Мастер магнетизма

Мастер магнетизма.

Пролог.

Маленькая комнатушка в двухэтажном доме на окраине Варшавы освещалась единственной тусклой лампочкой. На небольшой кровати спал мальчик пяти-шестилетнего возраста, спал спокойно и безмятежно, а вот его родители были взволнованы. Маленький Максимилиан, играя с соседскими мальчишками, теми еще сорванцами, ударился головой. Поднялся и принялся играть дальше и все бы ничего, но к вечеру стал излишне сонлив и жаловался на головную боль. Сколько было уже ушибов и травм, помнила только беспокойная мать, которая и настояла на визите к врачу. Отец же после рабочего дня хотел отдыха, но спорить со своей второй половинкой даже не подумал. Скандалить и пререкаться было не в его правилах, особенно, когда на кону здоровье единственного сына.

Поездка в больницу прояснила ситуацию слабо и капризного ребенка все-таки отпустили домой с рекомендацией вновь посетить врача. В случае ухудшения самочувствия уставший доктор советовал не медлить. Теперь же Макс спал, спал его отец Якоб, а мать находилась у кровати сына уже шесть часов, не смокнув глаз. Единственный ребенок Анны хоть и был крепким пареньком, но каким-то неуклюжим. Если проказы и сумасбродные идеи детей реализовывались, то, как правило, больше всех страдал именно Максимилиан. Рваные штаны, многочисленные царапины и разбитые коленки приводили к строгим наказаниям, которые усмиряли непоседливого ребенка только на какое-то время, а затем все возвращалось на круги свои. Ласково поглаживая голову сына, женщина представляла, каким красавцем со временем станет этот шалопай.

Муж Анны был далек от религии ее предков, как и большинство прагматичных немцев, но её веры хватит на двоих. Потому женщина молилась за здоровье своего единственного сына одна. Максимилиан родился в Дюссельдорфе, где они жили после свадьбы, но оставаться там и дальше супруги не пожелали. Движение нацистов имело немалый вес на родине мужа, и тому не простили связи с евреями. Даже спокойный и уравновешенный Якоб не выдержал, и они перебрались в Варшаву. Здесь им ничего не угрожало.

— Ох, надеюсь, что завтра с тобой все будет хорошо, Макс.

Незаметно для себя Анна задремала на стуле, крепко удерживая ладонь сына в своей руке.

Ночь давно вступила в свои права, и луна освещала улицы Варшавы. Яркие огни ночного города были не столь разнообразными и яркими, какими они станут спустя семьдесят лет, но и сейчас жизнь в крупном городе Польши бурлила. Кто-то веселился, кто-то занимался делами законными и не очень. Обычная жизнь любого города ничем не отличалась от предыдущих ночей, по крайней мере, внешне все выглядело, как и всегда.

Происходящее в упомянутой комнате же было не столь однозначным. Хотя если быть точным ничего необычного в самом помещении не происходило. Если бы кто-нибудь знающий захотел спроецировать события загадочного Лимба на привычную для людей реальность, то сразу бы указал на мальчика, как на эпицентр необычной аномалии, которую высшие сущности окрестили бы заменой души или же одержимостью. Термин описывал процесс не полностью, но основные детали он отражал. Недавно попавший в безвременье Лимба дух инстинктивно искал пристанище, не желая становиться частью этого плана бытия. Ни он первый, ни он последний. Тело мальчика оказалось первым попавшимся вместилищем, простое совпадение и ничего больше. Борьба? Нет, её как раз и не было. Дух окончательно оборвал связь родной души и тела, устраиваясь поудобнее. Моральные аспекты этого деяния навсегда остались тайной, для пробуждающего сознания.

Вместо непоседливого и веселого Максимилиана глаза открыл совершенно другой человек. В Варшаве тысяча девятьсот тридцать пятого года очнулся некто, прекрасно помнящий жизнь отдаленного будущего. Часть знаний была очень полезна, другая же лишь мусором цивилизации.

Глава 1.

Что-то тут не так.

Проснуться от того, что солнце светит прямо в лицо с одной стороны несколько раздражающе, а с другой так приятно понежиться в его лучах. Потянувшись в кровати и не ощутив неприятного покалывания в пояснице, что стало постоянным спутником в последние пять лет, мужчина открыл глаза. Незнакомый потолок и архаичная лампа на потолке заставили его задуматься — где он собственно сейчас находится? Уж точно не у себя дома. Стоило повернуть голову, как картинка пред глазами поплыла, завертелась по часовой стрелке, внезапно накатила тошнота. Попытка позвать на помощь обернулась неудачей. Язык предательски подвел своего хозяина, и в результате вышло лишь протяжное мычание. "Инсульт!"— со страхом подумал... Мужчина не смог вспомнить своего имени. Прикрыв глаза чтобы головокружение не так сильно давило на сознание, он задавал себе вопрос: "Как же меня зовут?" На это разум не давал однозначного ответа, лишь пустота, там, где раньше была череда знаков, с которой он себя ассоциировал. В памяти одна за другой всплывали картины из детства, юношества. Родные, друзья и просто знакомые, они все имели имена. Да что там он исправно помнил номера телефонов многих из них, адреса, даже пароль в давно не посещаемой страничке социальной сети. Какая-то просто неприличная избирательная амнезия. Что же стоит вызвать скорую и поскорее. Рука попыталась нащупать телефон на привычном месте, и только потом он вспомнил, что не дома.

