Двадцать первый

Что я помню из своей прошлой жизни? Потрясающе много: каждую минуту, каждое слово, каждое ощущение, которое записывалось в идеально подготовленный для этого мозг. Всё, кроме первых шести лет — в моей профессии всегда так: чтобы отринуть род человеческий, надо самому забыть о том, что ты родился человеком. Зато я помню свою смерть: вода в лёгких — это очень больно. А ещё это было очень глупо: скала, на которой я стоял, оказалась Колоссом на глиняных ногах. Вот он и рухнул вместе со мной на лысом черепе.

Говорят, когда меня воскресили — у них это называется клонированием по матрице Чистой Силы, — меня не смогли удержать три санитара, так я отплёвывался и пытался всплыть. Мне было... лет шестьдесят, наверное. Я всё равно не считал, зачем? Шестьдесят лет, более двух сотен войн — я не дожил до Второй мировой бойни каких-то несколько месяцев. Но я не в обиде.

Когда меня успокоили и попытались внятно объяснить, что я делаю в этом мире, я, кажется, взбесился. Мне понравилось быть ничем — никем я и так был всю свою жизнь. Хотя я плохо помню те несколько первых дней моей второй жизни, потому что они вкололи мне какую-то дрянь, от которой я потом тяжело болел. Смысл моего недуга — продержать температуру тела на сорока градусах несколько дней — мне объяснили: это нужно для замолкания генов, благодаря работе которых я так быстро вырос. Кажется, за эти дни я стал чем-то наподобие яйца "вкрутую". Во всяком случае, я не чувствовал себя даже на "всмятку".

Когда же они сказали, зачем я им нужен, я хохотал минут пятнадцать, наверное. Потому что это было совсем уж полной чушью: данные из архивов в Ордене никогда не оцифровывались. Так и пылились в библиотеках, пока в чью-то светлую голову не пришло-таки занести их на электронный носитель. Тут-то и случилась проблема: вся информация волшебным образом исчезла со страниц. То ли чернила выцвели, то ли... Но идею с чернилами пришлось отбросить — личные дела экзорцистов остались нетронутыми временем. Черт его знает...

И, наверное, поплакали бы да и забыли, если бы какой-то мудак с явными проблемами в личной жизни (а нет таковых — обеспечу!) не вычитал в моём личном деле скромное слово "Книжник". Который может воспроизвести каждую бумажку в точности.

Я отказался. Никакого желания ловить "второй шанс" и "жить новой жизнью" я не испытывал. Прошлой-то на сотню наберётся. Тогда директор Чан (знал бы, что у Линали с Баком родится такой вот внук — пристрелил бы всю семейку) и вытащил свой последний козырь. Я был не первой удачей — до меня был ещё один. И множество неудач — оказалось, что Чистая сила нестабильна и не даёт ясной картинки о её обладателе. И в итоге у них вырастали уроды, которых тут же утилизировали. Наверное, я всё-таки первый успех, потому что до меня они получили такого же урода, которым меня и решили держать. Канда Юу.

Нет, я всегда относился к нему хорошо. Да и сейчас, наверное, отношусь так же. Только вот он предатель, заставивший меня говорить. Час за часом, день за днём. Два месяца без передышки с перерывами на еду и пятичасовой сон. Почему предателем? Потому что, увидев его, дважды искусственного, но зацепившегося за новую жизнь, захотел жить и я.

Не сразу, конечно. Потому что, поставив последнюю точку после двух месяцев непрерывного монолога под стрёкот клавиатуры, я пошёл прямо к Чану с просьбой о пуле в лоб. Или о яде в вену. Да о чём угодно. Голова болела тогда нещадно: новый мозг просто стенал от постоянного дёрганья за миллиарды ещё не укрепившихся нейронных сетей, что зовутся памятью. Под глазами — о да, их два (на Чистой силе мой секрет не отразился) — залёг траур по самому себе, руки тряслись от кофеина. Если это начало новой жизни, то я, пожалуй, пошёл...

