9. Time Baby

Time Baby

"Жить страстями может только тот, кто подчинил их себе"

Лао Цзы

Душ она принимала всегда по одной и той же системе: холодная вода, горячая, потом снова холодная. Никогда не пользовалась полумерами смесителя. Так в теле сохранялась бодрость духа, сознание не напоминало затупившийся кухонный ножик. Она терпеть не могла, когда на кухне что-то неправильно. И к собственному телу относилась так же придирчиво.

Следом за душем будет полотенце, высыхание, одежда... Еда уже готова была прыгнуть на тарелки и услаждать желудок, но гость еще не пришел. Стоит ли надевать что-то сложное? Стоит ли вообще как следует одеваться? Вдруг ему это покажется слишком вычурным, ненатуральным? Никогда нельзя понять, что у него на уме. Может усмехнуться по-своему, непонятно, и сказать что-нибудь колкое. Его вообще сложно понимать, ведь даже собственные суждения он способен высмеять, не меняясь в лице.

Держа в руке лейку душа, Анна омывала собственное тело, старательно избегая мочить пышные рыжие волосы, лишь недавно прошедшие очередную, почти ритуальную, процедуру по уходу. Еще в подростковом возрасте Анна поклялась, что не потерпит секущихся концов, и с тех пор относилась к собственной голове с фанатизмом, достойным лучшего применения. Зато роскошный медный каскад неизменно заставлял прохожих на улице выкручивать головы до треска в шеях. Женщин от зависти, мужчин — от восхищения и возбуждения. Женская прическа, как показала практика, зачастую бьет по мужскому началу гораздо сильнее, чем декольте или длина юбки. Рыжий же цвет волос еще в Средневековье считали признаком колдовских способностей обладательницы. Возможно, во многом потому, что любой мужеполый ассоциативно причислял рыжеволосых женщин к самым страстным представительницам своего племени. Проще говоря, рыженькие всегда считались женственнее прочих. Поэтому собственную рыжую прическу Анна холила и лелеяла, как могла.

Поход в душ завершился вполне успешно: волосы остались почти сухими, тело освежилось, сбросило сонливость и приятно пахло. Впрочем, она никогда не позволяла себе пахнуть плохо. Анна выпорхнула из душевой кабинки и схватилась за полотенце, вытираясь. Она стянула резинку, удерживающую волосы, и медно-рыжий поток упал на спину. Девушка завернулась в полотенце номер два, висевшее строго на нужном месте, и посмотрелась в зеркало. Кажется, все в норме, и она не похожа на сонную клушу. Аккуратный подбородок, прямой носик, чувственные губы. Большие темно-зеленые глаза, в которых еще плавали, подобно чаинкам, остатки сна. Волосы слегка разлохматились, и, взяв с полки расческу, Анна принялась приводить свою гордость в порядок. Подняв руку, она заметила, как изящно выглядит фигура. Анна не принадлежала к числу тех пошло округлых дам, которых принято было считать секс-бомбами. Она была стройна, даже худа, не очень высока ростом, что обычно компенсировали каблуки туфель, но при этом обладала врожденной грацией танцовщицы и плавностью движений, делавшей тонкий стан удивительно манящим. Изящная линия бедра, просматривающаяся под плотной тканью полотенца, могла раздразнить любого похотливого любителя подсматривать, найдись такой в округе. Именно так, дразня, соблазняя, а не вываливая арбузные груди на всеобщее обозрение, женщина творит притягательность. У Анны главный предмет мужского внимания особенно не выпирал. Ее грудь была совсем обычной, но крепкой и развитой специальными упражнениями. Она всегда хотела быть красивой. Особенно теперь.

Одобрительно кивнув собственному отражению, девушка покинула ванную комнату. Спальня встретила сиреневым полумраком, разгоняемым лишь светом одинокого ночника. Постель лениво зевала смятым одеялом. Прибрать бы... Поспешно заправляя безобразие, Анна снова задумалась над вопросом наряда. Что же надеть? Не в полотенце же встречать. Хотя почему нет? Ему может понравиться.

