, человеческая девочка. Ты мне нравишься, правда. Я не трону тебя.

Она убежала, сбитая с толку фагором, которого пришла убить.

* * *

Утром они сожгли фагора заживо. Он бился в огне, но не издавал ни звука. Его череп лопнул от жара и когда огонь погас, от него не осталось ничего, кроме кусочков распавшихся костей.

* * *

В последующие дни слово "привязь" оставалось с Ускаал. Привязь. Ускаал знала, что такое привязь. В то время как люди общались с мертвыми посредством транса пбука, который позволял душе путешествовать в обсидиановое царство подземного мира, фагоры носили своих мертвых с собой в качестве кератиновых тотемов. Фагор, которому посчастливилось избежать насильственной смерти и состариться, в конце концов съеживался и погружался в то, что они знали как "привязь" — выцветшее полусуществование, которое могло длиться столетиями. Живые фагоры внечувственно общались с теми, кто был "на привязи", так же, как люди общались с духами и останками подземного мира.

Общаясь со своими предками в привязи, фагоры сохранили понимание прошлого и того, как оно связано с будущим. Они понимали, где находится настоящий момент между этими двумя просторами. Они знали, что цикл Великого Года приближается к Лету. Хотя худшее из этого было ещё на столетия впереди, даже сейчас ледолюбивые фагоры повсюду отступали перед лицом возрождающегося человечества.

* * *

Привязь и пбук. Что, если бы Ускаал могла научиться таинствам пбука? Может быть, её мать и отец не были полностью потеряны для неё. Её отец, несомненно, был мертв. В пбуке она сможет снова найти его или, по крайней мере, того духа, которым он стал. И её мать. Что ж, её мать, возможно, все еще жива где-то под горами, но рабы фагоров никогда не жили долго. Если мама ещё не умерла, то скоро умрет. Ускаал тоже сможет снова её увидеть.

* * *

И вот морозным вечером, съежившись под старыми шкурами в своей повозке, Ускаал попыталась найти в себе то место, откуда начинается пбук.

Но она не знала, как войти в пбук. Она была слишком мала, чтобы учиться, пока у неё ещё были родители, и в любом случае люди в её деревне никогда не говорили о пбуке открыто. В нем всегда была скрытая угроза, смутное чувство стыда, связанное с этой практикой. Но большинство людей делали это, по крайней мере, несколько раз в своей жизни, хотя мало кто находил в этом утешение, которое они искали. В этом медленном спуске в беспространственное пространство внизу был ужас и неизменно паника при возвращении в физическое тело. А внизу таились опасности. Никогда нельзя доверять духу, каким бы доброжелательным он ни был, если ты оказался в его досягаемости. Дух всегда ухватится за возможность захватить живую душу и завладеть её телом. Результат этого извращения естества всегда был невыразимо ужасен.

* * *

В течение нескольких новых недель, в тишине перед сном, Ускаал наконец поняла, как войти в пбук, как соскользнуть с якоря времени и пространства и присоединился к этому безжизненному воинству, спускающемуся к Первоначальной Прародительнице в центре вещей. Она отшатнулась при этом первом переходе, вернулась в своё тело, плача и хватая ртом воздух.

Но после ещё нескольких попыток она смогла парить в лишенной света, но бесконечно чистой среде мертвых. Она могла висеть в этом бесконечном, но всё же обволакивающем пространстве и вглядываться в глубины внизу, где осколки янтаря, искры, похожие на светлячков, сходились во множестве, удаляясь по асимптотическому пути к небытию. Не было ощущения движения, но всё же можно было спуститься, найти свой путь сквозь упорядоченные ряды духов к душе, которую она искала. Она нашла своего отца.

* * *

Как его можно было опознать, она не знала, но всё же он был там. Он производил впечатление человеческого существа, но не более того. Люминесцентная пыль поднималась облаками из-за рыхлых очертаний человеческих челюстей, как дыхание. Над ними виднелись очертания облака, похожего на волосы, точечки света там, где могли быть глаза. И клетка, напоминающая ребра, с мерцающим источником внутри.

— О, отец,— воззвала её душа. — Сжальтесь над своей дочерью, которая так много страдала в жизни с тех пор, как ты умер.

— Возлюбленная дочь Ускаал, — ответил дух. Он излучал настоящую радость. И всё же она дрожала. Или её тело содрогнулось, где-то далеко, в другом месте, куда можно было добраться одним движением мысли.

— Расскажи мне о своих страданиях, моя дорогая возлюбленная, — сказал дух. — Хотя я тоже страдал. Не только из-за мучительной смерти, но и из-за страданий в этом месте, где приходится так долго ждать, чтобы тебя навестила семья. И всё же здесь намного лучше, чем в жизни, любовь моя. Ни о чем не надо беспокоиться. Нечего бояться. Мне жаль живых. Если бы ты только знала, какое это блаженство — быть мертвым.

Она рассказала ему о своем трудном путешествии через горы, о своем прибытии в Чард, о том, как она так усердно работала, чтобы остаться в живых, но всегда была голодна и замерзала, так как она была всего лишь ребенком, но никто из живых не любил её.

— Да, моя драгоценная девочка. Я, твой отец, никогда бы не допустил, чтобы такое случилось, если бы был жив. Ты была всем для меня. Я любил тебя больше жизни, изо всех сил. А теперь у меня нет жизни, которую я мог бы отдать, не осталось сил. Но всё равно я люблю тебя. Увы, я бессилен защитить тебя. Как мне это больно! Но у меня есть и другие страдания. Например, твоя мать всё ещё жива, потому что она ещё не вступила в ряды духов. Но она не потрудилась навестить меня. Тебя, невинного ребенка, я могу простить. Но твоя мать знала пбук. Она часто посещала духи своих собственных родителей и хвастала мне этим...

↓ Содержание ↓