Высокие ставки (продоллжение Цены правосудия)

ВЫСОКИЕ СТАВКИ, Медона, столица Аргаса. Март 1626 г.

— Я думаю, надо надеть голубое, — сказала Элеонора. Веро вздохнула. Матушка уже давно носила только черное и теперь отводила душу на дочери. Бывшая послушница пригладила тонкие шелковые платья, разложенные по кровати. Ну и что, если в марте в Медоне еще вовсю метет снег? Невинная незамужняя девица должна выглядеть, как бабочка: нежно, невесомо и изящно.

— Или розовое? — задумалась вдова, поочередно прикладывая к дочери то одно шелковое облачко, то другое.

— Матушка, — робко заикнулась несостоявшаяся монахиня, — а нам обязательно туда идти?

— Веро, малый бал королевы для того и предназначен, чтобы...

— Невест оценили, как кобыл, — закончила дворянка. Элеонора в свою очередь вздохнула. Дочь чересчур умна, но что теперь поделаешь.

— Дорогая, мне не нравится твое настроение. Девушка не должна позволять себе подобных слов.

— Да, матушка, я помню. Она должна быть набитой дурой, но у меня пока плохо получается.

— Давай примерим сиреневое, — решила вдова. Губы дочери дрогнули. Элеонора углубилась в завязывание ленточек. Да, наверное, это было не самое мудрое решение, хотя любая нормальная девица визжала бы от радости, узнав, что вместо монастыря она выйдет замуж.

— Веро, ты же понимаешь, что эту, мм... это затруднение с пограничными землями разумнее решить с помощью брака, а не через королевский суд. Который, разумеется, сделает все, чтобы отобрать спорные земли в казну.

— Ну да, — бесцветно отозвалась дочь, — какая Пьеру Мальро разница, кого приложат к серебряным рудникам. Раз с Анжелой не вышло, из кладовки достали меня.

— Ты прекрасно справилась, — ответила Элеонора, поворачивая дочь то одним боком, то другим. — Я бы не смогла за полгода освоить то, чему другие девушки учатся с детства.

— Чему они учатся, матушка? Танцевать? Пищать глупые песенки? Кое-как играть на клавесине, строить глазки и лопотать нежным голоском всякую чушь? Вести себя, как полные идиотки? — о, эта фамильная черта — не повышая голоса высказаться так, чтобы вогнать собеседника в трепет! До настоящего трепета Веро еще расти и расти, но задатки отличные.

— Я понимаю, — мягко сказала графиня, — что ты готовилась к другой жизни, но сейчас речь идет об интересах семьи. Брак требует не меньшей мудрости, чем служение Аране.

Верона подняла на нее глаза и улыбнулась.

— Да, матушка, но ведь сейчас можно не притворяться?

Элеонора скептически осмотрела сиреневое платье.

— Нет, голубое лучше, снимай это. Мне тоже не слишком нравится Пьер, но если ты из рода Марсан, то найдешь управу и на него.

— Я не буду бить его вазой по голове, как бабушка Женевьев! — возмутилась девушка, но на щеках у нее уже играли смешливые ямочки. — И вообще, всего можно добиться без насилия.

— Бабушка Женевьев двинула мужу вазой, потому что он пил, как свинья, — фыркнула Элеонора. — Пьеру до этого еще далеко, а то, что он считает тебя милой дурочкой — только к лучшему. Главное — не он, а твой свекор. Это ему надо доказать, что ты сможешь достойно управлять вашими землями.

— Это так странно, — Верона ответила не сразу: выпутаться из мейфельских кружев — дело серьезное, требующее полного сосредоточения. — Мужчины в грош нас не ставят, но почему-то считается, что именно женщина должна вести дом, прислугу и все такое. Какое-то противоречие.

— Вовсе нет, это истинно аквильская традиция. Мужчина должен заниматься мужскими делами: охотой, войной и политикой.

— И плодить детей, — добавила Веро. Она не слишком-то жаловала этих вечно верещащих созданий, а свекор уже намекал, что намерен нянчить внуков не далее, чем через год, после свадьбы.

— Лунная трава позволяет избежать нежелательных последствий... Так, решено: идешь в голубом. Оденешь жемчуг: по одной нитке на шею и запястье. Чулки, веер, шаль и...

