3. Надёжная репутация

Почему они появились? Это вопрос с очевидным ответом. Всё просто: в них есть нужда. У нас, у Бастиона, у пастырей человечества. Они в той же мере люди нужды, в какой мы с вами — люди долга.

Кто из вас сегодня ратует за незыблемость Абсолютного права? Друзья, оглянитесь вокруг! Нет в этом мире ничего незыблемого и абсолютного! Даже грязная клоака над нашими головами — не вечна. Многие из нас ещё увидят воочию священную лазурь Ясного неба.

Путь догматизма — есть путь слепца, и ведёт он в пропасть. Сейчас Бастиону жизненно необходима перспектива. Пер-спе-кти-ва! Рано или поздно мы превратим Межу в непроницаемый барьер и очистим от жнецов земли к югу от Рецхофена. А дальше что? Чтобы выиграть войну, понадобятся тысячи, десятки тысяч людей. Откуда их взять? Сегодня Абсолютное право приводит к нам одного из десяти. Завтра, когда замкнём границу и наладим патрулирование, к нам будет приходить один из ста. Даже если согласимся с Правом лояльности, сколько братьев и сестёр наденут чёрное через каких-нибудь четверть века?

Вот потому и появились вольные чистильщики. Они — связующее звено между Бастионом и простыми людьми, коих мы призваны защищать. Да, эти парни не живут в наших лагерях, и мы платим им за работу, как обычным наёмникам. И всё же, не будучи нами, вольники разделяют наши принципы. Нам следует научиться их уважать.

"Абель Вендел. Речь на ассамблее Бастиона",

76 г. Эры Возрождения, Нойнштау, Главный архив

Надёжная репутация

1.

Его разбудили не стук в дверь, не лошадиное ржание и не заполошные крики старшего смены. Луч света, отыскав дырочку в холстине, прозрачно-жёлтой невесомой спицей пронзил сумрак под тентом и угодил прямо на лицо спящего. Точнёхонько в опущенное веко ткнулся. Андрис сладко зевнул, открыл глаза и тут же вспомнил где лежит. Улыбнулся: славно так просыпаться — не повинуясь короткой и звучной команде дежурного, а от нежной, чуть шаловливой ласки Неба...

Он поймал себя на том, что впервые за долгих два года пытается думать о Небе просто как о прозрачной толще над головой; об источнике света и дождя; о некоем месте, где днём сияет Лик, а ночью восходит его бледная сестра и рассыпаются в черноте холодные мерцающие искорки. Думать, как о... небе, а не о великом и священном символе. Теперь-то он свободен от лагерной дисциплины, далёк от легатов с их нравоучениями, от льдистых, вечно прищуренных глаз мастера-наставника. Теперь-то он сам по себе, не обязан жить чужой жизнью, следовать чужим заветам. Теперь-то...

Нет, получалось плохо. Даже совсем не получалось. В его мыслях Небо так и оставалось Небом, никак не желало превращаться в бездушный и бесстрастный клок лазури над головой. И — странное дело — осознав это, Андрис почувствовал вовсе не злость, не досаду, а нечто вроде удовлетворения. Да, он теперь сам по себе, но мир его за последние два дня вовсе не перевернулся. И это было правильно.

Полог палатки откинулся, внутрь заглянул Жос — всклокоченный, плохо выбритый и весёлый.

— Проснулся? Вот молодец! Тогда дуй к пруду — умываться.

Спать уже не хотелось, и всё же Андрис запротестовал — из принципа:

— Эй, я не в вашей команде, я тут птица вольная. Сколько хочу — столько дрыхну.

— Да мне не жалко, дрыхни, — Жос белозубо осклабился. — Но тогда пропустишь завтрак. Сейчас наша смена будет трапезничать — я было подумал, ты к нам захочешь в компанию.

Между прочим, есть-то хотелось — в животе ворочалась и сердито урчала пустота. Андрис понял, что идея позавтракать с сигнальщиками ему весьма по душе.

