Бестия.

Бестия.

Пролог.

Здрасьте. Ну, что, давайте знакомиться? Меня зовут Адальмина, коротко Ада (говорят, это имя идет мне гораздо больше). Живу я в таборе, потому как цыганка, причем бесхозная, то есть родителей не имеется. Я, правда, подозреваю, что они-то как раз есть, но хранят молчание во избежание проблем в виде меня. А так обо мне заботится весь табор, вернее, с некоторых пор, я о нем. Вообще называют меня по-разному, кто Адой, кто Адушкой (ага, кому кушать хочется), кто Адальминой (кричат в след старейшины, подозревая какую-нибудь каверзу), а торговцы на рынках нашего родного халифата и добропорядочные жители чаще всего — бестией. Потому как ворую я.

Ну, да: прямо так и признаюсь, скромно опустив глазки. Что? Говорите, воровать плохо? Так что ж делать-то? Жить ведь хочется, да еще и сыто жить. А Бог велел делиться, слышали? Говорите, Бог терпел и нам велел? Дак и терпите, пожалуйста. Но почему-то только нам, беднякам, терпеть и приходится. Думаете, я для своего удовольствия ворую?

Ну, есть, конечно, грешок... А кто безгрешен? Может, тот толстый торговец рыбой, что по-тихому приворовывает у работодателя? Или хозяин кондитерской лавки, что лапает по делу и нет молоденьких продавщиц? А ведь у него жена и дети... А продавщицы, между прочим, очень даже против, но уйти боятся. Так что нече на зеркало пенять, коли рожа крива, поборники морали! Что, скажете, не смейся над Богом — накажет? Ну, так ему что ли можно надо мной смеяться? Зачем тогда, как если не в шутку, он связал меня с этим, как его... с Демоном! Вот именно, с большой буквы "Д". Ненавижу!

Ну, над ним я понимаю, почему подшутили, чай не безобидное создание, но я-то тут причем? Жила, никого не трогала, приворовывала потихоньку, что плохо лежит, так нечего плохо класть! Ну, разве я виновата, что моя профессия сама выбрала свою хозяйку, а не я ее? Не виновата я и в том, что мое цыганское здоровье не позволяет мне найти свое место на другом поприще: ну, нет у меня ни геморроя, ни язвы желудка, ни других даров природы. Я не являюсь слабой бледной немощью и потому не могу сидеть в четырех стенах и пытаться честным путем заработать те блага, которые и так можно взять, стоит только руку протянуть.

Не подумайте, что воровать так просто: для этого нужно иметь талант! И вообще, я одна такая в нашем таборе талантливая, потому и хожу, задрав нос. Еще бы — все, кому кушать хочется, идут ко мне на поклон, потому как я самая удачливая и неуловимая.

А спросите, умеют ли все эти торговцы мечтать? А вот я умею. И до недавних пор мечта моя была — путешествовать по другим мирам. Ведь всем уже известно, что наш скучный мир не единственный. Почему скучный? Потому как осточертел давно. Наш табор ведь кочевой и славится тем, что точно знает, когда надо срываться с места. Как кто из наших набедокурит, так сразу и... Ну, вот, а бедокурим мы часто, так что за свои восемнадцать очень продуктивных лет я посмотрела весь наш халифат не по одному разу, а в другие государства или миры идти мы не рискуем — там неизвестность. А я об этом мечтаю...

Ну, то есть мечтала, пока шутник-Бог не столкнул меня с этим, ну, как его... Демоном! Провались он туда, откуда явился!

Глава 1.

- Ты его видишь? — шепнул малыш Зак, толкая меня под локоть. Конечно, вижу, даже чую — такой чудный аромат, что нос, казалось, заостряется и слюнки капают за шиворот Нику. Я весь день учила мальчишек своему нелегкому ремеслу (надо же приемников воспитывать!) и успела проголодаться аж до чертиков. В смысле, чертики стали мерещиться. А тут такой аромат! Наверное, мясо, хотя мне сейчас трудно классифицировать все, что пахнет едой. А этот мешочек пах! Еще как пах! Тепленькое еще.

