Невиновный

Москва, 2009. Вторник, 15:21

Саша Цыпин расплачивался за капучино, когда начался ураган.

Сначала пошёл ветер — не обычной московской леноватой рысцой, а бешеным карьером, гоня перед собой мусорный вал. Хлипкий тент летней веранды тоненько задребезжал. Клубы пыли покатились по столикам, опрокидывая чашки. Маленькие бумажки — счета и деньги — испуганно кинулись врассыпную. Девушка в розовой маечке ойкнула, облившись мохито.

Ветер поднажал, по тенту ударили тяжёлые дождевые пули. Люди засуетились, побежали в помещение, прихватывая на ходу вещи.

Саша запоздало отклеил глаза от неразбочивого счёта, глянул на улицу, увидел, как стремительно темнеет и гаснет небо, и понял, что дело-то, похоже, нешуточное. Попытался было встать, но тут же сел, чтобы пропустить толстую тётку с каменным лицом, рвущуюся под защиту стен. Тётка пропёрлась, как носорог, прошлась по ногам, скрылась. Саша снова привстал — тут же какой-то мужик оттёр его плечом, выматерился... Цыпин понял, что ему, как всегда, придётся ждать, пока все пройдут. Толкаться и пихаться он не умел совершенно, сливаться с толпой — тем более.

В этот раз ждать пришлось недолго: верандочка очистилась минуты за три. Последними — как команда тонущего корабля — за стеклянной дверью скрылись официантки. Тут же дверь закрыли изнутри. Саша помаячил перед толстым стеклом, осторожно помахал рукой — может, охранник заметит... Охранник отвернулся.

Грохнула молния, рухнул и рассыпался гром, многоголосо загудели машины на автостоянке. Тент угрожающе закачался, грозя обвалиться. Саша затравленно оглянулся и увидел спину девушки в розовой маечке, которая бесстрашно нырнула в уличный ад и там пропала.

Саша поёжился. Наружу не хотелось. Но всё-таки это было хоть какое-то решение, и он тронулся вслед за смелой девушкой, заранее горбясь и закрыв руками голову.

На улице он провалился в смесь дождя и ветра, бьющую во все стороны сразу. Мокасинчики моментально набрали воды и слепились на ногах в мокрые тряпочки, набитые хлюпающей овсянкой. Одежду — рубашку и летние льняные брючки — вмиг пробило водой и приклеило к телу.

Цыпин дошлёпал до угла Спасоникольского переулка и выскочил на проспект маршала Коломякина. Вдоль него, рокоча, неслась по асфальту блестящая, как лезвие, вода — вся в белой пене, над которой прыгали водяные комки. Ветер уже сбивал с ног.

Под каменным козырьком какого-то банка, обдаваемая брызгами, стояла девушка в розовой маечке. Одной рукой она пыталась защитить остатки слипшихся волосиков, в другой держала туфельки.

Саша кинулся было под защиту козырька, но вовремя заметил, что маечка на девушке промокла насквозь, а лифчика под ней нет и видно то, на что женатому Цыпину смотреть было категорически нельзя. Поэтому сунуться под козырёк Цыпин не посмел. Вместо этого побежал по Коломякина вниз — там был где-то продуктовый, недавно открыли... может, пустят.

Из переулочка высунулся ржавый "москвич" с перепуганным выражением бампера. Саша выскочил прямо перед ним, отчаянно замахал рукой, пытаясь привлечь внимания. Водила развернулся через двойную и удрал, зло бибикнув на прощание.

Ураган, наконец, заметил маленького человечка и слегка пнул под крыльца. Тяжёлая от воды рубашка шлёпнула по спине, и тут Цыпину в голову стукнуло: он же оставил в кафе на стуле куртку, а в ней деньги и проездной, и ещё мобильник! Светка ему устроит тот ещё скандал, ох чего она ему устроит, она его всю жизнь жучит за бестолковость и растеряшистость... Трусливая домашняя мыслишка дёрнулась, закувыркалась и вылетела из головы вон.

Небо почернело, как старый кровоподтёк. Снова бабахнуло — то ли гром, то ли оторвало железный лист с крыши. За спиной что-то заскрипело. Саша обернулся и увидел медленно заваливающееся на него дерево — страшное, растопыренное, с огромной метлой кроны, закрывающей небо. Он отскочил, вжался в стену. Длинная ветка дотянулась, с оттяжкой хлестнула листьями по лицу, другая грубо проехалась по плечу. Он снова прыгнул, — неловко, по-лягушачьи, — и больно ушибся коленом о какую-то трубу. Закричал. Крик срезало ветром.

Ураган напрягся и снова наподдал, на этот раз посильнее, приложил грудью к холодной стене. Саша, охнув, оторвался, ухватился руками за угол и перевалил на другую сторону, в проулочек. Ветер яростно завыл, упустив жертву.

Цыпин выдохнул и разожмурился — оказывается, он от испуга сжал веки. Перед ним была лестница, укрытая ржавым железным коробом, ведущая куда-то вниз. По ступенькам, недовольно ворча, стекала мутная струйка. Но внизу, по крайней мере, не было ветра.

Скользя и пошатываясь, Саша полез в темноту. Запоздало подумал, что в случае чего — всё, крышка, не найдут. Тем не менее, назад не повернул: на улице было страшнее.

Сверху брызнуло водой. Он отпрянул, наступил на что-то скользкое, ухватился за стену, боясь упасть. Ладони шлёпнули по гулкой жести. Саша отдёрнулся, потом присмотрелся — это была дверь в подвал. Что может быть в подвале, Саша представлял себе смутно. Кажется, какие-то трубы, вёдра, веники и сырость. Но всё-таки подвал обещал хоть какую-то защиту.

Он подёргал ржавую ручку. Сверху посыпался мусор, но жесть не поддавалась. В бессилии Цыпин присел на корточки и по-детски всхлипнул — до того всё вокруг было глупо и страшно.

Внезапно дверь открылась сама, как будто провалилась внутрь. Мягкий полумрак дохнул теплом. Саша, не думая, вскочил и шагнул внутрь, успев зацепиться брючным карманом за какую-то железяку. Он с силой дёрнулся вперёд, карман затрещал и порвался, — и тут дверь с пружинным лязгом захлопнулась сама. Ураган остался снаружи.

Сразу стало тихо — как будто выключили звук.

Вторник, 15.37. Первый вариант развития событий

Лёха потряс головой, прогоняя некстати сморивший сон. Протёр глаза, огляделся. Как обычно, на первом этаже было тихо и опрятно. Детский гардероб блестел пустыми никелированными вешалками, в учительском висел дамский тренч с блестящими пуговками. Учителя в Первой Городской Гимназии не бедствовали.

Как обычно, он посмотрел на экранчик видео и беззвучно матюгнулся: камера над учительским входом показывала, как Даниил Моисеевич в своём обычном клетчатом костюмчике, низенький, толстый и рассерженный, стоит перед закрытой дверью и машет кулаком.

Лёша немедленно открыл. Директор вкатился внутрь.

— Ты вообще чего? Дома не выспался? — напустился он на охранника.

Врать смысла не было.

— Задремал. Простите, пожалуйста, Даниил Моисеевич, — виновато сказал Лёша.

В такие моменты Даниил Моисеевич обычно принимался текстовать, что он, как директор, должен быть уверен в безопасности вверенной ему школы, и, в частности, в том, что дверь кому надо всегда откроют, потому что у него в гимназии работают лучшие, слышите, лучшие специалисты, а если они вдруг перестают быть лучшими, так, значит, это его, директора, кадровая ошибка, которую он исправит, если кадр не осознает и не исправится раньше... Но на сей раз он только махнул рукой.

— Ладно, живи. Не зевай больше. Видишь — Аркадьевич стоит?

Под камерой растерянно топтался учитель физики Самуил Аркадьевич, сводный брат Даниила Моисеевича: тоже низенький, лысый, пузатый. Лёха открыл, Аркадьевич нарисовался на пороге, но дальше почему-то не пошёл. Приглядевшись, Лёха понял, что физик напуган.

— Там... там... — Самуил Аркадьевич открывал рот, как рыба, наглотавшаяся автомобильного выхлопа, — там, того, человек лежит... как неживой, что-ли... Сходите кто-нибудь, у меня контрольная, мне нельзя, я волнуюсь.

Даниил Моисеевич покосился на брата, потом посмотрев на Лёху, хозяйски повёл подбородком — иди, мол, посмотри, потом доложишься. Лёха вздохнул, но делать было нечего.

...Высокий мужчина в кучей чёрной курточке не по росту лежал, сложившись крабиком, возле мусорного бака. Почему-то было сразу понятно, что он не пьян, не парализован, а именно что мёртв. Рядом беспомощно топталась девушка в розовой маечке. Поблизости топтались два мужика в грязных комбинезонах. У одного под мышкой круглилась оранжевая строительная каска, напоминающая дыню-канталупу.

Лёха, оглядев место действия, решил, что высовываться не стоило: помочь было нечем, а вот хлопоты и неприятности маячили вполне определённые. Сейчас приедут менты или ещё какая-нибудь гадость, и наверняка выяснится, что мертвец лежит неправильно, слишком близко к школьным корпусам... да мало ли, придумают чего-нибудь и будут вымогать со школы деньги, что они ещё могут? Ну да это не его проблемы, решил он, и поэтому остался.

— Ментовку вызвать надо, — буркнул мужик, отряхивая руки. — У меня мобильника нет. Девушка, вы с телефоном? Дайте, наберу.

— Скорую надо? — зачем-то спросила девушка.

— Да хули скорая, отбегался, — объяснил мужик с каской. — Сосудик, наверное, лопнул. От сосудика у меня тёща в прошлом году померла. Живучая была бабка, бегала, бегала, а потом чик — и всё...

— Да не, аспирин водкой запивал, вот и умер, — авторитетно сказал другой. — Я по телевизору про здоровье смотрел. Это, как его, в мозге кровь сворачивается.

— Вроде не вечер, — усомнился мужик с каской, — хотя, конечно, люди разные бывают. У меня свояк, так он всегда с утреца с беленькой начинает, а вечером, прикинь, пивасом полирует, и ни-хер-ра ему не делается... Телефончик дайте, надо вызвать. Или сами?

Девушка подозрительно посмотрела на грязные лапищи, но потом рассудила, что объясняться с ментовкой ей хочется того меньше, и протянула крохотный розовый аппаратик.

Лёша сделал шаг вперёд и тут же на что-то наступил. Нагнувшись, он увидел заляпанное грязью портмоне. Машинально поднял, отстегнул пуговку.

Внезапно ему стало неуютно. В животе шевельнулся совершенно иррациональный, нутряной страх. Что-то говорило ему: брать эту вещь не ему не стоит, открывать и шариться — тем более.

Не соображая, что он, собственно, делает, Лёха отшвырнул от себя вещицу. Она полетело по широкой дуге и плюхнулась прямиком в мусорный бак. Наваждение тут же пропало, сменившись чувством глубокого облегчения. Такое чувство у Лёхи бывало в школе, когда училка, хорошенько просверлив его взглядом, вызывала к доске другого. "Пронесло", подумалось ему.

— Ментам звонить будем? — напомнил мужик. — Сто двенадцать набирать надо.

Вторник, 15:21

Саша немного постоял, протирая глаза и привыкая к освещению. На подвал с трубами это место не походило. Перед ним простирался холёный, евроремонтный холл, с широкой лестницей, ведущей наверх. Пол был покрыт чем-то дорогим и европейским на вид, посередине лежала ковровая дорожка. Утопленные оконные ниши перекрывали глухие жалюзи. Круглые лампы на стенах светили неярко, но уверенно. Потолок тонул в чинном, уютном полумраке.

За столиком, перед маленьким телевизором, сидел человек в сером пиджаке и читал старую книжку в вытертом зелёном переплёте.

— Извините пожалуйста, — попытался объясниться Саша, — я случайно... там ветер страшный и гроза...

— Ураган самый настоящий, — подтвердил мужчина, откладывая книжку. — Чай будете? Или коньяк? У нас коньяк есть.

— Буду, буду, — Саша только сейчас он по-настоящему, кожей, прочувствовал, до чего промок и замёрз. — Коньяк не надо, — на всякий случай уточнил он.

— Присаживайтесь, — радушно пригласил мужчина.

Цыпин закрутил головой, ища сиденье, и обнаружил его буквально перед собой — типичный офисный стул с блестящими железными ножками. Саше вдруг померещилось, что ещё пару секунд назад никакого стула на этом месте не стояло. Чувство было неприятное и тревожное.

— Я тут охраняю, — пояснил хозяин помещения.

Цыпин немного успокоился. В Первой Городской Гимназии охранники сидели на каждом этаже. Они все были тихие, вежливые и совершенно безобидные, не то что наглые старшеклассники.

По старой близорукой привычке прищурившись — когда-то Цыпин ходил в очках, ему даже шло, но Светка заставила сделать операцию — он пригляделся к отложенной охранником книжке. Та лежала спинкой кверху, на корешке поблескивали полустёртым золотом буквы — "Леско..."

"Лескова почитывает. Только бы не антисемит", — Саше снова стало неуютно. Простых людей, тратящих досуг на русских писателей второго плана, он опасался, так как знал по опыту: такие частенько любят поговорить о "Протоколах сионских мудрецов", или что царя убили евреи, или ещё что-нибудь такое, патриотическое. В подобных ситуациях интеллигентный Цыпин совершенно терялся.

Но охранник впечатление жидоеда не производил: седоватый, гладко выбритый, с породистым лицом пожилого стоика. Саше пришло в голову, что мужчина с такой внешностью мог бы сидеть и в кресле посолиднее. Хотя кто его знает — может, пьёт, вот про коньяк он что-то говорил... — за такие мысли Цыпину тут же стало совестно.

— Сахар надо? — спросил охранник, доставая с полочки надорванную пачку рафинада.

— Два кусочка, пожалуйста, если не трудно, — попросил Саша, стараясь примоститься так, чтобы мокрая одежда не очень липла. — А можно туфли снять? — не выдержал он. — Ноги совсем промокли, некомфортно.

— Да конечно, — охранник откуда-то выгреб две пластмассовые ложечки.

Саша с облегчением достал мокрые ноги из потерявших форму мокасин. Потом тихонько большими пальцами ног содрал с себя мокрые липкие носки. С наслаждением потряс босыми ногами, тут же испугался, что ноги, наверное, пахнут, и вообще всё это как-то неприлично, загнал туфли и носки под стул и попытался туда же спрятать голые ступни. Получилось не очень.

Охранник тем временем аккуратно вскрывал жёлтую коробку с чайными пакетиками. Похоже, "Липтон". Саше некстати вспомнилось, как он преподавал рус.яз. и лит-ру в обычной средней школе, а не в Первой Городской. Тогда ему приходилось пить "Липтон" и есть соевые сардельки: Светка-маленькая быстро росла и хорошо кушала, Свете-большой тоже нужно было и то и сё, и всякое-разное. Хорошо, теперь жизнь хоть как-то наладилась... — мысль растянулась, повисла, и, как обычно, оборвалась.

— Меня Винцент зовут, — как-то неожиданно представился мужчина. — Можно просто Виц.

— Винцентом зовут, — машинально поправил Саша и тут же смутился. — Извините, — попытался он сгладить неловкость. — Школьная привычка, я вообще-то в гимназии русский преподаю, в смысле, язык русский преподаю, — испугался он нехорошего слова "русский", без успокоительного уточнения "язык" звучащего как-то не очень. — Даже взрослые говорят неправильно, телевизор в этом плане плохо влияет на культуру речи...

— Не смотрю, — отрезал Винцент.

— Я тоже практически не смотрю, только если хорошие фильмы попадаются в программе, евроньюс иногда ещё, — зачем-то похвастался Саша. — А дочка всё подряд смотрит, у меня дочка, слова часто коверкает, я считаю, из-за телевизора. Вроде в приличной семье растёт, а из неё такое иногда лезет, например, формы, в смысле формы склонений, — он понимал, что разговор буксует, но никак не мог выпутаться из паутины ненужных слов. — А... а почему у вас такое уменьшительное — Виц? — попытался он сменить тему. — Логичнее же — Вит? Или нет? — он окончательно запутался и замолк.

— Вит — это Виталий, — сказал охранник. — Немецкие сокращения от Винцента — Виц или Ценц. Виц мне больше нравится.

Внезапно по сашиному позвоночнику провела коготком тревога. Что-то было не так — и с этим помещением, и с охранником, и со всем вообще. Он потряс головой, и неприятное ощущение прошло, вернулась ясность: надо сидеть, обсыхать и поддерживать разговор. Тем более, собеседник ему попался интеллигентный: охранник говорил, что называется, по-книжному, быстро и уверенно, будто читал по бумажке хорошо знакомый текст.

— Вы, значит, э-э, то есть, немец? — Саша отхлебнул чай — совершенно безвкусный, зато горячий. — А я Саша. Александр, — представился он, не дождавшись ответа. — Но лучше Саша, я привык, меня даже ученики за глаза так называют. Маленькая собачка век щенок, — попытался пошутить он. — Но лучше всё-таки на "вы", знаете, вот... вот так, — Саша вдруг испугался, что охранник тут же начнёт ему тыкать, а потом вдруг хлопнет по плечу и скажет какую-нибудь грубость, может быть, даже что-нибудь антисемитское (тут же вспомнился Лесков).

— Саша так Саша. На вы так на вы, — Виц отхлебнул из кружки.

— Нет, ну почему, можно и на ты, если вам так удобнее, — начал Цыпин, — мне, в общем, безразлично, а насчёт Саши — это просто, ну, сложилось, как бы имя такое, я его не считаю сокращением, если что. Если с чем-то сравнивать — вот, знаете, писатель, Саша Соколов, есть такой, сейчас в Америке живёт, то есть ещё до перестройки уехал... вот этот, он, то есть, специально подписывается — Саша Соколов, а не... Александр, э-э-э... как же его по батюшке... например, Васильевич... вот, так сказать, и я, некоторым образом, аналогично туда же... — тут он окончательно запутался и смущённо замолк.

— А разве Соколов — Васильевич? — вдруг заинтересовался охранник.

Саша смутился. Он вообще-то не помнил отчества Соколова, хотя читал "Школу для дураков" ещё в советское время, на полуслепой ксере.