— Матушка! — взмолилась Верона, которой уже казалось, что она сидит в этих треклятых кружевах с рождения.

— Хорошо, подберем завтра утром, — смилостивилась Элеонора, не понаслышке знавшая, что светская жизнь — не для слабых. — И не забудь...

— Аромат духов должен быть нежным и едва уловимым, — покорно закончила девушка, падая в кресло. Как хорошо было раньше, с камзолами, юбками без драпировок и рубашками под горло!

Горничные ушли, убрав все платья и украшения, и в комнате воцарился долгожданный покой. Фиби, прятавшаяся от суеты в корзинке, запрыгнула на колени хозяйке с подбадривающим мурлыканьем. Веро свернулась в кресле калачиком, зябко кутаясь в пушистую шаль и грея руки в кошечьей шерстке. Хранительница очага, тьфу! Хотя дело было отнюдь не в этом.

Девушка медленно провела пальчиком по губам. Пьер ей не нравился. В отличие от голубоглазого идальго, которого она видела-то два раза! Да, ее чувства были совсем не похожи на те, что описываются в стихах и романах: ни тебе нежного томления, ни бессонных ночей, ни слез, пролитых в подушку, ни любовной дрожи, ни сладких грез о пылких объятиях или бесстыдных прикосновениях... ой! Веро прикусила губу. Если матушка вообще узнает, что она заглядывала в эти книги... Впрочем, Пьер уже пару раз позволил себе поцелуи в губы, и, откровенно говоря, у дона Эрбо это выходило куда как приятнее.

Девушка томно мурлыкнула. Может, конечно, у нее и нет всех этих трепетаний и замираний сердца, но воспоминания о двух встречах с Фабианом были одними из самых приятных в ее жизни. И губы у него оказались такие полные, бархатистые на ощупь... а не с "амбре" крепленого вина! И вел он себя совершенно по-другому, непохоже на Пьера с его двусмысленными комплиментами, на братьев, на всех, кто бывал в гостях в Хинтари...

"Интересно, почему он остался в Медоне? — подумала Верона, почесывая кошачье брюшко. — Неужели он — заложник? Или... или шпион?"

Но, как бы там ни было, — раз богиня судьбы дает самый крошечный шанс найти полукровку, то грех этим шансом не воспользоваться. А там уж... как знать, как знать...

Миро постучал и, различив одобрительные нотки в урчании из-за двери, вошел.

— Привет, — несколько рассеянно сказал сын адмирала: отданная в его распоряжение гостиная больше смахивала на филиал Медонского Университета. В кресле под окном расположился Родриго в мундире Военного лицея и с трудом Иоганна Майнца "Военная история, том первый" на коленях. Диван оккупировал дон Эрбо с кучей магических фолиантов и свитков; подросток сосредоточенно шевелил губами, зазубривая формулы длиной в локоть. Стол по-братски разделили Хуан и Даниэль: первый штудировал тома рокуэльско-аргасской дипломатической переписки; второй склонился над тяжелым богословским трактатом, сжимая голову руками, словно опасался, что она лопнет от избытка запихиваемых в нее знаний. Комната была усеяна россыпью бутылок, тарелок и бумажек.

— Я вам не мешаю? — почти кротко спросил Ибаньес. Руи и Хуан покачали головами, Даниэль чуть слышно зашипел и сжал виски покрепче, забормотав нечто вроде: "Так рассмотрим же наконец сей важнейший богословский вопрос: сколько ангелов поместится на кончике иглы?.." Фабиан оторвался от формул и раздраженно буркнул:

— Сядь и перестань отсвечивать. Дань, хорош бухтеть.

Рамиро взял яблоко, подхватил одну из книг Бьяно, сел на подоконник, с хрустом надкусил фрукт, открыл том и подавился.

— У, бх!!

— Миро, если хочешь посмотреть картинки, то лучше положи "Некромантию" на место, меня не интересует, что ты ел на обед, — буркнул Бьяно и устало поморгал.

— Я больше не могу, — простонал Дануто, падая головой в книгу. — Это нельзя запомнить!