Босые ноги легонько щекотал мягкий ковер. Теребя краешек полотенца и рискуя показаться в неглиже любому, кто вздумал бы смотреть в неприкрытое шторой окно у кровати, Анна застыла посреди комнаты. Звезды в иссиня-черном небе невозмутимо отсвечивали рядом с пузатой луной. Где-то на улице был тот, кого она всегда ждала. Сегодня он позвонил на ночь глядя и попросил принять, накормить. И Анна с готовностью верной жены бросилась готовиться к приезду любимого. Но они не были женаты.

Женаты... Вряд ли когда-нибудь она выйдет замуж. Никто, кроме него, не сможет заставить ее надеть фату. А он никогда не женится. И наплевать. Быть вместе можно и без дурацких формальностей. Даже таких неочевидных, как признания в любви. Она много раз говорила "Я люблю тебя" в моменты их близости. Он же никогда не произносил три волшебных слова. В отличие от всего остального, с чем имел дело, в этом случае он предпочитал не говорить, а действовать. И действиями Октавиан влюблял Анну в себя все сильнее. Ни единожды не сделав прямого шага навстречу. Возможно, именно это в нем так притягивало. Загадочный и опасный, как индейский дух вендиго, в честь которого был кем-то назван, Октавиан заставлял любить себя, не задумываясь о взаимности. Жесты симпатии с его стороны были скупы и редки. Но вместе с тем, легко было понять, кому он отдает предпочтение. Анну он ласкал, не отпускал от себя, дарил ей подарки и всячески заставлял чувствовать себя счастливой влюбленной. И все-таки она ощущала временами ту тонкую неосязаемую пленку, что отделяла его от окружающих. Между ними она истончалась, но иногда болезненно терлась о женскую душу. Согревали Анну лишь моменты вроде сегодняшнего, когда Октавиан проявлял простую, но вместе с тем такую долгожданную привязанность.

Захотел есть и попросил накормить... Совсем просто, совсем по-человечески. Наверное, человечность его желания и радовала девушку больше всего. Ведь Октавиан Вендиго, если быть честной, человеком не был. Она узнала об этом в первую же минуту их знакомства. Когда любовь зародилась из искры жестокости.

Двумя годами ранее

Клуб "Палатин" переживал не самые лучшие времена. Еще лет десять назад бывшее складом помещение, конечно, по-прежнему бурлило нетрезвой и полной нездорового гормонального волнения биомассой, но в воздухе уже носился тонкий аромат отчаяния. Владелец, человек предприимчивый, но не слишком осторожный, влез в долги и в скором времени должен был подписать документы, согласно которым клуб отходил в собственность людей с темным прошлым и не менее темным настоящим. Волны униженного злобствования выплескивались из кабинета на втором этаже и неосязаемо лились в зал, на танцпол, даже в туалет. Однако посетители в большинстве своем никакого дискомфорта не испытывали, записывая легкое щекотание на счет собственного кайфа.

Молодежь танцевала, отдаваясь древнейшему инстинкту, засевшему где-то в подкорке. В танце здесь привлекали партнера, доводили себя до разной степени экстаза и очищали душу от налипших грязью и пылью беспокойств. Щедро и дешево продаваемый алкоголь лишь помогал поскорее отбросить сознание, и без того нещадно изгоняемое вон громкой музыкой, звучащей в воздухе, наполненном ароматами марихуаны и похоти. Темное помещение, похожее на небольшой ангар, сверкало, освещаемое холодным стальным светом мигающих ламп. Площадка для танцев под ногами светила потолку в ответ, таким же холодным серебром.

Анна танцевала среди потной, копошащейся в неловких движениях толпы. Все они пришли повалять дурака, найти себе самца или самку для утоления примитивной жажды совокупления, ввести в организм пару-тройку доз алкоголя и наркотиков... Соответственно, каждый из посетителей клуба грацией напоминал накачанного снотворным бегемота, поставленного на беговую дорожку. Они не умели и не могли танцевать. А она пришла сюда именно ради танца.