— Не помню, — наконец, признался он. — Отчество какое-то на "вэ"... может, Валерьевич? — с надеждой посмотрел он на Винцента.

— Всеволодович, — уверенно сказал охранник.

— Соколова читали? Э-э-э, ну я имею в виду, то есть, недавно читали... — Саша тут же придумал себе новую проблему: вдруг охранник подумает, что незваный гость принимает его за некультурного и оскорбится. — Вы так хорошо помните имена, — попробовал он польстить и почувствовал, что краснеет, даже отмёрзшие уши чуть-чуть согрелись.

— Не читал, — пожал плечами Винцент. — А в отчестве уверен. Так что у дочки с формами?

— С формами склонения, — быстро сказал Саша, которому фраза не понравилась: вроде и не пошлость, но близко. — Она маленькая ещё, пятнадцать лет, — быстро добавил он, закрывая нехорошую тему.

— Не маленькая. А как зовут? — не отставал охранник. — Наверное... — он на секунду задумался, — Света?

— Точно, — удивился Саша и снова ощутил укол беспокойства — будто его в чём-то уличили или что-то подсмотрели. Вернулось ощущение фальши: ему показать, что охранник не говорит, а отыгрывает какую-то роль, причём небрежно, не особенно стараясь.

Цыпин прищурился, пытаясь разглядеть выражение лица собеседника. Саше оно показалось странным, но отчасти знакомым. "С таким видом люди, ждущие важного звонка, смотрят на часы" — подумал он и немного успокоился. Вполне возможно, охранник и в самом деле чего-то ждал.

— Мне везёт имена-отчества угадывать, — Виц отхлебнул из своей чашки. — Природный дар. Вижу человека и понимаю, что тёща у него — Антоновна какая-нибудь.

— Фантастика. А фамилию можете угадать? — заинтересовался Саша. — Если бы ещё фамилию, это могло бы заинтересовать... этих, которые там, ну это самое, — он неопределённо пошевелил пальцами в воздухе, чтобы не поминать вслух тех, кого приличные люди стараются лишний раз не называть по имени.

— Феесбе? А-а, — охранник поморщился и неопределённо махнул рукой. — Нет, с фамилиями не могу. Только имена и отчества. И не всегда попадаю. Со Светой повезло — Светочек я различаю. Если имя редкое, тоже чувствую. А, например, Надю с Настей могу спутать... — он мелкими аккуратными глотками отхлёбывал чай. — Значит, Светлана. Светлана Александровна.

— Точно, — подтвердил удивлённый Саша.

— Интересное имя — Светлана, — охранник чуть позевнул, но зевок сдержал. — Древнее.

— Вообще-то не древнее, — Саша, пытаясь преодолеть очередной приступ робости, полез в совершенно ненужный разговор. — Его Александр Христофорович Востоков придумал. Был такой российский поэт...

— Родился в тысяча семьсот восемьдесят первом, — с удовольствием поддержал Виц, — в Аренсбурге, теперь это Эстония. Сахару достаточно?

— А-а-а, спасибо, не надо... это я про сахар, — засуетился Саша, — а в Эстонии много кто жил из наших творческих людей, хотя бы Северянин, в смысле Лотарёв Игорь Васильевич, из Серебряного века, ананасы в шампанском, его Лев Николаевич не любил, считал пошляком, — Саша остановился посреди случайно вылетевшей фразы, как турист посреди незнакомой улицы, не зная, куда дальше.

— Да, жил он там, — заметил охранник, как будто отвлёкшись на близкую к теме, но всё-таки постороннюю мысль. — Фамилию русскую Востоков себе придумал, на самом деле он Александр-Вольдемар Остенек, точнее — Остен-Закен. Внебрачный сын остзейского барона Остен-Закена. Филолог, переводчик и поэт, автор "Оды немого". Заикался, поэтому предпочитал писать. Замечательный человек.

Саша с уважением подумал, до чего ж немцы знают свою историю, всю целиком, в том числе и российскую её часть. Дальше в голове паровозиком свистнуло обычное "не то что мы", эхом гукнуло — "иваны, родства не помнящие", а на горизонте памяти показалась "эта страна" и профиль маркиза де Кюстина, чей том на языке оригинала Саша когда-то приобрёл в букинистическом на Малой Дмитровке, но заглядывать внутрь даже не пытался, поскольку по-французски знал только "жамэ", "пердю" и "оревуар".

— А имя... — продолжал тем временем Винцент, — тут вы не совсем правы. Востоков его не придумал, а перевёл. Светлана — "светлая", по-гречески — Фотинья, по-немецки — Клара. По-итальянски — Кьяра. У Гофмана есть такая героиня. В "Житейских воззрениях кота Мурра".

— Ну не героиня, второстепенный персонаж, — Саша почувствовал себя чуть увереннее, Гофмана он помнил, — девушка-медиум. Её мучили, чтобы она будущее предсказывала, — припомнил он подзабытый сюжет. — И она оказалась дочерью... кого-то там, — он наморщил лоб, пытаясь вспомнить, кого же именно.

— Все мы чьи-то дети, — философически заметил Виц, подливая "Белый аист" себе в чай. — Вот только чьи? Как говорят на Востоке, вопросы крови — самые сложные вопросы в мире.

Саша напрягся: тема крови была неприятной, опасной. Вдруг его собеседник всё-таки из этих, которые говорят, что Лужков на самом деле Кац?

— Вы же начитанный человек, и знаете, — решился он на отпор, — что про сложные вопросы сказал Булгаков. "Мастер и Маргарита", сцена бала у Сатаны.

— Не читал Булгакова, — равнодушно сказал Виц. — Хотя нет, "Собачье сердце" пробовал. Не понравилось.

— Но вы же любите Гофмана? "Мастер" — это гофманиада, — поднажал Саша.

— Гофмана я как раз не люблю, — серьёзно сказал охранник. — И с книжкой про кота нехорошо получилось. Хотя бы с той же Кьярой. Там развитие сюжета очень скользкое. Пришлось принять меры, чтобы он книжку не закончил. Гоголь был поосторожнее — намекнул, но развивать не стал. Хотя Розанов догадался насчёт колдуна в "Страшной мести", он такими вопросами интересовался, знал только мало. Если бы он изучил хотя бы Менделя...

Саша невольно вжал голову в плечи. Охранник всё-таки оказался из этих самых, с патриотизмом. Сейчас ему начнут объяснять, что Мендель был еврей и убил Гофмана, а потом... Он остро ощутил, что сидит в незнакомом месте, за запертой дверью, да ещё и босиком. И охранник сильнее его. Значительно сильнее. Если что... В голове взвилась пурга из страхов-ужасов. Куда он попал? А вдруг это бандиты, какие-нибудь риэлторы, то есть, как их, рейдеры, которые отнимают площадь? Будут угрожать, может быть, даже бить... заставят подписать какие-нибудь бумаги. Отнимут квартиру... повесят на него какой-нибудь огромный кредит... возьмут в заложники... что там ещё бывает?

Стоп-стоп-стоп, сказал он себе. Двушка приватизирована на маму, а с мамой, хоть она и отошла от дел, крутые обычно не связываются. Они все суеверные, эти крутые, навидался он ещё в детстве на маминой кухне — как опасные мужики с лицами убийц сидели на табуретках и тряслись, пока мама шептала и дула на воду... Кредит — тут он как-нибудь отобьётся, в школе юристы хорошие, помогут. В заложники? Ну это совсем уж глупо, да и опять же денег просить не с кого, только с мамы, смотри пункт первый...

Страхи-ужасы покружились ещё немного и нехотя улеглись, готовые сорваться с места по первому свистку.

— А простите, — сказал Саша, чтобы успокоиться, — вы могли бы посмотреть, что там на улице? Кончилось?

— Сейчас гляну, — рассеянно сказал Виц, переключая что-то в своём телевизоре, — сейчас гляну, Александр Игоревич.

Саша как раз собирался отхлебнуть чайку. Но рука внезапно отказала, и чашка вывалилась из пальцев в сантиметре над столом. Раздался глухой стук, жёлтая водичка подпрыгнула горбиком, но не пролилась.

— Кха... кхак? Вы сказали? — переспросил он, не слыша собственного голоса.

— Извините. Саша, я помню, — Виц сделал неопределённый извиняющийся жест.

— Нет. Отчество.

— Игоревич, — спокойно повторил Винцент. — Не угадал?

В холле стало совсем тихо — пролети комар, было бы слышно. Но комаров не было.

— Вы уверены, что не ошибаетесь? С именами? — свой голос Саша, наконец, услышал, но как бы со стороны: он был сухой и ломкий, как засохший кленовый лист в семейном альбоме.

— Ошибаюсь иногда, — пожал плечами Винцент. — А что случилось? — он слегка встревожился.

— Ничего. Отчество — это имя отца, так? — уточнил Саша всё тем же голосом.

Охранник почесал затылок.

— Вчера вроде бы так было, — осторожно пошутил он.

— Вы это зря насчёт бесполезной способности, — сообщил Цыпин охраннику. -Можно хорошие деньги делать. На определении отцовства. Я по паспорту Викентьевич. Спасибо. За информацию, — голос его ожил, в него вернулась горькая злость.

— Ох б... боже мой, — Винцент сделался растерянным, извиняющимся. -Простите... правда, простите. Ничего плохого в виду не имел. Может, ошибся? Да, наверное, ошибся, я же говорю, ошибаюсь...

— Вы не ошиблись, — сказал Саша всё с той же интонацией. — Просто я раньше точно не знал, а теперь знаю точно.

Повисло молчание.

— Вы вроде коньяк предлагали? — голос Цыпина разломил тишину, как чёрствую булку. — Налейте, пожалуйста, немножко.

Винцент молча опустил руку под стол и вытянул оттуда длинную бутылку с "Белым аистом". Коньяка в ней осталось где-то на четверть.

— Бокалов нет, — он развёл руками, — давайте из кружки?

Саша кивнул. Взял кружку, выпил со дна коричневую жидкость, абсолютно не ощущая вкуса. Тут же перед глазами у него всё поплыло, и он почувствовал, что падает куда-то спиной вперёд.

"Отравили?" — только и успел подумать он, проваливаясь в черноту.

Четверг, 08:17. Первый вариант развития событий

— Сашааа! Вставаааай! Ты чё, больной? Ну вставай, вставай, срочно!

Цыпин что-то буркнул и попытался закрыться подушкой. Женские руки, цепкие, злые, пахнущие туалетным мылом, выдернули из-под головы подушку и вцепились в плечо.

— Ты ваще! Из милиции звонили! Из милиции! У-жас!

Цыпин с трудом разлепил веки. Очухался, потряс головой. Ему снилось что-то интересное, но что именно — вспомнить было невозможно, всё снесла мутная светкина бестолковщина.

Застрекотал душ. Заурчала какая-то труба, и тут же раздался жуткий, утробный вой сверла. Соседи снизу занялись любимым евроремонтом.

— Каспар Шлих! куря табак! нёс под мышкой! двух собак! — заорала Светка-младшая из ванной. Она с детства любила этот дурацкий стишок, но никак не могла его выучить до конца.

— Заткнись! Я с отцом разговариваю! — взвизгнула Света-старшая.

Саша тем временем пытался привести мысли в порядок. Судя по ощущениям, на дворе раннее утро. Кажется, четверг. С утра Светка обычно занята домашними делами и не орёт. Правда, во вторник он сильно провинился — забыл в кафе куртку с деньгами и мобильником. За это Светка ему сделала выволочку. На следующий день он специально пришёл домой пораньше, к восьми, и нарвался на продолжение скандала: Светку в очередной раз укусила какая-то муха. От скандала он сбежал на улицу — благо, был повод, дочка велела купить манговый сок. Он специально долго покупал два пакета, а когда вернулся, Светка искала какую-то важную бумажку, связанную с маминым деревенским домом. Саша в очередной попытался доказать свою полезность в практических делах, стал звонить маме в деревню, не дозвонился, разнервничался и что-то не то сказал Светке, а она устроила такой раскардаш, что заснуть он смог только в четыре утра. Но сегодня четверг и у него свободный день — нет классных часов. Зато они будут в субботу. Светка его за эту субботу вечно пилит: дескать, все нормальные люди на выходные с семьёй, с детьми, выходные это святое, а его, Саши, вечно нет дома. На все робкие сашины попытки объяснить, что расписание составляется в дирекции, Светка обычно устраивала ему политинформацию на тему того, что он не умеет жить и устраиваться как нормальный человек, а не как тряпка. Саша морщился, вздыхал и думал о том, что он, наверное, и в самом деле мало уделяет внимания семье и вообще живёт как-то неправильно. Однако будить его в четверг вот так прямо с утра — такого жена всё-таки обычно не делала...

Светка тем временем склонилась над скорчившимся мужем, размахивая телефонной трубкой.

— Куртку твою нашли, — сказала она таким тоном, каким сообщают о вскрывшейся супружеской измене. — Куртку! Которую ты позавчера в кафе посеял! Ты хоть помнишь? С кошельком! С мобильником! Господи, всегда всё забывает, растеряха, раззява! Привязывал бы к себе верёвочкой, что-ли! Вставай быстрра! — зарычала она по-бабьи.

— Светочка, милая, погоди-погоди, — Саша знал, что если он встанет прямо сейчас, то умываться придётся из чайника: ванную оккупировала дочь, которая может провести под душем хоть целый день, на кухне уже третий день как засорился холодный кран, а Светка из принципа не вызывала сантехника — требовала, чтобы это сделал именно Саша, который отчаянно боялся телефона и пролетариата.

— Чего годить-то? Годили уже! Всю жизнь годили, вот, дождались! — продолжала блажить Светлана.

— Так чего с курткой моей? Нашли? Вернули? — попытался сбить волну Саша, смирившийся с тем, что вставать всё-таки придётся, а умыться — вряд ли.

— Какое вернули, идиотик! — Света форсировала голос. — Ты в криминал попал! В уголовку! Тебя посадят! Я тебе передачи носить не буду! — она перекособачила лицо, делая вид, что сейчас заплачет.

— Светочка, ну ты чего, ну пожалуйста, — Саша принялся насухую протирать глаза пальцами. — Что случилось?

— Ну говорю как маленькому: криминал, убийство... несчастный случай, — Светочка выпустила первый пар и чуть сбавила тон, набирая сил для второго захода. — Какой-то мужик твою куртку стыздил, его сегодня нашли, мужика, труп. Труп мужика! Мёртвый! А у него в куртке твой кошелёк, мобильник! Все дела! Идиоооот...

— Какой мужик, чего мужик, кто мёртвый? — не понял Саша.

Он повернулся на локте и посмотрел на жену. Сонные глаза отказывались складывать картинку — лицо супруги плыло и двоилось. Тогда он перевёл взгляд на подоконник, где пучилась бутонами огромная примула. Цветы Светку любили — росли как сумасшедшие и цвели круглый год.

— Ты глухой?! Мужик труп! В твоей куртке! — рявкнула Света. — В твоей! Уметь надо так влететь! Ты вообще понимаешь, во что вляпался?!

— Пожалуйста, Светочка, только не кричи, я не выспался, у меня голова болит, — Саша потёр лоб: что-то важное не давало покоя, стучало в висок: вспомни, вспомни. — Что-то я забыл... Мама звонила, что-ли?

Светка поперхнулась. Свекровь она терпеть не могла, несмотря на то, что та поначалу относилась к ней по-доброму и даже вылечила невестку от плохой болезни своими средствами. Но где-то за год до рождения дочки они поссорились, и с тех самых год — уже шестнадцать лет — не общались лично. Благо, сашина мама как раз отошла от своих дел и перебралась на постоянное жительство в деревенский дом под Обнинском. При этом в денежных вопросах она Светке почему-то продолжала доверять: во всяком случае, Светка продолжала заниматься бухгалтерией свекрови, в том числе переводила в деревню какие-то непонятные платежи за дом. Но это было и всё. Саша много раз пытался уговорить её помириться, Светка только отлаивалась. Вообще, после появления ребёнка она сильно изменилась — расплылась, подурнела и очень испортилась в смысле характера. А ведь женился когда-то на милой, улыбчивой девушке, польстившись на покой и тишину. Ну просто как подменили...

— Папа Фиттих! на ходу! вдруг схватил! сковороду! — донеслось из ванной. — И на Шлиха, блин!.. блин горячий! Мама, где пемза? Я пемзу потеряла!

— Да замолчи же ты наконец! — завизжала мать.

— Пемзу дай, — потребовала дочь. Светка-младшая отличалась редкостной непробиваемостью. Мамашин ор, от которого Саша не знал куда деваться, с дочки скатывался, как с гуся вода. Светка-старшая, впрочем, это знала, и в отношениях с дочкой на глотку не особенно полагалась.

— На третьей полке пемза, — сказала она громко, но беззлобно, после чего снова вцепилась в беззащитного мужа. — Ты хоть понял, что натворил, горе луковое?

— Что натворил-то, я не понял? — Саша потряс головой, пытаясь врубиться. — Вообще-то у меня куртку украли, я-то в чём виноват... — он вспомнил, что забыл её сам, и это, наверное, не такая уж и кража — взять бесхозное. Или всё-таки кража? "Плохо у нас с правосознанием" — подумалось ему по инерции.

— Виноват, не виноват, — Светка всплеснула полными руками, — ну ты чё, глупый совсем, идиотик дебильный? Кого волнует? Всё равно будут в милицию таскать, показания снимут. Потом ешё чего-нибудь повесят на тебя, висяк какой-нибудь.

— Какой висяк? — не понял Цыпин.

— Господи, как маленький, с горшка вчера слез! Виноват, не виноват! У нас страна такая, виноватая! Делал, не делал — пофиг, главное — замешан! Может, посадят. С работы точно выпрут, второй раз не устроишься, жить не на что будет, ты о семье хоть иногда думаешь? — запричитала она снова.

— Ладно, — сказал Саша, осторожно двигаясь под одеялом. — Делать-то что?

— Не знаю, — Светка шумно выдохнула. — Кто тут в доме мужчина?

Саша тихо застонал. Он отлично знал, что означает эта фраза.

По коридору простучали голые ножки. Потом дверь с треском распахнулась и появилась пятнадцатилетняя Светка-младшая, завёрнутая в махровое полотенце.

