Лаэр-Данвед

Лаэр-Данвед (синдарин) — Песнь о Выкупе или Песнь Искупления

Имена нолдор (кроме семейных и уменьшительных прозвищ) почти везде приведены в синдаринском варианте, как в "Сильмариллионе". Отчасти — во избежание путаницы с квэнийским и синдаринским именованием, отчасти — ради сохранения преемственности с более известным первоисточником. Автор считает это упрощение оправданным, поскольку в подавляющем большинстве случаев персонажи разговаривают на синдарине, который в Нарготронде был "государственным" языком, а в Дориате и вовсе единственным.

1. Ночные гости

Иант-Иаур — Нэльдорет, месяц вирессэ (гвирит) 457 г. Первой Эпохи

Прыгая, он успел задержать дыхание, но удар холодной воды всё равно оглушил его и обжёг, словно жидким огнём. Эсгалдуин брал начало с крутых склонов Эред Горгорот, питаясь их снегами, и здесь, в верхнем течении, его вода была такой же студёной и глубокой, как в ледниковых озёрах Химринга, — и вдобавок мчалась с такой скоростью, что пересечь этот бешеный поток можно было только по мосту.

Тяжесть доспехов сразу же потащила его на дно. Он выпустил меч, обеими руками рванул подбородочный ремень и сбросил шлем, содрал сапоги. Гребя изо всех сил, превозмогая груз кольчуги, кое-как поднялся к поверхности, торопливо вдохнул. Рядом из бурунов кипящей пены вынырнула белая широколобая голова с прижатыми ушами — Хуан, не колеблясь, последовал за хозяином в реку.

Течение уносило их от моста, на котором толпились орки. Ни один не решился преследовать беглецов вплавь — как Моргот боялся и ненавидел Ульмо, так и его рабы боялись и ненавидели быстрые реки, в которых жила сила Владыки Вод. Сквозь шум потока донёсся их разочарованный вой. Догадавшись, что за этим последует, Келегорм набрал воздуха и схватил Хуана за ошейник, увлекая его вглубь своим весом и весом кольчуги, — и вовремя: стрелы хлестнули по воде за их спинами.

От холода сводило всё тело, сжатые на ошейнике пальцы немели. Он грёб одной рукой, неуклюже — лишь бы двигаться, разгоняя кровь по стынущим членам. Некоторое время они плыли под водой, потом Хуан, который не мог надолго задерживать дыхание, рванулся вверх и вытащил Келегорма на поверхность.

Стрелы ещё летели, но редко и неприцельно. Река отнесла эльфа и пса далеко вниз, а орки никогда не были хорошими стрелками. Келегорм перестал обращать на них внимание и сосредоточился на том, чтобы удержаться на плаву.

Если бы не Хуан, он бы неминуемо погиб. Он не боялся ледяной весенней воды и мог бы выплыть в мокрой одежде, но доспехи сводили на нет все его усилия. Даже с помощью Хуана ему приходилось работать ногами что есть мочи, чтобы не утопить себя и пса. На борьбу с течением сил уже не хватало; они барахтались на стремнине, а быстрый Эсгалдуин уносил их на юг.

Но долго так продолжаться не могло. Холод сковывал руки и ноги, затрудняя движения, исподволь выпивая остатки сил. Тело костенело, теряло чувствительность. Келегорм знал: ещё немного, и мышцы откажутся повиноваться. Тогда — конец. Хуан не сможет вытащить его в одиночку и уж точно не сможет бросить, а значит, река заберёт обоих...

Пёс вдруг дёрнулся, отчаянно забил лапами, загребая вправо. Впереди, ближе к берегу, вода рябила сильнее, дробясь на длинные серебряные косы. Над поверхностью торчали пучки обломанных веток, вздрагивающих от напора потока.

Отмель...

Ульмо и впрямь сжалился над ними сегодня — а, может, не захотел губить пса из своры своего божественного собрата, потому что Келегорма ему не за что было миловать. Но, так или иначе, течение выпустило их из цепких лап, и, едва живые от усталости, они выбрались на мелководье. Глубина здесь была по колено, и босые ноги эльфа увязали в песчаных наносах. Хуан, тяжело дыша, лёг на брюхо, подняв голову над водой. Келегорм сел рядом — так казалось теплее: резкий ветер над рекой прохватывал до костей.

