Феникс императора.

Феникс императора.

В жизни бывает все, и свечи на торте, и праздничные салюты, и горсть земли в дрожащей руке, и слезы на разбитых губах. А что будет после смерти?

Г.А.

Выставка.

В школе царила суета, но вот беда суета здесь считалась вполне будничным делом. Эта же отличалась витавшей в воздухе тревогой. Только никто кроме меня не оглядывался назад в поисках источника. Все разрешилось почти безболезненно. Я сидела в учительской, передо мной лежал журнал моего любимого пятого "Б", в принципе вполне обыденное занятие для учителя, а тем более классного руководителя коим я являлась, но сегодня оно превратилось в затянувшийся кошмар.

Стоило мне только взяться за ручку, как в учительской материализовалась Римма Антоновна бессменный преподаватель по истории. Вид она имела, самый что ни на есть удивленный, глаза бегали, руки она то и дело прижимала к необъятной груди, при этом блаженно закатывала глаза. Весь этот цирк продолжался довольно долго, пока я не вернула ее с небес обетованных на грешную землю и не поинтересовалась:

— Римма Антоновна, с вами все в порядке? — она соизволила обратить на меня внимание, но лучше бы я тогда вырвала себе язык и проглотила его, а еще лучше взяла степлер и сшила свой болтливый рот и это поверьте мне, оказалось меньшим из зол.

— О! Лилечка, как хорошо, что вы здесь! У нас такое событие, — она быстро засеменила ко мне своими ножками сосисками и снизила голос до шепота, — в городском музее вчера ночью выгорело только отремонтированное помещение под экспозицию народов востока, и нашей школе доверили... Нет! Нас выбрали как самую достойную школу, под временное пристанище редкой коллекции времен правления Императора Дракона!

С историей я всегда была на "вы", поэтому решила немного подыграть не на шутку разволновавшейся историчке.

— Ничего себе!

— Да-да, это просто неописуемый восторг, сегодня ночью они начнут переоборудовать наш актовый зал, — тут она запнулась, бросила вороватый взгляд на меня и тут же смутилась.

— В чем дело? — занервничала я, прекрасно понимая, что именно сегодня состоится мое еженедельное вечернее бдение в стенах школы, поскольку с моей подачи несколько классов используется студентами педагогического института для занятий факультативами.

— Понимаете, наш сторож сегодня придет на час позже, и я хотела попросить вас, вы все равно остаетесь следить за подрастающим поколением, — я нахмурилась.

— Хорошо, но я надеюсь, это не станет традицией, — она коротко кивнула и также внезапно испарилась.

Смею заметить, мне совсем не тяжело было отсидеть еще один час в стенах школы, просто не хотелось, чтобы на мне ездили, как на безмозглой и безотказной скотине, за которую меня очень часто принимали мои коллеги, под час, путая покладистый нрав с малодушием.

Я вновь опустила глаза на серую бумагу журнала и потянулась к отложенной ручке, как дверь в очередной раз распахнулась и уже мои шкодливые пятиклашки пришли отчитаться о проделанной в классе уборке и сдать ключ от кабинета. После чего ускакали тратить нерастраченную и неразученную во время уроков энергию. И, казалось бы, все можно вздохнуть свободно, но время показывало без десяти минут семь, а это значит пришла пора встречать неугомонных студиозов, которые даже после мозговых штурмов в институте умудрялись придти на факультативы полными сил и желания. Сегодня ожидалось целых три группы.

Что странно так это непреложный закон, сложившийся с самого начала проведения факультативов в нашей школе: сначала приходят студиозы, а после с опозданием минут в десять их педагоги. И этот день не стал исключением...

Когда кабинеты были открыты, а студенты расселись, преподаватели закономерно опоздали и приняли с рук на руки неокрепшие умы, я закрыла главный вход и удалилась в учительскую. Убить пару часов хорошей книгой уже давно стало для меня традицией. Мягкое кресло, блаженная тишина и интересная история, что может быть лучше после шумного дня.