Тонкая фигурка в короткой черной юбочке и такого же цвета топе, стилизованном под старомодный корсаж, выделялась на фоне вспыхивающего света особенно четко. Стройные ножки в открытых танцевальных туфлях переступали с почти профессиональной уверенностью. Рыжие волосы, в серебристых всполохах казавшиеся темнее, взвивались огненным вихрем вокруг головы. Она танцевала с закрытыми глазами, чувствуя свое тело, ведя его. Танец с самого детства оставался для Анны единственным способом спастись от любой беды. Не наркотики, не пьянство, ни разврат — танец. Уходя в мир, где, кроме ее движений, не существовало никого и ничего, она забывала о том, где выросла, кем были ее родители. И, самое главное, забывалось то, чем стала она сама. Даже тело, навсегда сохранившее внутри оттиск каиновой печати, казалось другим, родным, понятным. Поэтому Анна танцевала так, будто у дверей ждала расстрельная команда, и нужно было натанцеваться и на эту, и на загробную жизнь. Конечно, некоторые косолапые соседи раздражали, пытаясь подползти ближе и навязаться в пару, своими неловкими кривляньями вздумав обрести гармонию с ее танцем. Нет, Анна нисколько не ненавидела клубную публику. Просто ей не нужны были партнеры. Поэтому девушка ловко уходила от навязчивого соседства, иногда мягко, а иногда и грубо отстраняла полупьяных претендентов. В конце концов, отчаявшиеся последователи культа обезьяньих прыжков и ужимок образовали вокруг самозабвенно и красиво танцующей рыжей незнакомки некое подобие пустого круга, в котором Анна танцевала сама с собой.

Возле широкого, в этот час уже порядком грязного, бара сидел некто, чей взгляд привлекла танцующая красавица. Смотрели на нее многие, но лишь один посетитель по прошествии весьма длительного времени не отвел глаз.

— Вот скажи мне, Фрэнки, — произнес молодой мужчина, разглаживая уложенный на колени пиджак и закидывая ноги на соседнее барное сиденье, нагло отодвинутое в сторону. — Почему во-о-он та девушка красива?

Вопрошавший был строен, светлокож, темноволос и обладал аккуратной безусой бородкой, изящно обрамлявшей открытое круглое лицо. Синие глаза, необычайно глубокие и пронзительные, на миг оторвались от созерцания танцующей Анны и обратились к собеседнику. Лохматый растрепанный усач, сидевший рядом, пожал худыми плечами.

— Нет в тебе чувства прекрасного, — лукаво улыбаясь, мужчина заложил ногу в дорогом ботинке черной кожи на другую и смахнул невидимую пылинку с тщательно отглаженных брюк, тоже черных. — А я вот знаю, почему она на самом деле красива. Не потому, что у нее приятная во всех отношениях фигура. И даже не потому, что ее колдовские волосы напоминают пожар, способный спалить даже самую стойкую мужскую душу. Она, мой милый песик, красива потому, что танцует совершенно одна. И отказывается сливаться со здешними обитателями.

— Мы тоже здешние обитатели, — нервно мотнул головой усач. Он не очень любил разговоры о женщинах. Они всегда заканчивались тем, что хозяин уходил с очередной любовницей. Франклин терпеть не мог чувствовать себя брошенным и ненужным.

— А вот и не угадал, — Октавиан Вендиго вольготно, по-кошачьи, потянулся, продолжая восседать на двух креслах. — Мы как она, сами по себе. Мы же пришли по делу.

— Тогда почему мы пьем? — мрачнея все больше, Фрэнки взял о стойки стакан и опрокинул в себя его содержимое как воду.

— Потому что услаждение плоти есть лучший способ убить скуку, — Октавиан медленно приложился к стакану с виски. — Все равно ведь не пьянеем.

Взгляд Вендиго снова вернулся к танцующей девушке.

