Выгодная покупка

Все они мятежники, все обаятельны, все жестоки и нежны.

Андре Моруа.

ВЫГОДНАЯ ПОКУПКА                                               ВЫГОДНАЯ ПОКУПКА Аграс: Хинтари, родовое поместье Робийяров; Медона, столица Аргаса. Май 1621 года. Это зеркало досталось ей от Аскелони. Элеонора Робийяр не была полукровкой и не обладала способностями к магии, но некоторыми игрушками чародеев могут пользоваться и простые смертные... Вдовая графиня села в кресло перед зеркалом и надавила на агат в нижней планке рамы. Матово-синяя поверхность зеркала на миг замутилась, а потом стала прозрачной, наливаясь мягким светом майских сумерек. В стекле отразилась набережная Эмары и каштаны у моста Верлен; и всадник на массивном гнедом жеребце, рассеянно обрывающий розовые и желтые свечи. Жеребцы были хороши, что копытный, что двуногий, в этом не откажешь. На вид всаднику было лет двадцать пять; рослый, смуглый, мускулистый, вокруг узких бедер и талии — алый кушак. Копна темных, с пепельным отливом волос падала до плеч всадника. Падме Элеонора презрительно скривилась: конечно, он потащился в самый опасный квартал Медоны — все доказывает своему премьеру, этой усатой няньке, что уже взрослый. Изображение в зеркале пошло волнами и соскочило на парочку каких-то совершенно посторонних дворян. Элеонора раздраженно стукнула кулаком по подлокотнику: с зеркалом такое случалось, вещица была уже в возрасте и несколько раз падала. Графиня принялась нажимать на опал со стрелкой назад, краем уха вслушиваясь в болтовню молодых идиотов: ... — Хью, отстань! — Мика, послушай... — Хью, ты дворянин или поп? Ты вообще понимаешь, что я через три месяца женюсь?! — На моей кузине! — (сурово.) — Вижу, понимаешь. Ну и помолчи, дай человеку надышаться воздухом свободы, тем паче, что недолго мне осталось. — Мика, если ты хочешь меня оскорбить... — Дуэль? — задумчиво: — Хм, а что лучше — супружеский одр или гроб? Последнее по крайней мере быстро... Зато навсегда! Есть над чем подумать. — Мика! — ужаснулся спутник безвременно помолвленного. — Как ты можешь! — О, я не такое могу! Когда захочу... Эй, это еще что?! — Прокляни их Тиара! — зашипела Элеонора: вот уж кто ей не был нужен, так это пара лишних свидетелей... или лишних трупов. Зеркало опомнилось и после демонстрации моста Верлен, вид сверху и сбоку, все же вернулось к наезднику. Он вдыхал аромат цветов, графиня нажала на значок "увеличить", хотя любоваться на самоуверенную физию бывшего зятя не хотелось совершенно. А надо — вдруг о чем-то прознал? Эмпат, чтоб ему... Хорош, ничего не скажешь: типичный южанин — узкое, высокоскулое лицо с большим, тонким, крючковатым носом, крупный полный рот, слишком белые зубы, под густыми бровями, вразлет поднимающимся к вискам, — бледно-серые, чуть раскосые глаза. В целом физиономия была такой же наглой, как всегда. Прямо упившийся сливками кот. Вдова прикусила губу: неужто догадался и вылакал противоядие? Или нет? Она ведь не дура, чтобы травить его насмерть... Но где же они, где? Или ждут, когда он свалится с коня? У эмпата вырвался хриплый вздох, оборвавшийся стоном. Букет упал под ноги жеребца; верный конь с удовольствием закусил сладеньким, пока его хозяина покорежило от желудочных колик. Падме Элеонора наблюдала за действием яда с нескрываемым удовольствием; наконец всадника повело в сторону, и он свалился с коня на неровный булыжник. Серая шляпа с алым пером сорвалась с его головы, конь, всхрапнув, ткнулся мордой в спину эмпата, скорчившегося у его копыт. Графиня опять нажала на увеличение и прислушалась к полухрипам-полустонам. "Жаль, от этого ты не сдохнешь", — подумала Элеонора, и зеркало опять переклинило на парочку дворян, тычущих перстами куда-то в сторону моста... В сторону эмпата, прокляни их боги! Вдовица, прошипев неприличествующую даме фразу, подалась вперед, едва не уткнувшись в зеркало носом, но отменить она уже ничего не могла. Шестеро человек выскочили из кустов в каштановой рощице и бросились к жертве с азартом голодных волков. Один повис на узде жеребца, взвившегося на дыбы, а пятеро сгрудились вокруг вздрагивающего от боли тела: если яд подействовал, то эмпат уже ничего не соображал... Женщина ударила ладонью по раме, еще рывок, приближающий картинку — и наемники разлетаются тряпичными куклами, а эмпат со смехом вскочил на ноги и выхватил шпагу. Вот наглец! Колдует среди бела дня! И не боится же, что поймают на горячем... Элеонора бросилась в кресло. Этот ублюдок всего лишь притворялся, и смотреть дальше не имело смысла. Что могут сделать эмпату пятеро наемных убийц, пусть и обвешанные защитными амулетами? Да ничего. Один уже встретился лбом с каштаном, второй рухнул с проткнутым насквозь животом, третий... ничего не успел, потому на убийц за спиной эмпата налетели те двое недотеп, сверх меры обремененные дворянской честью. Есть же идиоты, которых хлебом не корми — дай влезть в чужие неприятности. Эмпат задумчиво покосился на драку и потрепал по шее гнедого: истоптанное тело шестого наемника валялось неподалеку. Вот зверь; наверняка герцог скрестил его мамашу с водяным конем, а ведь Коронельским актом это запрещено! Эмпат между тем вытащил из ольстры пистолет, помедлил пару секунд, прицелился и спустил курок. Выстрел, словно звук трубы в театре, положил конец драке, потому что двоих наемников дворяне успешно завалили. Графиня поджала губы: опять столько денег потрачено даром... Аргассцы утерли пот и, благодарно пыхтя, уставились на южанина. Падме Робийяр снова приблизила изображение, напряженно нахмурившись. — Мое почтение, господа. Благодарю за помощь, — из зеркала зазвучал очень низкий, хриплый голос; последний раз она его слышала в Медоне, и ей так хотелось швырнуть в эту самодовольную рожу вазой. — Рамон Вальдано, герцог Рокуэльский. Шатен вытаращился на эмпата, разинув рот; у блондина глаза полезли на лоб. Элеонора фыркнула. Дошло до них... Что они, оказывается, спасли жизнь государю сопредельной страны. Хотя кто кого спас — это еще вопрос. — Прокляни меня Тиара! — наконец прохрипел шатен. — Да чтоб я... — Шевалье Мишель Ситте к вашим услугам, — торопливо перебил друга блондин, указывая на приятеля. — Шевалье Хьюго Даниэль, — поклонился он, для верности тыча пальцем себя в грудь. Мстительная вдовица провела пальцем по губам. У нее была хорошая память на имена. И на лица тоже.