Светка-младшая выглядела как породистая лошадка: тоненькая, длинноногая, с короткой стрижечкой каре. Кончики каштановых прядок чуть темнее от воды, волосики слиплись — не влезли под купальную шапочку. Саша невольно отметил, что у дочки под тканью виднеются грудки, маленькие, но настоящие. В памяти почему-то всплыло слово "формы". Надо будет, рассеянно подумал он, как-нибудь при случае поговорить с дочкой о вопросах пола. Хотя она наверняка давно всё знает — время теперь такое, свободное... даже слишком.

— Англичанин! мистер Хоп! Длинный-блинный телескоп! Видит горы и леса! Облака и не... — девочка осеклась. — Мама, чего не видит?

— Ну замолчи же ты наконец! От твоих криков у отца голова болит, вон видишь, лежит, встать не может, — подразвела Света-старшая.

— Мама, так не видит он чего? — дочка не соизволила замечать мамино настроение.

— Них... ни черта! У всех дети нормальные, а у меня чокнутая! Вся в папашину семейку!

— Ни черта и ни беса! И того-того-того, что под носом у него! — дочка запрыгала на одной ножке, вытрясая из ушка капельку. Полотенце сползло, формы выскочили. Девочка томно ойкнула и принялась возиться с тряпкой, пытаясь пристроить её так, чтобы прикрыть все места. Потом бросила это занятие и убежала на кухню, сверкнув голой попкой.

Светка тем временем собралась с силами и продолжила пилить мужа:

— Ты вообще в себе? Может, пил? Вроде не пахнешь? Или хрень какую пробовал? Ученицы травкой угощали?

— Света, ну перестань, ладно? — Саша сделал над собой усилие и сел на кровати. — Ну какая тебя какая муха укусила на этот раз?

— Кто муха? Кто укусила? Я муха? Почему ты со мной так разговариваешь?! — рявкнула жена.

— Извини, Света, я не очень понимаю... — промямлил Саша, пытаясь почесать себе спину.

— Чего Света? Чего извини? Да посмотри на себя, на себя ты посмотри, кто ты есть?! Всё Света да Света, всегда у тебя Света! А потом — извини, дорогая, извини-извини! Одно слово знаешь — извини! Я всю жизнь только делаю, что всех извиняю, может, хватит? — супруга, видимо, решила, что скандальчику не хватает десерта.

— Ну Светочка, ну чего ты, я же ничего... — Саша почувствовал, что жена насытилась и утихает, и боялся случайно раздуть угасающее пламя.

— Ну да, ты всегда ничего. Для семьи хоть чего бы сделал, только проблемы одни с тобой. Ладно, чего с тебя взять, ты у нас неприспособленный, — Светка шумно, по-бабьи, вздохнула и сменила регистр со скандалёзного на озабоченно-утомлённый. — В общем, иди в милицию, разбирайся с курткой и всеми делами. Денег только им не предлагай, даже не заикайся, если чего, я сама, ты же с ними разговаривать не умеешь.

— Света... может, вместе сходим, а? — попросил Саша. Он и в самом деле не умел делать всего того, что надо уметь, чтобы жить в России, а Светка умела, и всегда тыкала его носом в этот малоприятный факт.

— Совсем ку-ку, — Светка покрутила пальцем у виска. — Кто меня туда с тобой пустит, это ж милиция, ми-ли-ци-я! Тебя вызывали — ты иди. Обратно пойдёшь — зайди в магазин, возьми масло, молока два пакета...

— Манго сок! Папа, купи сок! — закричала дочка с кухни. — Прям сейчас купи, спустись! В магазе под домом!

— Я вчера купил, — вспомнил Саша. — В холодильнике стоит.

— А старый апельсиновый ты не выбрасывал? — тут же прицепилась Светка-старшая. — Я его пью. Или сам выпил?

— Ничего я не трогал, — машинально соврал Цыпин, чтобы ненароком не вызвать нового взрыва. — Купить чего?

— Ну я ж сказала! Молока, сыра двести грамм, туалетную бумагу, колбасы посмотри какой-нибудь хорошей, хлеб не забудь, только нарезку не бери, ветчины нормальной, незаветренной, мои "Олвейс", мои, не забудь, с крылышками, губку и порошок для ванной, только нормальный, а не как в прошлый раз. Понятно?

— Света, список напиши пожалуйста, я не запомню столько, — попросил Саша. Он ненавидел походы в магазин, и особенно — запоминать, чего купить.

— Ну что ты как маленький, ничего не помнишь, ничего не можешь. Чего я тебе писать буду, всё сказала, тридцать три раза повторила. Позвонишь, если что. Ах ну да, у тебя ж мобильника нет. Как маленький, чесслово, совсем ума нет. Говорю ж тебе — верёвочкой к себе привязывай!

— Может, в милиции отдадут, — без уверенности сказал Саша.

— Ага, конечно, догонят и ещё отдадут, — начала было Светка, но посмотрела на замученное, кроличье лицо мужа и решила, что пока хватит. — Ладно, иди уже. Я из-за тебя вся на нервах. Умойся только сперва. И поешь. Сделай себе чего-нибудь. Тебе не скажешь — ты бутерброда не намажешь... Чего в стенку-то уставился? Там чего умное написано?

Саша с усилием перевёл взгляд на жену. Ощущение было странное — как будто он её видит закрытыми глазами. Ужасно захотелось в ванную, умыться.

"Ну что за день такой несчастный" — подумал он и с усилием разлепил смыкающиеся веки.

Спальня поплыла и исчезла.

Вторник, 15:21

— Всё в порядке? — Винцент озабоченно склонился над Сашей.

Тот поднял голову и недоумённо уставился на собеседника.

— Я где? — только и выдавил из себя он.

— Всё в порядке? — повторил охранник. — Извините, я вас упустил.

— Я того... отключился на секундочку, — признался Саша.

— Нервное, бывает, — успокоил его охранник. — Ураган, давление, коньяк. Вы помните, о чём мы говорили?

— Не очень, — признался Саша. За секунду обморока мысли успели как-то осесть, как чаинки на дно чашки. Картинка сложилась такая: он попал в странную и неприятную ситуацию. И теперь нужно быть собранным и внимательным, чтобы не упустить чего-нибудь. Чего именно — Цыпин не знал, но кожей ощущал какую-то опасность.

— Вы про себя рассказывали, — охранник сделал каменное лицо. — Вы Александр Викентьевич Цыпин, ударение в фамилии на первом слоге. Сорок два года. Преподаёте русский язык и литературу в Первой Городской Гимназии города Москвы. Состоите в браке со Светланой Петровной Цыпиной, имеете единственного ребёнка, дочь, она у вас тоже Света, как мама. Так?

— Ничего я вам не рассказывал. Не морочьте мне голову. — Саша от испуга подзабыл даже свою вечную стеснительность.

— А говорили, что не помните... Ладно, морочить голову и в самом деле нехорошо, я этого терпеть не могу. Будем считать, что я о вас действительно кое-что знаю. Но давайте по порядку, — Винцент привстал и потянулся, оказавшись неожиданно высоким. — Что вас интересует в первую очередь?

— Я здесь не случайно? — спросил Саша. — Как вы меня сюда, э-э, ну, затащили?

— Вы здесь не случайно. Что касается техники — вы-то ведь всякого повидали. Дома. То есть, я имею в виду, в мамином доме. Так?

— Не понял, — договорив последний слог, Саша понял, что он неудачно соврал и это видно. — Я в эту ерунду не верю, — поправился он. Получилось лучше, потому что вранья было меньше.

Винцент усмехнулся.

— Верю — не верю... Ну что за разговоры? Работает — не работает, вот что важно.

— Так, значит, вы меня каким-то образом сюда привели, — утвердительно сказал Саша. — Приманили. Приво... — он осёкся.

— Так, значит, всё-таки немножко верите, — Винцент иронически покачал головой. — И немножко опасаетесь... Александр Игоревич.

— Что вы мне этим "Игоревичем" тыкаете! — сорвался Саша. — Вы сами-то кто?

— Вы всё узнаете, — серьёзно пообещал охранник. — Но сначала скажите одну вещь, это важно. Вы ведь знали, что ваш официальный отец вам не родной. И знали либо догадывались, как зовут настоящего. Откуда?

Цыпин подумал, что запираться поздно и глупо.

— Да пожалуйста. Папа у меня был. Викентий Абрамов. То есть это я его отцом считал, — Саша спрятал глаза, успев удивиться про себя: оказывается, ему до сих пор стыдно. — Мне восемь лет было, когда он это... ушёл из семьи. Буквально ушёл. В смысле, сказал, что на работу, больше не вернулся. И письмо оставил, а там написал, что я не его ребёнок.

— А, простите, чей? — Виц неожиданно повысил голос. — Какого Игоря вы сын?

— Не ваше дело, — слова вылетели из Саши раньше, чем он успел подумать, испугаться, что-нибудь сочинить и вообще как-то выйти из ситуации.

Виц, однако, посмотрел на Цыпина с интересом.

— Ну что ж, не настаиваю. Важно, что вы знаете. Но вы уверены, что отец написал правду?

— Наверное, — внезапная смелость так же внезапно улетучилась, и Саше стало очень неуютно. — Мама мне потом говорила, что это он специально. Чтобы её оскорбить. Но вообще-то он честный был. Не помню, чтобы он кому-то врал, даже со злости, — Цыпин поймал себя на совсем уж детских интонациях и замолчал.

— Вот как? — заинтересовался собеседник. — А вы не пробовали потом разыскать отца? Наладить общение?

— Ну кто я ему после этого? В сущности говоря, чужой человек, — вздохнул Саша. — А мать о нём и слышать не хотела. Обещала порчу навести. Не знаю, может, и наводила... Я тогда маленький был, не то чтобы во всё это мамино верил, но немножко боялся. Старался про папу не думать, где он, что с ним. Ну, чтобы... не прилетело ему ничего плохого.

— Значит, вы так спасали папу от мамы... А фамилия почему Цыпин?

— Она не спрашивала, просто поменяла обратно. И себе и мне. Была Абрамова Светлана, стала обратно Цыпина Светлана. И меня переписала. Ну как я после этого к нему...

— Светлана-Светлана-Светлана, — процедил Винцент. — Сплошные Светочки. Мама, жена и дочка. Вас это не удивляет?

Тут до Саши, наконец, дошло, что его, по сути дела, допрашивают, причём непонятно по какому праву.

— Вы, кажется, просили один вопрос, — вспомнил он начало разговора, — а задали десять.

— Ну вы же отвечали, — спокойно сказал охранник.

— Вы, кажется, хотели о себе рассказать? — напомнил Саша.

— Не то чтобы хотел, — охранник почесал затылок, — но если вы настаиваете... Моё имя вы знаете. Моя профессия — охрана порядка. На языке Фауста это называется ординатор.

— Неправильно, — Саше захотелось взять хоть маленький реванш, — на немецком это будет унтер... унтер... — длинное слово никак не хотело вылезать из норы в памяти.

— Почему на немецком? — нахмурился Винцент. — Вообще-то рабочим языком Фауста всегда была латынь.

— Не понимаю, — Саша посмотрел на охранника исподлобья.

— Ничего, поймёте, я обещал объяснения, они будут. Только сначала придётся углубиться в историю. Без этого никак.

— Ну давайте, углубляйтесь, чего уж там, — Саша с независимым видом закинул ногу на ногу и тут же её убрал — тощая босая ступня выглядела смешно.

— Ну раз вы разрешаете... Вы слышали что-нибудь о вестфальском тайном судилище?

Саша несколько опешил. Потом задумался.

— Я не очень помню историю Германии, — признал он. — Что-то слышал, а так... Какое-то секретное общество вроде масонов.

— Масоны — это масоны. — Виц устроился поудобнее, явно собираясь говорить долго, — Я говорю про вестфальский, он же свободный или фемский суд. Название — от латинского fama, "народное мнение". Тайные суды возникли в тринадцатом веке, в ситуации примерно такой, как сейчас в России. Власть есть, справедливости нет. Императорское правосудие не работало и работать не желало. Но немцы, в отличие от русских... — тут Виц на секунду замолчал, и Саша успел подумать, до чего же всё-таки неприятное это слово, "русские", — взяли дело в свои руки. Фемская система работала так: любой христианин мог обратиться в тайный суд, и тот вызывал на своё заседание обвиняемого. Если он являлся, его судили по древним законам и выносили приговор. Если не являлся, то считался виновным, и его настигали убийцы.

— А иудей мог обратиться? — зачем-то спросил Цыпин.

— Обратиться мог, — Виц произнёс это, что называется, со значением.

— Похоже на мафию, — заметил Саша.

Винцент наморщил лоб, подбирая точную формулировку.

— Это мафия похожа на фемский суд. Она им и была, но потом uomini d'onore попытались перейти на другую сторону, всё потеряли, и превратились в заурядных mascalzoni. Фема — совсем другое дело.

— Неуловимые мстители, — зачем-то сказал Саша. Итальянские слова произвели на него впечатление: Винцент произносил их как-то очень гладко, будто знал язык Данте и Петрарки по-настоящему.

— Кстати, да, — согласился Виц. — Мстители, причём неуловимые. Никто из вершителей приговоров фемского суда не был пойман. С другой стороны, почти все осуждённые фемским судом понесли наказание, к которому их приговорили. Это невозможно без использования неких методов. Скажем так: нетрадиционных. Или традиционных, это с какой стороны смотреть. Парадокс ситуации состоял в том, что самая сложная часть работы фемских судов касалась именно тех, кто эти методы практиковал. Потом была создана Святая Инквизиция, занимавшаяся данными вопросами, но это позже...

— В те времена, — Саша криво усмехнулся, — мою маму сожгли бы живьём на костре.

— Ведьму вряд ли стали бы жечь живьём, — серьёзно сказал Виц. — Их можно убивать только холодным железом. А вот тело надо сжечь, пепел развеять по ветру, с особой молитвой, чтобы душа ведьмы не могла вредить... Но вернёмся к теме. Так вот, в течении двух веков фемские суды действовали разобщённо. Но потом появилась идея объединить усилия под руководством единой воли.

— Партия — это рука миллионнопалая, сжатая в один громящий кулак, — не удержался Саша от очередной ходульной цитаты. Он несколько оживился: разговор стал книжным, а книжные разговоры его успокаивали.

— Опять угадали, — охранник посмотрел на Сашу с одобрением. — Именно кулак. По-латински— faustus. Фемские суды, а также ряд ферейнов и ещё некоторые силы создали организацию с таким названием. Которая в дальнейшем взяла на себя ответственность за порядок и процветание Европы. Если вам интересна наша история, почитайте как-нибудь Гёте, у него там всё аллегориями, но понять можно...

— "Фауста" читать? — уточнил Цыпин.

— Именно. Кстати, о названии — тут игра слов. Имя Фауст — это от римского Фавста. Но события у Гёте изложены точно, включая экономические новации. Например, изобретение бумажных денег, акций и облигаций.

— В таком случае, — заинтересовался Саша, — кто такой Мефистофель?

— Это, скажем так, часть силы, — в голосе Винцента послышалось что-то вроде неодобрения, — с которой мы тогда ещё пытались сотрудничать. Но сотрудничество оказалось непродуктивным, о чём и поэма. Отношения с Ewig-Weibliche оказались более успешными.

Саша ничего не понял и в растерянности потянулся за чаем.

— Осторожнее... — голос охранника вдруг истончился, всё смазалось, Саша бессильно шлёпнулся на стул, но стула не стало, не стало пола и потолка, и он куда-то полетел спиной вперёд, беспомощно суча ногами, которых тоже не стало.

Четверг, 16:51. Первый вариант развития событий

— Извините, — напомнил о себе Цыпин, — так всё-таки как насчёт...

— Сидите, — буркнул майор Довголапый.

— Ещё успею, — попытался пошутить по-местному Саша. Майор поднял от бумаг красное, налитое рыло и посмотрел на него так, что Саше захотелось забиться под стол.

— Шутки — потом, — неопределённо пообещал майор. — Будут, — увесисто добавил он, как бы снаряжая фразу боеголовкой.

Саша напомнил себе, что его стращают просто так, для порядка. Было бы не для порядка, а по-настоящему, уговаривал он себя, так уже сидел в камере с какими-нибудь уголовниками. Но перебить настроение он не мог. Ему было страшно.

Цыпин в который раз осмотрел кабинет, стараясь хоть что-то понять о его владельце. Кабинет, как и в прошлые разы, отнёсся к осмотру с презрительным равнодушием проститутки на приёме у гинеколога, и никаких тайн не выдал. Сильно запущенная комната, где занимаются канцелярщиной. Штора приспущена, но не до конца, оставляя внизу полосу безрадостного, нечистого света; сейф, на сейфе фикус; на стене множество прикнопленных бумажек, в основном какие-то таблицы и ксерокопии с документов, с маленькими чёрными орликами-двуглавиками и следами печатей. У стены стоял обшарпанный стол, на нём — устаревший компьютер с брюхатым монитором, а по то сторону стола — майор Эдуард Никифорович Довголапый, по виду и повадкам напоминающий кабана. Глаза у него, во всяком случае, были точно кабаньи — небольшие, умные и абсолютно равнодушные. Когда в его поле зрения оказывался Саша — специально он на него не смотрел — то во взгляде майора не менялось ровным счётом ничего.

Впрочем, даже этих крох майорского внимания Саша удостаивался редко. Майор был занят более важными делами: он читал какие-то бумаги, иногда что-то писал в них, но больше стучал тяжеленными пальцами по разбитой клавиатуре и дёргал мышкой. Иногда что-то не ладилось, и майор злился — похрюкивал, порыкивал себе под нос.

Прошло не меньше двух часов — во всяком случае, так казалось Цыпину. Он понимал, что это иллюзия, связанная с тем, что он тут сидит ни-пришей-кобыле-хвост и не может себя ничем занять. Но ощущение было препоганое.