Вечер наливался прозрачной синью, дальний берег утопал в тенях. Надо было избавиться, наконец, от доспехов и выбраться на сушу. Согреться, высушить одежду, немного отдохнуть. И догонять ушедшее вперёд войско. Им с Хуаном несказанно повезло, что спасительная отмель оказалась именно справа — попав на другой берег, они оказались бы в западне между Эсгалдуином, Завесой Мелиан и орочьими стаями, наступающими из Дор-Динена. А так они могли ещё успеть присоединиться к Куруфину раньше, чем он пересечёт Нан-Дунгортэб.

Но сначала — доспехи. Сжав стучащие от холода зубы, Келегорм отстегнул наручи, распустил ремешки, стягивающие ворот кольчужной рубахи на спине. Взялся за нижний край, собираясь стащить её через голову...

Слева из кольчуги что-то торчало. Короткое древко в палец толщиной. Чёрные перья.

Сначала он подумал, что стрела просто застряла в железных звеньях, не пронзив брони. Но первое же прикосновение убедило его в обратном — глубоко внутри шевельнулась и стала нарастать тупая тягучая боль. Значит, у кого-то на мосту был самострел — из орочьего лука эту кольчугу не пробить.

Стрела вошла сбоку между нижними рёбрами под таким углом, что можно было не сомневаться: его подбили в миг прыжка. Немудрено, что он не почувствовал сразу — ледяная вода притупила ощущения, а борьба с рекой заняла всё внимание без остатка. Но теперь онемение проходило, и боль усиливалась с каждым ударом сердца. Кусая губы, эльф ощупал древко, пытаясь определить направление и глубину раны.

Хуан, почуяв запах крови, вскочил, ткнулся носом в плечо хозяина и издал тихий скулящий вздох. Келегорм через силу потрепал шелковистые уши верного друга.

— Ничего, — прошептал он. — Справимся.

Из оружия у него остался только Ангрист — подарок Куруфина. Этот тяжёлый обоюдоострый кинжал из очень твёрдой, особым образом закалённой и зачарованной гномьей стали мог резать даже металл. Обхватив стрелу одной рукой и подцепив тонким кончиком лезвия смятую кольчужную сетку, Келегорм смог рассечь два колечка. Дальше пошло легче. Конечно, проще всего было бы обломить оперение, но он боялся, что не сможет потом вытащить стрелу.

Сдерживая дрожь в замёрзших руках, он кропотливо, по одному звену, резал кольчугу, пока не получилась длинная прореха. Только после этого удалось стащить испорченную броню, не потревожив стрелу.

Уронив кольчугу — она ушла в воду с глухим звяканьем, как груда высыпанных из мешка монет — Келегорм обессиленно прислонился к Хуану и обнял его за шею.

— На берег, — приказал он.

На этот раз он не пытался плыть сам, положившись на ум и силу пса. И тот не подвёл: через несколько минут над ними уже шумели ветки прибрежного ивняка. Хуан скорее вытащил, чем вывел хозяина на сухое место и помог добрести до ближайшего дерева.

Чтобы раздеться по пояс, пришлось разрезать одежду вокруг раны. Кожаный подкольчужник не годился для перевязки, зато из нижней рубашки удалось выкроить достаточно длинную полосу ткани. Приготовив повязку, Келегорм взялся за стрелу. С первого раза вытащить не получилось; он выпустил скользкое древко и уткнулся лбом в колени, дыша медленно и тихо, заставляя окаменевшее от боли тело расслабиться, пропустить сквозь себя ранящее железо. Едва напряжение сошло на нет, он сунул в зубы кончик косы, ещё раз сжал древко и рванул — быстро и резко, не оставляя себе времени на колебания.