— Ладно уж, — он зевнул, — в компанию, так в компанию. Встану сейчас.

И полез из палатки.

А снаружи сияло свежими красками летнее утро. Капли ночного дождя ещё висели на длинных сосновых иглах, но возле телеграфной башни уже начинало припекать. Пока Андрис плескался у пожарного пруда, смывая остатки дремоты, молчун Эври — напарник Жоса — снял с очага котёл и разложил по трём глиняным мискам гречневую кашу с тушёной курятиной. Стоило втянуть носом ползущий от посудин ароматный парок, как рот тут же наполнился слюной.

— Роскошно живёте! — покрутил головой молодой чистильщик, усаживаясь под навес — за грубовато, но крепко сбитый из берёзовых жердей стол. Правой рукой он принял от Жоса деревянную ложку, левой — ломоть свежего ржаного хлеба.

— Есть немного. Работёнка скучновата, зато провиантом нас не обижают, подвозят исправно.

Андрис и не сомневался — интендантскую службу в Бастионе отладили столь тщательно, что не голодали даже патрульные двойки и пятёрки на "рубеже три", месяцами бродившие по лесам. Чёрным пастырям вечно не хватало людей, но на недостачу припасов не жаловался никто. Поговаривали, что на должности солюсторов, исполнявших в миссиях Ясного Неба обязанности комендантов и интендантов, назначались люди не просто толковые и хозяйственные, но самые лояльные и преданные делу.

А каша, между прочим, удалась на славу. Сваренная по-походному, "с дымком", щедро сдобренная перцем и сушёной зеленью, она сама проскакивала через рот прямиком в желудок — Андрис и опомниться не успел, как ложка заскребла по дну глубокой миски.

— Добавочки? — подмигнул ему Жос.

— Уф-ф... Да куда уж? Пузо вырастет — так жрать-то.

— Это у тебя вырастет? Ох, не смеши, волку боровом не бывать.

И бухнул ему вторую порцию — от казённых щедрот.

К этой башне Андрис подъехал накануне вечером — уже смеркалось — и попросился переночевать. Сигнальщики, скучавшие вчетвером больше месяца, нежданному гостю обрадовались. Конечно, скука скукой, а окажись он человеком случайным, ему бы разве что воды колодезной разрешили попить. Но молодой охотник был из своих (пусть и вольный, а всё же чистильщик), и Жос — старший на станции — принял путника со всем радушием, как старого знакомого.

Пока дожёвывал вторую миску каши — уже неторопливо, вдумчиво — Андрис разглядывал при свете дня башню "чёрного телеграфа". Сложенная из обожжённого кирпича, она поднималась над лесом диковинным бурым грибом. Цепочка таких башен, поставленных на расстоянии в двадцать лиг друг от друга, тянулась через весь континент с запада на восток: от крепости Форгхельб — к Дейну, от Дейна — к Гезборгу, а оттуда — к Хеймборгу и Тобургу, потом в Глет и дальше — на самый восток, в великолепный Эгельборг. Отдельная ветка связывала Гезборг и сердце Бастиона — цитадель Нойнштау.

На каждой башне обычно дежурила бригада из четырёх сигнальщиков: по две смены для каждой станции — этого хватало, чтобы круглосуточно поддерживать линию в рабочем состоянии. Морозными зимами люди сидели в кирпичной "трубе" почти безвылазно, топили печь и кисли от безделья. Летом все меняли глухие каменные стены на лёгкие палатки, в пересменок чаще охотились и рыбачили, многие — особенно выходцы из крестьян — даже заводили огороды или разбивали маленькие палисадники.

Работы хватало, услугами "чёрного телеграфа" пользовались не только пастыри — любой при желании мог за разумную плату отправить сообщение и рассчитывать, что оно дойдёт до адресата. Опасаясь открыто передавать ценные сведения, богатые купцы и аристократы тщательно шифровали телеграммы, даже заводили для этого умелых криптографов.

— Значит, говоришь, два года? — Жос благодушно щурился на гостя.

