Рождественская греза

Рождественская греза

На Рождество, в Сочельник, его посетили три Рождественских духа. Так начиналась старая сказка.

Шись таких сказок не знал, так как жил не совсем на земле, а над ней. В одном из тех инфернальных миров, обитатели которых обслуживали тот круглый, шарообразный мир сине-голубого, как глаза младенца, цвета. Много было таких миров. Он жил в самом светлом из них, самом воздушном, именно здесь рождались сны.

Шись жил бедно, но самостоятельно, сбежав в большой город от побоев отца. Зарабатывал он, чем придется. Там корзинки с рынка поможет донести, там, в городском яблоневом саду, чернорабочим подработает. В вишневом, конечно, платили больше, даже за самую простую, самую легкую работу, но вишневый располагался вблизи замка Снов на Дреме, поэтому из бедняцких кварталов туда было не пробиться.

Зимой же он жил тем, что нанялся в Подоблачный отдел Управления Сновидческих Дел протирать от пыли потускневшие звезды. Одна звезда — одна мечта, которой, судя по тому, как она потускнела, уже не суждено сбыться, потеряна надежда. Но иногда, в строгой очередности, их все же было просто необходимо протирать от пыли, если этого не делать, мечта совсем забудется и затеряется, и, даже если подвернется шанс, не воплотится в жизнь, а шанс, пусть и самый маленький, должен быть всегда. Всегда. Ведь мечта — это прелюдия к сновидению, к настоящему волшебству. Так инструктировал Шися господин Ник Олля, его самый главный начальник.

На самом деле Олля в ступенчатой иерархии управления тащился в самом низу, но Шись-то был еще ниже, ниже плинтуса. Так что для мальчика Ник Олля был самым главным начальником. Шись не жаловался, хоть ему и регулярно попадало за нереализованные амбиции Олля. Похоже, тот сам когда-то проворонил такую же вот потускневшую мечту и теперь просто из кожи вон лез, чтобы звездам вовремя возвращался их прежний блеск. А вдруг где-то среди них все еще прячется и его звезда тоже? Но грязную, точнее пыльную работу, Ник Олля просто терпеть не мог. Всегда нарочито брезгливо морщил острый нос, и прикрывал лицо батистовым платочком с девчачьими, на вкус Шися, кружевами. Поэтому туда, под сводчатый, словно изнанка купола, потолок подвала, к звездам по маленькой, легкой стремянке взбирался только Шись. Олля к тому же боялся высоты, так что у него даже порыва не возникало подняться вслед за ним и проверить, как там успехи, правильно ли мальчик исполняет его указания.

Но Шися и не нужно было проверять. Он все делал правильно. Доставал из заднего кармана джинсов специальную мягкую, ворсистую салфетку, из другого — баллончик с пульверизатором и утренней росой, заключенной в нем. Пшикал на салфетку и принимался протирать очередную звезду, бережно придерживая её другой, свободной рукой. Работа ему нравилась. И даже очень. Он любил представлять себе тех, недостижимых его пониманию людей, что живут где-то там, в том огромном, голубом мире, что мечтают и зажигают все эти звезды огнем своих маленьких, но таких горячих душ. Почему горячих? Потому что только огнем, по мнению Шися, можно было бы создать такую красоту. Породить, зажечь.

Жил он в небольшой каморке, дверь в которую располагалась в самом дальнем конце подвала с запыленными звездами на потолке. Туда и вмещалось разве что кровать, даже шкафа или стола не было, лишь маленькая, совсем крохотная тумбочка. Но у Шися было не так уж много пожитков, чтобы им не хватило там места. Зато здесь, в подвалах управления, несмотря на вредность и высокомерие Ника Олля, который не упускал возможности принизить заслуги своего единственного подчиненного, было тепло. Не уютно, нет, конечно же, нет. Шись никогда не смог бы назвать это место домом, поэтому об уюте и речи не шло. Но тепло. Поэтому он не боялся замерзнуть в лютую стужу, что царствовала на улице.