Когда темнота отступила и земля перестала качаться, он обнаружил, что судорожно прижимает к боку скомканный льняной лоскут. Надо же, руки оказались умнее головы... Горячая струйка крови щекотала заледеневшую кожу; закусив стон вместе с косой, эльф заткнул лоскутом рану и наложил сверху повязку, трясущимися пальцами затянул узел на груди. Перевёл дух, снова натянул подкольчужник — сырая кожа не грела, но худо-бедно защищала от ветра. Вертевшийся рядом Хуан сунулся носом в траву, поднял и в зубах поднёс хозяину окрашенную кровью стрелу. Келегорм не помнил, когда успел выбросить её.

Он осмотрел узкий, грубо откованный наконечник. Шипов или зазубрин на нём не было, зато было кое-что похуже: от острия тянулась глубокая канавка для яда — как в змеином зубе. Приглядевшись, Келегорм различил на дне канавки смолистую полосу, слишком чёрную и вязкую для крови. И — запах. Горький, въедливый, тошнотворный запах отравы.

Мерзость... Он воткнул стрелу в землю между корней дерева. Надо было бы закопать, только сил совсем не осталось.

Не каждая отрава может свалить эльфа, но за несколько веков постоянных войн орки наловчились составлять такие зелья, что от них не спасала даже прославленная эльфийская живучесть. Орочий боевой яд убивал быстро: без лечения смерть наступала за пол-дня, если ранили в руку или ногу, и через пять-шесть часов при ранении в голову, грудь или живот. Келегорм видел, как это бывает — в стычках с лотланнскими орками они потеряли немало воинов, пока целители не отыскали действенное противоядие.

Летом у него был бы шанс. Хуан умел находить лекарственные травы по запаху, а в здешних лесах они наверняка произрастали в изобилии. Но в это время года искать их было бесполезно — ни ателас, ни лиссуин ещё не пробились из-под земли, да и те травы, что уже проросли, не успели набрать целительной силы.

Будто услышав мысли хозяина, пёс поднял голову и отрывисто тявкнул два раза. "Надо идти", — разобрал Келегорм. Хуан был обделён даром настоящей речи — лишь трижды в жизни он мог заговорить, но до сих пор обходился без этого. Зато на бесхитростном собачьем языке он изъяснялся членораздельнее и легче, чем смертные звери Белерианда, и Келегорм без труда понимал его.

Он знал, что любое движение сейчас пойдёт ему во вред: чем больше усилий прилагаешь, тем быстрее кровь разносит яд по телу. Но и сидеть на месте, ожидая, пока отрава скрутит его окончательно, — тоже не было смысла.

...Подняться на ноги — полдела; надо ещё устоять и не свалиться на первом же шаге. Келегорм устоял и не свалился, запустив пальцы в длинную шерсть на шее Хуана. Эльфа по-прежнему била дрожь, но холода он больше не чувствовал. Голова горела и кружилась, рану жгло изнутри, словно под повязкой засел раскалённый гвоздь. Он шёл медленно, опираясь на высокую холку пса. В пересохшем горле першило, хотя с волос ещё капала вода. На языке солонел отчётливый привкус крови.

Река отнесла их с Хуаном довольно далеко на юг — значит, где-то рядом проходила граница Дориата. Быть может, стражники Тингола найдут их и окажут помощь... но здравый смысл нашёптывал, что надеяться на это не стоит. Это в Нарготронде приближающегося чужака замечали за пять полётов стрелы, в любое время суток и с любой стороны. А рубежи Дориата не нуждались в страже — покой заповедного края охраняли волшебная сила госпожи Мелиан и стена сплетенных ею чар, сквозь которую без дозволения королевы не мог проникнуть ни враг, ни друг. И нечего было ожидать, что синдар несут здесь такой же бдительный дозор, как в открытом для нападения Бретиле. Какой им прок стеречь неприступную Завесу, да ещё в том месте, где она примыкает к пустой и гиблой долине Нан-Дунгортэб?

И если бы даже каким-то чудом эльфы Дориата оказались поблизости и подобрали его... Келегорм слабо усмехнулся сквозь прикушенные губы. Для него было бы сущей глупостью полагаться на милосердие Тингола... Эльвэ Синголло, брата Ольвэ из Альквалондэ. Элу Тингола, что простил Финголфину невольное участие в междоусобной битве, но навсегда закрыл свои земли от сыновей Феанора и запретил своим подданным говорить на языке "братоубийц и предателей". Пожалуй, король синдар с большим радушием встретил бы бешеного волка, приползшего издыхать к его порогу...