— Да. Поправка...

— Помню, помню. Вас теперь с нашими нойдами учат. В Дице был?

— Да, там.

— И что старина Тэнгер? По-прежнему внушает страх новичкам?

— Ещё какой.

Андрис улыбнулся, вспоминая громадную фигуру и сумрачное, почти лишённое эмоций лицо. Он скривил губы, сжал челюсти и процедил с нарочитым пренебрежением:

— Запоминайте: меня зовут брат Тэнгер, я — мастер-наставник учебного лагеря Дицхольм. Вы тут проведёте следующие два года вашей жизни. Радуйтесь, неудачники.

Оба сигнальщика покатились со смеху.

— А похоже! — приподнявшись, Жос одобрительно хлопнул вольника по плечу. — Я сам под человеком-горой два года проходил. Ох, и гонял же нас — страсть! Семь лет назад он там ещё только второй или третий набор выпускал, а им уже всех новеньких пугали.

В лице сигнальщика проступила мечтательность.

— Я бы месяц нынешней своей спокойной жизни прямо сейчас сменял на год тогдашней.

— Ну уж нет! — махнул на него рукою Андрис. — Я только второй день, как распрощался с Тэнгером, и соскучиться по нему ещё не успел.

— Успеешь, — пообещал Жос, но потом, помолчав, добавил с ноткой зависти: — Хотя ты-то птица вольная, может, и не станешь шибко скучать. Смотрю, уже снарядили тебя.

— Да. Прямо там, в Дице.

Он вспомнил этот расчёт в исполнении лагерного интенданта — будничном, даже каком-то небрежном:

"Одна кобыла со сбруей. Одно одеяло шерстяное. Одна пила походная и один малый топорик..."

Грех жаловаться, обеспечили его щедро. Выдали и карабин системы Ольгера, и полуавтоматический "хольд", и патронов к обоим огнестрелам. Даже денег дали — двадцать пять леров серебром.

— Как у вас тут с выродками в окрестностях? — спросил он весело. — Может, скрайты беспокоят? Или тёмного прыгуна кто-нибудь приметил?

— Это Пограничье, брат! — Жос снова расплылся в широкой улыбке. — Здесь за любым кустиком можно выводок жнецов отыскать — не останешься без работы, не бойсь.

Андрис знал наверняка, что сигнальщик шутит: стараниями чёрных пастырей на обширном Пограничье было по-настоящему опасно лишь в пределах "рубежа один" — первой сотни лиг от Межи. Там ходили полнокровные патрульные десятки и каждую заставу усиливали ментатом. Здесь же — на "рубеже три" — вольный чистильщик мог неделями не спускать курка. Конечно, выродки попадаются везде; как ни вычищай леса и горы, всех не выловишь. И в Восточном Союзе можно встретить стаю скрайтов, и в Кезисе на гайфера наткнуться, и даже далёкий юг не свободен от тварей — там из Мёртвых городов такое иногда выползает... От одних рассказов кровь в жилах стынет.

— Дней девять... — Жос на секунду задумался. — Вру, восемь дней назад по линии открыто передавали, что всего в сорока лигах от Хеймборга завалили крупного врана.

— Ваши?

— Нет. И даже не вольники, а простые трудяги, промысловики. Местная охотничья артель расстаралась.

— Это врана-то? — недоверчиво нахмурился Андрис, вспоминая описание здоровенной ящерицы, подчас вымахивающей в длину до пятнадцати футов — гадины шустрой, живучей и убойно ядовитой.

— Представь себе. Обошлись самострелами мужики. Даже живы все остались, вроде.

— Повезло.

— Ещё бы! Но, как говорится, факт налицо. Из Нойнштау тамошнему солюстору крепко хвоста накрутили. А заодно и легату при хеймборгской миссии.

— За что же?

— Да сам головой подумай. Конечно, за то, что выродка положили не их ребята. Если жецов убивают те, кто вовсе не должен этим заниматься, страдает репутация Бастиона.