— Ну, давай же? — Ник аж подпрыгивал от нетерпения.

Я по стеночке, прячась за длинным прилавком подкрадывалась к высокому незнакомцу, беседовавшему с тучным торговцем. Под ложечкой неприятно посасывало то ли от голода, то ли от дурного предчувствия, но я его успешно игнорировала, руководствуясь только волшебным запахом и восторженными взглядами детей.

Рынок привычно гудел. Валидцы (достопочтимые жители города Валида), преимущественно в длинных белых одеждах, прогуливались между торговыми рядами или остервенело торговались. Никто не обращал внимание на щуплую фигурку гибкого воришки, подбирающегося к своей жертве. Только из окна напротив на меня смотрел какой-то лавочник, злорадствуя, что не его сейчас обворуют (или предчувствуя мой позор). Усмехнувшись, я достала из кармана шакалку. Первое мною сочиненное правило гласило: никогда не прикасайся руками к жертве и к тому, что собираешься у нее стянуть. Это правило не раз меня спасало. Потом я осторожно, но быстро накинула кожаную петлю на мешочек, висящий на поясе мужчины, и дернула.

Незнакомец удивленно обернулся, в его обсидиановых глазах читалось: кто посмел? У меня?

А реакция у него оказалась хорошая! Да у меня лучше — его рука схватила только воздух, а наша компания, как было уговорено, бросилась врассыпную. Пролетев два переулка, я заныкалась в самый уголок и раскрыла вожделенный мешочек — и ах! Чего в нем только не было! Большая горбушка мягчайшего хлеба, огромный! (по моим понятиям) кус вареной говядины и какой-то черный камень в серебряной оправе. Милая побрякушка! Можно будет загнать ее в другом городе. Второе мое правило не позволяло продавать краденые вещи в месте их приобретения.

Увлеченная разглядыванием своих сокровищ, я не сразу заметила, как на меня упала длинная тень. Впервые в жизни мне захотелось провалиться сквозь землю: передо мной стоял владелец мешочка, и он не выглядел очень довольным.

— А ты не боишься смерти? — пророкотал мужчина, гневно глядя на меня. А его глаза чернели все больше, пока эта чернота не заволокла весь белок. Великий плут, до меня дошло, что украла я не у человека! Мама, роди меня обратно! Я даже не вылезу больше на этот свет, глаза б мои его не видели! Я сжалась в комок, а этот потянул ко мне свои ручищи, нечеловеческие ручищи! Даже представить себе страшно, что они могут со мной сделать! Его смоляные волосы приподнялись веером над плечами, вместе с крепко сжатыми губами и вертикальной складочкой между бровей, создавая еще более угрожающий вид. Если такое вообще возможно...

Я втянула голову в плечи и зажмурилась.

А он... всего лишь скинул с моей головы грязный кепарик, который я надевала в целях конспирации, и поморщился.

Я обиженно засопела: и чего морщится! Подумаешь, давно не мыла волосы, заплетенные на досуге подружкой в тридцать одну косичку! Ну, еще намазала их перед этим кефиром, а до этого — жиром ануки. Зато у меня очень густые и красивые волосы и, если их распустить, спускаются до бедер черной волной. Вон недавно ко мне Исраил сватался — самый завидный жених табора! Предлагал мне все свои сокровища: медную лампу да хромую лошадь. Мне такое внимание о-очень польстило, поэтому гоняла я его по табору совсем не долго. За что? Да этот... хотел посадить меня в свой драный шатер и заставить целыми днями готовить да растить детей, которых еще и родить надо! Меня! Самого лучшего добытчика табора! Старейшины, понимая это, благоразумно смотрели в сторону, когда Исраил особенно высоко подпрыгивал, подгоняемый моей любимой плеткой. Это средство для управления лошадьми в моих руках становилось поистине грозным оружием. А если учесть, что деревянная, отделанная кожей рукоятка использовалась, как ножны для длинного острого кинжала, становится понятно, почему Исраил два дня не спал, опасаясь моей справедливой мести. Вы не подумайте, у нас девушки скромные, сидят по шатрам, никого не трогают. Но мне повезло родиться талантливой!