Фабиан заткнул уши; Миро старался хрустеть яблоком потише. Хуан взглянул на часы:

— Мы можем сделать перерыв. На перекус.

— Было бы неплохо, — кивнул Руи. — Я уже не отличаю маневры Януса Черного от маневров Аристарха Домина.

Даниэль взвыл и запустил в друга томиком молений. И упал обратно в свой талмуд. Фабиан сочувственно похлопал семинариста по спине.

— Не одному тебе так плохо. На, глянь, — идальго сунул другу под нос свиток, состоящий из одной длинной формулы.

— Не издевайся над ним, не то вскипит, — сказал Руи, придвигая к себе тарелку с кольцом роксбургской колбасы, а Миро опять почувствовал себя лишним, уже не впервые за полгода. Когда Фабиан сказал им, что не уедет из Медоны, они тоже решили остаться. Феоне кричала, что лишь идиот оставит врагу такую кучу заложников, но Рамон пожал плечами. "Пусть делают, что хотят", — сказал герцог.

Рамиро знал, что его друг поссорился с опекуном, причем так крепко, что не вышел провожать послов, и не желал обсуждать эту тему. Потому-то полукровка и остался; Миро даже гадать не хотел, что же должно было случиться, чтобы Бьяно покинул опекуна. Потом Фабиана приняли в Медонскую магическую гимназию, Руи поступил в аргасский Военный лицей, Даниэль — в семинарию, где готовили служителей бога Рати, а Хуан осваивал дипломатические премудрости под руководством рокуэльского посла дона Игнасио Фонтихо. Один Рамиро остался не у дел.

— А ты чего задумался? — прочавкал дель Мора. — На, колбаски возьми.

— Я ничего не делаю, — с досадой ответил Ибаньес. — Болтаюсь при аргасском дворе, как дерьмо в сточной канаве.

— Мне бы твои проблемы, — буркнул Даниэль. — Я, например, только тем и занимаюсь, что зубрю всякий бред, — семинарист яростно вгрызся в колбасу. — Сколько ангелов на конце иглы!

— И сколько? — заинтересовался Хуан. Дануто мрачно на него посмотрел.

— Ты не поверишь: много! — дон Арвело посопел. — Нет, много! Тьфу! Дайте мне пирог с почками теленка.

— Пост ведь, — напомнил Хуан, намазывая маслом мясной пирожок. Арвело ответил кратким непечатным выражением и подтянул к себе блюдо.

— Не кормят? — хмыкнул полу-оборотень.

Даниэль прожевал колбасу и вздохнул:

— Мы умерщвляем плоть.

— Ага, то-то ты ее умерщвлял у падме Катрин, — хмыкнул Родриго. — А как старался, как старался!

В друга детства полетела хлебная корка. Родриго увернулся, дверь отворилась, и невозмутимый лакей-рокуэлец стряхнул корочку с левого плеча.

— Дон Игнасио хотел бы увидеть дона Рамиро.

Миро вскочил, кивнул друзьям и быстро вышел. Не то, чтобы дон Игнасио никогда не приглашал его на ужин, но юноше показалось, что сегодня его ждет нечто совсем необычное, иначе бы их позвали всех разом.

Барон Фонтихо грелся у камина. Туда же придвинули еще одно кресло и столик с кофе, сладостями, подогретым вином и кусочками запеченного в специях мяса.

— Садитесь, юноша, рад вас видеть, — посол указал на кресло. — Угощайтесь, нас ожидает долгий разговор.

Рамиро сел. Дипломат погладил седую аккуратную бородку.

— И как вы находите свою нынешнюю жизнь?

— Простите, что? — осторожно переспросил Миро.

— Все это, — дон Игнасио неопределенно повел рукой. — Балы, рауты, охоты, интрижки, кабаки, дружеские попойки, дуэли. Словом, приятные и полезные развлечения благородных молодых людей?

— Ну, ээ... Признаться, мне это уже осточертело, — выпалил Ибаньес. Барон поднял брови, призывая юношу развить свою мысль. — Я бездельничаю целыми днями. Все мои друзья чем-то заняты, чем-то... — Миро запнулся, пытаясь получше выразить словами накипевшее. — Чем-то полезным. А я? Я ничего не делаю, не приношу никакой пользы, и мне... мне почему-то запрещают учиться! — вспыхнул идальго. — Я подавал прошение о приеме в Военную академию три раза, но мне всегда отказывали, а когда я пришел сам... Ректор сказал, что меня запретили принимать! — Рамиро нахмурился. — И не сказал, почему. Это вы сделали?

