|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Пролог
Комната, в которую его провели, была благоразумно лишена света.
Зашторенные и, кажется, даже заколоченные окна, выходящие на пьяцца Симпатика, едва угадывались по прерывистому золотистому абрису. А тонкая свеча, зажженная в углу, служила лишь для того, чтобы глаза посетителя все время обращались к узкому, канонических пропорций лицу, грустно взирающему с простой, без позолоты доски.
Вольгова Хермаль несколько раз осенил себя путем.
Шифрованная записка с оттиском вставшего на дыбы коня гласила: 'Дорогой брат! Рыба, что ты прислал шестого числа, протухла. Навести, пожалуйста, тетушку Палому в Санта-Каланти и передай от нас привет и долгие лета. С Калибогом на устах, Бруно'.
Когда Хермаль, положив на колени 'Книгу чисел', открыл ее на шестой с конца странице и сверил четные буквы, записка в его голове приобрела совсем другой вид.
'Неотложно. Гвиронци. Завтра, четыре часа'.
Ему пришлось отсрочить намеченные дела, поручить брату Эберту найти в Сакандере Легонтини и Даго и наемным экипажем выехать в благословенный Риман.
И вот он здесь, в городе, который принял на себя власть и право говорить с народами от имени Калибога.
Хермаль пошевелился, руки огладили подлокотники кресла. Ему подумалось, что он не первый и не последний человек, кто полирует это дерево. Возможно, здесь сидели и стратиги, и префиксы, и банкиры. Время текло. Калибог с мягким упреком смотрел со стены. Хермаль еще раз перекрестил себя по всем направления света. Человек всегда идет с Калибогом: на север ли, на юг, на запад ли, на восток.
Амен.
Он неслышно выдохнул, почувствовав легкое движение воздуха. Кто-то прошел из скрытой ниши, вызвав трепет свечи, и, невидимый, в шорохе одежд устроился напротив. Чуть скрипнула обтяжка сиденья.
— Здравствуйте, брат Хермаль.
Хермаль подумал, что голос ему определенно знаком, но предпочел не высказывать догадку вслух. Мало того, и саму догадку он запрятал как можно глубже, на самое дно души.
— Здравствуйте, брат...
Собеседник уловил заминку.
— Зовите меня брат Фацио.
В имени слышалась ирония. В 'Житиях Калибога' некий Фацио был единственным человеком, о котором сам Калибог не знал ничего.
Мысли Хермаля, впрочем, уже наделили незнакомца возрастом, телом и лицом. Так Хермалю было легче беседовать. Он представил своего первого наставника — тучного отца Бенедикта Эрма, уже с полгода ушедшего в свое последнее путешествие.
— Здравствуйте, брат Фацио.
Собеседник промолчал. Темнота в глазах Хермаля приобретала то фиолетовый, то зеленоватый оттенки.
— Вы настаивали на срочной встрече, — осмелился напомнить он, когда молчание тревожно затянулось.
— Да, конечно, — собеседник вздохнул. — Вы помните стих седьмой из 'Третьего путешествия'?
— 'И каждому будет дозволено идти со мной, из начала жизни в ее конец...'
— '...и каждого ждет награда моя как на земле, так и на небесах', — закончил за Хермаля назвавшийся братом Фацио. — Знаете, как трактуют это теодолики?
— Слышал, — осторожно ответил Хермаль.
Собеседник разразился смешком.
— Не беспокойтесь. Я не обвиню вас в ереси.
— Они говорят, — выстраивая фразу, медленно произнес Хермаль, — что Калибог подразумевал, будто только те и будут допущены к путешествию с Ним, кто проводит земное время в трудах во славу Его. Ибо труд есть награда земная.
— М-м... А дальше?
— По земному труду обрящется награда небесная.
— Небесная... — повторил брат Фацио. — И что вы по этому поводу думаете?
— Это мало отличается от официальной трактовки.
— Почему же? — голос брата Фацио едва не замироточил.
— В энцикликах Феотора Гольи и Анимуса Рибори...
— Вы ошибаетесь, — резко заявил собеседник Хермаля, не дав тому закончить. — Их слова в корне отличаются от энциклик Пастырей Церкви Его.
