Лето 1965 года.

Лето 1965 года.

Лето 1965 года. Сонное захолустье, уездный город М. Тысяч тридцать жителей, большинство проживает в частных домиках, но есть и полтора десятка многоэтажек, половина — ещё дореволюционной постройки. Всей промышленности — спичечный комбинат, мебельная фабрика и прядильно-ниточный заводик. Всей развлекательной индустрии — три кинотеатра (включая клубы мебельной фабрики и спичечного комбината), одна библиотека (не считая клубных), драмтеатр (также дореволюционной постройки), кафетерий "Центральный" (на втором этаже Центрального Гастронома) и ресторан "Встреча". Для молодежи есть ещё две танцплощадки — в городском парке и на турбазе. Всей высшей науки — электротехнический техникум. Всех скульптурных достопримечательностей — обязательная статуя Ильича на привокзальной площади в центре города, столь же обязательные "девушка с веслом" и "футболист" в городском парке и бюстик местного писателя, лет за пятнадцать до того пробившегося "в столицы" с эпохальным романом "Окоем", стоящий посреди клумбы, гордо именуемой "сквером", который, естественно, носит имя писателя.

Одним словом, провинция.

Лето 1965 года начиналось поздно — снег сошел только в мае, потом почти месяц поливали дожди, превратив местные дороги, включая и некоторые городские улицы, в грязную кашу. Река, протекающая через город, деля его на две половины, пару раз выходила из берегов и затапливала первые этажи расположенных слишком близко домов. Поскольку наводнения здесь были делом совершенно обычным, как в Венеции, жители домов-неудачников с радостными прибаутками эвакуировались заранее.

Недавно по экранам победно прошли французские "Три мушкетера", и событие это было для города гораздо более значительным, чем, скажем, снятие Хрущева. Поскольку от снятия Хрущева никто не испытал ни особого уныния, ни особого восторга — не Сталин, чай... А вот "Три мушкетера" — дело совсем иное. Массовое помешательство малолеток и даже многих старшеклассников на беготне с деревянными и проволочными шпагами охватило тогда весь Союз — и этот провинциальный городок не стал исключением.

И когда худощавая, очень загорелая женщина лет сорока, недавно поселившаяся в доме номер 17/8 по улице комиссара Тимохина, наткнулась на троих восьмиклассников, ожесточенно рубившихся на деревянных мечах, она нисколько не удивилась, разве что — качеству изготовления мечей. Она оперлась на массивную резную трость и с интересом воззрилась на двух мальчишек и девчонку, пытающихся превратить азарт и энтузиазм в какой-нибудь новый боевой стиль.

Женщина эта появилась на тихой окраинной улочке почти сразу после наводнения, купив дом умершей незадолго до того бабули. Кроме дома, она владела новенькой бело-красной двадцать первой "Волгой", на улицу выбиралась редко и была особой довольно нелюдимой. Участковый объяснил любопытным соседкам, что товарищ Ивашина раньше работала в нашем представительстве в одной из развивающихся стран и прибыла на отдых для поправки здоровья, подорванного приключениями в той самой развивающейся стране. Выбравшись пару раз посидеть на лавочке, "иностранка" рассказывала страшные истории про кубинских "барбудос", "бородачей", которых по ночам высаживают у побережья со штатовских подлодок, про конголезских людоедов, которым абсолютно все равно, кого кушать — европейца-наемника или своего черного брата-коммуниста, про аргентинские "эскадроны смерти", врывающиеся по ночам в дома и увозящие в неизвестном направлении коммунистов и сочувствующих, про американские реактивные самолеты, сбрасывающие на мирные северовьетнамские деревни канистры с напалмом, про встретивший десант американской морской пехоты в Санто-Доминго шквальный автоматный огонь и про то, как весело догорал в песках сирийской пустыни старый "Мустанг-Д", превращенный израильтянами в штурмовик и срезанный влет молодым сирийцем из обыкновенного "Дегтярева"... Словом, про многое. Тщательно обходя молчанием и сам факт, и обстоятельства своего пребывания на Кубе, в Конго, Аргентине, Вьетнаме, Доминиканской Республике или Сирии. Впрочем, люди по лавочкам сидели все свои, советские, новости по радио и в газетах получали регулярно, поэтому с вопросами не приставали и относились деликатно.

