Невиновный

Москва, 2009. Вторник, 15:21

Саша Цыпин расплачивался за капучино, когда начался ураган.

Сначала пошёл ветер — не обычной московской леноватой рысцой, а бешеным карьером, гоня перед собой мусорный вал. Хлипкий тент летней веранды тоненько задребезжал. Клубы пыли покатились по столикам, опрокидывая чашки. Маленькие бумажки — счета и деньги — испуганно кинулись врассыпную. Девушка в розовой маечке ойкнула, облившись мохито.

Ветер поднажал, по тенту ударили тяжёлые дождевые пули. Люди засуетились, побежали в помещение, прихватывая на ходу вещи.

Саша запоздало отклеил глаза от неразбочивого счёта, глянул на улицу, увидел, как стремительно темнеет и гаснет небо, и понял, что дело-то, похоже, нешуточное. Попытался было встать, но тут же сел, чтобы пропустить толстую тётку с каменным лицом, рвущуюся под защиту стен. Тётка пропёрлась, как носорог, прошлась по ногам, скрылась. Саша снова привстал — тут же какой-то мужик оттёр его плечом, выматерился... Цыпин понял, что ему, как всегда, придётся ждать, пока все пройдут. Толкаться и пихаться он не умел совершенно, сливаться с толпой — тем более.

В этот раз ждать пришлось недолго: верандочка очистилась минуты за три. Последними — как команда тонущего корабля — за стеклянной дверью скрылись официантки. Тут же дверь закрыли изнутри. Саша помаячил перед толстым стеклом, осторожно помахал рукой — может, охранник заметит... Охранник отвернулся.

Грохнула молния, рухнул и рассыпался гром, многоголосо загудели машины на автостоянке. Тент угрожающе закачался, грозя обвалиться. Саша затравленно оглянулся и увидел спину девушки в розовой маечке, которая бесстрашно нырнула в уличный ад и там пропала.

Саша поёжился. Наружу не хотелось. Но всё-таки это было хоть какое-то решение, и он тронулся вслед за смелой девушкой, заранее горбясь и закрыв руками голову.

На улице он провалился в смесь дождя и ветра, бьющую во все стороны сразу. Мокасинчики моментально набрали воды и слепились на ногах в мокрые тряпочки, набитые хлюпающей овсянкой. Одежду — рубашку и летние льняные брючки — вмиг пробило водой и приклеило к телу.

Цыпин дошлёпал до угла Спасоникольского переулка и выскочил на проспект маршала Коломякина. Вдоль него, рокоча, неслась по асфальту блестящая, как лезвие, вода — вся в белой пене, над которой прыгали водяные комки. Ветер уже сбивал с ног.

Под каменным козырьком какого-то банка, обдаваемая брызгами, стояла девушка в розовой маечке. Одной рукой она пыталась защитить остатки слипшихся волосиков, в другой держала туфельки.

Саша кинулся было под защиту козырька, но вовремя заметил, что маечка на девушке промокла насквозь, а лифчика под ней нет и видно то, на что женатому Цыпину смотреть было категорически нельзя. Поэтому сунуться под козырёк Цыпин не посмел. Вместо этого побежал по Коломякина вниз — там был где-то продуктовый, недавно открыли... может, пустят.

Из переулочка высунулся ржавый "москвич" с перепуганным выражением бампера. Саша выскочил прямо перед ним, отчаянно замахал рукой, пытаясь привлечь внимания. Водила развернулся через двойную и удрал, зло бибикнув на прощание.

Ураган, наконец, заметил маленького человечка и слегка пнул под крыльца. Тяжёлая от воды рубашка шлёпнула по спине, и тут Цыпину в голову стукнуло: он же оставил в кафе на стуле куртку, а в ней деньги и проездной, и ещё мобильник! Светка ему устроит тот ещё скандал, ох чего она ему устроит, она его всю жизнь жучит за бестолковость и растеряшистость... Трусливая домашняя мыслишка дёрнулась, закувыркалась и вылетела из головы вон.