Вторая попытка позвать на помощь привлекла внимание женщины, которую мужчина почему-то не заметил. В своей неподвижности она не воспринималась живым человеком. Обеспокоенный взгляд незнакомки сменился счастливой улыбкой.

— Max jak ty. Nic ci? nie boli?— задав вопрос и не получив мгновенного ответа, женщина перестала улыбаться и начала тараторить на отдаленно знакомом языке. Полячка что ли? Языками кроме русского мужчина владел лишь фрагментарно, но смысл схожего языка улавливался довольно просто.

Тетка его явно с кем-то спутала. Язык продолжал жить своей жизнью, а мужчина жестами попросил дать ему ручку и лист бумаги, показывая, что пишет. Руки в отличие от куска плоти во рту слушались намного лучше. Незнакомка исчезла на минуту и принесла карандаш с листом бумаги. На коряво выведенные цифры ноль три она смотрела с полным недоумением. "Что непонятного вызови скорую помощь",— подумал мужчина,— "Неужели неясно, что человеку плохо". Покрутив карандаш в руке, он заметил, что рука-то вовсе не его. Шокированный мужчина начал быстро ощупывать себя, невзирая на головокружение. Своим поведением он вызывал у незнакомки растущее беспокойство, чего, конечно же, не замечал, сосредоточившись на своих ощущениях.

Десятки фантастических книг позволили быстро найти ответ на невысказанный вопрос. Реинкарнация, переселение душ, как это не называй, но прошлая жизнь, похоже, закончилась. Теперь у него детское тело и намного больше времени впереди. Тоска и печаль по утерянному навалилась на него удушливой волной. Все что осталось это память. Только сейчас он понял, сколько всего не сделал, чего не сказал близким.

— Макс, Макс,— заголосила женщина, вцепившись ему в руку.

Вот и есть чем заполнить пустую лакуну собственного имени. Макс, не Акакий, какой-нибудь. Фаталист по натуре мужчина смотрел в будущее весьма благосклонно и уже стал догадываться, что перед ним сейчас мать прошлого носителя этого тела, которую неплохо бы успокоить. Пережить свои печали он сможет и позже, а сейчас важнее не попасть в заведение для умалишенных.

Крепко сжав руку беспокоящейся матери, Макс улыбнулся, как можно благожелательнее, уверяя взглядом, что все будет хорошо. Несколько секунд сомнений и женщина тихо заплакала, уткнувшись ему в плечо. Ничего не оставалось, кроме как приобнять незнакомку в ответ.

Неловкая сцена длилась несколько минут, а потом женщина взяла себя в руки и принялась суетливо метаться по комнате. Не видя должного отклика, она завалила мальчика целым ворохом вопросов и уточнений, из которых был понятен общий смысл. Не успел самозваный Максимилиан что-то предпринять, как его легко подхватили на руки и принялись сосредоточенно одевать. На первый взгляд вещи выглядели добротными и недорогими. Штаны, рубаха с крупными пуговицами и нечто вроде куртки из грубого материала. Реагировать на меняющую ситуацию приходилось быстро, но женщина вялые попытки сопротивляться игнорировала. Тяжелые башмаки чуть большего, чем нужно размера заняли свои законные места, а теперь Макс только и успевал шевелить ногами. Прихожая, мгновенно открытая дверь, два этажа вниз по лестнице и яркое летнее солнце ударило в глаза, заставив зажмуриться. Потом был трамвайчик, куда они с "матерью" ловко заскочили на остановке, благо женщину с ребенком пропустили вперед.

Обилие впечатлений и несколько старомодная обстановка вокруг выбили сознание переселенца из колеи. Не успел он прийти в себя, как на него обрушился водопад совершенно новой информации. Глаза зацепились за газету, небрежно удерживаемую пожилым господином с тростью. Вязь какого-то славянского языка не позволяла узнать точное содержимое статьи, но цифра набранная крупным шрифтом указывала на год. Тысяча девятьсот тридцать пятый — именно такая дата красовалась в названии, и что-то говорило Максу, что это не заметка на тему истории прошлого века. Диссонанс между окружающим и его последними воспоминаниями наталкивал на неприятные мысли о путешествии во времени.

Мать, в конце концов, притащила его к врачу, к которому они попали после короткой очереди. На прием рвались все — от млада до велика. Старомодный фонендоскоп и мелькающий перед лицом молоточек с потертой от частого использования ручкой однозначно указывали на род занятий специалиста, как и внешний вид мужчины в белом халате. Макс добросовестно выполнял все команды врача или скорее повторял их за ним. Слова чужого языка никак не складывались в четкие предложения, и он полагался на свои догадки, дальновидно не став демонстрировать познания русского языка. Естественно ошибки были, и мужчина в белом халате их заметил.

