Дорога в небо

"Дорога в небо лежит по прямой

Дорога в небо — дорога домой"

Андрей Макаревич

Ясная ночь. Остробокий месяц висит на небе так близко, что достать рукой. Спальня короля. Полог откинут, король лежит с открытыми глазами. Взгляд уставлен в одну точку. За окном слышится странный шум, кто-то пыхтит и елозит по стене. Доносятся неразборчивые слова, явно ругательства.

Король Флип тихо поднимается с кровати, снимает со стены арбалет. Беззвучно взводит и накладывает стрелу, потом ложится. Оружие кладёт рядом.

Наконец, в проёме окна появляется макушка. Незнакомец перекидывает одну руку, хватается за широкий подоконник, потом хватает подоконник второй рукой. Месяц висит как раз над головой чужака, делая ему сияющие рожки. Лица не видно, оно в тени.

— Не представлял, что совершу столько словесных грехов, пока заберусь. Придётся стырить индульгенцию, — незнакомец хихикнул и попробовал подтянуться на руках — бесполезно. Он застрял.

Флип проворно, как будто этого и ждал, поднялся, взял с прикроватного столика яблоко и, шагнув к окну, возложил яблоко на голову незнакомцу. Затем король отошел к кровати и поднял арбалет.

— Что за шутки? — Парень сообразил, что сейчас будут стрелять. И нет гарантии, что именно в яблоко. — Эй ты, Уленшпигель, прекрати безобразничать!

Ночной гость стряхнул с головы яблоко. Флип не удивился, взял ещё пару яблок. Одно положил на голову, а второе, гигантское, засунул незнакомцу в рот так плотно, что оно едва втиснулось.

— Не огорчай меня, милый друг, — Флип отошел к противоположной стене и поднял арбалет. — Я выстрелю в одно из этих яблок. В какое — решать тебе! И ещё, в яблоко стрелял совсем не Уленшпигель...

Громкий хруст не дал королю закончить. Поправ человеческие пределы, лазутчик раскусил яблоко и проглотил половину.

— Флип, это я! Беппи!

— Что за чертовщина? — Король бросил оружие, кинулся к окну. — Ты? Не может быть! — Флип потрепал Беппи по щеке. — Хочешь ещё яблочка?

— Мне бы, — толстяк засучил ногами, пытаясь влезть в комнату. — Помоги!

— Конечно, дружище!

Изнутри к подоконнику была приделана верёвочная лестница. Флип скинул лестницу вниз и помог Беппи стать на неё. Теперь они удобно разместились по обе стороны окна.

— Что случилось, Би? Почему ты здесь?

— Затосковал я, Флип, — толстяк шмыгнул носом, будто сейчас расплачется. — Сколько лет терпел, а на прошлой неделе чувствую — не могу больше. Собрался и пошел.

— Да что случилось? Говори толком.

— Да, понимаешь, мы с тобой раньше как жили? То мы в трактир свинью запустим, то пьяницу в стаю гусей положим, то девчонок... дразним. А как ты королём стал — всё! Жизнь моя стала беспросветная.

— Что, свиньи перевелись или девки?

— Да нет, этого добра год от года всё больше. Но, понимаешь, загрустил я. Стал задумываться, для чего я живу? Зачем родился? И так от этих мыслей тошно! Пошли домой, а? Флип? Будем идти и ни одной юбки не пропустим! Ни одного трактира не обойдём! Пошли? Как тогда.

— Ну, тогда! — король сел на подоконник. — Тогда мы были молоды и беззаботны. А теперь у меня королевство на плечах! Жена! Ты-то не женился?

— Упаси господь, — Би спешно перекрестился.

— Вот видишь, а у меня жена... дочка... Фрейлины королевы. От них дочери... Начальник тайной канцелярии...

— Как? — перебил Беппи. — Неужели ты и его... того?

— Дубина! — Сплюнул Флип. — Шуточки у тебя... деревенские. Я последние пять лет только и думаю, как бы он меня не того.

— Завяз ты в столице?

— Как муха в сиропе.

— Понятно, — Беппи полез за пазуху, достал кожаный мешочек. — Вот. Держи.