Небо почернело, как старый кровоподтёк. Снова бабахнуло — то ли гром, то ли оторвало железный лист с крыши. За спиной что-то заскрипело. Саша обернулся и увидел медленно заваливающееся на него дерево — страшное, растопыренное, с огромной метлой кроны, закрывающей небо. Он отскочил, вжался в стену. Длинная ветка дотянулась, с оттяжкой хлестнула листьями по лицу, другая грубо проехалась по плечу. Он снова прыгнул, — неловко, по-лягушачьи, — и больно ушибся коленом о какую-то трубу. Закричал. Крик срезало ветром.

Ураган напрягся и снова наподдал, на этот раз посильнее, приложил грудью к холодной стене. Саша, охнув, оторвался, ухватился руками за угол и перевалил на другую сторону, в проулочек. Ветер яростно завыл, упустив жертву.

Цыпин выдохнул и разожмурился — оказывается, он от испуга сжал веки. Перед ним была лестница, укрытая ржавым железным коробом, ведущая куда-то вниз. По ступенькам, недовольно ворча, стекала мутная струйка. Но внизу, по крайней мере, не было ветра.

Скользя и пошатываясь, Саша полез в темноту. Запоздало подумал, что в случае чего — всё, крышка, не найдут. Тем не менее, назад не повернул: на улице было страшнее.

Сверху брызнуло водой. Он отпрянул, наступил на что-то скользкое, ухватился за стену, боясь упасть. Ладони шлёпнули по гулкой жести. Саша отдёрнулся, потом присмотрелся — это была дверь в подвал. Что может быть в подвале, Саша представлял себе смутно. Кажется, какие-то трубы, вёдра, веники и сырость. Но всё-таки подвал обещал хоть какую-то защиту.

Он подёргал ржавую ручку. Сверху посыпался мусор, но жесть не поддавалась. В бессилии Цыпин присел на корточки и по-детски всхлипнул — до того всё вокруг было глупо и страшно.

Внезапно дверь открылась сама, как будто провалилась внутрь. Мягкий полумрак дохнул теплом. Саша, не думая, вскочил и шагнул внутрь, успев зацепиться брючным карманом за какую-то железяку. Он с силой дёрнулся вперёд, карман затрещал и порвался, — и тут дверь с пружинным лязгом захлопнулась сама. Ураган остался снаружи.

Сразу стало тихо — как будто выключили звук.

Вторник, 15.37. Первый вариант развития событий

Лёха потряс головой, прогоняя некстати сморивший сон. Протёр глаза, огляделся. Как обычно, на первом этаже было тихо и опрятно. Детский гардероб блестел пустыми никелированными вешалками, в учительском висел дамский тренч с блестящими пуговками. Учителя в Первой Городской Гимназии не бедствовали.

Как обычно, он посмотрел на экранчик видео и беззвучно матюгнулся: камера над учительским входом показывала, как Даниил Моисеевич в своём обычном клетчатом костюмчике, низенький, толстый и рассерженный, стоит перед закрытой дверью и машет кулаком.

Лёша немедленно открыл. Директор вкатился внутрь.

— Ты вообще чего? Дома не выспался? — напустился он на охранника.

Врать смысла не было.

— Задремал. Простите, пожалуйста, Даниил Моисеевич, — виновато сказал Лёша.

В такие моменты Даниил Моисеевич обычно принимался текстовать, что он, как директор, должен быть уверен в безопасности вверенной ему школы, и, в частности, в том, что дверь кому надо всегда откроют, потому что у него в гимназии работают лучшие, слышите, лучшие специалисты, а если они вдруг перестают быть лучшими, так, значит, это его, директора, кадровая ошибка, которую он исправит, если кадр не осознает и не исправится раньше... Но на сей раз он только махнул рукой.

— Ладно, живи. Не зевай больше. Видишь — Аркадьевич стоит?

Под камерой растерянно топтался учитель физики Самуил Аркадьевич, сводный брат Даниила Моисеевича: тоже низенький, лысый, пузатый. Лёха открыл, Аркадьевич нарисовался на пороге, но дальше почему-то не пошёл. Приглядевшись, Лёха понял, что физик напуган.

— Там... там... — Самуил Аркадьевич открывал рот, как рыба, наглотавшаяся автомобильного выхлопа, — там, того, человек лежит... как неживой, что-ли... Сходите кто-нибудь, у меня контрольная, мне нельзя, я волнуюсь.