Рокуэлла. Июль 1621 года.

— Уф, ну и жарища! — выдохнул Мишель, утирая рукавом пот со лба. Хью Даниэль снял шляпу и обмахивался ею, поминутно промакивая лицо платком. Столица Рокуэллы плыла и дрожала в жарком мареве. Рамон, герцог Вальдано, показывал гостям Эльяну, "пока жар еще не вошел в полную силу". Аргассцы изнемогали под горячим южным солнцем, с черной завистью глядя на герцога, который бодро описывал достопримечательности города и даже не особо вспотел, хотя солнце шпарило, как кипятком.

— А это, господа, невольничий рынок, — Рамон указал на распахнутые ворота. Истекающие потом гости покосились на них с вялым интересом. Пока шевалье Мишель Ситте лениво прикидывал, сколько золотых рем отвалили бы за такого раба, как герцог, Хью пытался справиться с внезапно накатившим отвращением. Ему было противно даже слово "работорговец", однако, раз рынок существует, значит, Рамон одобряет работорговлю, а они у него в гостях, и со своим уставом в чужой полк не лезут... Герцог обернулся к аргасским гостям:

— Хотите посмотреть на рабов?

— Рабов? — оживился Мишель. — А рабыни есть?

— Есть, и предостаточно, — усмехнулся Рамон.

— Мика, а как же твоя невеста? — укорил Хью.