— Что это?

— На прошлой неделе отец твой умер. Он завещал свой прах развеять, да я подумал, мало ли что? Отсыпал часть.

Король взял мешочек, подкинул на руке, будто прикидывая вес.

— Здравствуй, папа.

— Я пойду, — Би опустился на одну ступеньку. — А то пошучу ещё неловко.

— Давай-давай!

Флип подождал, пока Беппи опустится до середины лестницы, вынул нож и перерезал верёвки. Толстяк грузно рухнул в цветочную клумбу.

— Чтоб черти сожрали твои кишки, Флип! — прошипел он. — Здесь же розы!

— Вот такие в столице шутки, старина! Привыкай.

Король наблюдал, как Беппи вылез из розового куста и заковылял в ночную черноту. Потом Флип сжал в кулаке мешочек, размахнулся и... в последний момент передумал. Повесил ладанку на шею.

— Не будем торопиться ставить крест. Можно попытаться.

*

Королевский дворец. Тронная зала. Король медленно идёт вдоль окон, смотрит на площадь. Прислушивается. Временами улыбка растягивает его губы, но мигом, будто одёрнув самого себя, Флип делается хмурым, озабоченным. За дверьми слышится шум, в залу вбегает принцесса. В белом платье, лишь только булавками смётанном портным, на голове башня из волос, тоже ещё недостроенная. Шлейф платья тянется по полу, шлейф портных и модисток бежит за шлейфом платья. Принцесса отрывает рукав, гневно швыряет:

— Мерзавец! Негодяй! Я тебе покажу! — Не заметив отца, она пробежала мимо и остановилась у пустого трона. — Это не платье, а недоразумение! Скажи ему, папа!

Вся команда остановилась полукругом.

— Сказать что?

Портные и модистки мигом развернулись, девочки сделали книксен, мальчики склонили головы. Флип прошел вдоль этого строя, проверяя боеготовность, кому подтянул ремень, кому застегнул воротничок или жестом приказал побриться.

— Разве это бальное платье? — Принцесса гневалась и была прекрасна. — Оборки! Ты посмотри на эти оборки! А кружева? Разве это кружева?

Принцесса стрекотала, а Флип стоял и вспоминал свою молодость.

— А, по-моему, очень даже ничего, — король взял принцессу под локоть, повёл вдоль залы. — Рюшечки, оборки, кружева... Зачем всё это? Когда девушка молода и прекрасна, как ты теперь, платье должно быть простым. Оно должно подчёркивать красоту, а не скрывать её. Смой с лица краски, надень льняное платье и убери волосы в косу. Твоей коже не нужны белила, а фигура не нуждается в корсете.

— Но как же, папа? — принцесса удивилась. — Я хочу быть кор.., — девушка осеклась и покраснела.

— Вот тогда ты будешь королевой бала. Запомни, милая, ты никогда не побьёшь свою мать во всех этих шпилечно-заколочных премудростях. Королева очень долго этим занимается, к тому же, ей есть что скрывать. И что поддерживать.

— Но я хотела...

— Доверяйте отцу, принцесса, — бархатный баритон возник из ниоткуда. — У него очень развито чутьё.

— Риккерт? — Флип резко обернулся. — Какого чёрта вы входите без стука?!

— Стучать — это моя работа, Ваше Величество. И как начальник тайной канцелярии, я должен стучать неслышно.

"Слушайте! Слушайте! Слушайте все! — на улице заорал королевский глашатай. — Указ его величества! Король Филиппус Генрих Кунигонда повелевает..."

— Сколько раз я просил не кричать под окнами дворца? — Флип поморщился. — Риккерт, неужели это трудно устроить?

— Ваше Величество, они оглашают указ о введении нового налога, — вкрадчиво объяснил Риккерт.

— Что за налог? Для чего? — Жестом король приказал очистить залу всем, исключая начальника тайной канцелярии.

— Вы решили осчастливить народ своим памятником. Вот и новый налог.

— Памятник? Мне? Зачем?

— Чтобы каждый житель города в любой момент мог полюбоваться своим правителем.

— Ах вот оно что! И где он будет стоять?