Куда клонит? — подумал Хермаль, поддернув рукав накидки.
— И все же мы считаем теодоликов детьми Церкви, — сказал он.
— Заблудшими! Заблудшими детьми. К сожалению, эти дети играют с огнем и грозят поджечь здание, в котором живут. Вы понимаете?
— Конечно, брат Фацио.
— Что ж... Тут что имеет принципиальное значение, брат Хермаль? Имеет значение, кто оценивает твои труды. И если небесным трудам самим понятием своим определено происходить под надзором Калибога, то за земными трудами принуждена присматривать Церковь Его, раз она являет собой дом, возведенный последователями и провозвестниками славы Его. Конечно, в стихе об этой роли не сказано. Но благодаря энцикликам Пастырей, разъясняющим не ясные или сомнительные моменты канонических 'Житий' и 'Путешествий', мы понимаем, что именно это бремя и определил Церкви Калибог. Иначе и не могло быть. Кому присматривать за стадом, как не нам? Кому оценивать труды, как не стоящим на страже Его? Знал ли Калибог, что вырастет из Его 'Житий'? Помните, брат Хермаль, 'Первое путешествие', стих двенадцатый?
Хермалю показалось, что говорящий наклонился к нему — ткни пальцем и попадешь или в глаз, или в ноздрю.
Темно.
— Я помню, — улыбнулся невидимому собеседнику Хермаль. — 'Взрастет взамен Меня, но на словах Моих новая вера, и разойдется по душам, как хлеб по рукам, ибо в ней надежда и спасение, и путь ко Мне'.
— Ну и не о Церкви ли это? Она, и только она стояла заслоном арабам, а до них — еретическому многобожию! Скромные братья-адаписы несли Его имя в города и замки! Учили и труду, и смирению, и смыслу Последнего Путешествия. Их убивали в Сагоре и сжигали в Лемнотии. А что говорят теодолики? — голос брата Фацио исполнился желчи. — Что Церковь не должна стоять между человеком и Калибогом! Что вера сама подскажет выход из любого затруднения. Сама, слышите? Что теодолия — обращение человека к Калибогу — должна происходить в сердце человека, а не в храме. Что службы — это поборы, что префиксы и кардиналы купаются в золоте, что отпущение грехов — не дело Церкви, а дело самого Калибога в конце пути. И что не нам оценивать земные труды!
— Я недавно был в землях германских, — сказал Хермаль. — В Виттенберге и Ганновере. Некоторые тамошние монастыри и клапства...
— Знаю, знаю, — отозвался брат Фацио. Он вздохнул, смялись одежды, стукнуло о подлокотник кольцо на пальце. — Наслышаны. И о Батисто Прево, и о 'черной десятине'. Здесь, в Римане, в обители Пастыря, исподволь заговаривают о Реформации. Но это внутреннее дело Церкви, которое опять же нельзя выносить на паству. И прибирать храм Калибога надо всем вместе, а не объявлять о том, что храм плох и надобно переселяться в новый.
На некоторое время установилось молчание.
— Я знаю, брат Хермаль, — заговорил брат Фацио, — что вы тщетно добиваетесь клапства в провинции Меклен-Руж.
— Не прохожу экзаменацию.
— Наслышан.
— Вы хотите поспособствовать моему назначению?
— Отчасти. Насколько я знаю, вы состоите на службе у префикса Гравилье, а раньше какое-то время находились среди Путешествующих Братьев.
— Это верно, — кивнул Хермаль.
— Какие места вам хорошо известны?
— Курфюрства Саксонии, Пруссии, Померании, Лейпциг и Бранденбург. Также Фландрия, кантоны Швейцарии. Хуже — Австрия.
— Что скажете насчет Франгаллии?
— Был в Бургундии и Форэ. Один раз — в Блуа.
— Ваши впечатления?
— Грязно, если мне будет позволено так сказать, брат Фацио. Грязные деревеньки, грязные люди, грязные мысли.
— Не понравилось?
— И среди грязи надо работать, — уклончиво сказал Хермаль, взглянув на изображение Калибога.
— Генрих Франгалльский, как вы, наверное, знаете, благосклонен к теодоликам, хотя сам и калиск.