— К черту невесту, — столь же живо откликнулся Мишель. — Она будет отравлять мне жизнь до гробовой доски, и оставшиеся мне деньки я намерен развлекаться изо всех сил!

Посмеиваясь, герцог направил коня под арку ворот.

— Скажите, Рамон, — не унимался шевалье Ситте, — как вам удалось так быстро избавиться от жены?

— Я ее застрелил, — серьезно ответил томоэ. Мишель замер с открытым ртом, а Хью довольно фыркнул. Поделом ему; нельзя шутить так с человеком, год назад схоронившим жену и единственного сына.

Наконец будущий барон Ситте оценил шутку и захохотал, и Хью, чтоб Мишель не успел ляпнуть еще какую-нибудь глупость, указал хлыстом на ряды с живым товаром:

— Рамон, по-моему, мы не туда попали. Здесь нет ни одной женщины.

— Рабыни дальше, — отозвался Рамон, натягивая узду. Длинные пальцы неуверенно теребили повод; взгляд герцога рассеянно скользил по темной грязной лавке слева от ворот.

— Тогда чего мы ждем? — нетерпеливо заерзал Мишель. — Скорее к рабыням!

Рамон не ответил; Хью показалось, что он вообще не слышал. Томоэ соскочил с коня, бросил повод на ближайшую коновязь, сунул приставленному к ней мальчишке мелкую монету и пошел к лавке. Будущие кузены удивленно переглянулись и последовали за ним.

Толстый темнолицый работорговец (коего, как следовало из вывески над лавкой, звали Равизо) поспешно вскочил, чудом согнувшись в поясном поклоне.

— Что угодно сиятельному?

Рамон обвел ленивым взглядом "товар" в лице полудюжины мальчиков лет десяти-двенадцати. Мишель разглядывал детей с любопытством зеваки на ярмарке; Хью переводил глаза с ошейников на клейма, выжженные на плечах, с рубах до колен на изможденные лица, и в нем росло чувство неясной обиды и недоумения. Вонь, грязь, ухмыляющийся работорговец, полумгла, скрывающая худенькие детские тела, трое блестящих кабальеро и разбегающиеся по углам крысы...

Даниэль обернулся к герцогу. Тонкое лицо монарха было до странности спокойным, но ноздри гневно раздувались, а брови сошлись над переносицей. Однако Равизо ничего не замечал, умильно глядя на томоэ и едва не виляя задом от счастья.

Рамон прошелся вдоль ряда и протянул было руку к крайнему оборвышу, но работорговец испуганно остановил его:

— Не надо, томоэ! Эта падаль кусается, как сволочь, видите, чего сделал, — Равизо показал посетителям замотанный в тряпицу палец. Мишель засмеялся, Рамон брезгливо изучил грязный лоскут и кивнул на раба:

— Покажите.

Наученный горьким опытом торговец схватил мальчишку за ошейник сзади и подтащил поближе к покупателям. Ему было лет десять на вид; маленький, тощий, кое-как отмытый (жалкая попытка придать пареньку более "товарный" вид), со спутанными волосами неопределенного цвета. На лице с провалами вместо щек видны только огромные ярко-голубые глаза, горящие, как у дикого зверя, полные жгучей, неистовой ненависти.

Мишель, все еще посмеиваясь, придвинулся поближе — для него это было лишь бесплатным развлечением, а Даниэля вдруг охватило нестерпимое желание пристрелить жирную тварь на месте. Хью сжал зубы, комкая в руке тонкую перчатку. Рамон рассматривал раба словно вещь, чуть склонив голову набок.

— Он здоров?

— Как жеребенок, — расплылся в улыбке Равизо. — И стоит десять рем, — нагло добавил он.

— Десять рем за этот набор костей вкупе с вшами? — вскинул бровь герцог. — Вы шутите, почтенный. Дам три.

Работорговец задумался, на его физиономии отразилось мучительное сомнение.

— А на что он вам, Рамон? — поинтересовался Мишель. — Вспомнили, что некому снимать с вас сапоги на ночь?

Мальчишка дернулся, зашипел, как кот, и плюнул шевалье под ноги. Хью качнулся вперед и перехватил руку работорговца, потянувшуюся к плети.

— Только тронь, — с угрозой сказал он. Равизо не решился перечить странному гостю герцога.

Рамон присел перед ребенком на корточки; тот отшатнулся с гримасой отвращения. Глаза герцога потемнели.