Время пролетело незаметно, поэтому, когда в учительскую заглянул немолодой преподаватель Кирилл Аркадьевич, я удивленно бросила взгляд на часы.

— Уже?

— Ага, мои уже разбежались, — мягко ответил он.

— Вы сегодня тихо.

— Видимо все мы устали под конец рабочей недели, — я согласно кивнула.

— Пойдемте, я вас провожу.

— А вы разве остаетесь? — его удивление было оправдано, обычно я покидала здание школы вместе с ними.

— Меня попросили остаться, пока не придет сторож, так что, — я развела руками.

— Что ж, — сказал пожилой преподаватель, — хорошей вам ночи!

— Спасибо, — поблагодарила я, гладя на удаляющуюся в ночь фигуру.

Дверь натужно скрипнула, и неохотно закрылась, я опустила тяжелый крюк древнего, как и сама школа запора. Теперь в огромном здании школы я осталась одна, а витавшее весь день чувство тревоги обострилось. К счастью или, к сожалению, я никогда не была трусихой, поэтому просто решила развеять свои предчувствия, поднявшись на второй этаж, где располагался пресловутый актовый зал.

На втором этаже освещение, как и положено, отсутствовало, из-за чего я почти сразу увидела пробивающуюся под дверью актового зала полоску тусклого серого света. Дверь оказалась чуть приоткрыта.

По мере приближения я начинала понимать, вот! Вот оно мое предчувствие, ощущение называйте, как хотите, но оно шло оттуда из приоткрытой обшарпанной двери. Свет внутри явно шел неровный, отчего тень под дверью колебалась. Тут меня прошибло током, неужели что-то загорелось? Я рванула к дверям, уже не помня про то чувство, что привело меня к этим дверям. Ручка легла в ладонь я резко потянула ее на себя и оказалась... в сказке? Да, пожалуй, это самое приемлемое название. Наш старый актовый зал будто растворился под драпированными стенами и потолком, посередине шел коридор, освещенный пламенем факелов, и казалось, уходил в бесконечность, по бокам от него с потолка спускались расписные полотна ткани, играющие роль многочисленных ходов в комнаты. Такой роскоши я не видела никогда, и естественно мне захотелось рассмотреть поближе, прикоснуться к прекрасному. Ручка выскользнула из моих рук, ноги сами сделали необходимые несколько шагов, а дверь, будто ждавшая моего слепого любопытства захлопнулась, с тихим щелчком отделяя меня от школьного коридора.

Они появились из ниоткуда, неспешным шагом приближаясь к моей застывшей в изумлении фигурке. Высокие, похожие на братьев близнецов, одинаково затянутых в кожаный доспех, с копьями в руках. На головах покоились металлические шлемы, а лица закрывали полумаски. Они стремительно приближались, а я все еще находилась в состоянии ступора.

Кто? Откуда? Почему? В конце концов. Что они делают в такой час в школе, — все эти и многие другие мысли вяло циркулировали по вмиг отупевшим мозгам. Но когда до меня оставалось не больше десятка метров (с каких это пор наш актовый зал стал таким огромным?) я оттаяла и бросилась к двери, но тут меня поджидало жесточайшее разочарование, она оказалась заперта. Что ж будем решать проблемы по мере поступления, если оные вообще окажутся.

Они замерли в нескольких метрах от меня, ничего не выражающие глаза, темные чуть раскосые. Слова готовые сорваться с губ глупыми вопросами застряли где-то на полу вдохе. А тем временем они расступились, открывая мне скрывавшуюся до того фигуру.

Утопая в черно-красных шелках, он излучал столько величия, столько силы, что неосознанно хотелось преклонить колено, а лучше пасть ниц, и не отрывать глаз от полу, чтобы случайно не прогневить царственную особу, неосторожно брошенным взглядом. Почему-то не возникало сомнения в том, что передо мной мужчина, несмотря на спрятанное под расписной маской лицо. Он не шелохнулся, но я была уверена, он внимательно следит за каждым моим движением. Под таким пристальным вниманием хочешь, не хочешь, почувствуешь себя не в своей тарелке, но то, что я ощущала, оказалось во сто крат хуже. Невидимые щупальца касались моей кожи, перебирали пряди волос, касались рук. Каждое такое прикосновение вызывало сотни мурашек колючих и холодных. И в момент, когда я была готова постыдно сбрасывать невидимые руки, отмер язык.