— Вот тут, у фонтана, — Риккерт кивнул.

— Но позвольте, это же рядом! Тогда и мне придётся любоваться на мою... лицо.

— Наслаждайтесь! Вам это бесплатно.

— Спасибо. Удружил. А что народ? Не ропщет?

— Ну что вы. Вот только им не нравится содержание большой армии, говорят, раз угрозы нет, зачем нам так много солдат?

— А зачем нам столько солдат?

— Чтобы не напали разбойники.

— Так объясните это народу.

— Народ глуп, Ваше Величество.

— Почему это он глуп?

— Так стараемся. Работаем.

— И что же делать?

— Королевству нужна очевидная угроза, Ваше Величество. Вот если бы дракон появился, или людоед, — начальник тайной канцелярии блаженно прищурился. — Я считаю, его нужно придумать или назначить. Во благо родины.

— Но ведь это мошенничество.

— Когда речь идёт о крупных суммах — это уже не мошенничество. Это политика. Прикажете распорядиться?

— Не торопитесь, Рикки. В гости к богу не бывает опозданий. Лучше отгадайте загадку.

— С превеликим удовольствием.

— Допустим, в нашем королевстве есть дракон, или людоед, или...

— Голиаф, — подсказал Риккерт.

— Хорошо, пусть будет Голиаф. Чтобы бороться с Голиафом, у нас есть армия. Чтобы содержать армию, у нас есть налоги. Чтобы собирать налоги, у нас есть король и тайная канцелярия. А чтобы был король и канцелярия, нужен Голиаф. Круг замкнулся.

— Прекрасно! Круг — символ бесконечности!

— Вопрос: какой элемент из этой последовательности можно исключить?

— Я вас давно знаю, Ваше Величество, и чувствую, куда вы клоните. И могу уверить, что короля и тайную канцелярию исключить нельзя.

— Почему?

— Потому что это уже было. Давно. Не было королей, не было религии, не было армии и каменных домов, зато топоры были каменные. Вы этого хотите?

Флип скривил губы:

— Не хотелось бы. Я привык утром пить кофе. На костре его трудно сварить.

Помолчали.

— Должен же быть выход?

— Не пытайтесь, Ваше Величество, поменять порядок вещей. Вам это не под силу.

Риккерт незаметно вышел из залы, как испарился.

*

Маленькая комнатка без окон, большое зеркало над столом. Несколько париков разного цвета. Большая банка пудры, баночка сажи. Кисточки разных размеров.

Перед зеркалом сидит актёр. Мужчина средних лет выразительной фактуры.

— Мой мозг, до знаний жадный, как паук, — актёр поднял чурбан с париком и декламировал, обращаясь к нему. — Все постигал: недвижность и движенье, но толка нет от мыслей и наук, когда повсюду им опроверженье.

Чурбан вернулся на место, мужчина стал гримироваться. Через несколько минут он сделался огненно-рыж и кучеряв. И в целом смотрелся как вполне преуспевающий торговец, не утративший ещё совести и приличий. Оглядев себя в зеркало и найдя маскировку приличной, актёр вынул из ящика стола женское ожерелье. Камушки заиграли в свете свечей, совсем как настоящие бриллианты. Ожерелье было поддельным — ловкая шутка талантливого мастера.

Через маленькую дверцу и длинный тёмный коридор, актёр вышел на свет божий. Убедившись, что его появление никто не заметил, мужчина зашагал в квартал ростовщиков.

"Поймают! — мелькнуло сомнение. — Если поймают... повесят. Или на костре сожгут. Второе, конечно, лучше для артиста. Уйти со сцены в дыму и пламени эффектнее, нежели болтаться с фиолетовым языком через плечо".

Навстречу шла пара девушек. Одна красива, вторая богата.

— Нет в мире совершенства! — Актёр сорвал с головы шляпу и глубоко поклонился дамам. — Вашему дуэту необходима третья скрипка.

— Чего? — девушки смутились.

— Вам нужна третья. Умная подруга. Тогда бы составили идеальную партию. И каждый холостой мужчина этого города с радостью предложил одной из вас руку, второй — сердце, а третьей — свой...

— Что? — спросила красивая.