Яда мне не дали. Зато дали в руки знакомый молот и отправили изучать новый мир. Хоть в школу не отдали, и то слава Богу. Хотя мой учитель по началу двадцать первого века явно хотел поставить мне двойку ещё до нашего знакомства.

Зато я оценил такую прелесть, как Интернет, — в итоге всё-таки стало интересно, что же я пропустил. Особенно мне нравилось читать между строк: вот во Второй мировой, например, налицо утечка информации из Черного Ордена. Иначе как объяснить столь схожие почерки у изуверских экспериментов ордена имени Бога и у Рейха?

Канду я видел редко, когда он отдыхал между заданиями. Он оказался ценным приобретением как боевая единица и полным провалом как боевая дробь: его напарники возвращались с ним редко, чаще отзываясь спустя несколько дней из какой-нибудь больницы. Или позже — смотря как поползут. Канда не таскал раненых — так он сказал директору. Что ж, пусть скажет спасибо, что хоть не добивает. Словом, не один я, кажется, недоволен. Зато я заметил, что всё ещё привязан к нему. Не знаю, было ли это следствием из прошлой жизни или просто нитью, связывающей меня с моим настоящим настоящим, но с каждого задания я ждал его вполне искренне. Хоть мы и не разговаривали — я учился в своей "школе", а он сидел у себя. Но факт его присутствия грел душу. В общем, всё по-старому — тогда мы тоже не разговаривали. Только сейчас вместо архивных папок компанию мне составляли толстощёкие преподаватели.

Перелом наступил, когда я, одурев от потока информации, которую в меня лили уже третью неделю, ввалился к нему в комнату с просьбой убить. Он тогда хмыкнул и написал "Другой выход". Странно, что мысль о жучках не пришла в голову мне — видимо, мозги и правда отказали. Но впервые я уползал к себе с мыслью, что выход где-то есть.

Моё первое задание я до сих пор вспоминаю с содроганием всего, что только можно. Сюрпризы начались ещё в Ордене, когда я, только-только отоспавшись и отъевшись за недели учёбы, предстал пред ледяные очи директора Чана. Там же обнаружился и Канда.

— Задание, господа.

Что забавно — по имени меня тут не называли вообще. Паспорт, правда, сделали — я теперь некто Грегор Драм, но ни Грегором, ни Лави, ни, уж тем более, Книжником, меня не называли. Я не противился.

Чан долго распинался, правда, всё-таки больше для Канды — я ничего в этих рейсах, мотелях и Диснейлендах не понимал. Вернее, связывал с информацией от учителей, но, как говорится, надо один раз увидеть... Зато идея послать с ним меня, а не кого-то другого, заинтересовала: неужели они думают, что если я буду ранен, он меня не бросит? Три раза "ха".

— А вы не боитесь, что мы просто выкинем Чистую силу, благодаря которой вы нас выслеживаете, и сбежим куда подальше? — спросил я, когда Канда уже ушёл собираться.

Чан даже позволил себе улыбнуться, впервые посмотрев на меня как на что-то большее, нежели на справочник:

— Вы помните день, когда сдали свою Чистую силу и ушли на другую войну?

Оп, попал. Я прекрасно помнил тот день: стоило отойти на сто миль от Управления, как меня начало так выгибать, что я уж, грешным делом, подумал о подошедшем конце. Валялся как куль с мукой под каким-то деревом дня три — ни пошевелиться, ни заснуть, ни даже воткнуть себе нож в горло.

— Судя по глазам, вспомнили, — Чан больше не улыбался, но выглядел очень довольным. — И это было при том, что ваша синхронизация не достигла даже сорока процентов — проще говоря, вы были почти чужие вашему оружию. А что же станет с ним? — кивок в сторону двери. — Он очень любит свой меч...

А я без него не уйду. Да, ещё какой-то учёный говорил, что признаки проявляются в третьем поколении очень ярко. Милый мальчик Чан вобрал в себя всё, что было у его дедов и бабушки. А отцом его, наверное, был Адольф Гитлер китайского разлива. Пристрелить бы — и дело с концом... Мечты...