— Я — Рамон Вальдано, герцог Рокуэллы, — медленно и раздельно сказал он. — Ты будешь звать меня томоэ. Повтори.

Личико юного раба исказилось, а Равизо вдруг взволновался:

— Так вы покупаете его, ваша светлость? Уступлю за четыре ремы.

— Если сиятельному нужен мальчик для посылок, то он не там его ищет, — льстиво раздалось сбоку. Хью обернулся, радуясь, что хоть кто-то прервал гнусный торг. Рамон, не вставая, поднял глаза на старика в долгополой ибланской одежде.

— Почему же?

— Этот раб нем и зол, как дикий кот. Но если сиятельному будет угодно обратиться ко мне...

Хью почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота. Мишель хлопнул томоэ по плечу:

— А вы, я вижу, у них любимый клиент!

Дать бы другу по шее, но ведь нельзя же при всех! А тут еще толстомордый завопил, встряхивая мальчишку, как тряпичную куклу:

— Не слушайте ибланского пса, сиятельный! У меня и говорящие есть, и здоровые все, а шустрые-е-е!

О боги Тиары! Хью стиснул зубы, едва сдерживая желание выхватить из седельной кобуры пистолет и выстрелить в потную харю. Рамон повернулся к мальчику:

— Так ты немой? Хммм... Качество, иногда весьма полезное...

Раб зарычал, вырываясь из "объятий" Равизо. Работорговец отвесил ему затрещину, но позабыл про ошейник и выпустил его из рук. Рывок, поворот, победное шипение — и мальчик вонзил зубы в палец угнетателя.

Работорговец взвыл дурным голосом; Мишель заржал, как мерин; иблани, сообразив, что ему здесь ничего не обломится, отбыл восвояси.

— До чего милое дитя! — восхитился Рамон, выгреб, не глядя, горсть монет из богато расшитого кошелька и бросил Равизо. Тот выпустил занесенную над мальчишкой плеть и стал считать ремы с ликом покупателя на обороте. Сосчитав же, преисполнился еще большего почтения и лично привязал к стремени томоэ веревку, стягивающую руки мальчика.

— Нет, Рамон, скажите, зачем вы его купили? — донимал герцога Мишель.

— Мало ли, — меланхолично ответствовал томоэ, — Ромолла велика, на что-нибудь сгодится.

Хью посмотрел на "покупку". Мальчик плелся за лошадью Рамона, уткнувшись взглядом в землю. Он ни разу не поглядел на нового хозяина; тот, впрочем, тоже не обращал на раба внимания. Герцог вообще стал молчалив и задумчив, и это утихомирило даже Мишеля. Наконец томоэ нарушил молчание, обернувшись к мальчику.

— Эй, зверюшка, — позвал он. Мальчишка закусил губу. — До Ромоллы путь неблизкий, садитесь в седло.

— Рамон, вы что, на нем же полно вшей! — возмутился шевалье Ситте. Герцог наклонился с седла, и паренек отпрянул, натянув веревку до предела. Послышалось злобное кошачье шипение. Дикий, почти безумный от ярости взгляд вперился в Рамона. Хью подался вперед, готовый, если что, вступится за мальчишку.

— Вот неблагодарная тварь, — заметил Мишель. Рамон невозмутимо пожал плечами и отвернулся.

— Если он хочет идти пешком — это его священное и неотъемлемое право.

Герцог пустил коня быстрым шагом, Даниэль сглотнул. Пешком! По солнцепеку! О боги... Дворянин отцепил фляжку с сидром и наклонился было к ребенку, чтобы предложить ему питье, но мальчик шарахнулся в сторону, полоснув шевалье такой ненавистью из-под каштановых ресниц, что Хью отпрянул.

"Вот дикарь! — в животе аргассца что-то екнуло. — Что же с ним дальше-то будет?"

Мальчишка упал минут через пятнадцать. Рамон натянул узду едва ли не раньше, чем тощее тело шлепнулось в белесую пыль, и соскочил с коня.

— Может, его окатить? — внес свежую идею Мишель. Томоэ молча распутал веревку сначала на стремени, потом, присев перед рабом — на его руках, сдернул легкий летний плащ из кремового шелка и бережно завернул в него паренька. Хью поперхнулся.