— Признаюсь, — протянул дон Игнасио, — мне отрадно наблюдать в вас такое рвение, такое стремление приносить пользу короне. И поэтому я думаю, настало время дать вам некоторые пояснения.

Барон смолк, прихлебывая из кубка горячее вино с корицей; Миро ерзал в кресле. Допив, посол удовлетворенно вздохнул и откинулся на спинку кресла, блаженно прикрыв глаза.

— Дон Игнасио!

— Я думаю, юноша. Это непросто объяснить, а вам будет очень нелегко понять, тем паче... У вас сложные отношения с отцом?

— Это наше семейное дело, — холодно отрезал Рамиро.

— Мм... вот ключ, — дон Игнасио протянул кабальеро серебряный ключик на цепочке. — Видите шкатулку на столе? Откройте ее и достаньте документы, что там лежат.

Ибаньес взял ключ, встал и отпер шкатулку. Она была большой и глубокой, но в ней было только два свитка. Юноша достал их и вернулся к камину, протянув бумаги послу.

— Нет-нет, это вам! Прочтите их, сначала тот с синей лентой.

Миро снял серебристую печать, распустил ленточку и развернул свиток.

— Это копия? — спросил идальго, увидев дату в левом верхнем углу.

— Да, это список с подлинного документа.

Рамиро стал читать.

"1548 год от Подписания Акта, 4 июля. Сим подтверждаем, что мы, Энрике Вальдано, милостью Тиары герцог Рокуэльский, называем Рамиро Ибаньеса нашим побратимом за великие и неоценимые услуги, оказанные нашему роду и всей Рокуэлле. И если пресечется наш род, то, по древнейшему закону наших предков, его потомки будут наследовать моим потомкам как братья..."

Дальше Миро не прочел, выронив свиток. Дон Игнасио подобрал и бросил документ в камин.

— О боги... — высказался юноша спустя две минуты.

— Именно, именно. Если вы знаете, на этот год пришелся пик эпидемии красной чумы, а маги не умели тогда еще ее лечить. К тому же ее наслали хадизарские колдуны... Ваш предок, Рамиро Ибаньес...

— Я знаю! — крикнул Миро, смутился и тихо добавил: — Я знаю. Он увез малолетнего сына Энрике в открытое море и спас династию. Но я не знал...

— Они решили не предавать это широкой огласке, — задумчиво сказал дон Игнасио. — Неизвестно, почему. Может, не хотели провоцировать противников династии Вальдано. Регент при младенце — слишком большой искус для радетелей отечества.

— Выходит, мы... мой отец — наследник Рамона? — с запинкой спросил Рамиро.

— Разверните второй свиток, юноша. Это тоже копия, разумеется.

Миро содрал ленту вместе с печатью. Десять строк округлым почерком дона Игнасио: отречение адмирала — за себя и старшего сына.

— Я лично переписывал этот документ, такую работу не доверяют секретарям, — кивнул посол. Рамиро сжал голову руками. Барон отправил вторую бумагу в камин и с укором посмотрел на юношу.

— Будьте мужчиной, идальго. Это ведь не смертельная болезнь, хотя... — дон Фонтихо вздохнул. — Разница невелика.

— Он не мог это сделать, — прошептал кабальеро. — Отец не мог! Почему я?

— Вероятно, ему жаль старшего сына, у него ведь уже трое детей, — флегматично протянул дон Игнасио.

— Но я... меня ничему такому не учили! Я ничего не знаю!

— Вы ошибаетесь, — холодно ответил посол. — Вы учитесь уже полгода, вы присутствуете на всех заседаниях и встречах, сами наблюдаете за жизнью двора, знаете, как обойти все его интриги...

— Но этого мало!

— Идальго! — прикрикнул барон. — Прекратите панику. Ситуация такова, что мы не можем обучать вас открыто, хотя теперь вы можете почитать некоторые труды... мемуары, я составлю вам список.