Ещё порадовало: в целях конспирации (а по мне — так просто мода такая) всем стали давать клички. Пардон, кодовые имена. И если раньше — в моё время — всё было проще простого: Канда — псих с мечом, я — младший Книжник, старик — Панда... То теперь... Нет, я честно пытался отстоять своё право называться "Проклятая королева", в чём мне было гнуснейшим образом отказано, это объяснили тем, что долго выговаривать. Я вызвался было укоротить, но мне налепили самую неожиданную кличку — "Молот". Нет, правда, я не представляю, откуда они это взяли! С такой фантазией можно же просто... Придурки.

Дальше было хуже. Потому что когда мы вышли в город, я подумал, что все эти месяцы мне приснились, а я наконец-таки попал в ад. Первый же автомобиль был принят мной за акума ...дцатого уровня, и не знаю, что бы случилось с этим чудом техники и его владельцем, если бы Канда не успел выдернуть у меня молот. Больше мне он его не отдавал до самого конца поездки.

Я не буду описывать наш перелёт через Атлантику и прочие радости быстрого путешествия — наверное, я собрал в себе все виды фобий, которые появились у людей с момента освоения бензинового двигателя. Нет, машины и самолёты я видел и неоднократно, ездил и летал, просто... Даже шестьдесят лет оказались для меня чем-то невероятным, а для человечества — простой эволюцией.

Канда молчал — хоть в этом повезло. Хотя я не знаю, что выкинул в свою очередь он, когда впервые вышел за пределы комплекса. И да, я ведь не знаю, в каком году он погиб — может всего-то лет десять назад. С его-то жизненной силой. Надо спросить, когда я буду в состоянии не только блевать в гигиенический пакет и подвывать на луну.

Канду постоянно останавливали и требовали документы на оружие — это в девятнадцатом веке никого не удивишь торчащей за спиной катаной (удивлённые просто не выживали), а теперь, видите ли, не принято. Но он явно привык, так что, показывая ворох бумажек и удостоверений, даже не хамил полицейским.

Заночевали в гостинице, где в номере была огромная ванная. Да и сам номер тянул на люкс — Орден знатно разжирел на продаже патентов, раз теперь может позволить себе такие расходы. Либо экзорцистов осталось слишком мало — так пусть живут себе в удовольствие. Кстати, логично, что мало: куски Чистой Силы посчитаны, а их обладатели умирают. И вероятность, что в один век будут рождены два экзорциста, которым подойдёт одна и та же сила, стремится к нулю. Потому и начаты были эксперименты по клонированию, а от меня им больше всего требовалась информация по искусственной индукции сродства к ней. Ну да, эксперименты над людьми запрещены у обычных людей и запреты придуманы для того, чтобы им спалось спокойнее. Чтобы не тряслись, зная, что тебя могут в любую минуту оформить как мертвеца и упрятать в стерильные лаборатории Чана. Или какого-нибудь Яманаки. Японцы, кстати, попёрли со своей экономикой ого-го как за последние пятьдесят лет. Последняя яркая война с акума пришлась аккурат на Вторую мировую, а подложные документы "открыли глаза" на противных узкоглазых всему миру. Потом острова заселяли только нужными и лояльными к Ордену людьми, благодаря чему теперь у Чана сотоварищи появились и гении, и стабильное поступление денег и даже подопытного материала.

Я прочитал также и кучу научной литературы и почти в каждой статье — а может , это просто уже паранойя — видел лапу Ордена. В одной — какая-то одна разработка, которую умы пустили и на общечеловеческие нужды, в другой — вид оружия, который сначала тестировался на акума, а потом, не оправдав надежд, был покрыт сахарной глазурью и выдан за открытие какого-нибудь нового свойства известной всем вещи. Да уж, Орден стал настоящей масонской ложей, если подобное сравнение уместно. Сами масоны, наверное, передохли бы от зависти, узнай они правду о глобализации.

А ещё исчезли все связи с Ватиканом — во всяком случае, Чан папистам, похоже, больше не подчинялся. Надеюсь, что эту войну кто-нибудь из моих коллег всё-таки записал, а то жалко, пропала информация.