Мужчина в теле ребенка постарался предугадать заключение врача по его реакции на осмотр, но не преуспел. На лице доктора читалась лишь сосредоточенность. Виски типичного славянина тронула седина, а запоминающийся крупный нос служил визитной карточкой последователя Гиппократа. Такого запомнишь на всю жизнь после одной встречи.

Недовольное покачивание головой и сочувствующая речь, обращенная к матери Макса, не сулили тому ничего хорошего. Печальная весть плавно перешла в слова утешения, а затем и тоне доктора появилась надежда. Кабинет врача женщина покинула, избавившись от страхов за своего отпрыска на какое-то время.

В небольшой кухне успокоившаяся мать принялась за готовку, не переставая разговаривать со своим сыном. Что же с погружением в языковую среду проблем точно не предвидится.

* * *

Жизнь в новом времени, чужой стране и незнакомой семье оказалась не столь сложной и непосильной задачей, как казалось поначалу. Отец и мать изменившееся поведение сына легко списали на последствия травмы, а любые попытки разговаривать со стороны Максимилиана поддерживали с энтузиазмом. Не удивительно, что спустя два месяца лета мальчик практически восстановил свои познания в польском языке. Да, как выяснил теперь уже Макс, на дворе был тысяча девятьсот тридцать пятый год. Невеселые предположения полностью подтверждались окружающей реальностью. Не так давно прогремела первая мировая война, а судя по воспоминаниям не за горами вторая. Едва он понял, что ждет его впереди, как сразу начал думать о спасении. Ничего хорошего наполовину еврею из Варшавы ожидать от немецких захватчиков не приходилось. Страшные документалки о концлагерях мгновенно всплыли перед глазами, но сейчас в войну пока что никто особо не верил. Беззаботная жизнь миллионов человек в скором времени попадет под безжалостный каток немецкой армии и ему уготована та же судьба. Очень непросто нести бремя подобного знания, а игнорировать данный факт и вовсе глупо.

Что может сделать пацан шести лет в такой ситуации? Пусть даже с множеством разрозненных знаний из будущего? Нельзя забывать о нелицеприятном факте недавней травмы, что ляжет тяжким грузом на "весы" восприятия даже чужого человека. В лучшем случае мальца с богатым воображением пожурят, а в худшем отправят на дополнительное обследование к врачам. Естественно поверить в такие "сказки" никто из взрослых не захочет. Вот если бы он рассказывал о чем-то хорошем, шансы были, а страшные картины апокалипсиса нормальных людей совсем не радовали.

Бросить новую семью и бежать в те же США? Во-первых, это попросту жестоко, ведь Якоб и Анна оказались хорошими людьми, добрыми и отзывчивыми. Максу было с чем сравнивать как в этой, так и в прошлой жизни. Во-вторых, на это путешествие не было средств ни у его семьи, ни соседей. Да что там, даже скинувшись всем домом, они едва смогли бы наскрести денег на путешествие одного человека. В-третьих, кто позволит путешествовать мальчику в одиночку. Чуть позже он узнает, что свидетельство о рождении это не тот документ, который позволит беспрепятственно пересечь границу.

Спасать отчизну и писать письма Сталину не давал здравый смысл. Никакого представления о настоящем документообороте по поводу посланий вождю СССР в памяти Макса не оказалось. С так называемым прогрессорством тоже все было не так уж просто. Школьные знания покрылись туманом неопределенности, а время вымыло крупицы фактов из памяти, которые так и не пригодились в течение прошлой жизни. Стройные формулы головокружительных открытий физиков, химиков и математиков двадцатого века в лучшем случае осознавались самим фактом своего существования, за исключением самых простых и понятных. Известные большинству принципы новейших технологий

Максимилиан не мог облечь в выверенные уравнения и однозначные теории, а говорить о воплощении в рабочий образец не стоило и говорить. Он банально растерялся, когда осознал, что без доступа к океану информации в том или ином виде может только разводить демагогию и направлять устремления исследователей с хорошим багажом знаний. Но кому нужен такой оракул? Уж точно никто серьезный не заинтересуется голыми фантазиями, по крайней мере, в те жесткие сроки, которые стояли перед невольным путешественником во времени. Война и оккупация стояли на пороге его новой родины, к коей он кстати не питал никаких теплых чувств.

Будущее Польши согласно воспоминаниям было мрачноватым — раздел между Германией и СССР согласно секретному договору, который буде исполнен уже совсем скоро, а затем территория попадет под полный контроль нацистов.

К несчастью никаких воспоминаний прошлого владельца этого тела мужчине в теле ребенка не досталось. Он не помнил своих приятелей, имен соседей и родных. Заполнять эти пробелы приходилось медленно и осторожно, дабы не стать местным дурачком и посмешищем.

Мать пока боялась отпускать его одного из дома, но с каждым днем ее страх становился все меньше, чему способствовало спокойное поведение сына. Он теперь не лучился нетерпением и весельем, не капризничал по пустякам. Слишком разительные изменения, но они облегчали ей жизнь и объяснялись разговором с врачом. Смирение — это та добродетель, что давалась Анне без труда.