А еще за вредность здесь давали молоко. Шись его просто обожал, в шутку самого себя в одиночестве, когда никто не слышит, дразнил молокососиком, ласково и по-домашнему, так, как его никто, никогда не называл. Он мог пить молоко литрами, но ему каждый день приносили лишь стакан, и ему он был просто счастлив. Пил мелкими глотками, чтобы распробовать, чтобы в полной мере прочувствовать оттенки сливочного вкуса на языке. И даже пыльная работа после такого угощения не казалась такой уж беспросветной. И нос переставал чесаться от пыли, а ведь обычно бедняжка Шись то и дело чихал, а тут словно сама душа к потолку взлетала. Как мало ему было нужно для счастья. Как же мало. Но ведь не о том речь.

Тем временем в свои права вступило Рождество. И вот в Сочельник, когда на голубую землю гроздями разноцветных звезд сыплются самые яркие, самые красочные сновидения — в ожидании подарков и чудес, они всегда такие. К нему в подвал спустились три духа. Шись как раз заканчивал с очередной потускневшей звездой, протирая самые её кончики, сидя на стремянке. Вечер Сочельника начался с пса. Большого, с длинной, шелковой шерстью, восхитительного шоколадного, теплого цвета. Но Шись далеко не сразу его заметил, пока этот неизвестно откуда взявшийся бобик не поставил толстую, лохматую лапу на нижнюю ступеньку его стремянки и не потряс слегка. Так, что бедняга Шись чуть не свалился от неожиданности, но удержался, ухватившись за ту самую, засиявшую новыми красками, звезду.

— Эй, ты откуда? — спросил мальчик и робко улыбнулся.

— Из чуда, — пробасил пес и стал человеком.

Молодым парнишкой с собачьими ушами, стоящими торчком, и пушистым, шоколадным хвостом, протянутым через дырку в широких, модных штанах со множеством карманов. Сверху на парне была безрукавка на молнии, белая, но с темно-синим подбоем и с капюшоном. Выпятив грудь и опершись локтем на ступеньку повыше, парень с собачьими ушами, напустив на себя нарочитую суровость, вопросил. — Спускайся, говорю.

Шись подумал, вздохнул, еще раз для верности мазнул влажной салфеткой по звезде и полез обратно вниз. Бобик снял его со стремянки, не дождавшись, когда он спустится сам. Так начиналась новая сказка.

— Ну, и что ты можешь сказать в свое оправдание? — гневно вопросил парень с собачьими ушами на голове, нервно помахивая из стороны в сторону пушистым хвостом, кончик которого закручивался кокетливым колечком.

— Простите, а вы кто? — пролепетал Шись, во все глаза разглядывая странного посетителя.

— Ну, вообще, — бобик закатил глаза к потолку, продолжая все так же удерживать мальчика рядом с собой. — Я облысею в этом зоопарке! — объявил он, смерил Шися долгим, проникновенным взглядом, потом, заподозрив неладное, стушевался немного и уточнил. — Постой, ты что, правда, не знаешь? Не узнаешь?

— Кого? — захлопал большими невинными глазами Шись.

— Меня, — выдохнул бобик и разжал руки.

Мальчишка сразу же поспешил отойти от него подальше, а то мало ли, что может прийти в голову этому сумасшедшему собакоухому и собакохвостому.

— Нет, — и Шись в подтверждение своих слов отчаянно замотал головой.

— Не, ну вообще, — принялся еще громче возмущаться бобик. — О чем Сифиль думает, а? Он ведь должен был предупредить, что после него я приду.

— Сифиль? — заинтересовался Шись.

Первый испуг отступил на задний план, и теперь ему было куда более любопытно, нежели страшно от всего происходящего. Смысл творящегося пока ускользал от него, но он был готов набраться терпения и все же выслушать непрошенного гостя, возможно, в конце концов, он все объяснит.

— Э, — бобик окончательно растерялся, почесал макушку, снова повилял хвостом, глянул с надеждой, наткнулся все на тот же непонимающий взгляд, расстроился, махнул рукой и опустился на пол прямо там, где стоял. — Беспредел, — устроив подбородок на колене, прижатом к груди, выдохнул он. — У нас ведь четкая очередность, почему он раньше не пришел? Он ведь не приходил?