Саша машинально потянулся за мобильником, посмотреть время — и вспомнил, что у него теперь его нет. Тогда он принялся перебирать в уме список того, что Светка велела купить по обратной дороге. Два пакета молока, двести грамм какого-нибудь сыра, туалетную бумагу, колбасу, "Олвейс". Бумага, "Олвейс", колбаса — та-та, та-та, тра-та-та-та, четырёхстопный ямб, как в "Онегине". "Двести грамм какого-нибудь сыра" — пятистопный хорей, Лермонтов выходит на дорогу. Непонятно, что Светка-старшая имела в виду под маслом — сливочное или подсолнечное. Света как нарочно говорит непонятно, а потом ругает его за бестолковость и снова гоняет в магазин за нужным. И никогда не готовит ему список покупок — всё заставляет запоминать, всё воспитывает, учит жить... Обычно Сашу мысли о магазине и покупках вгоняли в тоску. Но сейчас думать о масле и колбасе было как-то даже и успокоительно. Ожидаемое неприятное дело как бы заранее отменяло неприятности неожиданные и более страшные. Вдруг они и в самом деле как Светка говорила... — Саша съёжился и мыслишку торопливо порвал на части.

Хоть какой-нибудь журнальчик, подумалось ему. Внезапно и остро — как воды в пустыне — захотелось, чтобы здесь, в этом кабинете, оказался бы "Вог" или "Караван историй" с Ксюшей Собчак на обложке, а ещё лучше "Нейшнл джеогафик" на английском, чтобы медленно перелистывать прохладные белые страницы, любоваться латиницей и смотреть на зелёные и голубые пейзажи далёких стран, где тепло, светло и не страшно, люди живут по-человечески и говорят "please".

Тогда он решился на демарш.

— Если вы заняты, так я, может, потом приду? — выдавил он из себя, преодолевая горловой спазм, и встал.

— Сиди, — не поднял головы Эдуард Никифорович.

Саша почувствовал, как сердце летит в пол: переход на "ты" со стороны представителя властей чётко обозначал его настоящее положение. Положение твари дрожащей, прав не имеющей.

— Тогда чего мы ждём? — Саша сам обрадовался, как у него ловко вышла эта фраза: вроде и не дерзко, и не на "ты", а всё-таки. И не сел.

— Конвоя ждём, — пошутил в своей манере Довголапый.

— Я серьёзно, у меня дела, мне в магазин надо, у меня дома... — Цыпин не сообразил, что у него там такого важного, и подумал, что майор не пропустит случай и поинтересуется, а все ли у него дома.

— Твой дом тюрьма, — майор оторвался от монитора и впервые за всё время посмотрел на Сашу прицельно. И Саша вдруг понял, что майор совсем не шутит, да и раньше не шутил.

Цыпин почувствовал себя загнанной в угол крысой. В таких случаях, говорят, приходит мужество. Но его хватило только на жалкий писк:

— Что я сделал?

Эдуард Никифорович не ответил — он, сопя, что-то карабял в очередной бумажке. Потом, не понимая лица, сообщил недовольным тоном:

— По факту совершения возбуждено, — он сделал ударение на "у" — дело по статье сто пятой часть первая у-ка эр-еф. Ты подозреваемый. В связи с особой общественной опасностью избираю меру пресечения — содержание под стражей. Поял? — букву "н" в последнем слове Довголапый съел, а "я" вышло как "е", но Саша и в самом деле понял. Его внутренний мир подобрал тоненькие ножки и завалился набок.

— Я ч-чего, а-а-арестован? — проблеял он, чувствуя, как покрывается липким обезьяньим потом.

— Русским языком говорю, — майор Довголапый почесал пористый нос, сверяя два заполненных бланка. Результат, судя по всему, его удовлетворил.

— В общем так. Убили Абрамова Викентия Петровича, пятидесяти трёх лет. Знаешь такого? — неожиданно спросил он, ловко ставя подпись на какой-то пачке бумаг протокольного вида.

— Это, наверное, того... Отец мой, — само вылетело из Саши. Никакого другого Викентия Абрамова он не знал.

Довголапый почему-то обрадовался.

— Ну вот видишь. Папка твой. Он чего плохого тебе сделал? — майор прищурился с нехорошим интересом.

— Из семьи ушёл, — Саше казалось, что его тут нет, а изо рта вылетает какая-то придурочная кукушка и кукует чёрт знает что.

— Нормальный мотив, — на роже майора разлилось удовлетворение, как у мастера, собиравшегося было долго и нудно ремонтировать какой-то сложный прибор, а потом случайно ткнувший посильнее в кнопку, и наблюдающий, как машинка бодро пищит и мигает лампочками.

— Я н-никого не это самое, я ничего не подпишу, мне адвоката... — запоздало, но отчаянно запищал Цыпин.

Эдуард Никифорович посмотрел на него с отеческой досадой.

— Как маленький прям. Подпишу, не подпишу. Надо будет, подпишешь, — Довголапый сказал это так, что Саша понял — не умом, а сжавшимися от ужаса потрохами: да, действительно подпишет, причём всё что угодно. — Адвоката мы тебе дадим. Потом.

— Когда потом? — вцепился в тему Цыпин.

— Когда обвинение будет, — Эдуард Никифорович потянулся к какой-то папке.

— И вы что, думаете, я мог убить отца? — Цыпин попытался воззвать к здравому смыслу.

— Суд разберётся, — отрезал майор.

— Причём тут я? — выдавил из себя Цыпин. — Я отца не видел с восьми лет.

— Причём, ни при чём, — Довголапый недовольно свёл брови. — Начальство сказало, я работаю. Ты на конвейере. И хоть ты усрись, всё равно дело приедет в суд и будет приговор. У нас система в одну сторону работает. Будешь дурака валять, не сотрудничать со следствиям — будут с тобой работать по-плохому, и ещё в суде срок добавят. Если будешь нормально, с тобой будут тоже нормально. Смотри сам. Труп один, есть смягчающие. По статье от шести до пятнадцати, могут и меньше дать, если судья и адвокат договорятся. Отсидишь и гуляй. Это если по полной, до звонка. А так по УДО выйдешь. Считай, бесплатный урок жизни получил. Да ты не ссы. Там тоже люди живут, — майор произносил всё это не то чтобы совсем механически, но явно не по первому разу.

— Я преподаватель, у меня в школе учатся дети очень серьёзных людей, — попробовал Саша зайти с другой стороны.

Довголапый недовольно дёрнул подбородком, кожа на шее пошла гармошкой.

— Не ко мне вопросы! — майор неожиданно рявкнул так, что Саша чуть не слетел со стула. — Не ко мне, поял?! Моё дело — документы на тебя оформить, до — ку — мент — ты! — последнее слово он проорал буквально по слогам.

— И-и-извините, — пролепетал Саша.

— Да лана, — майор несколько подобрел. — Я тоже понимаю. Не каждый день бывает. Ну чего уж теперь-то. На вот, — майор протянул ему пачку листов и толстую оранжевую авторучку. — Тут внизу подпиши, я галочки поставил, где нужно.

Саша совершенно механически проставил свою закорючку на всех листах, стараясь, чтобы вышло ровно. В голове подскакивали, как блошки, запоздалые глупые мыслишки: хоть один звонок, позвонить Светке, та позвонит маме, мама что-нибудь сделает, у неё связи, и ещё в школу, Даниилу Моисеевичу, у него тоже связи, и вроде бы у них учился сын генерала ФСБ, такой чёрненький, может, как-нибудь через него, мобильника нет, он же имеет право на один звонок, или это только в американских детективах, но это же звонок, они дадут позвонить, они должны, да ничего они не должны, зачем он это подписывает, надо хотя бы прочесть... да что же это он делает, да что же это вообще делается.

Майор бегло просмотрел подписи, удовлетворённо плямкнул губами и убрал бумаги в ящик стола.

В эту секунду преподаватель русского языка и литературы Александр Цыпин осознал, что ему крышка.

Это было мгновенное и верное знание: нет, он не просто попал в неприятную историю, ну пусть даже в ужасную, но которая когда-нибудь да кончится — это именно крышка. Не поможет ни Светка, ни мама, ни школа, ни Даниил Моисеевич, ни сын генерала, ни Господь Бог. Его сейчас уведут в камеру. Потом засудят и посадят в тюрьму. В тюрьме тоже что-нибудь случится, и его там закроют навсегда. На него навалилось что-то огромное, и оно не хочет, чтобы он ходил по улицам и пил капучино.

Прежде чем потерять сознание, он успел почувствовать, как намокает штанина.

Вторник, 15:21

— Ну что же вы себя так пугаете? — Винцент заботливо усадил Сашу обратно на стул, придерживая за плечи.

Цыпин открыл мутные от ужаса глаза.

— Что со мной? — задал он единственный подходящий к случаю вопрос.

— Я не могу удержать ваше сознание, вы всё куда-то рвётесь, — несколько туманно объяснил охранник. — И улетаете в разные варианты.

Саша постарался сосредоточиться. Он вроде бы собирался в туалет, потом у него закружилась голова, потом... потом случилось что-то страшное и непоправимое... о Боже, он обдудолился? Цыпин вжался в стул и тайком, почему-то тыльной стороной ладошки, потёр брюки. Штанины были сырые, но, кажется, всё-таки от дождя. В туалет, однако, больше не хотелось.

— Давайте о вашей ситуации, — Винцент положил руки на стол.

— Давайте, — Саша поджал губу. — Я давно жду.

— Подождите ещё немного. Так вот, как я уже говорил, важной частью нашей работы является противодействие магии и колдовству. Я, например, служу департаменту, специализирующемуся на делах против ведьм.

— Вас интересует моя мама? — голос Саши дрогнул.

— Не то чтобы она лично, но для простоты примем такую формулировку.

— Делать нечего вашей лавочке! — страх отступал, отпускал, и Саша стал ощущать обычные человеческие эмоции. — Моя мама — совершенно безобидная женщина. Занималась когда-то нетрадиционной медициной, сотни людей вылечила, меня травками лечила в детстве. Отошла от дел, живёт в деревне. Я не помню даже, когда её в последний раз видел, — вдруг понял он и успел удивиться.

— Ведьмы бывшими не бывают, — наставительно заметил охранник.

— Может, она там что-то делает, — засомневался Саша. — Травы собирает, деревенских алкашей лечит. Ну да, при этом поёт, свечки зажигает... у них так принято. Всё это ерунда. Самогипноз. Люди верят, потому что сейчас верят вообще во всё что угодно.

— Интереснее то, во что люди не верят, — заметил как бы между прочим Винцент. — Например, верят в волшебство, ну хоть немного, да верят, и при этом совсем не верят в нечистую силу...

— Да нет никакой нечистой силы, — поморщился Саша. — Уж я-то знаю, я среди этого вырос. Всё это — самый обыкновенный спектакль, рассчитанный на суеверия и предрассудки нашего обывателя, — закончил он, успев немножко полюбоваться на свою последнюю фразу: она вышла не хуже, чем у аккуратного Винцента, очень литературная, законченная, как белая статуя в парке.

— А конфликтов с соседями у вас на этой почве не было? — разрушил самообольщение Винцент.

— Ну естественно были, — скривился Саша. — Одна бабуся регулярно писала жалобы в милицию, что от ведьмы в доме молоко скисает. У другой кошечка сдохла и муж пьёт, тоже мы виноваты. Обычая бодяга. Если б мама была настоящая ведьма, она бы их давно раком поста... в лягушек превратила бы.

— Ну, в лягушек— это вряд ли, а вот насчёт рака... Ни у кого из жалобщиков не было онкологических заболеваний?

— Да поймите же вы наконец! — Саша расшевелился, пережитый страх отбился, наконец, обидой. — Мама никогда в жизни не сделала ничего плохого, никому и никогда! Она не творит никаких страшных обрядов, не ест на ночь младенцев, кошек не мучает... Ну я не знаю, как вам ещё это объяснить!.. В девяностые она давала объявления в газетах. Знаете, как она себя называла?

— Скорее всего, — предположил Винцент, — каким-нибудь пышными шарлатанскими титулами.

— Вот, вот! — Саша почесал нос, вспоминая, как он носил эти объявления в редакции, когда это стало можно. — "Матушка Лана Свет, народная целительница с благословения афонских старцев". Потом стала "Сиятельной госпожой Пантелеймонией". Вы можете себе представить настоящую колдунью, которая себя так величает?

— Почему же нет? Лист нужно прятать среди листов, книгу — в библиотеке, а серьёзные вещи желательно делать с глупым лицом. Но давайте я продолжу. Как думаете, почему люди так боятся ведьм? Ведь они помогают. Лечат, например. Или находят потерянные вещи.

— Люди боятся всего, что им непонятно, — не задумываясь, сказал Саша.

— А вам понятно, отчего в потолке горит лампочка? Или — как телевизор работает? Не знаете. И не боитесь. Сидите перед ним как приклеенные.

— Насчёт плазменного — не в курсе, — признался Саша. — А раньше был кинескоп. Электроны вылетают из анода...

— Из катода, но это не важно. Вы же не видите, как электроны вылетают. Вам кто-то сказал, что они там есть. А кто-то другой сказал, что колдовства нет, или что оно — безобидное занятие. Современному человеку вообще очень легко навешать на уши лапшу. Потому что он не видит причинно-следственных связей. Если с ним что-то случается хорошее — он думает, что ему повезло, если плохое — не повезло. В лучшем случае он приписывает всё себе — "я сам кузнец своего счастья" или "я сам во всём виноват". Что глупо. Особенно последнее.

— А дикари считали, что если у них молоко скисло, значит, злой шаман гадит, — сказал Саша и увидел, что Винцент кивает.

— Да, именно, — сказал он. — Именно так дикари и считают. И довольно часто они бывают правы.

Саша промолчал, не зная, что ответить.

— Видите ли в чём дело, — Винцент стал говорить медленнее и чётче, выкладывая слова как кирпичики в рядок, — вред от колдовства состоит не в том, что колдуны и ведьмы приносят кровавые жертвы или кого-то мучают. То есть некоторые делают так, но это ещё не самое худшее.

— И что же, — Саша повертел головой, разгоняя кровь в затёкшей шее. — по-вашему, самое худшее?

— Представьте себе такую ситуацию, — сказал Винцент. — Допустим, колдунья кого-то лечит. Ну вот хотя бы — ей нужно быстро остановить кровотечение. Для простоты опять же допустим, что зелий у неё при себе нет. А остановить кровотечение нужно срочно. И вот она обращается... скажем так, к определённым силам. С предложением. Как бы обменять одно крупное кровотечение на десять мелких. То есть эти силы остановят кровь у одного, зато образуются небольшие ранки у всех соседей.

— А зачем им кровь? — не понял Саша.

— Не кровь, конечно, в смысле жидкость. Им нужно то, что вытекает вместе с кровью. Эти силы питаются жизнью, здоровьем и удачей людей, это единственное, что им нуж... — Винцент внезапно скрипнул зубами, лицо его внезапно перекосилось. По всему помещению пробежала какая-то рябь.

— ...единственное, что им нужно, — продолжал Винцент. Цыпину показалось, будто отмотали хвостик плёнки и прокрутили эти слова дважды. — Но они не могут всё это получить без помощи людей. По кармическим законам люди являются законными собственниками своих тел, здоровья, жизни и удачи.

Саша услышал про "кармические законы" и скривился.

— Ну да, понимаю, карма — слово затёртое, — Виц невесело усмехнулся. — Но если я скажу "по законам космоса", вам будет понятнее? Или "по природе вещей"? Так лучше?

— Лучше, — зачем-то ляпнул Саша и осёкся.

— Я забыл вас предупредить, — добавил Винцент, — не пугайтесь только... Сейчас вы, как бы это объяснить... несколько более искренни, чем обычно.

— В чай мне вы что-то бросили? — брякнул Саша и снова осёкся.

— Нет, Боже мой. Положить вам что-нибудь в чай я просто не могу. Тут и чая-то на самом деле никакого нет, — непонятно сказал охранник. — А что, — внезапно заинтересовался он, — ваша мама к чаю предлагает? Хотя бы приворотное зелье у неё в ассортименте осталось?

— Бред это всё, — поморщился Саша. — Ну, делала она его когда-то. Цветочки такие пахучие, — вспомнил он мамину кухню, на которой последний раз сиживал ещё в прошлом веке.

— А-а-а. Любка двулистная, она же ночная фиалка, — профессионально откомментировал Винцент. — На её основе готовят классическое приворотное зелье. У Блока есть чудесная поэма. Хотя мешать зелье с кокаином всё-таки не стоило. Но вообще-то это чистая фармакология, магии там только фон. Настоящей любви оно не вызывает, тем более к кому-то конкретно. Просто человек становится необычайно благожелательным ко всем вообще, люди кажутся красивыми, добрыми, ну и так далее. Раньше этим пользовались скверные девки — на морду страшненькие или с плохим нравом. Чтобы парня этой дрянью травануть, а потом подвернуться вовремя, подстелиться, там уж и до венца на аркане дотащить... Хотя и в плане внешности тоже есть чем помочь. Приворот — это одно дело, а есть и отворот. В смысле — отворот глаз. Тоже не чистая магия, а так, что-то вроде гипноза. Человек смотрит и не видит. Например, не видит некрасивости лица. Лицо видит, а что некрасивое — не замечает. Или вот, скажем, видит знакомое лицо, и в упор не узнаёт...

Саше вдруг показалось, что он смотрит на мир через тонкую плёнку, давящую на глаза. Не думая, он поднял руку, чтобы её сорвать, провёл по лицу — и мир лопнул.

Вторник, 15:30. Второй вариант развития событий

Светка-младшая сидела в кресле, подвернув под себя ножки, и читала эротический роман, прихваченный в "Седьмом континенте" вместе с ананасом и пакетом молока.

Эротики в книжке было кот наплакал, сюжет хромал на все четыре ноги, главную героиню звали Анжелика, но Светку всё это не смущало. К чтиву она относилась легко, как и к еде — вкусненькое, конечно, лучше, но вообще-то набить животик можно чем угодно. Особенно когда ждёшь.

Светочка ждала звонка. От Лёшки. Вчера она кое-что сделала, чтобы Лёша сегодня позвонил. Конечно, до мамы ей пока далеко, но некоторые вещи она уже может. Во всяком случае, справиться с таким телёнком, как Лёша, ей под силу.

То, что Лёша — туповатый охранник, Светочку не особенно смущало. Разговаривать с мужиком про Коэльо или Мураками — только время тратить. Зато у него такенные плечи и на нём потрясно сидят джинсы. С ним будет классно. Сколько ж можно ходить девочкой?

Она присмотрела его ещё полгода назад, когда начала подумывать, что пора бы уже и сбить целку. Но тогда было всё-таки немножко страшновато, да и, честно говоря, не особо-то и хотелось. А сейчас она уже взрослая, ей пятнадцать лет. Она уже чувствует, что можно, пора, надо. Ведьмы рано взрослеют.