Подумав об этом, я зло сверкнула нефритовыми глазами на этого, ничего не понимающего в женской красоте... неизвестно кого! И... увидела огромный кулак возле своего носа, в котором была зажата отобранная у меня цацка.

— Ну, что, бестия, еще раз встретишься на моем пути — пожалеешь, что жива осталась!

И... ушел. Я глянула на свои колени и поняла, что он забрал только побрякушку, оставив мне мясо и хлеб.

Ура! Где наша не пропадала! Весело жуя мясо, я отправилась на поиски ребятишек — с ними тоже надо поделиться: заслужили.

Я гордо стояла посреди табора и снисходительно смотрела на то, как старейшины раскладывают добытый мной улов: пару золотых сережек и золотую же статуэтку, а-ля обнаженная натура. Последняя их особенно заинтересовала. Как будто женщин голых никогда не видели! Девчонки вокруг весело хихикали, уткнувшись в подолы цветастых юбок. Рядом важно прохаживались остальные мужчины табора, вытягивая шеи и вытаращив глаза.

Ей-богу, как дети малые! Лучше бы посчитали, сколько табор прожить сможет на деньги, вырученные за эту голую прелесть.

Нет, надо срочно прочистить им мозги, а то поставят этот срам на какой-нибудь постамент и молиться будут, а нам деньги нужны!

— Я займусь этим сама, когда приедем в Даймонд! — буркнула я, выхватывая из-под возмущенных носов статуэтку. Знала бы, утащила обнаженного купидона: там такое между ног болталось, что нашим мужчинам страшно посмотреть было бы из боязни заразиться!

Не обращая внимания на поднявшийся шум (еще бунта нам не хватало!), я важно протопала в свой шатер, который по обыкновению стоял в стороне от остальных — не царское это дело с голытьбой рядом жить! Помпезный вид мне как всегда подпортил облезлый пес, увязавшийся следом. А глаза такие жалкие: хозяйка, подай на пропитание! Вздохнув, я сжалилась и кинула псу завалявшийся в кармане кусочек хлеба. Ам, и нету. И уже возмущенно хлопает глазами — и это все!

— Нахлебники! — громко возмутилась я, намекая не только на собаку, и скрылась в шатре.

То был мой рай! Никому из цыган и не снились такие богатства! Парчовые подушки устилали покрытую мохнатыми шкурами землю, на стенках весели разноцветные отрезы тканей, в углу стоял резной сундук, в котором хранились мои сокровища, оставленные типа про запас. На самом деле, я просто жадная и эгоистичная, а некоторые трофеи были тщательно отобраны мною, как заправским коллекционером и расстаться с ними меня может заставить только неминуемая смерть от голода. И не беда, что у меня в наличии двое портков и ни одной юбки, что запасная рубашка поистаскалась (зашьют почитательницы моего таланта), а кепка — одна единственная, и та грязная до невозможности. Главное для меня — моя сокровищница. Я могла часами сидеть, развалившись на подушках, как какой-нибудь набоб, и перебирать их.

Откинув крышку сундука, я небрежно кинула туда статуэтку: уж эта срамота здесь не задержится, продам в ближайшем городке.

Вечер плавно переходил в ночь. Не утруждая себя зажиганием масляной лампы, болтающейся под потолком палатки из непромокаемого материала, я развалилась на подушках, предаваясь мечтам о дальних странах — вот где можно развернуться!

Тут незапланированно в мое блаженное забытье вплыло воспоминание о черном кулоне в серебряной оправе. Дорогой, наверно, зараза! И узор на оправе такой замысловатый, и камень такой подозрительно блестящий и большой. Я со стоном перевернулась на живот, в досаде кусая костяшки пальцев. Точно — бриллиант! Я упустила бриллиант, черный, редкий! Как такое случилось? Я билась головой о подушку, вспоминая все подробности происшествия и анализируя свои ошибки.

Конечно! Я же воровала еду, и никак не думала, что этот... ну, кто он там... побежит за мной из-за какой-то еды (хотя я бы побежала). Ну, кто прячет бриллианты в еде?