В его словах и впрямь был резон. Мало кто из простых людей по-настоящему понимал, какую цену платят пастыри, защищая Эсмагею от порождений Безлюдных Земель. Зато последний крестьянин в точности знал, за что отдаёт "бесову десятину". За то, чтобы "эти нахлебники с огнестрелами" исправно выполняли свою работу. Не больше и не меньше.

— А посвежее новостей нет? — спросил Андрис без особой надежды.

— Посвежее... — сигнальщик замолчал и как будто прислушался к чему-то. — Сейчас будет нам и посвежее. Эври, сюда едут.

Напарник кивнул Жосу и небрежным жестом поправил кобуру, висящую подмышкой слева. На чёрных пастырей нападают редко именно потому, что они редко теряют бдительность. Башня стояла вблизи тракта, но всё же не на самом тракте, поэтому случайные люди к ней наведывались редко. Андрис тоже подобрался, стряхивая с себя сытую расслабленность. Он тоже расслышал стук копыт — всадник был один и подъезжал неспешно, лошадь его шла спокойным шагом.

— Где один гость, там и другой, — Жос подмигнул вольнику, но на лице его Андрис прочёл настороженность. И впрямь, когда по целому месяцу не видишь новых лиц, один нечаянный визитёр — радость, а вот второй подряд — уже странность.

— Я не знаю, кто это может быть. Хотел сегодня ехать до Кострицких бродов и там в трактире заночевать.

— А потом в Гезборг. Я помню, ты вчера говорил.

— У меня там отец, — Андрис усмехнулся без особой радости. — Надо бы повидаться.

— Да я верю тебе, чудак. Не напрягайся.

Уверенно улыбнувшись, Жос поднялся из-за стола и выдернул загнанный меж жердей столешницы нож с длинным и широким клинком.

— Пойду, узнаю, кто там припожаловал. Эври, посиди пока.

И пошёл по утоптанной тропе в обход коновязи. Шагов через сорок его высокую, ладно скроенную фигуру скрыли заросли орешника, а ещё через несколько секунд стук копыт умолк — всадник остановился. Андрис услышал голоса — слова долетали не вполне отчётливо, и всё же их можно было разобрать. Первым заговорил Жос, ему ответили... говор показался молодому охотнику знакомым.

— А, это ты... Ясного Неба, старик.

— И тебе здорово.

— Давно тебя в наших краях не видали.

— Я не девка, чтоб на глаза всем лезть. Проехал бы и сегодня мимо, да дело у меня.

— Де-е-ело... — протянул Жос, и вдруг спросил: — Ищешь кого?

Его собеседник несколько мгновений молчал, потом произнёс с явственной насмешкой:

— Готов собственный указательный палец в заклад поставить, ты бы не додумался так быстро, сигнальщик. Выходит, кто-то у вас уже побывал до меня. Или вот прямо сейчас пребывает. А?

Этот низкий, чуть хрипловатый, но всё ещё звучный голос... Этот насмешливый тон, эти выверенные, бросаемые с расстановкой слова... Андрис уже не сомневался кого там нелёгкая принесла с утра пораньше к башне "чёрного телеграфа".

— Среднего роста, сероглазый, волосы тёмно-русые...

— Похож, похож. Значит, я верно посчитал, что он сюда завернёт.

— Зачем тебе парень?

— Зачем? Я о том же себя двадцать лет уж без малого спрашиваю. Так здесь он?

Копыта снова застучали, скоро Жос и всадник показались на тропе. Крепкая мохноногая кобыла гнедой масти несла на себе человека — не слишком высокого, но дюжего и широкоплечего. Несмотря на почтенный уже возраст и седину в густой окладистой бороде, он держался в седле уверенно и свободно, годы не согнули его спину, она всё ещё выглядела прямой и мощной. Человек подъехал, Андрис поднялся ему навстречу. Серая выцветшая ветровка, видавшие виды сапоги, под широкими полями кожаной шляпы блестят внимательные глаза... Небо Ясное, будто и не было двух последних лет!