— Неправильно!

— Э-э?

— Смотрите, как это делается на самом деле. Ты — бей!

Трость ловко отбила неумолимо летящий меч и легонько щелкнула атаковавшего в "солнышко". Атаковавший согнулся и захрипел.

— Где-то так.

В следующую секунду женщина согнулась не хуже атаковавшего её восьмиклассника — сильный нутряной кашель трепал её минуты три. Когда женщина выпрямилась, опершись на свою трость, которая уже не казалась нелепой причудой, все трое ещё стояли пред ней.

— Извините, ребята. Молодость вспомнилась.

— Да я ничего... Может, вам помочь чем-нибудь?

— Да нет, все в порядке. Извините, что помешала.

— Простите, а, может быть, вы могли бы...

Это девчонка, такая, мальчикового типа. Очень старается быть похожей на...черт, как же звали ту актрису? Милен! Милен Демонжо. Она играла Миледи в "Трех мушкетерах" и стала мечтой многих мальчишек этого поколения.

— Хотите поучиться?

— Очень! — все трое, хором, как по команде. Хорошие ребята, искренние. Впрочем, здесь других пока нет. И — Слава Богу.

— Ну, что ж... Пойдемте, ребята.

Бабкин домик, совершенно не изменившись снаружи, сильно изменился внутри. Но главным, что сразу же привлекло внимание компании, было оружие. На низком столике, на специальной подставочке лакированного дерева возлежали два узких слабоизогнутых меча с дисковидными гардами, один подлиннее и один покороче. А над столом, на ковре, висели разных форм и размеров ножи и кинжалы. И каких здесь только не было — волнистые, кривые, копьеобразные, даже совсем уж странные, нечто вроде помеси короткого кинжала со странной формы кастетом или ещё одного, граненого типа "стилет", с длинными "усами" гарды...

Кроме столика, в доме присутствовали низкая плоская лежанка, изукрашенный резьбой древний сервант и простейший книжный шкаф открытого типа, выпускавшийся на местной мебельной фабрике. Книги заполняли его целиком, валялись на серванте, лежали стопками на застеленном длинноворсистым ковром полу, а две, похоже, особо ценимых, нарушали строгий лаконизм столика с мечами.

Книги в большинстве своем были иностранные (похоже, английские), хотя виднелось и несколько переплетов с русскими буквами. Первым, что бросилось в глаза ребятам, была невзрачная коричневая книжица — А. и Б. Стругацкие "Понедельник начинается в субботу. Попытка к бегству. Трудно быть богом". Она лежала на столике рядом с мечами. Второй настольной книгой оказался массивный том дореволюционного издания "Энциклопедии Оружия" некоего Э.П. фон Винклера.

Что тут ещё можно сказать? Только то, что там, на улице, рубились не Д'Артаньян с Бофором, а Румата Эсторский с бароном Пампой. Комментарии излишни.

И — завертелось.

Хромота и легочный кашель совершенно не мешали Анастасии Николаевне гонять троих своих "учеников" до седьмого пота. Пятикилометровый кросс до завтрака, завершающийся пятнадцатиминутным купанием в реке (с берега на берег на скорость — кто больше "прочелночит" за пятнадцать минут) она считала совершенно нормальным началом дня.

После завтрака — практические занятия, с теми самыми ясеневыми "дрынами", что заботливый дядюшка выстругал из отходов от спецмебели для непутевой племянницы, получившей от давно запропавшей где-то "в столицах" мамочки имя "Аэлита" и любовь к сомнительного толка приключениям. Конечно, пока, по молодости лет, приключения Аэлиты были более чем скромны — просто беготня с мальчишками. Но мама Аэлиты начинала точно также — а чем кончила?