Ну да, мама, конечно, будет в ярости: она в этом смысле консервативная. Но Светка-младшая давным-давно научилась мамину ярость пропускать сквозь себя без вреда для нервов. Ещё мама может что-нибудь сделать Лёшке. Ну, например, что у него больше никогда не встанет. Светка вообразила себе растерянную физиономию охранника, рассматривающего своё достоинство, навеки повисшее, и хихикнула в кулачок. А может, самой попробовать такую штуку — когда он ей надоест? Колдовство не такое уж сложное, подробности мама подскажет. Пусть она у Лёшки будет последней женщиной. Очень романтично...

Светка стала прикидывать, как бы половчее сплести заклятья, когда задребезжал домашний телефон.

— А не видит он того, что под носом у него! — победно закричала Светка-младшая, отшвырнула романчик и схватила трубку.

— Светлан-Алексанна, извините, это Лёша звонит, охранник, помните такого... — забормотал в трубке мужской голос.

Светочка улыбнулась. Ну конечно, Лёша даже не понимает, зачем он звонит и кому. Ничего, она поможет.

— Да, здравствуйте, — она добавила в голосок мёда. — Да, я Света. Я Света, Лёша, мы же на ты... ты же меня хотел... — Света сделала еле заметную паузу, концентрируя волю на объекте, — куда-то... — снова пауза, снова концентрация, — пригласить...

Что-то неслышно хрустнуло и оборвалось. Лёша оказался не таким уж телёнком.

— Извините, — послышалось в трубке, — вы меня, наверное, не узнали. Я из гимназии, охранник. Позовите Светлану Александровну, пожалуйста.

— Мамы нет, позже позвоните, — Светка нажала на красную кнопку, размахнулась и швырнула трубку через всю комнату. Аппаратик ударился о дверной косяк, но не разбился.

Чёрт, чёрт, чёрт, чёрт, думала Светка. Она же всё сделала правильно, как мама учила. Подавление воли мужчины — первое, чему учатся ведьмы. И этот придурок вдруг сорвался. Сорвался, когда всё было уже на мази. Прямо с крючка. Что она сделала не так?

Ладно-ладно, решила она. Не сработали словечки — сработают травки. Приворотное зелье. Благо, оно тут рядышком, мама им потихоньку приторговывает.

Она встала, подошла к полке, где среди книжек стоял флакончик из-под туалетной воды с облезлой фиалкой на этикетке. Повертела его в руках, откупорила, понюхала. Вроде всё в порядке. Жаль только, что так мало осталось, на полторы порции. Надо будет разбавить, не то мама заметит. То есть, конечно, заметит, обязательно заметит, главное чтобы не сразу и не сейчас.

Светка достала пузырёк из-под валидола и начала по капле переливать прозрачную жидкость, когда в прихожей пипикнул домофон. Кто-то набрал код квартиры и сейчас входит в подъезд. Или папа, или мама. Папа ладно, он лох, а вот мама — это серьёзно.

Девочка торопливо закупорила пузырёк и сунула его под плед. Потом посмотрела на уровень жидкости в бутылочке.

Тихо загудел лифт за стеной.

Светка схватила стеклянный кувшинчик, из которого мама обычно поливала цветы, и занесла носик над горлышком пузырька, шепча "завей-верёвочку", чтобы вода не разлилась, а вкрутилась в пузырёк.

Вторник, 15:21

— Это что... это когда было? — выдавил из себя Саша, опуская руку.

— Будет минут через десять, — ординатор посмотрел на Сашу с усталым неодобрением, как на ребёнка, причиняющего взрослому ненужные хлопоты. — У меня осталось совсем мало сил, а вы всё время вырываетесь. Ну потерпите, недолго осталось. Мы договорим и я вас отпущу.

— Я дочку видел, — Цыпин потряс головой, пытаясь как-то устаканить в голове картинку. — Она что-то лила, — попытался вспомнить он.

— Так-так, пролила, — Виц подался вперёд, — а что именно лила?

— И думала про какую-то гадость, — неожиданно для себя выпалил Саша.

— Вот даже так? Ладно, не отвлекаемся от темы. Времени у нас не так много, а мне нужно объяснить вам довольно сложные вещи. Помните, о чём мы говорили?

Цыпин кивнул.

— Итак, — продолжил Виц наставительным тоном, — всё подчиняется правилам. Жизнь — тоже. Человеческая — в особенности. Люди — законные собственники своего тела и своей жизни. Но они имеют право отнимать всё это друг у друга — силой, хитростью или ещё как-нибудь. Причём не только лично, но и по поручению или приказу кого-то третьего. И отдавать не только людям. Но и иным сущностям. Например, государству или народу. Не имели бы они такого права — не было бы народов и государств... Так вот, колдовство основано на этом человеческом праве. Колдун — это тот, кто продаёт неким силам чужую жизнь, здоровье, счастье. Кормит эти силы другими людьми... Причём эти силы ещё и взимают процент, и немаленький. Вот с той же раной. Кровь они остановят у одного, а десяток получат кровотечения. По большей части внутренние, конечно, сосудик там порвётся... может быть, никто ничего и не почувствует, кроме небольшого недомогания. Ну ещё у пары барышень тяжёлые месячные случатся. Но это в лучшем случае. А в худшем — кого-то может и кондратий хватить. А кто-нибудь себе полруки топором оттяпает. Совершенно случайно.

— Ну, в таком изложении, — собрался с мыслями Саша, — эти ваши силы — что-то вроде евреев для антисемитов. "Науке только всё ещё не ясно, как делают они землетрясенья" — процитировал он Губермана.

— Между прочим, — Винцент пожевал губами, — это вы не совсем неправы. Есть такие народы, которые, как бы это сказать, обладают некоторыми особенностями. Но вам это знать — совсем лишнее. А насчёт того, как... Есть такая штука — вероятность. Удача, фишка, фарт, везуха-невезуха, ну, понимаете. Так вот, ей можно управлять. Эти существа живут на том уровне, где потоки вероятности текут. Точнее, дуют.

Саша посмотрел на чашку с недопитым, давно остывшим чаем. Пакетик плавал в желтоватой жидкости, как трупик.

— Помните ветер на улице? Вот что-то такое творится в нижних пределах мира мёртвых... Перейдём к выводам. Колдуны и колдуньи забирают счастье, удачу, здоровье окружающих людей. Не потому, что они этого хотят — просто таковы законы ремесла. Помните, в чём обвиняли ведьм? В том, что после их ритуалов гибли посевы, умирали пчёлы, подыхал скот...

— Молоко скисало, — продолжил Саша.

— Да-да-да. Кстати, скисшее молоко — очень характерный признак. После любого магического вольта в доме скисает молоко. Если оно не из порошка, конечно, а из коровы. Хотя, если вольт сильный, то и порошковое скиснет. А вообще, вероятность — штука опасная, играть с ней неподготовленному человеку себе дороже. Знаете, почему в Средние Века боролись с азартными играми? Или — почему в Штатах казино вынесены в дикие и бесплодные места? Или зачем существует Монако?

— Криминал, — пожал плечами Саша. — Шпионские всякие дела. Отмывание денег. Да мало ли.

— Не только это. Гораздо хуже, когда играют честно, просто очень хотят выиграть. Знаете, сколько поездов сошло с рельс, потому что в каком-то вагоне резались в три листика, и одному из игроков до смерти — он выделил эти слова голосом, — захотелось забрать кон? В такие момент иногда прорезаются латентные способности.

— Как-то странно. Даже если условно примем эту вашу точку зрения... Человек хотел выиграть — и поезд с рельс, вместе с ним? Он же себе не враг? — не понял Саша.

— Я же сказал — хотел до смерти. Та сила, к которой он бессознательно обратился, свою работу сделала и законную плату забрала, — пояснил Винцент. — Опытный колдун, конечно, так не подставится. И уж тем более колдунья. Кстати, женщинам карты в руки давали всегда только для гадания, и никогда для игры. Догадываетесь, почему?

— Ну допустим, только допустим, — Саша окончательно взял себя в руки, — всё как-то так и устроено. Но это же... довольно безобидно. Ну, молоко скисло, ну, кошка сдохла, ну даже если поезд... жаль, конечно, плохо всё это, но вы же говорите, что вы серьёзная организация европейского уровня? Вы вообще видите, что у нас в стране творится? А вы мне тут внушаете, что моя мама — монстр какой-то, потому что от неё молоко скисает. Ведьму нашли, тоже мне подвиг. Самим-то не смешно?

Винцент снова посмотрел на Сашу с удивлённым интересом.

— Вы всё время попадаете в точку, даже поразительно. Да, в стране творится ужас что. Миллион русских в год — на тот свет.

Саша опять дёрнулся — слово "русские" на этот раз царапнуло довольно ощутимо.

— А что, у нас только русские умирают? — набычился он. — Вообще-то Россия — многонациональная страна...

— Хорошо, хорошо, пусть многонациональная, — Виц посмотрел на собеседника с какой-то презрительной жалостью, — но ведь мрут же? Причём ещё крепкие, здоровые люди, им бы, по идее, жить. Отчего?

— Спивается народ, зарплаты не платят, порядка нет, страна такая, — выдал Саша стандартную заготовку, крепко забитую в голову.

— Страна такая — это неконкретно. Давайте ближе к реалиям. Возьмём это ваше "спиваются". Подразумевается — гибнут от отравления алкоголем. Это бывает. Но откуда дикое количество несчастных случаев, связанных с алкоголем? Особенно — мелкого бессмысленного криминала?

— У нас такой народ, за водку убить могут, — Саша понимал, что говорит штампами, но ничего другого в голову не приходило.

— Ну зачем же так сразу убить? Вот, представьте, бытовая ссора. Пьяненький муж и крикливая жена. Слово за слово. Но ведь сюжет может развиваться по-разному, понимаете? Проорались, помирились, потом в койку, утром — семейное счастье. Или — не сдержался, дал бабе в глаз, та в крик, ухожу к маме... но и тут всё может в конце концов кончиться койкой и счастьем. А бывает, доходит до ножа или топора. Пок по головёнке — потом слёзы, ментовка. В ментовке сопли — "сам не знаю, как такое сделал, чёрт попутал". Очень, кстати, характерное выражение... Или не ментовка, а сразу петелька. Кстати, как вы думаете, почему все мировые религии запрещают самоубийство? Самоубийца добровольно отдаёт жизнь. А кому он её отдаёт?

— Ну... — Саша попытался что-то сказать, но ничего подходящего в голову не пришло.

— Вот и ну. Русским в России всё время не везёт. Очень-очень. Остров невезения. Помните песенку — "остров невезения в океане есть"? Кстати, песенка непростая, там всё правильно, просто не для всех... В общем, не везёт русским.

— Россиянам, — автоматически поправил Саша.

— И в этом тоже не везёт, что они теперь — "россияне", даже своим именем не смеют называться... Ну и вообще, одно несчастье кругом. И в крупном, и по мелочи. И раньше не везло, а уж после девяноста первого! А может, кто-то ваше счастье языком слизнул?

— Я понимаю, к чему вы клоните, — помрачнел Саша, — если принять вашу точку зрения, то можно объяснить всё что угодно. И разруху, и что законы дурацкие... и что всё разваливается...

— Ну не всё. Вот, к примеру, инфраструктуру они пока держат, — последнее слово Винцент выделил. — По нашим сведениям, серьёзных неприятностей с электричеством ещё долго не будет, хотя оборудование гнилое, а половина проводов проданы на медь. Но свет всё-таки горит, потому что РАО ЕЭС работает. По нашим расчётам, поддержание электроснабжения в работающем состоянии стоит около двухсот тысяч в год.

— Долларов? — не понял Цыпин.

— Жизней, — ответил Винцент. — Не считая экстренных платежей. Ну, в таком случае потонет что-нибудь или взорвётся... Плюс взрыв всенародного горя, это они тоже едят. А, скажем, поддержание русского населения в состоянии депрессивной покорности (Саша дёрнулся, но промолчал) — это плюс сто тысяч безумцев, работающих громоотводами для обратки от зомбирования. Кстати, психические заболевания — интересная вещь. Они очень любят выедать человеческую душу изнутри, это для них как лакомство...

— Кто такие всё-таки эти самые они? Демоны? Черти? Бесы? — не выдержал Саша.

— Тссс... Неприличные слова вы говорите. Такие слова не то что вслух, их и про себя-то думать нежелательно. Вы уж поверьте, эти существа куда страшнее майора Довголапого...

Саше что-то вспомнилось. Что-то очень плохое. Мир перед глазами качнулся, но удержался.

— В общем-то, — Виц сдвинул брови, — это другая часть всё той же силы. Повторяю, другая. Не та, с которой имеем дело мы. А та, которая хочет как лучше, а получается как всегда... Вот она-то у вас и поселилась. Потому что вы её кормите. Собой. Точнее, вами кормят.

— И кто её кормит? Тоже моя мама?

— И мама тоже, — пожал плечами Винцент. — Хотя она, в общем-то, ординарная ведьма. А вот те, которые в Кремле ворожат — это ведьмы очень серьёзные. Хотя не без юмора. Ну представьте себе объявление в газете — "Госпожа Наина, чёрная колдунья в одиннадцатом поколении". Вполне для газеты, да... И главное — всё правда.

— Наина? Это вы на кого намекаете?

Ординатор промолчал.

— Что, и Чубайс тоже чёрный колдун? Летает по ночам и пьёт кровь христианских детишек?

— А вот это момент довольно тонкий, — сказал Виц. — Часть силы, с которой заключила договор Европа, и, в частности, мы — условно говоря, женская. "Вечно-женственное", как изящно сформулировал Гёте. И эта сила по понятным причинам предпочитает иметь дело с мужчинами. А ведьм мы истребили ещё в семнадцатом веке. Магический контроль над Европой перешёл к ложам Фауста и к ведунам. Кроме одного острова на Западе, где установилось равновесие сил и ведьма-повелительница официально правит страной в качестве королевы...

— Это что? Авалон какой-нибудь? — Цыпин попытался пошутить. — Где эльфы?

— Вот это правильно, — одобрил Винцент. — Называйте этих существ эльфами. Или ангелами, они это тоже любят... Но мы про Россию. Так вот, Россия, в отличие от того острова, полностью подчинена мужской стороне этой силы. Она вас, некоторым образом, трахает. И поэтому у вас хозяйничают бабы. Если называть вещи своими именами, они изменяют вам с потусторонними существами. Впрочем, западные колдуны тоже имеют отношения... скажем так, с феями. Но разница на самом деле огромная. Мужчины отнимают добро у чужих мужчин, так уж они устроены. Поэтому Запад поимел весь остальной мир. А вот женщины отнимают у своих же мужчин, такова женская природа. Поэтому Россия, в некотором смысле, самоколонизирована... Ладно, это всё для вас слишком сложно, да и не нужно. Важен факт: вашей страной правят ведьмы. Которые делают дела с потусторонними персонажами, считающими себя, так сказать, мужчинами. Чубайс — единственный ваш сильный ведун, и то его терпят в основном потому, что они не любят электричества...

Мир вокруг Цыпина опять начал разъезжаться, но Виц решительным жестом выставил перед собой руку, как бы заграждая проход. Комната пару раз качнулась и замерла.

— Э-э-э, — озабоченно сказал охранник. — Мы с вами ещё не закончили. Вы уж, пожалуйста, оставайтесь здесь...

— Здесь — это где? — ляпнул Саша и чуть было не прикусил себе язык — до того ему вдруг стало жутко.

— На самом деле мы оба сидим у меня в голове, — развёл руками Виц. — Если быть совсем точным, внутри одной минуты времени внутри моей головы. Наш разговор начался в пятнадцать часов двадцать одну минуту по Москве, и закончится, когда эта минута истечёт.

— Да я тут сижу чёрт знает сколько, — начал было Саша, но Винцент его прервал.

— Говорю же, не надо таких выражений! Имейте в виду, все эти слова, ну, которыми вы их называете, они считают бранными. Ну как для еврея слово "жид" или для азиата — "чурка". Поэтому, когда люди их так называют, они сердятся. А слышат они нас всегда. Отсюда пословица — нечистую силу не поминай. Очень полезное правило.

— Светочке обязательно скажу, — вспомнил Саша. — Она всё время чего-то такое кричит...

— Светочке? Дочке, в смысле? Вот с ней-то и проблема, — Винцент, отодвинул чай и достал из ящика стола какие-то распечатанные на принтере листки. — С деточками. Мама вам не объясняла, что её способности — наследственные?

— В одиннадцатом поколении, ага, конечно, — Саша попытался пошутить.

— Ну, это преувеличение, максимум в пятом, — рассеянно сказал Винцент. — Давайте наведём ясность и в этом вопросе. Обычно человек ограждён от контактов с тонким миром. Но если у него поломано кое-что в наследственном механизме, то эта способность начинает проявляться. Это что-то вроде редкого генетического заболевания. Знаете, бывает, не вырабатывается какой-нибудь гормон. Так и здесь. К счастью, эти гены рецессивны. То есть, если обычный человек и колдун произведут на свет потомство, то в первом поколении оно будет совершенно нормальным. А дальше по Менделю... Но есть способ Менделя поправить и улучшить. Если гены отца и матери очень близки. В вашем случае — гены вашей мамы, Светланы Игоревны Цыпиной, и... Понимаете, о чём я, Александр Игоревич?

В холле повисла тишина — скверная, гнилая.

— Не переживайте. В этом, — неожиданно мягко сказал Винцент, — вы уж точно не виноваты.

— Да уж, — выдавил из себя Саша. — Меня, знаете ли, не спрашивали.

— Его тоже не спрашивали. Помните, я говорил про отвод глаз? Ему дочь и мать глаза отвели, он и не знал поначалу, с кем согрешил... Люди вообще много чего знают непонятно откуда — но вот того, что у них под носом, не замечают. И вы тоже.

— Обидеть хотите? — невесело усмехнулся Саша.

— Не хочу, — сказал Винцент всё тем же мягким голосом. — Но продолжим. Магические способности вашей семьи передаются по женской линии, а вы — мальчик. В смысле — мужского пола, — вежливо поправился он. — Нужные гены у вас есть, но они подавлены игрек-хромосомой... В общем, сами по себе вы не представляете магической ценности. Только как носитель генов. Но если эти гены снова пойдут в дело... Сколько лет, говорите, дочке?