— Сегодня кроме вас у меня посетителей еще не было, — послушно отрапортовал Шись и тоже опустился на пол на колени, зажал ладони между ног и принялся терпеливо ждать разъяснений. А бобик все больше нервничал.

— И почему этот хвостатый раньше не пришел? — проворчал он, то и дело, стреляя глазками в сторону мальчика.

Шись склонил голову на бок и решил, что, если спросит, ничего не случится.

— А почему он должен был прийти раньше вас, почему такая очередность?

— Ну, понимаешь, — после паузы протянул бобик, явно пытаясь хотя бы лично для себя определиться, можно ли начинать рассказ, после того, как очередность была нарушена.

Шись внимательно смотрел на него, не мешая. Ему было просто безумно любопытно. Откуда пришел к нему этот странный парень с собачьими ушами, и придет ли еще этот самый Сифиль, о котором он упомянул. А если придет, то почему не пришел раньше, как рассчитывал его новый знакомец. Знакомец? Минуточку.

— Ой! — спохватился Шись.

— Что такое?! — встрепенулся заволновавшийся бобик.

Но мальчик подполз к нему, упершись одной рукой в пол, и протянул другую руку для рукопожатия.

— Меня Шись зовут, а вас? — и мило-мило улыбнулся.

— Э, — еще больше растерялся бобик, но руку чисто на автомате принял и даже пожал. — Степан Гавкин, — а после неловкой паузы добавил и робко улыбнулся, — можно Степа.

— А меня просто Шись. Сокращать некуда, — отозвался мальчик, сел обратно и развел руками.

Бобик улыбнулся открытей и веселей.

— Ну да — ну да. А фамилия?

— Нет, — мальчик ответил с улыбкой, но глаза его погрустнели.

— Почему? — растерялся Степка.

— Потому что фамилия — это имя рода отца, а я хочу забыть...

— Странно, — пробормотал Гавкин, почесывая бровь. — У тебя в личном деле вроде ничего такого не было.

— А зачем вам понадобилось мое личное дело?

— Ну, понимаешь...

— Ах, как не хорошо, — раздался из-за спины Шися приятный, мурлычущий голос. Мальчишка резко обернулся и встретился с раскосыми желтыми глазами, в глубине которых плавали вертикальные зрачки.

— Здравствуйте, — непослушными губами прошептал он, словно загипнотизированный этим взглядом.

— Эй! — воскликнул Степка, Шись моргнул и очнулся. И сразу же попытался отодвинуться от еще одного гостя подальше. Но тот вроде бы даже осторожно положил руку ему на плечо, но сжал так крепко, что двигаться дальше Шись уже не рискнул. Ему снова стало страшно. Но на второе плечо легла другая рука, и мальчишка почувствовал, как Степка тоже придвинулся и тоже теперь держит его.

— Сейчас не твоя очередь, — прорычал Гавкин, из-за плеча мальчика буравя соперника взглядом.

— Да неужели? — все тем же мурлычущим тоном отозвался тот.

И Шись только сейчас заметил в слегка вьющихся, пушистых, белоснежных волосах такое же белое, им под цвет, ушко. Кошачье, что немаловажно. Значит, как тут же заподозрил Шись, где-то под модным белым пальто с меховым воротником спрятан еще и хвост. Интересно, гладкошерстный или пушистый, а, может быть, кучерявый? Хотя. Разве бывают кучерявые кошки?

— А, по-моему, ты свой лимит времени уже исчерпал, — продолжал тем временем котик все так же мягко, но обманчиво-нежный тон не уменьшал его потенциальной опасности.

Котик Шисю совсем не понравился, если Степка сразу был похож на открытого и немного легкомысленного подростка, то котик явно был уже взрослым и подкованным в таких вещах, которые бедолаге Шисю даже не снились. Ну, разве что очень редко, темными-темными ночами, заканчивающимися сбитой постелью и влажными пятнами на простынях. Но их в его жизни было совсем немного.