— Неважно. Не берите в голову, милые дамы. Это я погорячился. Жить с красивой, умной и богатой это сущий ад.

— Что вам угодно? — спросила богатая. — Мы спешим.

— О, простите мою назойливость, миледи. Меня зовут Робин Тафт, и завтра я венчаюсь. Я хочу преподнести моей невесте ожерелье.

— Это прелестно, но при чём тут мы?

— Не могу решить, какое из них будет к лицу моей невесте. Не могли бы вы пройти вместе со мной в лавку Колдсмита и помочь выбрать? Не откажите бедному влюблённому юноше!

Ещё несколько минут девушки позволяли себя уговаривать, затем согласились и пошли в лавку. Примерить драгоценность так приятно, тем паче, если делаешь кому-то одолжение.

В лавке ювелира Робин осмотрел все варианты, затем выбрал прелестное бриллиантовое ожерелье.

— У вас хороший вкус! — Колдсмит передал украшение мужчине. Присутствие двух девушек как-то успокоило ювелира.

Тут произошла маленькая неприятность. Робин оступился, едва не упал, но, замахав руками, удержал равновесие.

— Не стоит так сильно натирать полы, — мужчина улыбнулся и передал ожерелье дамам.

Первой примеряла красивая девушка. Ожерелье смотрелось великолепно, но волосы невесты были темнее, чем у красивой. Надела богатая, и опять ожерелье смотрелось замечательно, но грудь невесты была несколько выше. Это смазывало достоверность. Робин захотел посмотреть другие варианты, в этот момент кто-то его окликнул. На противоположной стороне улицы стоял толстяк и махал руками.

— Вы пока выбирайте, — попросил Робин, — а я сейчас. Это мой управляющий, наверное, опять что-то случилось. — Мужчина выпорхнул из лавки, оставив девушек наедине с ювелиром.

Ни через пять минут, ни через десять Робин в лавку не вернулся.

Четверть часа спустя еврейская кровь заволновалась. Колдсмит попросил девушек вернуть ожерелье и, с тяжестью в паху, понял, что его облапошили. Робин подменил украшение, когда спотыкнулся. Напрасно ювелир пытал девушек и посылал на их головы проклятия — бедняжки ничего не могли рассказать о "молодожене". Они просто ничего не знали.

Оставив позади два квартала, артист вынул из кармана украденное ожерелье. Камушки блекло переливались, и золото казалось каким-то унылым. Даже тяжесть украшения, что в лавке показалась такой упоительной, теперь раздражала. На ум пришла строчка: "Я видел, наши игры с каждым днем все больше походили на бесчинства". Дело прошло гладко, но почему-то навалилась усталость, пришла апатия.

У рыночной площади пристал какой-то парень. Жарко и много говорил про науку, про какое-то открытие, потом тыкал перед самым носом Робина в небо. Всё спрашивал: "Видишь?"

— Чего тебе нужно? — артист почувствовал раздражение. Вернее, почувствовал, что раздражение на самого себя выливалось на этого незнакомца.

— Мне бы денег! Чуть-чуть, хоть золотой!

Робин молча швырнул парню ожерелье и, почти бегом, нырнул в винный погреб.

*

Зала для текущих дел. Широкий, крытый пурпуром стол. Король Филиппус Генрих Кунигонда принимает просителей. Перед столом стоит старушка и противным голосом заунывно бормочет. Это продолжается уже очень долго. Хочется спастись ядом.

"Пятьдесят золотых? — Мысль, как ясный лучик, проникла в голову. — Кажется, она требует от этого... как, черти его дери... внука пятьдесят золотых. Отдать из своих? Может, отстанет? Или приложить канделябром в висок?"

— Чего ты хочешь, мамаша?

— Так чтоб наказали его!

— За что?

— Дерётся, христопродавец! Третьего дня украл у меня пятьдесят золотых.

— В тюрьму посадить?

— Как же в тюрьму, Ваше Величество? А я? Он у меня один кормилец!

— Палок всыпать?

— Зачем же палок! Он тогда работать не сможет. Палок нельзя!

— А чего?

— Чтоб он деньги вернул и... и...