— В-вы что имеете в-в-виду? — Саша вскочил, и стены закружились вокруг него.

Среда, 19:03. Второй вариант развития событий

Света-старшая вышла из ванны, отбросила в сторону полотенце, рухнула в кресло, издав сценический грудной стон. Немного полежала, расслабившись. Протянула руку не глядя, сняла с полочки зеркало, поставила на тумбочку. Наклонившись чуть вперёд, любуясь собой.

Глаза всё те же, зелёные в синеву. Правда, уже старые, холодные, без молодого блеска, но всё равно хороши. А вот кожа уже не та, морщины пробиваются, прорастают сквозь, как корни дерева. Травки уже не помогают, ритуалы — тоже. Сила, вот что в ней истощается помаленьку. Сила. Даже отводить глаза этому дурачку всё труднее. Хотя вообще-то это умеют даже самые обычные бабы, это природная женская магия, а уж она-то... Тем более, родная кровь. Сын всё-таки. Сын и муж. Мужечка, как говаривала бабушка Светы. Мужечка-сыночка. Тьфу, дрянь-то какая.

Она привычно опустила уголки губ вниз, жалея себя. И сейчас ей тошно — а будет ещё тошнее.

Нет, конечно, жаловаться ей не на что. Мужечку-сыночку она унасекомила до нужных кондиций, так что от него беспокойства как от того козла, то есть никакого. С мужиками тоже нет проблем, хороших мужиков в Москве хватает, для ведьмы — только выбирай, кем полакомиться. Во вторник, правда, чуть не налетела на нехорошего, но справилась. Не всех ещё извели, остались недобитки. Зато одним меньше, тоже дело.

Дочку она потихоньку учит ремеслу. Пока по мелочи — "завей-верёвочка", "глазок-смотрок", и прочие простые заклятьица. Правда, дочка всё время забывает про обратку и регулярно подставляет себя и семью. По мелочи, но это пока. Вот сейчас у мужечки неприятности с милицией. Понятно, что мелкие, крупных она не допустит — но всё-таки. А откуда, если всё заговорено-перезаговорено? Дочка колдовала, не иначе. Небось училке глаза отводила, чтобы лишний раз к доске не вызывала. Ну что ж, дело житейское. Только обратку нужно отводить за пределы квартиры. Ну, скисло бы у бабки в очередной раз молоко, или вылезла бы бородавка на губе той дуры с первого этажа, этого хватило бы, чтобы расплатиться за такую мелочёвку.

Хотя всё это пустяки по сравнению с главной проблемой. Нужно новое смешение кровей, чтобы поднялся настоящий цвет колдовской породы. Так говорят те, кто внизу. Более того, они настаивают. Настоятельные просьбы тех, кто даёт ей Силу, следует выполнять.

Так или иначе, время пришло. Дочка подросла и готова. Вот-вот втрескается в кого-нибудь. В прыщавого одноклассника, например. Хотя нет, ей бы кого-нибудь постарше. Найдётся какой-нибудь смазливый охранник в гимназии, испортит кровь... Нет, такого нам не нужно. Пора дочке рожать мамочке внученьку. Чтобы сразу вышла девочка — это уже её забота. Мамочка проведёт ритуальчик, и всё будет нормальненько. Обратка будет сильная, ну это ничего, мы и не такие отводили. Жаль, конечно, будет, если у той милой женщины из третьего подъезда доброкачественная опухоль переродится в злокачественную. Но эти издержки производства мы уж как-нибудь переживём-перегорюем. Делов-то.

Остаётся выбрать способ.

Ведьма в задумчивости провела ногтем по нижней губе, прикидывая варианты. С Сашей проблем не будет. Муженька можно водить за носопырку туда-сюда-обратно, он и не чухнётся. Что там было с дочкой и куда она потом девалась, и подумать забоится. Если чего — вообще всё забудет, сам постарается забыть. Как забыл, куда делась его настоящая жёнушка. Жаль было глупую девочку, но она уж очень настырная была, мешала. Ей ведь по-хорошему предлагали, по-честному — денег дам, устрою, только уезжай от греха подальше. Нет, упёрлась. Пришлось по-плохому. В течении двух месяцев вся обратка вешалось на Сашину жену. Девка быстро сгорела от разных хворей — вместе с сашиным ребёночком. Врачи вырезали у неё из пуза кровавый клубень: порча на дитё шла с самого зачатия, жуткое дело. Зато как славно работалось в те два месяца — всё только в путь. Как же сладко жилось средневековым ведьмам, с их подвалами, набитыми рабами и пленниками! А ещё лучше — нынешним государственным колдуньям, в распоряжении которых российские тюрьмы... Впрочем, не её это дело, уровень у неё не тот. Иначе бы давно в "Газпроме" работала, а то и в РАО ЕЭС, да кто ж её туда возьмёт с её мелким ведьмовством. Вот если дочка поднимется — ей дорога будет.

Так или иначе, с Сашей без проблем. А как со Светочкой? Отводить Свете-маленькой глаза, как бабушка когда-то сделала с ней самой? Может и не покатить: девочка растёт очень сильная. Ритуальчик? Если насухую, без всего — почувствует, начнёт портить заклятья. Поговорить откровенно? Ни в коем случае, этак она из дому сбежит.

Пожалуй, стоит начать с самого простого. У неё с лета остался запас качественного приворотного зелья — прямо здесь, а не на рабочей хате. Вот сегодня, пожалуй, и начнём курс. Пусть-ка Света-маленькая посмотрит на папусика, так сказать, другими глазами. А вот после того ритуальчик-то и проведём. На унавоженную почву чтоб упало.

Ведьма поднялась, подошла к полке, где среди книжек стоял флакончик из-под туалетной воды с облезлой фиалкой на этикетке. Вроде всё в порядке: примерно полторы стандартных дозы. Для первого раза более чем достаточно.

В холодильнике дожидался вскрытый пакет с манговым соком. Светка-младшая обожала манго. Светка-старшую эту дрянь терпеть не могла, предпочитая апельсин. Саша тоже манго не пил, а своего апельсинового Светка ему не давала, устраивая скандальчик каждый раз, когда он отхлёбывал из её пакета. В результате мужечка-сыночка покупал какой-то кислый морсик и пил его отдельно. Так что путать нечего.

Она управилась минуты за три. Добавила снадобья, хорошенько потрясла пакет и поставила на место. Наложила на пакет простенькое заклятье, чтобы младшая не трогала его до четверга. У Саши четверг свободный день — нет классных часов. Светка вернётся из школы и захочет пить. Попьёт. Папа будет дома. Замечательный папа, как она раньше не понимала, что ей нужен отец, и желательно весь... Главное, чтобы не начала сразу приставать — Саша может перепугаться. Ну а потом уж мама поможет, подтолкнёт потихонечку куда надо. Это она умеет.

Вернувшись в комнату, она рассеянно подумала, что стоило бы обновить заговорённую воду для цветов. Что-то кактусы захирели, бегония подувяла, а примула цветёт как перед расстрелом, на истощение. Пора принять меры.

Из-за аляповатого пейзажика с морем и фонариками она достала бархатный мешочек. Медленно, настраивая дыхание и повторяя заклинания, трижды встряхнула. Рунные камни глухо стукнулись друг о друга, как зубы замерзающего.

В соседнем доме одно за другим погасло несколько окошек — перегорали лампочки. Потом во тьму погрузился целый подъезд. Почему-то обратка от рунных закляний лупила в основном по электричеству.

Она как раз высыпала рунные камни на столик рядом с кувшином и принялась выкладывать малый круг, когда за стеной загудел лифт, а потом в дверь тихонько звякнуло.

Светку перекосило от злобы. Она только начала колдовство, а тут черти принесли муженька. Мог бы и кофейку попить после работы. Нет же, припёрся именно сейчас, когда она занята серьёзными делами... Ладно-ладно, она это так просто не оставит, она ему сейчас даст по мозгам. Ох она ему ща устроит.

Вторник, 15:21

Саша снова ощутил под собой ноги, потом — сиденье стула, потом увидел участливо склонившегося над ним Винцента.

— Теперь вы всё вспомнили? — спросил Виц.

— Да. И то, что раньше видел, — добавил Цыпин.

Он и в самом деле помнил всё — коридор гимназии, светкины вопли, полотенце дочери, глаза майора Довголапого, телефончик, летящий в стену, пузырёк с фиалкой. Всё, вплоть до мыслей — своих и чужих. Всё это стояло у него в горле, где-то под корнем языка, в том месте, куда лезут пальцами, чтобы стошнило. Ощущение было такое, будто в горло забралась змея. Цыпин успел вспомнить, что это образ из Ницше, когда стало совсем плохо, и он запрокинул голову, чтобы снова куда-нибудь вылететь, ну или упасть, уже неважно куда, только бы не быть здесь.

— Не надо, — решительно сказал Винцент, не сводивший с него глаз. — Вот этого не надо.

— Не морочьте мне голову, — выдавил из себя Саша, не веря себе ни на копеечку. — Эти ваши картинки ничего не доказывают. Загипнотизировали меня и внушаете.

Лицо ординатора затвердело.

— Вы кое-что забыли, — сказал он. — Доказательства нужны не вам, а нам. Я представляю вестфальский суд, который должен вынести решение по данному делу. Кстати, мы почти опоздали.

— Что вам от меня надо, что?! -заверещал Саша, чувствуя, как на него опять наваливается то самое, огромное, страшное, которому он, Саша Цыпин, совершенно безразличен.

— Сформулируем проблему, — Виц снова сел. — Вы — член семьи ведьм. Семья улучшает магические способности путём инбридинга, то есть кровосмешения, которое увеличивает гомозиготность рецессивных генов. Ваша династия практикует так называемый лайнбридинг — скрещивание предков с потомками. Вы сам — плод кровосмесительной связи отца и дочери. Ваша дочь — плод вашей кровосмесительной связи с матерью. Она вырастет сильной колдуньей. Это очень скверно. Но гораздо хуже то, что ваша мать и жена планирует использовать вас для того, чтобы родить от вас следующее поколение. Очень сильную колдунью. Это будет чёрная ведьма уровня Наины. А это, помимо всего прочего, означает, что мы опять не сможем прийти на помощь вашей стране. "Фауст" направил меня сюда, чтобы я пресёк подобное развитие событий. Вам понятно?

Саша помотал головой.

— Нет. Вы всё прекрасно понимаете. Теперь я опишу два варианта вашей дальнейшей судьбы. Впрочем, вы уже кое-что видели, когда ваше сознание падало в поток вероятности. Кусочек того, кусочек другого. Точнее, по два кусочка того и другого.

— Чаю можно? — вдруг попросил Саша.

— Можно. К сожалению, он безвкусный. У меня уже не хватает сил выдумывать ещё и чай...

— Выдумывать чай? — не понял Цыпин.

— Вы что, так и не поняли, где мы? Хорошо, объясню ещё раз, подробнее. Ваше тело сейчас находится в Москве, вы сидите в летнем кафе и собираетесь расплатиться за кофе. Десять минут назад — там, в Москве — я прошёл мимо вас и взял куртку, которую вы повесили на спинку стула. Вы о ней забыли. Не сердитесь на себя, у вас на самом деле нормальная память, просто вам всё время приходится вычёркивать из неё разные вещи... ну и я немного помог. Короче, денег у вас не будет, зато будут проблемы с оплатой счёта. Из кофейни вы удерёте. Дома жена устроит вам скандал по поводу потерянной куртки. К сожалению, ваши проблемы на этом не закончатся. Через день вам позвонят из милиции и сообщат, что ваша куртка с документами найдена на трупе неизвестного человека. Вам придётся идти в милицию. Там вас арестуют. Откуда вы не выйдете, мы уже об этом позаботились. Тут и магии не понадобилось, достаточно обычной коррупции. Впрочем, вы уже, наверное, поняли, что магия и коррупция — это одно и то же... Скажем так — обошлось без задействования нематериального плана. Ваш арест и всё, что за ним последует, обойдётся нашей организации в относительно скромную сумму.

— За что?! — пискнул Саша, уже понимая, что он услышит в ответ.

— Неправильный вопрос. Почему? Потому, что мы не можем допустить, чтобы ваша династия продолжилась. Вы не должны лечь с дочерью. Мы не можем допустить рождения ведьмы такого уровня.

— Господи... да у меня и в мыслях нет... ну хотите поклянусь? — Саша понимал что порет чушь, но ему было очень страшно.

— При чём тут вы? Ваша мать вас о чём-то спрашивала? Нет. Она просто отвела вам глаза. Вы до сих пор думали, что живёте со своей женой Светой, милой и доброй женщиной, у которой после рождения ребёнка резко испортился характер. Как раз в этот момент ваша мама бросила практику, помните? И живёт в деревне. То есть это вы думаете, что она там живёт. За все эти годы вы её ни разу не видели вместе с супругой. О чём вы, конечно же, не помните.

Саша попытался сосредоточиться на мысли — когда он последний раз видел мать. Вроде недавно, но ничего конкретного он вспомнить не смог. Месяц назад вроде бы говорил по телефону. Светки тогда не было дома. Ох...

— На самом деле, — размеренно продолжал ординатор, — ваша мать извела вашу настоящую жену, милую и добрую женщину, и заняла её законное место. Что касается дочки — вы вообще не поймёте, что произошло. Может быть даже, не запомните. С девочкой будет труднее, ей глаза отвести не так просто. Но мама всё устроит.

— Тогда вам проще меня убить... — обречённо сказал Цыпин.

— Проще, конечно. Но Фауст не убивает, Фауст свершает правосудие. Мы справедливы. Вы невиновны в том, что ваша мать и жена — ведьма. Мы не хотим отнимать у вас жизнь. Или уродовать ваше тело, чтобы лишить вам возможности зачатия.

Саша понял, что имеется в виду, и содрогнулся.

— Мы сожалеем о том, что придётся отнять у вас свободу, — продолжал ординатор. — Но вы её никогда и не имели. То, что вы сейчас не видите границ своей тюрьмы, не столь важно для нас. Мы смотрим на суть, а она в данном случае не меняется.

— Я не хочу в тюрьму, — без надежды в голосе сказал Саша.

— Да, там не очень уютно. Но вам помогут. У вас будет хорошая камера, за вами присмотрят. Там тоже люди живут.

— Майор тоже так говорил. И обещал какое-то удо... — вспомнил Цыпин.

— Не буду вам лгать. Вас освободят не скоро. По крайней мере, пока ваша мать и дочь живы. Кстати, насчёт дочери: этот вариант мы тоже предусмотрели — на всякий случай. И вложились в него. В смысле — сделали вероятным... — лицо ординатора нехорошо перекосилось, лампы под потолком мигнули. — Извините, я не в форме.

— Что вы говорили про мою дочь? — Саша собрался с мыслями.

— Через десять минут ваша дочка тайком отольёт из маминого пузырька приворотного зелья. Чтобы мама не заметила, она дольёт в пузырёк воды из кувшинчика для поливки растений. У вас ведь замечательные цветы, правда?

Саша кивнул.

— Так вот, вода в кувшинчике не простая, а заколдованная. И приворотное зелье ей разбавлять категорически не рекомендуется. Потому что она меняет свойства этого вещества на противоположные. Хотите посмотреть, что будет?

— Не хочу, — пискнул Саша.

— А придётся, — неожиданно жёстко сказал Виц, протянул руку и несильно толкнул Сашу в грудь. Мир взорвался.

Среда, 19:20. Второй вариант развития событий

"Это бегония", — успела подумать Света-старшая, когда осколки горшка ударили ей по ногам. Вслед ударило заклятье "завей-верёвочка". Заклятье было неумелым, но сильным: ноги ей захлестнуло так, что Светлана чуть было не растянулась на полу. В последний момент она успела скинуть с себя плетение. Неотведённая обратка обожгла левый глаз — в нём лопнул сосудик. Пустяки, потом залечим, сейчас главное — дочка, с которой сделалось что-то очень нехорошее, но мы разберёмся, разберёмся, только бы она не совершила какой-нибудь ужасной глупости.

— Светочка, ну послушай меня, пожалуйста, — начала старшая, рисуя руками в воздухе парализующее плетение.

— Мышку, серую плутовку заманили в мышеловку!— понеслось из ванной. — Мама, мама, прочь, скоты! Ах цветы мои цвыыыытыыыы... — глоос дочери захлебнулся в рыданиях.

— Светочка, что ты там делаешь? Поговори со мной, пожалуйста, я тебе ничего плохого не сделала, — плетение было уже почти готово, осталось только призвать нижних и закоротить обратку.

Над головой взорвалась лампочка, осыпала Светку-старшую осколками. Дыхание сбилось, рука дрогнула. Невидимое глазу кружево заклятья осыпалось на пол.

— Каспар Шлих, куря табак! — страшно закричала Светка-младшая. — Нёс под мышкой двух собак! Мама! Мне боооольно!

— Светочка, что ты делаешь, так нельзя, нельзя так делать, — зашептала Света-старшая, пытаясь сделать шаг к ванной.

— А так не боооольно! — ещё страшнее завизжала дочь. — Мама, мама! Кровь такая красивая! Плих! Плюх! Плюх, Плих! Я избавилась от них!

Заклятие, наконец, было готово. Светка вложила в него всю силу, закоротив на крепкую старуху из соседней пятиэтажки. Наверное, выдержит, — пронеслось у ней в голове. А помрёт, да и черти с ней, лишь бы Светочка пришла в себя, да что же это такое со Светочкой, что же такое она сделала...

Когда она, наконец, вырвала дверь в ванную и ворвалась внутрь, дочь лежала в красной от крови воде лицом вниз. Из воды торчали только ноги, локти и попа — круглая, белая и холодная.

Вторник, 15:21

— Вот примерно так, — закончил мысль ординатор. — Свойства приворотного зелья меняются на обратные. Человек впадает в состояние острой ненависти к окружающим людям и прежде всего — к самому себе. Обычно это кончается попыткой самоубийства. Как правило, успешной.

Цыпин молчал.

— В данном конкретном варианте она вскрыла себе вены, а магию использовала, чтобы предотвратить свёртывание крови. Света-старшая не сообразила, что происходит, и добила её своим заклятьем... Конечно, есть вероятность, что мама успеет. Но это не устраивает нас, и наши люди... и не только люди... постараются этому помешать.