— И все-таки, она очень красива именно такой. Танцующей в темноте без тяги к обществу. В одиночестве есть нечто возвышенное, то, что заставляет иных из нас одновременно содрогаться и восхищенно трепетать перед сказаниями об отшельниках. Лишь самые глупые из людей могут счесть уединение великого разума глупостью. Они судят по себе, считая шевеление блох на собаке венцом социальной природы. У них не возникнет даже мысли о возможности ухода, отсечения духа от мирской суеты для постижения чего-то большего. Вот почему святых отшельников было так мало. Она похожа на отшельницу, эта молоденькая и красивая танцовщица. Точно так же отрешена от мира вокруг. Это очень, очень хорошо.

— Почему? — совсем отчаявшись, пробурчал для проформы Фрэнки.

— Потому что эта Анна мне нужна.

Музыка полыхала вокруг плотной завесой, не дававшей соседя услышать странноватый разговор. Слоняющиеся по залу тела, чьи души давно растворились в мещанском эскапизме, напоминали фигурки из театра теней. Никто не походил на человека в полуживом представлении ходячих силуэтов. Необычной формы животные аляповатого окраса, скрытые ночной темнотой и копошащиеся в кустах опьянения — так они все выглядели. Лишь танцующая девушка горела медно-рыжим огоньком в пустоте. К этому самому огоньку и устремились тени, парой секунд ранее проникнувшие в клуб через парадные двери. Непохожие на простых посетителей, трое мужчин в безликих серых костюмах с одинаковыми лицами сразу заметили Анну и обступили площадку для танцев с разных сторон. Их присутствие не укрылось от сидевшего подле бара Октавиана. Посмотрев одному из пришедших в спину, он улыбнулся собственным мыслям и прищурился. Фрэнки считал, что в такие моменты хозяин выглядит по-хорошему зловеще.

Несильно расталкивая попадавшихся на пути танцующих, один из людей в сером протиснулся в пустоту, окружавшую Анну. Почувствовав чужое присутствие, девушка открыла глаза. И сразу же гармоничные движения танца прервались. Она остановилась. Притихло горение рыжего пожара, опустились тонкие изящные руки. Каблук одной из туфель неслышно стукнул о пол в злобе и раздражении.

— Вам придется пройти с нами, — шевеля тонкими неприятными губами, произнес "серый".

— Да неужели? — зеленые глаза Анны сощурились. Увидь этот прищур Фрэнки, он непременно бы удивился схожести выражения на личике девушки с тем, что возникло на лице его хозяина. — Это куда же?

— Ваша мать желает вас видеть, — мужчина говорил с интонациями робота. Было видно, что он привык выполнять работу подобного рода и не дрогнул бы ни перед какой реакцией, будь то истерика или попытка напасть.

— Да неужели? — теперь она скривила губы. — А мне вот как-то нет дела до ее желаний.

— В вашем состоянии нельзя оставаться без присмотра, — монотонно гнул свою линию "серый".

— В моем состоянии лучше всего заползти в канаву и сдохнуть, — Анна отвернулась от собеседника и махнула рукой, давай понять, что разговор окончен. — Только я все еще жива. Так что иди-ка отсюда.

С проворством змеи "серый" метнулся вперед. Девичье запястье сжала холодная чужая рука. Анна успела лишь выдохнуть. А троица в сером уже окружила ее. Тот, что говорил, выкручивал руку за спиной.

— Ах ты... — девушка сжала кулаки. И рванулась в сторону. Столь быстрыми были ее движения, столь сильным импульс, что никто из посетителей не успел заметить, как, с легкостью вырвав руку из стальной хватки, Анна отскочила в гущу танцующих. Едва не упавший "серый" не изменился в лице. Он лишь кивнул подручным, синхронно двинувшимся следом за девушкой.

— Перестаньте, — подобно монотонному жужжанию шмеля до протискивавшейся к выходу с площадки Анны донеслись старые слова. Троице было не отказать в ловкости — у самого края танцпола они настигли ее. Главный возник спереди, два помощника ощущались позади.