Даниил Моисеевич покосился на брата, потом посмотрев на Лёху, хозяйски повёл подбородком — иди, мол, посмотри, потом доложишься. Лёха вздохнул, но делать было нечего.

...Высокий мужчина в кучей чёрной курточке не по росту лежал, сложившись крабиком, возле мусорного бака. Почему-то было сразу понятно, что он не пьян, не парализован, а именно что мёртв. Рядом беспомощно топталась девушка в розовой маечке. Поблизости топтались два мужика в грязных комбинезонах. У одного под мышкой круглилась оранжевая строительная каска, напоминающая дыню-канталупу.

Лёха, оглядев место действия, решил, что высовываться не стоило: помочь было нечем, а вот хлопоты и неприятности маячили вполне определённые. Сейчас приедут менты или ещё какая-нибудь гадость, и наверняка выяснится, что мертвец лежит неправильно, слишком близко к школьным корпусам... да мало ли, придумают чего-нибудь и будут вымогать со школы деньги, что они ещё могут? Ну да это не его проблемы, решил он, и поэтому остался.

— Ментовку вызвать надо, — буркнул мужик, отряхивая руки. — У меня мобильника нет. Девушка, вы с телефоном? Дайте, наберу.

— Скорую надо? — зачем-то спросила девушка.

— Да хули скорая, отбегался, — объяснил мужик с каской. — Сосудик, наверное, лопнул. От сосудика у меня тёща в прошлом году померла. Живучая была бабка, бегала, бегала, а потом чик — и всё...

— Да не, аспирин водкой запивал, вот и умер, — авторитетно сказал другой. — Я по телевизору про здоровье смотрел. Это, как его, в мозге кровь сворачивается.

— Вроде не вечер, — усомнился мужик с каской, — хотя, конечно, люди разные бывают. У меня свояк, так он всегда с утреца с беленькой начинает, а вечером, прикинь, пивасом полирует, и ни-хер-ра ему не делается... Телефончик дайте, надо вызвать. Или сами?

Девушка подозрительно посмотрела на грязные лапищи, но потом рассудила, что объясняться с ментовкой ей хочется того меньше, и протянула крохотный розовый аппаратик.

Лёша сделал шаг вперёд и тут же на что-то наступил. Нагнувшись, он увидел заляпанное грязью портмоне. Машинально поднял, отстегнул пуговку.

Внезапно ему стало неуютно. В животе шевельнулся совершенно иррациональный, нутряной страх. Что-то говорило ему: брать эту вещь не ему не стоит, открывать и шариться — тем более.

Не соображая, что он, собственно, делает, Лёха отшвырнул от себя вещицу. Она полетело по широкой дуге и плюхнулась прямиком в мусорный бак. Наваждение тут же пропало, сменившись чувством глубокого облегчения. Такое чувство у Лёхи бывало в школе, когда училка, хорошенько просверлив его взглядом, вызывала к доске другого. "Пронесло", подумалось ему.

— Ментам звонить будем? — напомнил мужик. — Сто двенадцать набирать надо.

Вторник, 15:21

Саша немного постоял, протирая глаза и привыкая к освещению. На подвал с трубами это место не походило. Перед ним простирался холёный, евроремонтный холл, с широкой лестницей, ведущей наверх. Пол был покрыт чем-то дорогим и европейским на вид, посередине лежала ковровая дорожка. Утопленные оконные ниши перекрывали глухие жалюзи. Круглые лампы на стенах светили неярко, но уверенно. Потолок тонул в чинном, уютном полумраке.

За столиком, перед маленьким телевизором, сидел человек в сером пиджаке и читал старую книжку в вытертом зелёном переплёте.

— Извините пожалуйста, — попытался объясниться Саша, — я случайно... там ветер страшный и гроза...

— Ураган самый настоящий, — подтвердил мужчина, откладывая книжку. — Чай будете? Или коньяк? У нас коньяк есть.

— Буду, буду, — Саша только сейчас он по-настоящему, кожей, прочувствовал, до чего промок и замёрз. — Коньяк не надо, — на всякий случай уточнил он.