Ещё одна забавная вещь — в Ордене после старика больше не было Книжников. Наверное, наше мудрое начальство поняло, что эта война будет длиться до скончания времён, а тратить и так редких сотрудников на одну только перетянутую кампанию слишком невыгодно. Наверное, можно было бы пробиться и связаться с ними, обрисовать ситуацию — всё-таки наша организация далеко не самая слабая. Авось бы и отмазался от этой затеи. Но нельзя: скорее, свои же, если поверят, просто прихлопнут за нарушение всех мыслимых и немыслимых запретов. Тупик...

— И долго будешь раскисать?

В дверях ванной комнаты стоял абсолютно голый Канда с явным намерением выгнать меня из горячей воды. Не выдержав зрелища, я кинулся было на выход, но был отправлен обратно в кипяток лёгким тычком:

— Сидеть. В одежде полно жучков, я её запихал в сейф — пусть считают, что у них помехи. А так поговорить можно...

— Что за выход ты нашёл? — наконец, задал я вопрос, который мучил меня даже посильнее самолётов.

— Простой. Выкинуть Чистую силу и сбежать. А потом спрятаться и попытаться выжить.

— Не выйдет, — я покачал головой и в красках рассказал, что происходит с экзорцистами, отринувшими свою Чистую силу. — И это только со мной — у меня-то её отобрали. А если сознательно... Помнишь Сумана Дарка? Он тогда стал летающей кеглей смерти, и Уокер его еле-еле успокоил...

Канда долго молчал — то ли историю Сумана он благополучно забыл, то ли был готов возражать...

— Значит, надо сделать так, чтобы у нас её отобрали.

— Ты умрёшь, — покачал головой я.

— Ты идиот, — фыркнул Канда. — В Ордене хранится только та сила, которую экзорцист может отдать. То есть технического типа. Паразитическая остаётся при носителе, сокращая и без того скудный запас.

— И у тебя осталась твоя сила регенерации? — кажется, в конце любого тоннеля может забрезжить свет.

— Не знаю.

Это поезд. Свет в тоннеле — это поезд.

— То есть как?

Канда потянулся в ванной, расплескав воду:

— Так было с начала моей жизни. Эта способность включалась только тогда, когда я действительно подыхал. Потом уже стало легче.

— То есть, чтобы узнать это...

— Убить, — кивнул Канда.

— А если нет?

— Умру.

Большой и красивый поезд. Как в лондонской подземке, при воспоминании о которой у меня снова начинаются спазмы желудка.

— Должен быть другой выход...

— Нет другого, Лави. Я искал. Если сбежать с Чистой силой — её отключат, они научились это делать. И будет та самая ломка, которую ты мне так красочно описал. Только потом, когда станет совсем невмоготу, они снова её включают минут на десять. Чтобы опять выключить, и всё по новой. Выкидывать я тоже пробовал, но тогда не было повода проверять себя на прочность — жить хотелось.

Звук того самого имени заставил вздрогнуть. Я не слышал его уже больше сотни лет — это точно. А потом дошёл смысл и остальных слов.

— А сейчас? — вышло шёпотом, картинки от его фраз были слишком объёмны.

— А сейчас, если выгорит, буду не один, — он улыбнулся.

— Сколько ты тут уже?

— Два года.

Вот как. Два года на привязи у скопища живодёров с крестами на знамёнах без возможности, а главное, цели выбраться. Ошибка в идеальном плане господина Чана: дать одного другому, а в итоге отпустить поводки обоих.

— Подожди... Сохранились же личные дела — там могли прочитать, что у тебя есть паразитический тип силы...

— Я уничтожил своё досье за год до смерти, — Канда хихикнул. — Потому Чан собирал меня буквально вслепую — только по слепку с Чистой силы. Просто именно мой кусок оказался достаточно стабильным, чтобы с него можно было синтезировать хоть что-то похожее на человека. Они вообще сильно продвинулись в изучении этой субстанции, только смысла ноль. Про успешных искусственных они и не знают — считают меня самым обычным.