Драгоценных — в прямом смысле этого слова, каждый из них был музейной ценностью — мечей Анастасия Николаевна ребятам не доверяла. Только "дрыны", рукопашный бой и разного рода кинжалы из обширнейшей коллекции. И ещё — разные совсем неподходящие для боя предметы. Это ребята так думали до тех пор, пока Анастасия Николаевна не продемонстрировала им, какой ужас можно сотворить с человеком при помощи обычной общепитовской тарелки и пары высоких каблучков-шпилек. После этого сеанса "наглядной агитации" никакие упражнения по метанию в цель шарикоподшипников и дисков для дисковой пилы или по "развитию памяти" не могли оттолкнуть друзей от тренировок. Учитель сказала — значит, так нужно.

Лето пролетело незаметно. Да и было этого лета — всего два месяца, но в жизни ребят они изменили больше, чем могли бы изменить двадцать лет. В родную школу вернулись совсем не те подростки, что вышли из неё в мае. Особенно заметно это было, конечно же, на уроках физкультуры — но и другие учителя не могли не заметить перемен. Аэлита Смирнова, Павел Петренко и Николай Горин стали внимательнее, усидчивее, лучше усваивали материал... Словом, отличные ученики.

В понедельник, 25 октября, Анастасия Николаевна нарушила привычный регламент — обычно сразу после школы следовали занятия по метанию в цель различных предметов (набор включал как обычные ножи, так и диски от пилы, топоры, серпы, шарикоподшипники и даже малые саперные лопатки). В этот раз она пригласила их в дом, где прямо на полу, раздвинув книги к стенкам, был накрыт стол. Точнее, на полу, поверх ковра, лежала скатерть, и уже на ней было расставлено и разложено. Имелись бутылка шампанского и две бутылки вина — белого и красного, два салата, холодные закуски в виде рыбного ассорти и на горячее — запеченная в виноградных листьях оленина. Шампанское выстрелило пробкой в потолок, звякнули высокие бокалы...

— Друзья мои, сегодня у меня день рождения. Это очень радостный и очень грустный праздник. Грустный — потому что я стала на год старше, радостный — потому что в этом году мне удалось найти вас. Спасибо вам за эту радость. И — простите меня, если сможете. За вас!

Странный был тост. И очень странный праздник.

Подарки дарили не гости имениннице, а наоборот. Подарки были из коллекции: Паша получил американский штурмовой нож М1 образца 1918 года с литой латунной рукоятью в виде шипастого кастета и шипом-пробойником вместо головки эфеса, Николай — гуркский кинжал "кхукри", Аэлита же — пару совсем уж экзотических "эмейских спиц".

Второй тост был почти сразу — белое вино под рыбное ассорти. И он был ещё более странным, чем первый:

— Совершенный воин должен прежде всего постоянно помнить, что он должен умереть. Вот его главное дело. Если он всегда помнит об этом, он сможет прожить жизнь в соответствии с верностью и сыновней почтительностью, избегнуть мириада зол и несчастий, уберечь себя от болезней и бед, и насладиться долгой жизнью. Он будет исключительной личностью, наделенной прекрасными качествами. Ибо жизнь мимолетна, подобно капле вечерней росы и утреннему инею, и тем более такова жизнь воина. И если он будет думать, что можно утешать себя мыслью о вечной службе Родине или о бесконечной преданности родственникам, случится то, что заставит его пренебречь своим долгом перед Империей и позабыть о верности семье. Но если он живет лишь сегодняшним днем и не думает о дне завтрашнем, так, что, стоя перед командиром и ожидая его приказаний, он думает об этом как о своем последнем мгновении, а глядя в лица родственников он чувствует, что никогда не увидит их вновь, тогда его чувства долга и преклонения будут искренними, а его сердце будет исполнено верности и сыновней почтительности. Так сказал Дайдодзи Юдзан Сигэсукэ в своей книге "Будосёсинсю", что значит "Наставление вступающему на Путь Воина". Другой же воин, Ямамото Цунэтомо, в своей книге "Хагакурэ", что значит "Сокрытое в листве", говорил: "Путь Совершенного Воина — это прежде всего понимание, что ты не знаешь, что может случиться с тобой в следующий миг. Поэтому днем и ночью необходимо обдумывать каждую непредвиденную возможность. Победа и поражение часто зависят от мимолетных обстоятельств. Но в любом случае избежать позора нетрудно — для этого достаточно умереть. Добиваться цели нужно даже в том случае, если ты знаешь, что обречен на поражение. Для этого не нужна ни мудрость, ни техника. Подлинно Совершенный Воин не думает о победе или поражении. Он бесстрашно бросается навстречу неизбежной смерти. Если ты поступишь так же, ты проснешься ото сна". За правильное понимание!