Ночь задёрнула деревья лёгким лиловым пологом, сумрак смягчил дневные краски. Ещё не минула первая седмица после полнолуния, и восходящий в небо Итиль щедро разливал сияние по склонённым ветвям. Краем сознания Келегорм удивился, что способен замечать эту красоту, мозаику серебряных бликов и глубоких аметистовых теней в колышущихся кронах, резные пятилучья молодых кленовых листьев, мерцающие колокольчики нифредиля в тонкой упругой траве... Откуда здесь, возле Смертной Долины, взялся этот лес, полный жизни и весенних соков, не осквернённый никаким злом? Разве власть Мелиан простирается на земли вне Завесы?

В груди поднялось острое жжение, он качнулся и осел на колени, захлебнувшись хрипящим кашлем. Боль раздирала лёгкие изнутри, в глазах плыли багряно-чёрные кольца. Насилу отдышавшись, эльф вытер рот — на тыльной стороне ладони остался тёмный след.

Подняться уже не смог — ноги не держали. Хуан влажно дышал в лицо, встревоженно заглядывал в глаза.

— Сейчас, — пробормотал Келегорм. — Сейчас...

Он потянулся к ошейнику — и уплыл, провалился в омут душной горячечной темноты, где звенело железо, скалились волчьи и орочьи морды, мелькали клыки и мечи...

Когда он открыл глаза, над ним всё так же ласково сиял Итиль и простирались громадные, в пол-обхвата, ветви бука, у корней которого он лежал. Был слышен мерный шелест листвы — и ни звука больше.

— Хуан? — голос сорвался в сиплый стон. Келегорм попытался свистнуть — запёкшиеся губы не повиновались. Он повернул тяжёлую, налитую болезненным жаром голову, но рядом никого не оказалось. Верный пёс исчез. Лес был пуст, молчалив и равнодушен.

Эльф не почувствовал ни обиды, ни горечи, только глухое безразличие. Хуан ушёл — и правильно сделал. Чем он мог бы помочь? И не всё ли равно, как умирать — рядом с другом или в одиночестве, если на порог Чертогов каждый ступает без провожатых?

...Ещё в Амане, на охоте, он много раз наблюдал, как зверь, почуявший смертельную рану, стремглав бросается прочь, сжигая последние силы в этом отчаянном беге, — а потом падает, ещё живой, но безучастный, утративший всякую волю к сопротивлению. Потом он узнал, что это свойственно не только зверям: в бою раненые воины с удвоенным рвением бросались на врага, словно не замечая, что исходят кровью, — и так же падали, когда ярость иссякала вместе с жизнью.

И лишь теперь, в тишине ночного леса, пришло осознание: весь последний год его жизни был таким вот... предсмертным бегом. С того часа, как небо на севере вспыхнуло небывалым пожаром, превращая зимние сумерки в страшный медно-багровый день. С того часа, как он, подхватившись с постели, выбежал на верхнюю площадку башни и увидел катящийся по степи огненный вал... и понял, ясно и бесповоротно: это конец. Конец всему, что они крепили и строили четыреста лет. Конец Осаде. Конец надежде на победу.

Он запрещал себе думать об этом. Даже когда их с Куруфином выбили из Аглона, когда под натиском орочьих полчищ они отступали к Химрингу, а вслед им летели с запада страшные вести о взятии Дортониона и гибели Аэгнора и Ангрода — он твердил себе, что ещё не всё потеряно. И хватался за любое дело, очертя голову бросался в бой, не давал себе ни минуты передышки — лишь бы заглушить давящее чувство обречённости.

И на какой-то момент показалось, что всё не так уж плохо. Финголфин погиб, но Враг не смог подмять Хитлум. Финрод выжил, и Минас-Тирит устоял, и даже Дортонион ещё сопротивлялся — беоринги были малочисленным, но крепким и упрямым племенем, и Морготовы воины дорого платили за каждый взятый замок. И хоть Рубеж Маэдроса был прорван, и лотланнская орда прошла по Таргелиону, как град по спелой ниве, но большую часть войска удалось сохранить, и Химринг они удержали.