— Кто вы? — голос отразился многоголосым эхом и вернулся испуганной птицей.

Мне никто не ответил, но я заметила, как дрогнула бледная рука, удерживающая маску, после раздался негромкий смешок, и все снова затихло. По спине прокатилась холодная капелька пота, захотелось провалиться сквозь землю, после чего оказаться прямо в мягком кресле в учительской. Но, как правило, наши желания не исполняются, а как закономерность исполняются, но в точности на оборот.

Фигура в центре легко взмахнула широким рукавом, указывая на меня, я попятилась, но бежать, увы, было некуда. Двое двинулись на меня, я не знала, что ожидать, внутри все сжалось от неясной тоски и тревоги. Тревоги! Черт, меня весь день предупреждали. Но я как слепая, как глухая, и немая тянула ниточку неприятностей на себя, а теперь с ужасом понимала, что в руках остался лишь кончик закончившегося клубка.

Они пахнула на меня терпкими ароматами, и встали по обе стороны, скрестив передо мной копья. Страх долженствующий появиться в данный момент, так и остался где-то за дверью актового зала, я просто констатировала свое недвусмысленное положение. В один момент пришло понимание это не розыгрыш, не инсценировка, а самая что ни на есть правда и меня только что взяли под стражу.

Процессия впереди меня резко развернулась и направилась куда-то вглубь, остановившись в двух десятках метров от нас, а в проходе темнела бесформенная куча. Мне ненавязчиво дали понять, что следует идти вперед, путем тычка под ребра, я охнула, но не рискнула воспротивиться.

Мы приближались, а у меня внутри все похолодело, когда я поняла, что за куча обозванная мной бесформенной высилась посреди прохода — всего лишь сложенный костер, посреди которого уродливый возвышался столб. Сверху на всю смертельную композицию падал бледный след луны из провала в потолке.

Меня вели на казнь, меня решили сжечь, меня приговорили, не издав ни единого звука, лишь изящным взмахом руки. По щеке скатилась обжигающе горячая слеза, обида жгучая яркая полоснула по глазам острым лезвием, я на миг зажмурилась, надеясь открыть глаза и не увидеть шикарное убранство, холодный блеск темных глаз из-под расписанной маски.

Запястья сжались в стольной хватке чьих-то рук, а прочная веревка оплелась посмертным браслетом. Под гнетущую тишину меня подвели к будущему кострищу и привязали к столбу. Меня сжигали будто проклятую ведьму, с той лишь разницей, что тогда приговор звучал. Звучал, а не читался прямо на лицах и масках людей.

Сорванный со стены факел яркой вспышкой полетел прямо мне под ноги, он выбил тучи острых искр, опалил носки туфель и рухнул в самую гущу мелкой трухи. Огонь взметнулся до колен, жадно лизнул тонкую ткань брюк и опал, ему тоже хотелось поиграть с привязанной жертвой. Стало не просто жарко, а нестерпимо горячо, удушливый дым лез в глаза, забивал нос и рот, а я продолжала вглядываться в ехидно улыбающуюся маску. Мои слезящиеся глаза спрашивали, кричали — почему? Но ответа не было, лишь оглушительная тишина, треск дров и гудение жадного пламени, которое с каждой секундой поднималось все выше.