После такой речи в комнате воцарилась тишина, прерываемая только звяканьем вилок. Молодежь не знала, что сказать, а их наставница, похоже, уже сказала все, что хотела. Первой разморозилась Аэлита — вспомнив рассказанный ей сегодня в школе донельзя глупый анекдот. И разговор вновь завертелся, вращаясь вокруг недавно прочитанной друзьями книги Роберта Хайнлайна "Луна — жестокая любовница", машинописный перевод которой Анастасия Николаевна дала им почитать в прошлую пятницу. Из обсуждения выяснилось, что ребят больше всего задели и возмутили разнообразные формы лунных семей и представления американца о политическом устройстве Мира Будущего, Анастасию же Николаевну более занимали прекрасно видимые параллели между описанной Хайнлайном революцией и войной и началом реальной 2-й Тихоокеанской Войны. Провокации профессора Да Сильвы в отношении Федерации и госсекретаря Хейга в отношении Японии очень схожи как по сути, так и по исполнению. Только Рузвельт, вероятно, все же не планировал японский удар по Перл-Харбору...

После этого ей пришлось прерваться и объяснить теснейшую взаимосвязь между 2-й Тихоокеанской (Японо-Американской) Войной и выходом из кризиса американской экономики. Собственно говоря, вся II Мировая война была заранее просчитана Рузвельтом и стоящими за ним торгово-промышленным капиталом США, но и Рузвельт, и выдвинувшая его "Закулиса" не просчитали двух вещей — мощнейшего потенциала русской промышленности, построенной всем напряжением народных сил в период Индустриализации, и дерзости офицеров японского военно-морского флота. В результате II Мировая пошла со значительными изменениями по сравнению с американским сценарием — США рассчитывали отбросить Россию на уровень какой-нибудь Бразилии или Китая 20-х — 30-х годов — совершенно незначительного и целиком контролируемого, может быть даже — расчлененного на иностранные "концессии"... А, относительно Перл-Харбора? Дело в том, что все американские военные специалисты, включая и аналитиков Рузвельта, в значительной степени недооценивали роль и возможности морской палубной авиации, и японской палубной авиации в особенности. Поэтому они считали, что боевые действия буду вестись вокруг Филиппин и Голландской Ост-Индии — нынешней Индонезии. Американских интересов это не затрагивало, совсем наоборот — Великобритания в те годы была основным конкурентом Соединенных Штатов в борьбе за мировое господство, а район Голландской Ост-Индии был районом исключительных британских интересов — установление над ним японского контроля автоматически приводило к ослаблению связности между регионом АНЗ (Австралия — Новая Зеландия) и Индией. А падение Сингапура, при таком развитии событий более чем вероятное, вообще приведет к обрушению колониальной системы старого типа. Как оно, собственно, и случилось... Вот такой театр марионеток получался. При этом воевали японцы со США, но ущерб причиняли исключительно Британии — в чем, собственно, и были заинтересованы американцы. Но адмирал Ямамото пересчитал Рузвельта на один ход — и 7 декабря 1941 года японские авианосцы разгромили американский флот на Тихом Океане. Этот просчет в исходе войны для Японии не изменил ничего — но вот в ходе войны изменения получились очень крупными. Американцы заплатили за 2-ю Тихоокеанскую гораздо более высокую цену, чем рассчитывали.