— Присаживайтесь, — радушно пригласил мужчина.

Цыпин закрутил головой, ища сиденье, и обнаружил его буквально перед собой — типичный офисный стул с блестящими железными ножками. Саше вдруг померещилось, что ещё пару секунд назад никакого стула на этом месте не стояло. Чувство было неприятное и тревожное.

— Я тут охраняю, — пояснил хозяин помещения.

Цыпин немного успокоился. В Первой Городской Гимназии охранники сидели на каждом этаже. Они все были тихие, вежливые и совершенно безобидные, не то что наглые старшеклассники.

По старой близорукой привычке прищурившись — когда-то Цыпин ходил в очках, ему даже шло, но Светка заставила сделать операцию — он пригляделся к отложенной охранником книжке. Та лежала спинкой кверху, на корешке поблескивали полустёртым золотом буквы — "Леско..."

"Лескова почитывает. Только бы не антисемит", — Саше снова стало неуютно. Простых людей, тратящих досуг на русских писателей второго плана, он опасался, так как знал по опыту: такие частенько любят поговорить о "Протоколах сионских мудрецов", или что царя убили евреи, или ещё что-нибудь такое, патриотическое. В подобных ситуациях интеллигентный Цыпин совершенно терялся.

Но охранник впечатление жидоеда не производил: седоватый, гладко выбритый, с породистым лицом пожилого стоика. Саше пришло в голову, что мужчина с такой внешностью мог бы сидеть и в кресле посолиднее. Хотя кто его знает — может, пьёт, вот про коньяк он что-то говорил... — за такие мысли Цыпину тут же стало совестно.

— Сахар надо? — спросил охранник, доставая с полочки надорванную пачку рафинада.

— Два кусочка, пожалуйста, если не трудно, — попросил Саша, стараясь примоститься так, чтобы мокрая одежда не очень липла. — А можно туфли снять? — не выдержал он. — Ноги совсем промокли, некомфортно.

— Да конечно, — охранник откуда-то выгреб две пластмассовые ложечки.

Саша с облегчением достал мокрые ноги из потерявших форму мокасин. Потом тихонько большими пальцами ног содрал с себя мокрые липкие носки. С наслаждением потряс босыми ногами, тут же испугался, что ноги, наверное, пахнут, и вообще всё это как-то неприлично, загнал туфли и носки под стул и попытался туда же спрятать голые ступни. Получилось не очень.

Охранник тем временем аккуратно вскрывал жёлтую коробку с чайными пакетиками. Похоже, "Липтон". Саше некстати вспомнилось, как он преподавал рус.яз. и лит-ру в обычной средней школе, а не в Первой Городской. Тогда ему приходилось пить "Липтон" и есть соевые сардельки: Светка-маленькая быстро росла и хорошо кушала, Свете-большой тоже нужно было и то и сё, и всякое-разное. Хорошо, теперь жизнь хоть как-то наладилась... — мысль растянулась, повисла, и, как обычно, оборвалась.

— Меня Винцент зовут, — как-то неожиданно представился мужчина. — Можно просто Виц.

— Винцентом зовут, — машинально поправил Саша и тут же смутился. — Извините, — попытался он сгладить неловкость. — Школьная привычка, я вообще-то в гимназии русский преподаю, в смысле, язык русский преподаю, — испугался он нехорошего слова "русский", без успокоительного уточнения "язык" звучащего как-то не очень. — Даже взрослые говорят неправильно, телевизор в этом плане плохо влияет на культуру речи...

— Не смотрю, — отрезал Винцент.

— Я тоже практически не смотрю, только если хорошие фильмы попадаются в программе, евроньюс иногда ещё, — зачем-то похвастался Саша. — А дочка всё подряд смотрит, у меня дочка, слова часто коверкает, я считаю, из-за телевизора. Вроде в приличной семье растёт, а из неё такое иногда лезет, например, формы, в смысле формы склонений, — он понимал, что разговор буксует, но никак не мог выпутаться из паутины ненужных слов. — А... а почему у вас такое уменьшительное — Виц? — попытался он сменить тему. — Логичнее же — Вит? Или нет? — он окончательно запутался и замолк.