— Кстати, с этим парнем, охранником... она не смогла его, ну это самое, — вдруг вспомнил Саша. Почему-то это показалось ему важным. — Тоже ваша работа?

— Да, мы нейтрализовали её заклинание. На самом деле, конечно, работа гораздо тоньше — выстроить подобную сцену с хорошей вероятностью. Нам это обошлось недёшево.

— Но вы же говорили, что не убиваете невиновных! — простонал Саша.

— По вестфальским законам, ведьма не может считаться невиновной, — спокойно сказал ординатор. — Почему — я уже объяснил. Ваша дочь — сосуд зла, как и ваша мать. Но она ещё ничего не сделала, и мы готовы сохранить ей жизнь, если избежим худшего.

— Оставьте мою дочь в покое, — Саша попытался произнести эти слова твёрдо и решительно, получилось не очень.

— Тогда вас ждёт Эдуард Никифорович, — заключил Виц. — Для вас это выгодный вариант. Вы понимаете, что после смерти Светы-младшей всякая нужда в вас отпадает?

— Если следовать вашей логике, можно снова... — начал было Цыпин, но не смог договорить до конца, до того ему стало гадко.

— Ваша жена давно бесплодна, профессиональная болезнь ведьм, это знали ещё в Средневековье, — поморщился Виц. — Нет, смерть младшей Светы — это конец. Вы перестанете быть нужным своей матери, и она с удовольствием вас изведёт.

— За что? — брякнул Саша и тут же прикусил язык.

— А если ваша дочь останется жива, а вы всего лишь сядете, то у неё останется надежда, — закончил ординатор. — Она будет вызволять вас из тюрьмы, а мы ей будем мешать. Может быть, нам удастся её устранить и тогда мы вас освободим.

— Замечательный выбор, — Саше было так плохо, что к нему вернулось нечто вроде иронии. — Гуманно и справедливо.

— Не вполне, — признал Винцент. — Но это ваша роль. Вы всегда жертвовали собой ради тех, кто вас обманывает и вами помыкает.

— Я? — не понял Саша.

— Вы тоже. Но вообще — вы все. Вы — жертвы, у которых не хватает мужества даже признать себя жертвами. Поэтому вы всем должны и перед всеми виноваты... Хотя вы не обязаны жертвовать собой, Цыпин. Но, вероятнее всего, именно это вы и сделаете. Достаточно заменить пакет с соком.

— Манго, — вспомнил Саша.

— Да, манго. Тогда с вашей дочкой всё будет в порядке. С мамой тоже. А в четверг вас вызовут в милицию.

Цыпину вспомнилось его первое видение — человек, лежащий возле мусорного бака.

— Кстати, — сказал он. — В том варианте... мужчина в моей куртке ведь умер? Нет?

— Да, — подтвердил ординатор. — Собственно, я уже почти.

— Почти что? — не понял Саша.

— Почти убит, — спокойно сказал Виц. — Когда я взял вашу куртку, то выдал себя. Ваша мать оказалась сильнее, она пробила мою защиту и теперь я умираю. Моё сердце остановилось несколько секунд назад, необратимые изменения в тканях мозга уже начались. Но умирающий маг может растянуть субъективное время настолько, насколько это необходимо. Мне нужно было закончить с вашим делом и закрыть счёт. Тут сто пятьдесят, а вы брали за двести сорок девять.

Саша уставился на пустую чашку с коричневыми опивками на дне.

Вторник, 15:21. Третий вариант развития событий

— За за двести сорок девять вы брали, — нетерпеливо повторила задастая подавальщица. — Кофе-латте и капучино.

Цыпин поднял глаза и увидел хлипкий тент летней веранды, столики, чашки. Мальчик в тишотке снимал длинной ложечкой пенку с кофе-латте и отправлял в рот. Девушка в розовой маечке, приопустив веки, потягивала мохито. Лицо у неё было ровно-сосредоточенное, как будто она просчитывала в уме длинную математическую формулу. Пальцы левой руки выводили на скатерти какой-то сложный узор.

Мостовая была мокрая от пролетевшего дождя, над ней курился лёгкий парок.

— Я вроде бы только капучино брал, — сказал Цыпин.

Подавальщица посмотрела на маленького человечка c профессиональной брезгливостью.

— Латте написано, — повторила она.

— Я, наверное, спутал. Сейчас добавлю, — извиняющимся тоном сказал Саша и потянулся к куртке. Пошарил за спиной. Куртки не было.

— Кажется, я одежду в помещении оставил, — сказал он. — Сейчас принесу, подождите минутку, пожалуйста.

Подавальщица равнодушно повернулась к нему крупом.

Внезапно до него дошло, что он должен сделать. Его запугали, заморочили голову, а на самом деле всё очень просто. Нужно пойти домой и рассказать всё жене. Рассказать честно и с подробностями. И Светка всё устроит, Светка спасёт его от майора Довголапого, на худой конец спрячет где-нибудь, отведёт всем глаза... в общем, что-нибудь придумает. Светочка-младшая останется жива и с ней всё будет в порядке. А потом жена поможет ему всё забыть, это-то она точно может.

Да, неприятно, и даже, пожалуй, унизительно. Но он, в конце концов, ни в чём не виноват. Не виноват же он, что его угораздило родиться в такой стране и в такой семье. Он не делал ничего плохого, по крайней мере сознательно. Он за всю жизнь и мухи не обидел. Он никому ничего не должен...

Саша прикладывал к себе эти фразы, как ватки с обезболивающим, но ни одна не помогала.

Внезапно — как будто кто-то ударил его в челюсть — он вздёрнулся. Взгляд его упёрся в девушку за столиком. Та смотрела прямо на него — очень внимательно, не мигая. Глаза у неё были старые, холодные, зелёные в синеву. Знакомые глаза, можно сказать родные.

Не очень осознавая, что он делает, Саша встал и засеменил к дверям кафе, на ходу бормоча себе под нос бессмысленное "я сейчас, я в туалет".

Он механически прошёл через зал, направляясь вроде бы к туалету, но потом свернул в какую-то другую дверь, пробежал, крадучись, коридорчиком, чуть не споткнулся о пластмассовое ведро с грязной водой, в котором отмокала швабра, и в конце концов вышел на улицу, запоздало сообразив, что сбежал через служебный вход.

Вдруг ему почудилось, что в спину вот-вот закричат "мужчина-а-а", и он побежал.

Он кое-как, задыхаясь и шаркая ногами, добежал до угла Спасоникольского переулка и свернул на проспект маршала Коломякина. Проспект был забит машинами, воняло выхлопом и какой-то химией. Ему почему-то пришло в голову, что так может пахнуть горелый стиральный порошок, и он даже улыбнулся, настолько дурацкой ему показалась эта идея.

Страшно не было. Обычная растерянность тоже куда-то отодвинулась: не исчезла совсем, но и не мешала. Главное было не останавливаться, это Саша чувствовал, что называется, телом.

Возле продуктового магазина он оглянулся через плечо. Розовой маечки за спиной не было, но он почувствовал, что она вот-вот появится и времени у него в обрез. Подавляя в себе желание нагнуться, он нырнул в переулок.

Высокий мужчина в чёрной куртке не по росту лежал, скорчившись крабиком, возле мусорного бака. Почему-то было понятно, что он не пьян, не парализован, а именно мёртв.

Цыпин зачем-то посмотрел на часы — пятнадцать тридцать семь. Потом нагнулся, чтобы увидеть лицо покойного и во всём убедиться. Выпрямившись, подумал, стоит ли пытаться снять с тела куртку, или просто выгрести содержимое из карманов. Подумал, что успеет и то и другое: если розовая маечка — та, о ком он подумал, то быстро она сюда не добежит. "Годы не те", — со злым удовлетворением подумал он.

Тут в конце улицы показались два мужика в грязных комбинезонах. У одного под мышкой круглилась оранжевая строительная каска, напоминающая дыню-канталупу.

Саша непроизвольно сделал шаг вперёд и тут же на что-то наступил. Нагнувшись, он увидел заляпанное грязью портмоне. Машинально поднял.

Внезапно у него в животе шевельнулся совершенно иррациональный, нутряной страх. Он почувствовал: эту вещь нужно немедленно спрятать и бежать, как можно скорее бежать.

Бросив последний взгляд на мёртвого, Саша спрятал портмоне в брючный карман и быстрым шагом пошёл навстречу мужикам, спиной ощущая приближение опасности.

Мужики внезапно ускорили шаг и как-то нехорошо раздвинулись, явно намереваясь перегородить ему дорогу. Он попытался проскочить между ними, но мужик с каской поймал его за рукав. Цыпин мог бы вырваться, но интеллигентское воспитание ударило под коленку: он остановился.

— Слышь, ты, — мужик обернулся к Саше, глаза у него были белые, с закатившимися зрачками, как у бракованной куклы, — слышь, ты не беги, отбегался ты, мужик. Вот у меня тёща померла в прошлом году, от сосудика, живучая была бабка, бегала, бегала, а потом чик — и всё...

— Чик — и всё, — повторил другой мужик и неожиданно крепко схватил Сашу за плечо. — Ты здоровье береги. А то в мозге кровь. Я по телевизору про здоровье смотрел. Не беги, мужик, всё равно не убежишь...

Саша попытался закричать, но голоса не оказалось на месте. Сердце упало куда-то вниз, и оттуда, снизу, бешено загрохотало: бух-бух-бух. Ноги внезапно стали лёгкими, а руки — свинцовыми. Он взмахнул этими свинцовыми руками, и корявая пясть соскользнула. Тогда он рванул вперёд, не разбирая дороги.

Цыпин пришёл в себя возле какой-то железной ограды — высокой, с острыми пиками. Побелевшие пальцы впились в металл и не слушались. Лёгкие жгло, перед глазами плавали чёрные пятна. Перегоревшая кровь скопилась где-то под кадыком и давила, не пуская воздух. Но он был жив и свободен. Страшные мужики-зомби и розовая маечка остались там, куда он — внезапно ему это стало совершенно ясно — больше никогда не вернётся.

Пальцы, наконец, разжались, и он со стоном упал на землю. Поднялся, попытался отряхнуться. Нашёл взглядом лавку, доковылял, сел. Достал портмоне, отколупнул тугую пуговицу и залез внутрь — уже, в общем-то, предчувствуя, что там может быть.

Зелёная пластиковая карточка с надписью "Bunte Republik Deuchland" и цветной фотографией мужчины неопределённой внешности, выдана на имя Vicente Abrahamson. Книжечка в кожаной обложке, внутри та же фотография, только надписи на другом языке — кажется, на испанском. Кредитная карточка. Деньги — рубли, евро и ещё какие-то непонятные, с портретами благородных, по всей видимости, донов. Распечатка электронного авиабилета в Шереметьево-2 — Delta Airlines, Москва — Буэнос-Айрес с остановкой в Атланте. Вырезка из газеты: русская школа в городе Буэнос-Айрес ищет преподавателя русского языка и литературы.

Он ещё немножко посидел, пытаясь рассчитать свои дальнейшие действия. Хотя он знал, что делать дальше: перед глазами стояло что-то вроде светлого коридора, по которому нужно было пройти, не сворачивая, до конца.

В аэропорт лучше прибыть пораньше. Зелёную карточку показывать не нужно, нужна книжечка в кожаной обложке. Тот, кто будет смотреть книжечку, увидит то, что нужно. Никто его не остановит, не схватит, даже не запомнит. Только в дьюти-фри лучше не заходить, там есть риск нарваться на начинающую ведунью, она почует заклятье на отвод глаз... За время полёта нужно найти в бумажках код кредитки, он где-то записан, скорее всего в телефоне. Дочке лучше позвонить из Атланты, там же сделать другой звонок — начальству Винцента, которому надо рассказать о происшедшем, честно и подробно. Дальше... дальше коридор расплывался, в конце его виднелось очень синее небо и белые домики.

"Придётся учить испанский" — успел подумать он, прежде чем домики растаяли вместе со скамейкой, небом и забором.

Вторник, 15:05.

Цыпин поднял глаза и увидел хлипкий тент летней веранды, обвисший от жары, столики, чашки. Мальчик в тишотке снимал длинной ложечкой пенку с кофе-латте и отправлял в рот. Девушки в розовой маечке не было.

Рядом лежал счёт. Саша проверил — никакого латте, ровно сто пятьдесят за капучино и всё.

Он пошарил за спиной, уверенный, что куртки нет. Но куртка оказалась на месте. Саша достал из кармана полтинник, доложил до двухсот. Потом вспомнил, что у него вроде как была какая-то сетевая карточка, скидка пять процентов. Зарылся в кармане, нашёл, устыдился ничтожности выгоды, спрятал.

— Ещё раз здравствуйте, — раздалось над ухом. — Я присяду?

— Садитесь, — вздохнул Цыпин. — Только сперва скажите — это опять у вас в голове?

— Нет, что вы, — ответил Виц, устраиваясь на соседнем стуле. Саша машинально отметил, что очки ординатора тёмные: видимо, он носил "хамелеоны".

— Это самая настоящая реальность. Вот, попробуйте, — Виц протянул Цыпину чашечку с зелёным чаем.

Саша, не думая, взял, немного отпил. Вкус был незнакомый и довольно приятный.

— Молочный улун, — сказал ординатор. — Недавно в меню. Как вам?

— Вы живы? Вы меня обманули? — невежливо перебил Саша.

Виц нахмурился.

— Нет, конечно. Я же говорил: вы видели будущее. Разные варианты будущего. Но и сам наш разговор тоже был вариантом будущего. Его в каком-то смысле не было. Он мог произойти при определённом развитии событий. Как вы могли попасть к Довголапому, или ваша дочь — вскрыть себе вены в ванной. Только это случилось бы в среду, а чтобы тот разговор состоялся в реальности... ну, в каком-то смысле в реальности... — ординатор сделал неопределённый жест рукой, — ведьма должна была меня убить минут через пятнадцать. Но я успел раньше. Сейчас, — он чуть прищурился, как будто что-то прикидывая в уме, — у нас три часа пять минут, а ваш ураган начался в три двадцать одну.

— А он правда будет? — наивно спросил Саша.

Ординатор улыбнулся.

— Не начнётся. Ураган был чистым мороком. Нужно было убедительно обставить нашу встречу. Извините.

— Подождите... как это получается, — забормотал Цыпин, — вот, значит, я тут сидел в три пять... а потом сразу оказался в три двадцать одной... А что я в промежутке делал?

— В реальности это время ещё не наступило, — терпеливо, по-учительски, повторил ординатор, — посмотрите на часы. А в той версии развития событий, откуда я вас вытащил, вы успели кофе-латте заказать и выпить. Кофе долго несли.

— Да, они тут неповоротливые... — какая-то деталь не давала Саше покоя, мешала сосредоточиться. — Погодите-погодите, вы что-то такое сказали... ведьма должна была вас убить? Это какая ведьма? Та, в розовом?

Цыпин попытался вспомнить девушку в розовой маечке. Не получилось: в голове расплывалось цветное пятно, из которого торчала рука с туфельками.

— Не бойтесь, — Виц сделал непонятное движение рукой, будто гладил кого-то по голове. — Я успел раньше.

— То есть это что же? Вы её, это, убили, что-ли? — спросил Саша и вяло удивился тому, до чего же его это мало затронуло.

— Нет. Убивают преступники. Я приговорил её к смерти и исполнил приговор. Правда, я не совершил необходимые обряды, так что её душа должным образом не упокоена. С этим ещё придётся повозиться.

— Подождите-подождите, — Саша даже зажмурился, пытаясь сосредоточиться: в голове всё сразу не умещалось, что-то торчало, как не влазящая в маленькую сумку неудобная вещь.

— Значит, — попытался он прояснить хоть что-то, ухватиться за какой-то край, — разговора как бы не было... Но всё вот это — про меня, про маму — это правда?

Виц не снизошёл до ответа.

— И что мне теперь делать? В Аргентину? — он беспомощно посмотрел на ординатора.

— Зачем? Это был один из вариантов на тот случай, если меня убьют. Но я, как видите, жив. И вы живите.

— Так если я пойду домой — то в четверг мне к Эдуарду Никифоровичу? Или что, в среду Светочка выпьет эту дрянь и вены порежет?

— Попробуйте рассуждать логически. Я ведь сижу здесь и разговариваю с вами? И ваша куртка на месте? Значит, Довголапый отменяется. Что касается дочки...

Подошла задастая подавальщица, молча забрала деньги.

— ...то её сегодня дома не будет, и завтра тоже. Нет-нет, ничего страшного, просто у неё бурный роман с неким Лёшей, охранником из гимназии... помните такого? Он обычно на входе сидит.

— Не помню такого, — Цыпин прикусил нижнюю губу: мысль о каком-то Лёше, который, оказывается, имеет виды на Светочку, его совсем не порадовала.

— Минут через десять Лёша ей позвонит. На самом деле его заставила позвонить она. Это вы, надеюсь, помните, вы же видели? Только теперь у неё всё получится. Они пойдут на концерт, а потом — к нему домой. Там она останется на ночь. А поскольку возраст согласия в этой стране — шестнадцать лет, Лёша совершит, некоторым образом, преступление. Кроме того, ваша дочь опасается маминых возможностей. В отличие от вас, она отлично знает, на что она способна. Поэтому они спрячутся. И в прямом, и в магическом смысле — Светочка постарается завить след, этому её мама научила... Не бойтесь, удерут они недалеко, у Лёши квартирка в Зеленограде. Ужасно глупо, конечно, но вы же не будете их искать?

— Света найдёт, — уверенно сказал Саша.

— Света? Вы имеете в виду свою мать? Да, конечно, она нашла бы, она сильнее. Но её больше нет. Тело скоро обнаружат. Необходима кремация, — неожиданно строго распорядился он. — Урну отдадите мне. Я должен совершить над ней необходимые обряды. Иначе душа ведьмы будет вредить.

— Я про жену говорю, — начал было Цыпин и тут же закрыл рот.

— Ещё раз. Ваша супруга умерла пятнадцать лет назад, — ординатор дёрнул щекой. — Кстати — вы вообще когда-нибудь интересовались когда-нибудь юридическим статусом женщины, выдававшей себя за вашу супругу? У неё даже паспорта не было.