Боль пришла не сразу, но когда дала о себе знать, на мне горела одежда, кожа под тканью шипела, испаряя влагу, гадко запахло паленой плотью, я закричала, вкладывая в крик всю ту Боль и Страдание. Боль выкручивала мышцы, сдирала скукоживающуюся плоть, срывала слой за слоем, позволяя сознанию держаться в агонизирующем теле. Но с каждой пройденной вечностью боль становилась невыносимой. Взгляд еще видящих глаз метался по ставшей ловушкой комнате, бывшей когда-то актовым залом. Вместо обшарпанной белой двери виднелся арочный проход, задрапированный дымчатым полотном. А из-за него выглядывала закутанная в темные одежды женщина, и даже полумрак залы с отблесками, снедавшими мое тело пламени, не скрыли ее победного выражения ярко-синих глаз. Она торжествовала смерть, мою смерть!

Торжество жизни.

Ибо только умерев, отринув жизнь свою, может он обрести ее вновь, чтобы восстать живым из оков могилы — умершим, но воскрешенным, прежним, и в то же время иным, похожим на себя, и не похожим, не убоявшись дара Божьего — смерти и обретя через нее жизнь вечную.

"Легенда о фениксе" Луций Цецилий Фирмиан.

Тепло окружающее меня не просто обтекало вокруг, оно циркулировало сквозь меня. Чистые оранжевые лучики купались внутри меня, сплетаясь замысловатым кружевом, заполняли каждый уголок сознания, создавая яркие завихрения, и как только они находили себе место, начинали тускнеть. Меня это не беспокоило, ведь ласковое тепло продолжало стягиваться к груди, а пламенные змейки сбивались в тугой клубок, цеплялись друг за друга, испуская вокруг нешуточный жар, но он теперь не обжигал. Он ластился ко мне будто ручной котенок, и успокаивающе шептал, что боли больше не будет, что он больше не обидит.

После такой успокаивающей мысли, я почувствовала легкое дыхание, четкое биение сердца. Потом зачесался нос, захотелось чихнуть, что-то твердое кололо левую лопатку, а в области поясницы чувствовался каменный выступ. Легкая волна паники накрыла меня, отчего я резко подскочила, распахнула глаза и чихнула.

Я сидела в огромной куче прогоревшей золы, а сверху на меня падал столп яркого солнечного света, и это было так прекрасно. Душа во мне пела и тянулась туда, где золотился небосвод, где птицы сновали в безоблачном небе. Руки сами потянулись вверх, окунаясь в золотую дымку. Я зажмурила глаза, и солнце загорелось внутри меня. Мне показалось, что я сама стала маленьким солнышком. Это было так великолепно, никогда в жизни я не чувствовала ничего подобного, а теперь просто упивалась моментом единения с древним светилом.

Меня прервали, торопливые шаги зазвучали совсем близко, послышались удивленные вздохи. А потом началось форменное сумасшествие.

— Феникс! Феникс! Феникс! — загалдели множество голосов вокруг меня, я зажмурилась и приложила руку к лицу, чтобы разглядеть хоть что-нибудь. Но толку оказалось мало, я увидела лишь смазанные солнечным светом силуэты людей, а их собиралось все больше и больше, толпа галдела все сильнее и уже не слышались отдельные выкрики, лишь общий возбужденный гул.

Мне надоело сидеть на вдруг ставших неудобными углями, я поднялась, отряхивая налипшее крошево и только сейчас поняла, что ничего кроме жирных разводов сажи не скрывает обнаженного тела. Вокруг все замерло, стих ропот толпы, а я стояла нагая и смущенная в потоке солнечного света.

Тишина разлетелась на звонкие осколки, послышались крики, скорее всего стража разгоняла любопытствующих пробираясь ко мне. Я не ошиблась, и через минуту мне на плечи лег плащ, на голову набросили глубокий капюшон и куда-то быстро повели. После яркого солнца в глазах стояла противная зелень. Сопротивляться провожатому просто не было сил, хотелось безумно улыбаться всем, петь и радоваться жизни.

А тем временем ко мне вернулось нормальное зрение, я стала замечать роскошь коридоров, женщины, что попадались на нашем пути, прятали лица под печально знакомыми масками и кутались в разноцветные шелка. Мужчины по большей части носили поверх платья кожаный доспех, реже украшенный металлическими пластинами, лица же в отличие от женщин оставляли открытыми, за исключением охраны носившей полумаски.