— Они тоже питают его казну.
Кресло под братом Фацио скрипнуло.
— Да. Как раз по этому поводу... В окружении Генриха зреет недовольство, потому что знатные теодолики, вроде брата короля, герцога Анжуйского Франциска или принца Людовика Конде, сорят деньгами при достаточно шатком положении Франгалльской короны. Все эти войны с Эспаньолией и Англией стоят больших затрат. К тому же мать-королева не довольна упадком местной Церкви, которая теряет свою паству. Гизы в союзе с ней выступают за то, чтобы хорошенько потрясти мошну разжиревших теодоликов.
— Это подоплека? — спросил Хермаль.
— Всем и всегда руководят деньги и власть, — вздохнул брат Фацио. — Это далеко не тот мир, о котором мечтал Калибог.
— Что же надобно от меня?
— От вас... Префикс Гравилье отзывается о вас как о надежном и думающем человеке. Умеющем решать проблемы.
— Мои способности весьма скромны.
Брат Фацио мелко рассмеялся.
— Это похвально. Так вот, — сказал он, — нам бы не хотелось, чтобы вмешательство Церкви было явным. Мы формально за Генриха и мать-королеву. Но именно при них, Церковь во Франгаллии была ограничена в своем влиянии на короля. Что, конечно, здесь, в Римане, никому не понравилось. К тому же Церковь уже подпортила себе репутацию, и усугублять негативное отношение к нам не только во Франгаллии, но и в соседних странах, половина из которых — за теодоликами, было бы в корне не верным. Теодолики хоть и объявлены еретиками, но, скажем так, даже в Пастырском конклите есть ряд кардиналов, которые им симпатизируют. Для того, чтобы прижать и их, не Церковь, а теодоликов необходимо выставить в самом жутком свете. Вы понимаете, брат Хермаль?
— Сколько у меня времени?
— М-м... Сейчас у нас что? Март? Конец марта? Я думаю, к августу, к Святому Доминику, были бы хороши народные волнения в нескольких провинциях. С виселицами и пожарами. Но все должно идти снизу, от крестьян, от печатников, от ткачей. В нужный момент включатся уже Гизы и прочие, королевская гвардия, а мы попытаемся примирить обе стороны. Когда этого не получится — а этого не получится, — Церковь выступит хранителем товаров и сбережений теодоликов, как сторона все же непричастная к вспыхнувшему насилию. Это будет маленький кивок в сторону Генриха. Мол, не можем же мы влиять...
— И, думаете, понесут?
— Ну, если не понесут, мы кое-где выступим гарантами, какой-нибудь городок подальше от Парижа спасем от разорения.
— Это цель?
— Нет, одна из целей. Первая — очистить Франгаллию от теодоликов. Вторая — вновь заполучить влияние на короля. Третья — выставить Церковь в благом свете. Четвертая — получить земли и золото.
Хермаль прищурился.
Глаза его хоть и привыкли ко тьме, но все равно едва могли различить сидящую напротив фигуру. Скорее, он все же принимал за нее обманные сгустки тьмы. Ох, Калибог, только один ты все и видишь!
— Зачем вы мне все это говорите, брат Фацио? — осенив себя путем, спросил он. — Тем более, в таких деталях?
— Затем, мой дорогой Хермаль, что поручить это дело мы планируем именно вам, и вам же необходимо знать весь, так сказать, карточный расклад. Это доверие, брат Хермаль. Я надеюсь, вы его оценили?
— Да, брат Фацио.
— Кем вас знают в миру?
— Торговцем Серрано Бользой. Во Фландрии — богословом Кристофером Людостином.
— Торговец — это замечательное прикрытие. Правда, наверное, требующее поклонения золотому тельцу, — собеседник рассмеялся.
— Бывает. Но в убыток я не торгую.