— А вот и не исчерпал! — с жаром запротестовал бобик, сильнее, от переизбытка чувств, стискивая плечо Шися.

Еще чуть-чуть и будет больно, — понял мальчик и резко вскочил на ноги, рывком сбросив с себя руки обоих посетителей. Он отскочил в сторону, стоически выдержав оба взгляда, направленных на него снизу вверх. Котик смотрел с легкой иронией и насмешкой, бобик все так же растеряно.

— Вы что себе позволяете? — тяжело дыша, вопросил он с должной долей возмущения и обиды в голосе. Ему окончательно перестало нравиться происходящее. Окончательно.

— Всего лишь небольшая игра, — промурлыкал котик и встал на ноги, отряхнул светлый брюки, поправил меховой воротник, подчеркнуто мило улыбнулся. — Позволь представиться, — он сделал изящный пас рукой и поклонился, — Мяульвир Кус-Кус.

— Короче, просто Мяу! — вмешался Степка, нарочито объявив это во всеуслышание.

Мяульвир совсем немного, в чем-то жеманно, сморщил носик, но промолчал. А после некой паузы даже согласился.

— Да, можно Мяу.

— А я Шись, — послушно представился мальчик снова, переборол себя, шагнул к нему и протянул руку.

Но котик, в отличие от бобика, хотя и поймал её в свою ладонь, не стал пожимать, а склонился, поднес к губам и поцеловал. От неожиданности Шись зажмурился. А когда снова открыл глаза, его руку уже отступили. Облегченный вздох вырвался словно сам собой, он посмотрел на все еще стоящего рядом Мяу и увидел, что тот смеется. Смеется над ним. Одними глазами, но все же. Стало обидно, но Шись стерпел, за свою не такую уж долгую жизнь ему приходилось терпеть и не такие унижения.

— И чем я вам обоим обязан вашим визитом? — послушно отрапортовал Шись, расстроился, махнул рукой и опустился на пол прямо там где стоял, нацепив на лицо маску подчеркнутой вежливости, которая всегда у него получалась лучше других, он вздохнул и внимательно посмотрел на поздних посетителей.

Котик, то есть Мяу, моргнул и повернулся к Степке, тот смутился, отчего-то покраснел, разозлился за это на самого себя, вскинул горящий взгляд и объявил.

— Вот видишь? Даже я тут на птичьих правах! Сифиль у него еще не был.

— Ну, в конец оборзел братец, — растеряв весь свой вычурный лоск, рыкнул Мяу, уперев руки в боки. — Мы, значит, уже оба в боевой готовности, а его где-то черти носят?

— О да, чертей он сегодня утром запрягал позабористей, такие вмиг хоть куда донесут, — покивал на это Степка. А в ответ на вопрос в глазах коллеги, пояснил. — Сам видел на чертюшне

— И куда, интересно, он отправился?

— Откуда мне знать. Он у нас вообще птица непредсказуемая.

— А он, правда, птица? — заинтересовался Шись, на него недоуменно уставились две пары глаз.

Похоже, кот и пес благополучно забыли, что не одни сейчас, а, можно сказать, с клиентом.

— Слушай, а как ты смотришь на то, — промурлыкал Мяу, оценивающе оглядев мальчишку с ног до головы, — что мы тут тебя без него окучивать будем, но зато сразу вдвоем, а не по очереди?

— Вдвоем? А разве это правильно? — занервничал Степка.

— А почему нет? — весело подмигнул ему лукавый, как все коты, Мяу, и снова посмотрел на Шися.

Тот вздохнул, опустил глаза в пол, подумал и решился.

— Я не очень себе представляю, что вы подразумеваете под окучиванием, но... — он запнулся, а потом сказал честно, именно то, что было на сердце. Он так устал быть один. Всегда один, для всех. Даже для отца когда-то. — Сегодня ведь Сочельник, а праздновать мне не с кем, я с удовольствием отпраздновал бы с вами, вы... вы кажетесь мне хорошими и... нравитесь, да, нравитесь.

Мяу и Степка от таких незамысловатых признаний заулыбались, но неожиданно поменялись в лицах. Шись заволновался не на шутку.