Так меня растак!

Это ж за сколько можно загнать такое сокровище?! Я бы вмиг разбогатела и смогла оплатить переход в другой мир и проводника, наверное, тоже. А если продать кое-что из моего "приданного" (официальная версия для табора, чтоб не возникали), может, и на проживание хватило бы.

Э-эх!

В подушку впечатался кулак. В результате этого самобичевания я выработала еще одно не писаное правило: своровал — беги, как можно дальше, а не прячься в соседней подворотне.

Немного успокоив душившую меня жабу, я уже почти задремала, когда в шатре послышался неясный шорох.

Начинается!

Бесшумно подскочив, я чиркнула огненными камнями, прикрепленными к лампе. Она моментально осветила палатку, и я с удивлением увидела Тира, капающегося в моем сундуке. Нет! Ну, как это вам нравится? Я, конечно, ожидала нечто подобное. Среди сородичей считалось делом чести обокрасть самого удачливого вора в таборе, но чтобы Тир?

— В следующий раз хотя бы дождись, пока засну, — зевнула я.

— Ада, а я вот тебе сережки принес, — заискивающе зачастил паренек.

— Какие такие? — непонимающе нахмурилась я.

Но Тир уже протягивал мне золотые сережки, которые я оставила старикам табора.

— Ха! — я хлопнула его по плечу. — Стырил у старейшин? Горжусь! — подрастает смена!

— Ад, ну, Ад! — стонал он, как будто поминал нечистого. — Покажи, а?

— Рано тебе, Тирик, срамотой такой интересоваться, — монотонно выговаривала я, укладывая серьги в замшевый мешочек.

— Ад, а я тогда не расскажу, что у тебя там, — он торжествующе ткнул пальцем в сундук, — сербжский хрусталь!

Я хмуро посмотрела на него.

— И что ты такой любознательный, — я села на пятки и сделала вид, что задумалась, — И что мне с тобой делать? — вынула из рукоятки заткнутой за сундук плетки узкий кинжал и потрогала пальцем острое лезвие, — Закопать что ли?

Парень посерел, но почти сразу гордо выпрямил спину.

— Только перед смертью дозволь полюбоваться...

— Тьфу! На, глаза не сломай! — я сунула ему в руку вожделенную статуэтку и рухнула на подушки, — Можешь, хоть всю ночь сидеть, только спать не мешай!

Тир, как завороженный, смотрел на первую, увиденную им обнаженной девушку, пусть и не в натуральную величину. Я раздраженно вздохнула.

— За это завтра наловишь мою долю рыбы.

Я зарылась лицом под ворох тряпья, прячась от назойливого света.

Точно продам как можно скорее, а то совсем спать не дадут.

— Ад, а чего это Тирик за тебя рыбу ловит? — обиженно засопели справа.

— А потому, Зак, что Тир уже взрослый и понимает, что благосклонности женщины можно добиться только ухаживая за ней, — поучительно произнесла я, но глаза не открыла, распределяя влажные волосы по камню, на котором сидела.

Тир зашелся в кашле, раздался шлепок...

— С-спасибо, — просипел несчастный, — полегчало.

Я блаженно улыбалась, подняв лицо к солнцу и наслаждаясь таким редким бездельем. Зато Тиру рыбу придется за двоих ловить и это притом, что он всю ночь просидел, лапая мелкие золотые прелести. Что ж, за удовольствие надо платить.

— Ад, а у нас праздник какой-то? — ой, ну, чего пристали? Подумаешь, помылась девушка, что такого?

— Нет, просто голова чесалась, — невнятно буркнула я. Не рассказывать же, что меня задела презрительная гримаса незнакомца.

Ребята сегодня были что-то уж очень разговорчивые, тараторили, что бабки базарные: не видать сегодня рыбы. Как пить дать, распугают.

— Вы бы видели, как ловко Ада у этого мужика мешок с едой стащила? — выловила я из общего разговора. Сразу же расхотелось балдеть на солнышке — настроение испортилось.