— Так вот, — сказал брат Фацио, — вы являетесь почти идеальной кандидатурой для воплощения нашего плана. В крайнем случае, если вас поймают, никто не сможет связать вас с Церковью. При пытках вам, конечно, лучше откусить язык. Но думаю, вряд ли при вашей предусмотрительности вы позволите себе попасть в плен. Теодоликов отличает слабая организация, и умных и осторожных людей среди них немного. Впрочем, опасайтесь Колиньи и Брето. У старого жука Жака Брето — нюх. Да, в приватных разговорах можете смело ссылаться на своего префикса. Гравилье давно слывет в Римане отщепенцем, удаленным с глаз Пастыря за своенравие и инициативы в вопросах реформирования. Он играет эту роль как раз для таких случаев. Скажем, это будет капкан для любвеобильного крыла Церкви, в котором состоит и префикс, назначенный на клапство в Меклен-Руж.
— А Гравилье?
— Не беспокойтесь за него, у него будет защита. Сколько людей вам понадобится?
Хермаль задумался.
— Я возьму тех, с кем работаю постоянно. Семь человек и я.
— Не маловато? Знаете, брат Хермаль, дороги Франгаллии сейчас не безопасны, леса кишат разбойниками, и я думаю, не будет лишним, скажем, нанять осторожному торговцу небольшой отряд для охраны дорогого товара. Дюжину солдат-генуэзцев.
— Это меня не демаскирует?
— Они будут держаться на расстоянии.
— И послужат еще и некоторой гарантией для вас?
— Разумеется. Так вот, к середине августа, я надеюсь, ваша деятельность всколыхнет Шампань, Берри, Пуату, Турень, Блуа и прочие герцогства и графства.
— Вы приписываете мне, брат Фацио, какие-то воистину дьявольские способности. За четыре месяца я, по сути, должен поджечь всю Франгаллию.
— Вы же знаете, что Калибог... — Хермаль уловил шелест одежды и решил, что брат Фацио тоже периодически осеняет себя путями. Голова — север, пах — юг, левое плечо — запад и правое — восток. — ...что Калибог разъяснил в неканонической проповеди у Аль-Кулум, что дьявол — это продукт чисто внутренний, что он есть все низкое, телесное в человеке, связанное с соблазнами и слабостями. И каждый своего дьявола растит сам. Как и каждого Калибога в себе. Я же не предполагаю в вас ничего дьявольского, брат Хермаль, поскольку работать вы несомненно будете не в одиночестве. Где-то пустят слух, где-то подожгут не Франгаллию, но овин, в нужный момент внутренний дьявол толкнет под локоть Гизов. Групп будет несколько.
— Я смотрю, мы работаем с размахом.
— А как иначе, брат Хермаль? Церковь тысячу лет уже идет по пути Калибога, так неужели ей, как мальчишке, увидевшему бесхозный сад, не нарвать спелых яблок?
— Аналогия, на мой взгляд...
— Пустое, брат Хермаль. Вы, я надеюсь, не сомневаетесь в благих побуждениях Церкви? Разве не Калибог — свет во тьме? Разве не Церковь подхватила факел из Его руки и организует вокруг себя народы?
— И куда ведет Церковь?
— К Калибогу, конечно же!
— В Последнее Путешествие?
— Не юродствуйте. Все мы смертны, — огорчился брат Фацио. — Но Церковь ведет не к смерти, а к просветлению, как и Калибог — к новому пути. Кстати, возьмите...
Из тьмы, наполнившейся шелестом ткани, в грудь Хермалю ткнулась свернутая в трубку бумага.
— Что это? — спросил он, нащупав выпуклое пятно застывшего сургуча.
— Это письмо к Рене Гизу, сыну Клода Гиза, в Нанси. С ним вы сможете получить помощь как деньгами, так и людьми, если она вам понадобится. Письмо на предъявителя, но с шифром. Поэтому, когда Гиз спросит, как к вам обращаться, назовитесь Хорусом.
— Хорусом?
— Да. Помните, в 'Путешествии втором' некий Хорус перед пришествием Калибога первым извещал горожан?
— Я помню, что его повесили в Хантиппе.
— Но Калибог его потом воскресил.
Хермаль хмыкнул.
— Всегда восхищался искусством поощрять и угрожать одновременно.
— На том Церковь и стоит. Гиз поможет вам, но злоупотреблять его расположением, сами понимаете... Отчеты о работе отправляйте в Лион по прежнему адресу.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