— Но как же? Она дочку в школу устраивала... все дела делала... орала всё время, что я неприспособленный, не умею... — пролепетал Саша.

— Вот именно, орала. А вы за её ором ничего не видели, не слышали. Так вот — с точки зрения государства вашей так называемой жены просто не существует. Все документы оформлены на вас и вашу маму.

— Нет, ну так не может быть, ничего не получается, — забормотал Цыпин, — а как же все дела... а доверенность на дом... там ещё что-то было...

— Она вам голову заморочила, — почти с сочувствием сказал Виц. — Вы хоть раз смотрели эти документы?

— Я в бумажках этих всяких ничего не понимаю, — признался Саша.

— А в них нет ничего сложного. Но на вас на всех наложено заклятье: бояться любых документов и ничего в них не понимать. Человек может в квантовой физике разбираться, а перед паршивой справкой из домоуправления как баран — ни бе, ни ме. А ваша мама доработала вас в этом вопросе до полной невменяемости. Вы как в школу оформлялись, помните?

— Ужас какой-то был, — Цыпин поёжился. — Я ходил куда-то... кабинеты какие-то...

— Вот-вот-вот. А помните, как вы в Аргентину собирались? Ощущения?

Цыпин прикрыл глаза и попытался поймать краешек несостоявшейся жизни.

— Мне казалось, что всё очень просто, — растерянно признался он.

— Просто, да. На свой бумажник я наложил магическое плетение, которое, среди всего прочего, аннулировало вменённый вам идиотизм, — Виц закруглил сложный книжный оборот, прочтя последние три слова так, как обычно читают стихи, плавно и слитно. У Цыпина в голове замерцало: четырёхстопный ямб, мужское окончание.

Эта глупая мысль, наконец, утрамбовала неудобный торчащий край. До Саши, наконец, дошло.

— Так вы же Свету убили, — прошептал он. — Мою Свету. А я с вами вот так просто сижу и разговариваю.

— Я исполнил приговор, — Виц пожал плечами. — Зато теперь вы в безопасности. И ваша дочка тоже. Ничего плохого с ней не случится, даже ребёночка не нагуляет. Мы об этом позаботимся.

— Что вы имеете в виду? — не понял Саша.

— Сделаем её бесплодной. Придётся поработать, ваша мать навешала на её матку очень сильную магическую защиту и всё время её подпитывала. Поэтому нам понадобится время. Но вы же не хотите лишиться ещё и дочки?

— Не хочу, — прошептал Цыпин.

— Вот видите... Поскольку сейчас ей ребёнок не нужен, она не будет сопротивляться даже бессознательно. В общем, если через месяц-другой Лёша ей надоест и она вернётся домой, мы не будем против. Но я бы на вашем месте держался с ней поосторожнее. Она всё-таки ведьма, хотя и неопытная.

— Вы очень добры, — Цыпин попытался добавить в голос хоть немного сарказма, но не выжал из себя ни единой капли.

— Конечно, — ординатор кивнул, как бы соглашаясь с очевидной банальностью, которая, наконец, дошла до глуповатого, но прилежного ученика.

— Я всё-таки хотел бы, — начал было Саша и не смог продолжить.

— Узнать, что было со Светой? — помог ему ординатор.

Саша подумал и кивнул.

— Не уверен, что вам это нужно знать, но лгать не буду. Как я уже говорил, магия работает с вероятностью. Когда я подходил к вашему столику, то сильно рисковал. Вероятность того, что она окажется сильнее, была довольно высока — где-то процентов сорок. Такая вероятность может считаться осуществлённой на тонком плане. Поэтому я просто столкнул ваше сознание на пятнадцать минут вперёд, в тот вариант, где Светлана меня убила. В том варианте реальности я бежал от неё по улице с вашей курткой в руках и был бы добит возле мусорных контейнеров. В последнюю минуту жизни я успел бы провести с вами ту беседу, которая вам показалась такой длинной. Но эта беседа была необходима в любом случае. Я должен был решить, что вам делать дальше, если ваша мать всё-таки окажется сильнее меня... Однако нам с вами повезло. Она потратила слишком много сил на поддержание морока.

— На маечку? — зачем-то спросил Цыпин.

— Маечка как раз была настоящая, только размером побольше, а всё остальное — морок для мужчин. Всё, кроме глаз. Ведьме очень трудно спрятать глаза.

— А зачем она вообще сюда пришла? Следила за мной? — не понял Цыпин.

— Нет, что вы. Вы ей не нужны. Она пришла за мужиком. Вы не задумывались над тем, что у вашей жены есть своя личная жизнь? Когда вы последний раз занимались любовью?

— Не помню, — честно сказал Саша. — Вообще не помню. Хотя вроде бы у нас всё нормально...

— Какая характерная фраза. Вроде бы — то есть не точно. У вас — в смысле, у вас с ней, а не у вас лично. Всё нормально — то есть непонятно как, главное, что беспокоиться по этому поводу не нужно, даже нельзя. Это не ваша мысль, вам её вложили в голову. Говорю же, вам приходится очень многое забывать. Вы не были с женщиной уже шестнадцать лет, Саша.

— Ну почему она меня держала? — простонал Цыпин. — Взяла бы себе другого мужика для прикрытия...

— А зачем? — спросил Виц. — В качестве суррогатного мужа вы были практически идеальным вариантом: она вас прекрасно знала, вы же её сын, она вас, можно сказать, вылепила. А секс... Ведьмы похотливы, это тоже профессиональная особенность. И чем старше, тем это у них сильнее. Только что она сидела за соседним столиком, ждала какого-нибудь чёрта, чтобы его приворожить. Чёрта не в том смысле, — быстро поправился он, — в том смысле она и так с ними тёрлась... Просто мужика, с которым можно перепихнуться. Я рассчитывал, что она западёт на меня: женщины ведь реагируют на суть. Так и вышло. Она сочла меня наиболее интересным вариантом из всех имеющихся, подцепила на заклятье, а я сделал вид, что поддался. Мы пошли в туалет. Дальше интересно?

— Нет, — сказал Цыпин.

— Я так и думал. Ещё какие-нибудь вопросы остались?

Саша честно подумал.

— Что за книжку вы читали — ну, там, когда я вошёл?

— Ох, — Виц потёр лоб тыльной стороной ладони. — Что-то я такое придумал в последний момент... Кажется, "Истории кавалера де Грийе и Манон Леско". Я люблю старую литературу.

— "Леско". А для чего?

— Человек, читающий книжку, вызывает у вас симпатию и доверие, вы так устроены. А вы вместо этого ещё больше напугались. Пришлось рассказывать про Востокова, это вас успокоило.

— Я подумал, что это Лесков. Ну, знаете, про евреев и всё такое, — зачем-то пояснил Цыпин.

Ординатор промолчал.

— Ну если всё, я пойду, наверное, до свиданья, — сказал Цыпин. Внезапно ему подумалось, что Виц вот прямо сейчас скажет "сиди", как майор Довголапый, а потом сообщит ему что-нибудь ужасное.

— Ладно уж, иди, только "Олвейс" по дороге купи, — собеседник снял очки, и Саша увидел его глаза — старые, холодные, зелёные в синеву. Знакомые глаза, можно сказать — родные.

— Я этого нехорошего мужика кончила, — Светка довольно осклабилась, — и теперь он у меня в голове. Его умишко у меня вот тут, — она постучала себе наманикюренным пальцем по лбу. — Он там сидит как миленький и думает, что это он меня убил. Так что это ты сейчас с ним разговаривал, — она отхлебнула из чашечки. — Не всех ещё извели, остались недобитки. Зато одним меньше, тоже дело.

Саша не удивился и даже не испугался. Удивлялка у него, похоже, перегорела. Просто в глазах стало темно.

— Света, — только и спросил он. — Зачем тогда всё это было?

— А чтоб знал, — Света закинула ногу за ногу и улыбнулась. Цыпин машинально отметил, что губы у неё совсем старушечьи — тонкие и бледные. — Я тебя, сыночка, от жизни берегла, глаза отводила, жил ты себе припеваючи, ничего не знал — не ведал. А когда подумал, что этот поганец меня убил, ты что сделал? Сел кофеёк пить с тем уродом, который твою супругу законную только что коцнул. Это, значит, такая мне благодарность? Нееет, сыночка, так с мамкой старой не поступают, и с женой тем более. Мать — это святое, слыхал? А жена — Богом дадена, тоже, небось, знаешь? Светку сегодня трахнешь, — распорядилась она таким тоном, как будто отправляла его в магазин, — а то поздно будет, созрела девочка-то. Я её подготовлю, а ты уж будь любезен. И постарайся хорошенечко, это у тебя последний раз, — она мстительно оскалилась. — Мне твоя пиписька нахер не нужна, да и тебе от неё одно беспокойство, все простынки обтрухал, противно. Заделаешь Светочке ребёночка — и хорош, сделаем тебя импотом. Или оставить письку-то? Как сам думаешь? Молчишь? Правильно молчишь, не тебе решать. Ладно, может и пожалею... Ещё зайди возьми губку и порошок для ванной, только нормальный, а не как в прошлый раз. Чего вылупился? — она грозно сдвинула брови. — Недоволен? Ты хоть понял, кто ты у меня?

— Ты сука блядь, — сказали сашины губы, пока сашины ноги разгибались в прыжке, а сашины пальцы смыкались вокруг женской шеи.

Шея оказалась неожиданно твёрдой.

Вторник, 15:21.

— Извините, — сказал Виц, утирая салфеткой пот со лба. — Это я не уследил.

Саша понял, что сидит, изо всех сил сжимая руками толстостенную чашку из-под капучино.

— Я же говорил, — вздохнул ординатор, — душа ведьмы, даже мёртвой, опасна. До совершения обряда я удерживаю её внутри своего сознания. И она всё время пытается вырываться. Ваш разум сейчас держится в теле не очень крепко, я ведь его оттуда вытаскивал. А тут она вас к себе чуть не втянула.

— Очки снимите, — перебил его Саша.

Виц молча снял очки. Глаза у него были серые, внимательные, но не холодные.

— Зачем ей это? — тем же тоном спросил Цыпин.

— В сущности, она вас и в самом деле щадила, — задумчиво сказал ординатор. — В большинстве случаев ведьмы требуют от мужчин сознательного служения себе. Чтобы те всё знали, всё понимали, молчали и слушались. А вам она просто морочила голову. То ли жалела, то ли брезговала... могу выяснить, конечно, она у меня вот здесь сидит, — он постучал пальцем по лбу. — Но теперь, после смерти, она об этом пожалела. И попыталась напоследок замазать. Вы стали бы соучастником. И я вынужден был бы пересмотреть решение по вашему делу.

— И что бы вы со мной сделали? — поинтересовался Цыпин. — Импотом? — вспомнил он мерзкое словечко.

— Какая разница? Вы же невиновны.

— Вот и хорошо, — пробормотал Цыпин, вставая. Прощаться второй раз показалось ему глупым, говорить "я пойду" тоже не хотелось. Поэтому он просто повернулся и пошёл по переулку.

Ничего не замечая вокруг, он прошёл коротенький отрезок Спасоникольского, вышел на Коломякина, на автомате дотопал до продуктового магазина. Вошёл, взял коляску, побрёл вдоль прилавков, вспоминая на ходу, что купить домой. Уже у кассы он понял, что, помимо сыра, молока, обрезка копчёной колбасы и хлеба, он положил в коляску "Олвейс". Когда он попытался их выложить, то почувствовал, что рука не слушается, а по лицу катятся слёзы. Каким-то чудом он взял себя в руки и удерживал эту ношу минуты три, пока расплачивался и складывал покупки в пакет. Когда он вышел, слёзы потекли снова, они всё текли и текли, а потом заложило нос, так что пришлось вернуться в магазин и купить бумажные салфетки.

Он извёл половину пачки на лицо и потом ещё несколько — на очистку носа: от слёз там тоже завелась какая-то сырость. Это было стыдно и неприятно, но помогло прийти в себя.

Потом он ещё немного постоял, думая о разном. Сначала выплыло беспокойство — кто же теперь будет готовить, платить за квартиру, гладить рубашки, оформлять коммунальные платежи и заниматься прочими делами, о которых он не имел ни малейшего понятия. Мысль поболталась и утонула в равнодушном понимании того обстоятельства, что теперь ему всё это придётся делать, так или иначе. Потом он немного подумал о том, что скажет дочери, когда та вернётся. Решил, что скажет самое простое — что мама умерла. "Сосудик лопнул, чик — и всё" — пришло ему в голову откуда-то. Он покрутил слова в голове и решил, что они вполне подойдут.

Потом ему захотелось пойти поискать тот переулок с мусорными бачками. Подумал и понял, что незачем: всё равно там ничего нет, кроме мусора. Тогда он послушал себя и решил, что он хочет ещё кофе. Проще всего было вернуться.

Виц сидел всё на том же месте. Посмотрев на него Саша понял, что тот его ждал.

— Извините, — сказал Саша. — Я вот что ещё хочу спросить. Почему вы всё это допустили? Вы могли бы... — Саша не смог произнести этого слова, да оно и не требовалось, — ещё тогда. Ну, когда Светочка была маленькая. Или до рождения Светочки. Не было бы всего этого.

— Нет, не могли, — Виц покачал головой. — Зачатие такой ведьмы, как Света-младшая — с нашей точки зрения является преступлением, но не настолько значительным, чтобы посылать в Россию ординатора Фауста. Такие ведьмы в России рождаются сотнями. Зачатие вашего с ней потомства руководство Фауста сочло более серьёзной угрозой. Но и в этом случае мы не могли вмешиваться, пока преступление не стало абсолютно неизбежным, когда до него остались считанные дни и других линий вероятности не осталось. Как видите, я едва успел.

— Но если вы всё знали заранее, то, значит, и знали, чем всё кончится? Зачем все эти... — Саша поискал нужное слово, не нашёл, и взял ближайшее попавшееся, — ну, сложности, что-ли? Лучше уж было, э-э, как лучше... — он покрутил пальцами в воздухе.

— Формальности? Вот именно, — голос ординатора стал жёстче. — Мы следуем своему закону. Своему. Закону, — он произнёс оба слова раздельно, как бы расставляя их в нужном порядке, как шахматные фигуры. — Закон целесообразен, но это закон. Если мы будем действовать, э-э, как лучше, — он передразнил Сашу, — мы очень скоро перестанем быть судьями и станем заурядными mascalzoni.

Саша ощутил нечто странное: будто его голова стала стеклянной, и он может видеть собственные мысли. Они не прятались, не бегали, а лениво тыкались, как рыбки, в прозрачные края сознания, так что можно было рассмотреть каждый плавничок.

— Кстати, вы хорошо выглядите для своих лет, — сказал он.

— Я маг, — пожал плечами Виц. — Мужская магия способствует долголетию и крепости тела. Ведьмы умеют казаться молодыми, но стареют быстро, а мужчины — наоборот. Хотя внутри я сильно изменился. Фактически я другой человек.

— А внешность? Пластическая операция? — продолжал допытываться Цыпин.

— Зачем? Возрастные изменения. Я старел так, как считал нужным. Магия это позволяет.

— Вот ещё что. Как вы узнали, что я не ваш сын? Ну, тогда? — Саша сам удивился, до чего легко дались ему эти слова.

— Я же сказал, — вздохнул ординатор, — что у меня есть способность угадывать имена-отчества. Я вообще не люблю вранья, и в этом случае тоже говорил правду. У меня и в самом деле есть такая способность. Я — природный колдун. Таких, как я, ведьмы в России уничтожили почти полностью, но мне повезло родиться с нужной комбинацией генов. Со Светой мне тоже повезло. Она ведь должна была меня убить, как только поняла, кто я. Но она меня... я ей нравился, а ведьмы крайне эгоистичны. Она меня не убила, а женила на себе. Однако от её колдовства у меня начали открываться магические способности. Способность определять имена-отчества прорезалась первой. Редкое свойство даже среди магов, практически бесполезное, но тогда оно мне очень помогло... А потом я стал искать своих и в конце концов нашёл.

— Что ж. Спасибо, наверное, — сказал Цыпин.

— Не за что, — тем же тоном ответил ординатор. — Я служу Фаусту. Меня отправили сюда потому, что я знал эту конкретную ситуацию лучше других. Ничего более. Ещё увидимся, — пообещал он. — С похоронами помогу, вам это пока сложно. Про кремацию не забудьте, я прослежу. Урну я у вас заберу сам. Квартирку надо будет почистить от всякой дряни. В общем, дел много.

— Увидимся, — вздохнул Саша. — Ну я пойду.

— До свиданья, — вежливо отозвался Виц.

На этот раз Цыпин не пошёл по Спасоникольскому, а свернул во второй Грушинский, пересёк узкий проезд с незапоминающимся названием и вышел на улицу Шухина, где блестел огромными стёклами книжный магазин с дурацким названием "Буквопед".

Саша немного потоптался у входа, потом всё-таки зашёл. Внутри было пусто, девушка за кассой лениво трепалась по мобилке.

— Извините, у вас отдел юридической литературы есть? — спросил он.

— Налоговый кончился, — сообщила девица, не поворачиваясь. — Алё, ну ты меня слушаешь, нет? — она бросила трубку и, наконец, посмотрела на захожего клиента. Саша отметил про себя, что глаза у девушки карие, чуть на выкате, без следов синевы.

— Нет, налоговый не надо. Хочу сменить фамилию, — сказал он. — Не знаю, как.

— Через ЗАГС, я два раза меняла, — сообщила девица чуть более дружелюбным тоном. — Вообще-то несложно, только ходить надо.

— Какие документы нужны, не подскажете?

— Ну, заявление... Свидетельство о рождении... о браке... — начала перечислять девица, потом махнула рукой. — Это, наверное, в Гражданском кодексе, на той полке стоит, — она махнула рукой куда-то непонятно куда.

— У меня отец был, — объяснил Саша. — Его больше нет, хочу взять фамилию. Раньше не мог, мама была сильно против.

— Поня-ятно, — у девушки в голосе прибавилось сочувствия. — Давайте я вам Кодекс найду... А с мамой как? — она вылезла из-за стойки кассы и пошла к полкам.

Цыпин счастливо улыбнулся.

— С мамой всё хорошо, — сказал он. — Мама умерла.